Эпизод35. Когда в девять часов вечера я появился на стрелке, автобус уже стоял там. Сверкал новенькими стеклами, вместо выбитых.
Макс и Костик озабоченно прохаживались вокруг машины. Совсем как когда-то давно, дома, – подумал я невольно. Совсем как в мирное время.
– Смотри, какие стекла, – похвастался Макс. – Едва мужики вставить
успели, потом такая гроза началась. Они говорят, давно такого не было.
– Молнии, дождь, – добавил Костик. – Как в фильме ужасов.
– Шериф-то куда делся? – спросил я.
– Он как звонить пошел, так и пропал. Сказал, сюда придет.
Шериф не пришел ни через час, ни через два.
Ночью я спал плохо. Гроза не вернулась, но в воздухе, казалось, до сих пор мерцали и потрескивали электрические искры; в полночь по железной дороге прополз тяжелый состав, и я долго слушал, как гудит земля под его колесами. Вдобавок я жутко замерз.
Уже светало, когда где-то рядом залаяла собака. В окно постучали. Мы разом проснулись. Я протер ладонью запотевшее стекло и в полутьме с трудом узнал Шерифа.
– Привет, – сказал он, забираясь внутрь.
– Ну, с добрым утром, – отозвался я, протирая глаза. – Ты где был-то?
– У знакомых, – глухо произнес он. – У местных знакомых.
Собака продолжала лаять.
Внезапно стало очень светло. Мы услышали шум мощного турбированного мотора, заскрипел под колесами песок, и прямо перед нашим автобусом встал черный «бмв» с включенными габаритами. Еще один запер нас сзади. Четыре ксеноновых фары наполняли автобус нереальным, каким-то рентгеновским светом.
Костик щурился и прикрывал глаза руками. Макс вполголоса бормотал ругательства.
– Я не хотел, я клянусь, – сказал Шериф. – Но они обещали и меня, и мать грохнуть.
Ледяной озноб охватил меня с ног до головы. Он мог ничего не объяснять.
– Это же одна мафия. Здесь, в Хворостове, и у нас. И мы с ними работали. Я им много денег должен, – сказал Шериф, глядя на меня мертвыми глазами. – За старые дела, еще за брата. Ты помнишь. Они обещали подождать.
– А ты?
– А я сказал, что привезу бабки. Что за этим и едем. Я думал: срубим где-нибудь.
– Срубили уже вчера, – не удержался я. – Еле ноги унесли…
– А когда ты нам рассказал про тайник… Я подумал: вот найдем деньги, тогда все вопросы и решим. Я звонил им с дороги. Телефон на почте. Я сказал, что деньги будут. Тогда я им и верну. Кто мог знать, что они за нами поедут?
– Ты врешь, Шериф. Зачем ты мне врешь? – закричал я, сжимая кулаки. – Тогда в гостиницу ночью кто приезжал? Кто московских порезал? Это же они были! Они всю дорогу нас вели!
– Пит, погоди, я все объясню, – Шериф рукавом вытирал пот со лба. – Я когда увидел, что тебя взяли, я подумал… я подумал… что я один остался, кто может хоть что-то сделать.
Я ему уже не верил.
– Вот я Аслану и позвонил на мобильник, – продолжал Шериф. – И сказал, что есть возможность по-легкому на московских выйти.
– Да ты о чем вообще? – схватился я за голову. – Ты же с ума съехал! Одних бандитов на других натравить – это же надо было придумать!
– Они друг друга и так сожрать готовы, – глухо сказал Шериф. – Когда твой отец от наших к московским под крышу перешел, на стрелке такое было… Они мне рассказывали.
– Так ты с ними все время был, – простонал я. – Какой же я идиот.
– Не идиот. Просто зачем тебе про это дерьмо знать, – сказал Шериф. – Или Максу с Костиком. Зачем?
– А зачем тогда вообще всё? – спросил Костик. – Зачем автобус покупали?
– Зачем автобус покупали? – переспросил Шериф. – Нет. Автобус правильно покупали. Я не могу больше этим заниматься. У матери я один остался.
– И чего теперь будет? – снова спросил Костик.
Шериф угрюмо молчал.
Хлопнули дверцы. Аслан, в куртке из тонкой дорогой кожи, подошел к автобусу, держа руки в карманах. За ним шли еще трое темных – несколько мгновений я видел только их силуэты на фоне светящегося тумана, как в видеоклипе. Аслан помедлил, и кто-то из подручных спокойно и уверенно распахнул перед ним дверь.
– Здорово, – сказал Аслан.
Мы молчали.
– Или не рады? – спросил он.
Он вполне сносно говорил по-русски. От этого мне стало еще муторнее.
– Здравствуйте, – ответил я.
Он кивнул, глядя куда-то поверх меня.
Шериф медленно поднялся и пошел к выходу. Аслан посторонился. Потом посмотрел мне в глаза, втянул воздух носом.
– Дерьмо машина, – произнес он. – Бензин пахнет. Еще едет?
– Едет, – тихо сказал Макс.
Он опять задумчиво кивнул, не повернув головы. Что-то прошептал беззвучно, как будто пробуя слова чужого языка на вкус.
– Давай за нами, – выговорил он наконец.
И повернулся. Дверь захлопнулась. Я видел, как они вместе с Шерифом усаживаются в «бмв». Шериф что-то говорил Аслану, тот коротко отвечал – и презрительно смеялся. Машина мигнула поворотником. Макс автоматически врубил передачу.
– Спасибо, Шериф, – пробормотал он. – Спасибо, друг.
– Ты видел, этот Аслан совсем обдолбанный, – сказал мне Костик. – Глаза так и блестят.
Я промолчал.
Похоже, наши конвоиры неплохо знали этот город. «С ними кто-то из местных», – понял я. Мы прогрохотали через железнодорожный переезд и понеслись дальше – я успел заметить, что в будке смотрителя горит свет. Там уютно и спокойно, подумал я.
За переездом был вокзал. Всё более ускоряясь, мы по дуге объехали пустынную площадь и, как будто вынесенные центробежной силой, вылетели на главную хворостовскую улицу. «Бмв» сзади мигал фарами. Макс крутил баранку, закусив губу. Он то и дело кидал быстрые взгляды по сторонам. Я догадался: он ищет хоть какой-нибудь проходной двор, куда можно было бы нырнуть, а может, милицейский пост. Не нашел. А вскоре и город кончился. Миновав темные ряды гаражей и ангаров, мы выбрались на незнакомое шоссе. Вокруг тянулись захламленные пустыри.
«Вот тебе и съездили к морю», – подумал я.
Километров через пять ведущий сбросил скорость. Прямо по ходу показались какие-то титанические сооружения, оставшиеся от минувшей эпохи: это были вкопанные в землю цистерны с подведенными к ним толстыми трубами, старые, черные, замазанные мазутом, тут же – кучи слежавшегося угля. Между ними возвышались металлические мачты с погнутыми громоотводами. Рельсы подъездной ветки были наполовину завалены угольной крошкой, наполовину разобраны. Судя по всему, мы подъехали к заброшенной нефтеналивной станции, или к хранилищу, или черт его знает к чему – теперь это больше всего напоминало декорацию к американскому боевику. Все мертво, все пустынно. Почему-то работает один электрический транспортер, и в его-то шестеренки и попадают плохие парни в конце фильма. Вот только что же тут приготовлено для хороших парней?
Хранилище было обнесено забором, сваренным из толстенных железных прутьев. В нескольких местах забор был обрушен, но ворота, как бы в насмешку, были заперты, и на них висел ржавый плакат «Въезд запрещен». Машины остановились, нас вывели из автобуса.
Мои предположения оправдались. Из первой машины вылез громадный, жирный бандит, который держался здесь по-хозяйски. Он обнял Аслана за плечи, что-то сказал, потом расхохотался. Тогда Аслан оглянулся на нас, и мне показалось, что он раздосадован. Бойцы жирного тем временем лениво переговаривались с Аслановскими. «Местные одеты похуже наших, – приметил я. – Зато цепухи потолще». И верно: на их мясистых шеях висели золотые шнуры толщиной с палец. А уж на пальцах, как и положено, красовались гайки одна другой тяжелее.
Но рассматривал я их недолго. Кто-то дернул меня за плечо. Надо было идти.
Пробравшись один за другим сквозь пролом, мы побрели куда-то по рельсам узкоколейки. Больше всего я хотел бы закрыть глаза и открыть их уже в следующей жизни.
Макс подвернул ногу на скользкой шпале и громко выругался, кто-то из местных оглянулся и сказал ему:
– Не падай, да? Нога атламаешь, в свой рука панэсёшь.
Макс ничего не отвечал и шел дальше, прихрамывая.
Наконец нас привели к какому-то полуразрушенному зданию – это был длинный барак, сложенный из красного кирпича, с выбитыми окнами, – пакгауз, решил я (дурацкая память подсказывала всякие ненужные слова на ту же тему: газгольдер... деррик... гранатверфер...)
«Эх, гранатомет бы сюда», – подумал я.
– Встали здесь, – сказал Аслан. Жирный бандит, отдуваясь, отошел в тень. Принялся глотать минералку.
Мы выстроились возле кирпичной стены – все четверо в ряд, снова вместе. Земля под ногами была насквозь пропитана мазутом. Прямо перед нами высились ржавые нефтяные танки, как в старинном фильме про белое солнце пустыни.
Аслан стоял, глядя куда-то в пространство выше нас, на провалившуюся крышу склада, в скучное белесое небо – на этом небе не было ни облачка. И ветра не было. Аслан опустил на меня маслянистые глаза и снова заговорил:
– Давно за вами едем. Надоело уже. Тебе не надоело?
– Мы катаемся, – сказал я.
– Если сюда приехал, не просто так приехал. Зачем приехал?
– На море.
– Мо-оре. Море далеко. Отец здесь деньги прятал, да? Где прятал?
– Нет никаких денег.
– Ай, шайтан, – засмеялся он. – Деньги нет? Совсем нет? Я тебя понял. Деньги нет. Потом деньги есть, тебя нет.
Он приблизился, взял меня за подбородок:
– Ты думай, Раевский, думай. Отец твой глупый был. Сын совсем дурак, да?
У него были длинные сильные пальцы, и он чуть не свернул мне челюсть. Я только крепче сжал зубы.
Сейчас Маринка, наверно, уже проснулась, – подумал я. Ждет, когда я приду к ней в гости, как обещал. Она-то думает, что я каждый день теперь буду заходить.
Никогда. Никогда никто про нас не узнает. Пусть лучше у нее снова не будет брата.
Кажется, у меня на глазах выступили слезы. Мне было больно, и мне было жаль себя. Просто мальчишка, – подумал я. – Никакой не герой.
– Не знаю я, где... – начал я, но голос сорвался. – Где эти деньги.
Аслан усмехнулся:
– Не знаешь, да? Может, твой друг знает? Может, он покажет? Ты смотри, хорошо смотри.
Он что-то сказал своим. Жирный тоже услышал, отбросил бутылку из-под минералки, подошел поближе, чтобы все видеть. Двое бандитов взяли под руки Макса, оттащили в сторону. Шериф подался вперед, Аслан внимательно поглядел на него и нехорошо прищурился. У одного из темных, стоявшего ко мне боком, в руке что-то блеснуло.
– Деньги нет? – спросил Аслан еще раз.
Двое держали Макса за руки, третий молча ударил ногой в живот. Макс согнулся, его подняли.
– Говори, сволочь.
– Нету у нас ничего, идите на […], – простонал Макс.
– Ах ты, […]. Посмотри, какой крутой. А если так?
Аслан щелкнул пальцами. Макса ударили куда-то, я не видел, куда. Он вскрикнул, но тут же умолк и только согнулся еще ниже, повиснув на руках у темных. Я впервые увидел, как человек плачет от боли. Жирный смотрел на всё происходящее с интересом. Он улыбался.
– А если так? – повторил Аслан. Один из его подручных достал ножик-выкидуху и щелкнул лезвием.
– Аслан, – сказал я.
– Ну, что? – обернулся он ко мне.
– Не трогай его. Пожалуйста.
– Вот молодец. Подождал, пока другу […] отбили, и заговорил. Подожди, сейчас совсем отрежем, – издевался Аслан. – А потом мальчика твоего спросим. А потом уже тебя.
Я видел краем глаза, что Костик выпрямился и как будто стал выше ростом. Макс корчился на земле. Тот, с ножом, напоследок пнул его ногой и замер, ожидая инструкций.
– Отпусти пацанов, Аслан, – произнес тут Шериф за моей спиной. – Я с тобой поеду. Буду работать, как договаривались. Я тебе всё верну. За брата.
– Мне твои деньги не надо, – проговорил Аслан. – Купи себе мороженое.
– Отпусти их, – повторил Шериф.
Сжимая кулаки, Аслан поглядел на Шерифа в упор, как будто хотел прожечь взглядом дыру в его броне. «Там, откуда расползаются по земле такие люди, – вспомнил я, – для этой цели используется огнемет «Шмель».
Шериф молчал. Он казался невозмутимым и спокойным, совсем как тогда, после смерти брата.
– Ты свое дело сделал, – выговорил наконец Аслан. – Теперь к другу твоему вопросы будут.
Медленно повернувшись, он сделал шаг в мою сторону. Его рожу перекосило от злости. Он прошипел:
– Деньги нет. Аслан будет ждать, да? Аслан лох, значит? – и выплюнул еще несколько слов, почти понятных.
– Придется подождать, – ответил я угрюмо.
Он обернулся к жирному. Тот презрительно усмехнулся и сказал что-то такое, от чего смуглое лицо Аслана даже не побледнело – оно посерело, как обгоревший кирпич:
– Последний раз спрашиваю. Ты всё мне сказал, козел?
– Козлы все в горах, – ответил я. И тогда он резко, с ноги, заехал сапогом мне в живот. Я перестал дышать и сполз по стене; больше ничего не помню.
Эпизод36. Я лежал на боку, как упал. Болело плечо и шея. Похоже, когда падал, я ушиб руку.
Вокруг было темно. Повернув голову, на фоне черного свода я увидел яркий светлый круг с неровными, как у луны, краями. Свет только слепил глаза и ничего не освещал.
– Макс? Костик? – позвал я.
Рядом раздался стон. Потом – еле слышное ругательство. Значит, жив наш Макс, подумал я.
– Ничего не сломал?
– Вроде нет.
– А ты, Костик?
– Плохо мне. Голова болит.
Макс поворочался в темноте и спросил:
– А что это за чмо тут было налито?
– Пес его знает. Мазут, что ли.
Действительно, воняло мазутом – но еще больше какой-то гнилью, прелыми листьями, – в общем, чем-то невообразимым. Я поковырял пальцем поверхность, на которой лежал: за долгие годы вместо высохшего мазута на дне резервуара образовалась толстенная слоистая корка. Хорошо, что в сгустившейся вокруг вонючей тьме я не видел, что еще, кроме нас, влипло в эту древнюю субстанцию. Впрочем, она была мягкой, как рубероид на крыше сарая, и даже пружинила. Иначе мы переломали бы себе все кости.
Под ладонью что-то хрустнуло, и я отдернул руку.
Память начинала возвращаться. Я вспомнил последнее напутствие Аслана (Шерифа уже увели к машине):
«Сдохнешь – не жалко. Сын пойдет за отца».
А жирный главарь непонятно усмехнулся и сказал:
«Посидишь. Подумаешь. Скучно не будет».
И добавил еще что-то специально для Аслана – что-то важное и, как мне показалось, неприятное.
Почему-то стало темнее. Я поглядел наверх. Кажется, солнце скрылось за облаками. «Погода меняется», – подумал я.
Макс сел, нащупал в кармане свой фонарик, включил. Тут стало ясно: свет из открытого люка ничего не освещал просто потому, что все вокруг было чертовски черное.
Я попробовал подняться. Сделал пару шагов. Под ногами что-то потрескивало.
– Хорошо, что тут сухо, – сказал Макс. – Прикинь, если бы тут солярка была?
– Разъело бы все мясо до костей, – откликнулся я. – А так ничего страшного.
Костик встал и тут же закашлялся.
– Надо выбираться отсюда, – сказал он, сплюнув.
И верно, нужно было выбираться. От вони начинала болеть голова. Не только у Костика, но и у меня. А что, если тут выделяются какие-нибудь особо вредные газы? Так и сдохнешь тут, надышавшись. И насмотревшись вдоволь на далекое и недоступное небо.
«Какая страшная смерть», – вспомнил я фразу из фильма.
– Должна быть где-то лестница. Как-то ведь залезали сюда, чистили? – предположил Макс.
– Поползли к стене. Пройдем по кругу.
Так мы и сделали. Осмотрели и ощупали каждый метр. Нашли патрубок, через который когда-то сливали нефть. Потыкали туда палкой: узко, пролезть нельзя. Посадили батарейки, но никакой лестницы не нашли.
– Какая-то, […], фашистская цистерна, – проворчал Макс. – Душегубка.
Он был совершенно прав. Я вспомнил, как отец что-то рассказывал про нефтехранилище на окраине города, которое немцы приспособили под свой склад горючего. После войны хранилище еще пытались использовать, потом забросили и даже охраняли вполглаза. Они мальчишками туда лазили, играли в гестапо, и некоторые доигрались. Вот, значит, куда мы угодили, идя по следу отца. Прямиком в прошлое.
– Да, парни, – сказал я, заставив себя не думать лишнего. – Похоже, мы реально влипли.
– Что правда, то верно, – отозвался Макс. – Вот это и называется – влипли. Точнее и не скажешь.
– Эй! Э-эй! – крикнул я.
Эхо было каким-то неубедительным, как будто жирные стенки впитывали звук.
– Не кричи больше, – попросил Костик. – Хреново мне.
– Давай тогда по стенке постучим. Ничего твердого нет? – спросил Макс.
– Голова только.
– У меня она и так треснет сейчас, – сказал Костик.
Макс взвесил в руке фонарик. Фонарик был толщиной с палец. Батарейки и того тоньше.
Я пощупал пряжку на ремне. Ключи. Монетки. Нет, не катит.
– Пойти поискать? – спросил Макс. – Наверняка за столько лет накидали сюда дерьма всякого. Железок там, палок.
Он отправился бродить по дну, освещая дорогу сдыхающим на глазах фонариком. Бродил минут пять, все удаляясь. Потом он как будто наступил на что-то, и через секунду я услышал истошный крик:
– Ой! […] в […]! Тут человек!
Макс не мог сдвинуться с места. Я опасливо приблизился. Это было мрачное зрелище: раскинув руки, вниз лицом, перед нами лежал труп. В темноте виднелась рубашка – светлая, но в пятнах. На бритой голове, за ушами и пониже затылка, торчали какие-то перья. «Волосы успели отрасти», – ужаснулся я. Фонарик окончательно потух, и всё погрузилось в темноту. Я различил тошнотворный трупный запах – но хуже мне от этого не стало. Куда уж хуже.
– Я шел, шел... И на ботинок ему наступил, – прошептал Макс. – А он... как хрустнет.
Запрокинув голову, я заорал:
– Э-эй! Помогите!
– Помогите! – крикнул и Макс.
Мы несколько минут кричали хором и поодиночке. Все без толку.
– Как ты думаешь, Пит, кто его сюда? – спросил Макс.
– Откуда я знаю.
– В рубашке. В ботинках. Может, из деловых?
– Очень может быть. Разобрались с человеком.
«Нефть и не таких засосала», – почему-то подумал я.
– С нами вот тоже разобрались, – заметил Макс совершенно не к месту.
– Эй-эй-эй! – крикнул я.
Стены душегубки лениво отозвались: э-эх...
– Надо всё равно чем-то стучать, – сказал Макс. – Так орать можно хоть всю жизнь.
– Ботинок, – шепнул Костик.
Я почувствовал, как Макс вздрогнул.
– Верно, ботинок. Давай вместе. Я за один, ты – за другой, – предложил я. – Так справедливо.
– Пит, я иногда удивляюсь... – начал Макс и не закончил мысль. – Ну ладно, давай.
Он добыл из кармана зажигалку и пытался светить, пока не обжег палец. Я протянул руку и дотронулся до скользкой, холодной и (о, господи!) расползающейсяпод руками ноги в брюках. Нащупал ботинок. Твердый, с высоким каблуком. Зажмурившись, дернул. Ботинок остался в руке. «Есть», – сказал я.
Тут же рядом вскрикнул Макс:
– Нет у него ботинка. – Его зубы стучали. – Там... пятка в носке. Меня стошнит сейчас.
Он стиснул зубы и застонал.
– Пойдем скорей, – сказал я.
Мы отползли к стенке. Костик уже лежал там, почти без чувств. Я взял ботинок за носок и стукнул.
«Буц», – безнадежно глухо отозвалось железо.
Я поскреб мерзкую жирную стену и постучал снова. Без толку. Звук умирал, не родившись.
– Эта херня в землю вкопана до половины, – вспомнил я.
– И чего делать?
– Встань здесь. Я повыше залезу.
Я взобрался Максу на плечи, утвердился там, хватаясь за стену, и попробовал стукнуть еще раз. Получилось чуть погромче.
– А ты понял, почему у него один ботинок? – спросил Макс снизу. – Он, наверно, тоже стучал. А потом его потерял.
– Он его съел, – сказал я.
Несколько минут мы барабанили в стенку и орали. Потом поменялись. Вскоре я выбился из сил и уселся, прислонившись спиной к своду нашей вонючей темницы.
– И верно, хоть башкой бейся. Один хрен никого вокруг.
Потом мы сидели в тишине. Кажется, я даже отключился на время. Когда очнулся, в голове шумело. Я потер глаза кулаками. Перед глазами пошли цветные круги.
– Пит... у меня уже глюки, – прошептал Макс. – Я музыку слышу. Оркестр. Тихо-тихо.
От таких слов мне стало совсем плохо.
Макс с трудом поднялся, потом подпрыгнул и изо всех сил ударил ботинком в стену. Еще и еще раз. Я не поверил своим ушам: кто-то ответил.
Кто-то снаружи постучал в стенку нашего склепа. Судя по звуку, камнем, а может, чем-то железным. «Эй, эй! Помогите!» – завопили мы с Максом. Стук утих, зато мы услышали, как кто-то взбирается по лесенке, ведущей к люку. На фоне неба показалась голова. «Кто здесь стучит?» – раздался голос с небес. Обычный прокуренный голос, и даже без акцента. «Выпустите нас, ради бога, – взмолился я. – Веревку киньте или что-нибудь». – «Пацаны, а много вас там?» – спросили сверху. – «Трое. Одному совсем плохо». – «Это ваш автобус, что ли, там за оградой стоит?» – «Наш, наш, – закричал Макс. – Это наш. В нем стропы были буксирные. Мы вам заплатим, только вытащите нас». – «Ну, погодите. Не всё сразу».
Прошло полчаса. Мы, не отрываясь, смотрели на темнеющее небо в люке. Нам уже казалось, что человек не вернется, когда снаружи все же раздался шорох и звон, как будто вверх по лестнице тащили что-то длинное. Наконец прямо на меня свалилась наша буксирная веревка (я едва не получил по затылку карабином). Макс ухватился за нее и подергал. «Да что ты дергаешь раньше времени, – прикрикнул мужик из люка. – Не гони. Я тут еще один трос подобрал, а то длины не хватает». Это звучало получше всякой музыки.
Макс полез первым. Он обдирал ладони и соскальзывал вниз, потом я догадался его подсадить, и дело пошло веселее. Он выбрался на крышу. Я поставил на ноги ослабевшего Костика и попробовал заставить его подтянуться, но его руки разжимались. «Выбери конец, мы потравим, а ты парня привяжешь», – приказал мужик с крыши. Я не понял. «Мы веревку отпустим, потом вытянем, – разъяснил Макс. – Цепляй его. И сам вылазь, тащить будешь». И действительно, я неумело, но крепко обвязал Костика под мышками, побил его по щекам, чтобы привести в чувство, а сам кое-как вскарабкался по тросу, нещадно ободрав руки. «Ну что, берись!» – скомандовал мужик голосом заправского боцмана. Он и одет-то был в какой-то старый флотский бушлат. «Раз, два, взяли, – подбадривал себя Макс, вцепившись в трос. – Щас вынем». Мы с трудом подтянули наш груз к люку, тут мужик приказал нам: «Так держать», а сам перехватил стропы и, напрягшись, вытянул беспомощное тело по пояс на воздух. Тут Костик открыл глаза и уцепился за края люка. «Вылазь, салага, – сказал мужик. – Целиком вылазь, кальсоны не забудь». Мы извлекли Костика полностью и наощупь спустились вниз по трапу. А потом без сил повалились на черный песок.