Трасса "Юг". Парни из 90-х

Эпизод 37 - 39

Эпизод37. Гостеприимный хозяин поставил чайник на электроплитку.

– Меня Семеном зовут, – сообщил он. – Я тут при базе сторожем. На полставки. Работа ничего себе. Непыльная.

Перед этим мы умывались с полчаса. Лицо и руки оттерли керосином, а потом за один раз истратили весь йод из хозяйской аптечки. Максу пришлось забинтовать обе ладони, мне хватило пластыря. Перевязку делал Семен. Он же дал Костику понюхать нашатырного спирта, потом налил стакан холодной воды из чайника, и Костик мало-помалу пришел в себя. И теперь с любопытством оглядывался по сторонам.

Может, и не врал Семен насчет своей должности. В его каптерке даже было электричество: под потолком висела тусклая лампочка, засиженная мухами. На полу были аккуратно разложены самые разнообразные трофеи, захваченные на ближайших свалках – детали каких-то машин, блок цилиндров от старого запорожца (так шепнул мне Макс), почти новый дорогой ботинок и много других либеральных ценностей. Увидев ботинок, я толкнул Макса локтем.

– Да... А тот мужик так и не выбрался, – задумчиво сказал Макс.

– Вы про кого? – спросил Семен, закрывая аптечку. – С вами еще кто-то был?

– Был. Но не совсем с нами, – объяснил я. – Он нам только свой ботинок одолжил.

– А что такое с ним произошло?

– Он типа умер, – сказал Макс. – И решил мумифицироваться. Как Ленин.

– Ленин-35, – вполголоса заметил Костик. – Страшно даже подумать.

– Вы там его нашли? Пересрались, наверно?

– Чего мертвых бояться, – пожал плечами Макс. – Живых надо бояться.

– А второй его ботинок – вот он, – показал я пальцем.

Тут Семен нахмурился.

– Так-так, пацаны, – сказал он. – Вы мне уже рассказали, кто вы и откуда. Но кое-что, как я вижу, вы рассказать забыли. А это довольно важно. В цистерне лежит труп в одном ботинке.

– Уже босиком, – вставил Макс.

– Неважно... А второй я нашел недели две назад на рельсах. Какие делаем выводы?

– Труп не сам туда пришел, – сказал Костик. – Он сопротивлялся.

– Следовательно, надо сообщить?

– Надо сообщить, – сказал я.

– А если мы сообщим, к нам сразу возникнут вопросы. И меня, кстати, могут... снять с должности. Оно мне надо?

– Не надо.

– Тогда что мы делаем?

– Берем бензин и поджигаем эту цистерну на хрен, – предложил Макс.

– Нифига, – сказал я. – Там человек. Хоть и мертвый.

– Вариант второй. Если там лежит человек в хорошем – пусть и в одном – ботинке, что из этого следует?

– Что у него могут оказаться родственники, – сказал Костик. – И друзья, которые его ищут.

– И за сведения о нём нам может обломиться награда, – уточнил Семен. – Только чтобы понять, какого сорта будет эта награда, надо сперва выяснить, кто там лежит.

– Я не пойду, – быстро сказал Макс.

– Ты готов поделиться призовыми? – несколько церемонно осведомился боцман.

– Да забирайте хоть все, – буркнул Макс.

– Никто не против? – оглядел нас Семен.

Мы помотали головами.

– Тогда я, пожалуй, пойду гляну. Скоро вернусь.

Он взял с полки фонарь (довольно хороший, на аккумуляторах), прикрыл за собой дверь и отправился к цистерне, к которой нам и подходить-то было противно. В окно мы видели, как он зажег фонарь, взял его в зубы и очень ловко полез вверх по трапу. «Похоже, он и правда бывший боцман, – подумал я. – Но какой-то пиратский».

Прошло минут двадцать. Чайник согрелся, и мы разлили чай по темным фарфоровым чашкам, оставив самую лучшую для хозяина; нам всем страшно хотелось жрать: мы же не ели с утра.

Наконец мы увидели, как Семен не спеша выбирается из люка, все так же зажав фонарик в зубах. Вытягивает трос, отвязывает и идет к дому.

– Ну да, я его видел, – доложил он. – Перевернул кое-как. В лицо посмотрел. Налицо тяжелый случай... Да вы чай пейте, пейте... У меня где-то даже хлеб белый оставался...

– Почему... – Макс попробовал глотнуть чаю, но рука предательски дрогнула. – Почему же тяжелый случай?

– Да потому, что недолго он там жил. Ноги-руки перебиты. Несколько ножевых. Помер от потери крови.

Макс поставил чашку на клеенку.

– Но все же жил сколько-то, – хладнокровно продолжал Семен. – Ползал, мучился. Уж я-то такие случаи видел.

– Какой кошмар, – Костика даже передернуло. Есть уже никому не хотелось.

– И, кроме того, я догадываюсь, кто он такой... Да. Но сдается мне, что премию получить будет очень непросто.

– Так кто же он такой? – спросил я.

Мальцев помолчал, раздумывая. И не ответил. Потом оглядел нас и вздохнул:

– Эх, парни. Зачем вы только в эти игры взялись играть?

Когда мы втроем покидали сторожку Мальцева, опять начался дождь.

Черные крыши нефтяных танков заблестели, как моржовые спины. Грязь мерзко хлюпала под ногами.

Мы вернулись к автобусу. В салоне все было перерыто, но на вещи никто не позарился, и – что было совсем уж странно – глубоко под сиденьем отыскался наш старый револьвер «наган». Костик с удивлением извлек его оттуда, задумчиво повертел в руках и спрятал на прежнее место.

– Пригодится когда-нибудь, – заметил он.

Пораненные руки болели. Страшно хотелось жрать. На ходу мы жадно грызли копченую колбасу, завалявшуюся в чьей-то сумке. Уже стемнело. «Куда же они увезли Шерифа?» – думал я.

Эпизод 38. Где-то на окраине выли и выли сирены. Наш автобус стоял на центральном проспекте, недалеко от трехэтажного здания легкомысленного канареечного цвета, но с решетками на окнах – в нем помещался хворостовский горотдел милиции.

Полчаса назад я вошел туда, желая сделать несколько заявлений.

Дежурный сержант поначалу даже не заметил меня. Он говорил по телефону. То, что я услышал, встревожило меня не на шутку. «Скорая» первой пришла? – спрашивал он у кого-то, кто кричал в трубку на том конце провода. – В горбольницу? (Шкрт-шкрт). Сколько, сколько? (Шкр-шкр). Нихрена себе! Ладно, разберемся».

Он прикрыл трубку ладонью и вопросительно посмотрел на меня: «а тебе чего здесь?» Я смутился и затряс головой, как будто хотел сказать: «продолжайте, продолжайте». Сержант нахмурился, но я уже выскользнул обратно за дверь, чувствуя себя полнейшим идиотом.

И вот теперь мы сидели в автобусе и с тревогой слушали, как где-то далеко, на краю города, завывают сирены.

– Я боюсь, у Шерифа с урюками не получился разговор, – проговорил наконец Макс.

– Вот и я о том же думаю, – признался я.

И вдруг очень ярко представил себе тело, лежащее навзничь на обочине, под проливным дождем. Вот рядом останавливается пугливый частник, смотрит, уезжает. Вот уже шумно подваливает милиция с мигалками, и неряшливый толстый мент, сгорбившись под мышиной плащ-палаткой, расстегивает на потерпевшем промокшую куртку. Достает документы. «Из приезжих, – говорит он остальным. – Всё, […], этот уже приехал». А молнии всё сверкают, и на ментовском «уазике» мигают лампочки.

Подъезжает и запоздалая «скорая помощь», которая констатирует…

Тут мимо нас по проспекту и действительно пронеслись сразу три машины «скорой помощи», наподобие нашей. Вслед за ними показался ментовский козелок с включенными мигалками. Он притормозил, из него выпрыгнул приземистый милиционер с погонами капитана, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью. «Уазик» же выключил мигалки, затарахтел, выпустил облако сизого дыма, затем вполз во двор и там затих.

– Так, – сказал я. – Я, кажется, знаю, что делать. По машинам.

Я сам уселся за руль. Развернувшись прямо через двойную полосу, мы за три минуты доехали до вокзала, перебрались через рельсы и вернулись на ухабистую Железнодорожную.

Одинаковые деревянные домищи, днем похожие на вагоны или, точнее сказать, на разросшиеся мусорные ящики, в темноте выглядели весьма таинственно.

Рыжая собака была на посту. Она проводила нас до дома пятнадцать и, узнав меня, молчаливо согласилась постеречь автобус.

Парни глядели на меня с недоумением. «Спокойно, – сказал я им. – Причешись, Макс, к приличным людям в гости идем». Макс испугался и спросил у Костика расческу.

Мы поднялись по ступенькам и постучали в дверь второй квартиры. Нам не открывали довольно долго. Когда Марина наконец показалась, она выглядела просто удивительно. Так говорил позже Макс. А сейчас он только пробормотал:

– Здравствуйте…

– Да вы познакомьтесь. Это моя сестра, Марина, – объявил я, упиваясь произведенным эффектом. Костик и Макс молчали ошарашенно. «Проходим, проходим, не задерживаемся», – поторопил я их.

– Я знала, что ты придешь, – тихонько сказала мне Марина.

И тут я понял несколько вещей. В том числе и такую: мне придется принять самые срочные меры, чтобы только не наделать глупостей. А одновременно с этим я подумал, что в нашем автобусе хорошо бы отыскать еще одно место. Как хотите, так и понимайте.

– Так, Маринка, – грубовато сказал я. – Это всё хорошо. Но нам нужен телефон и твоя помощь. Ты можешь маме позвонить? На станцию? Прямо сейчас.

Эпизод39. В городскую больницу нас никак не хотели пропускать, пока я не сослался на Ларису Васильевну. В хворостовском медицинском мире это имя даже ночью пользовалось авторитетом. А уж когда мы сообщили дежурной, что и дочка главврача станции скорой помощи тоже входит в нашу выездную бригаду, для нас мигом открылись все двери.

Мы прошли по длинному полутемному коридору и приблизились к застекленной двери дальней палаты. Стекло было окрашено белой масляной краской.

– Только тихо, – сказала ночная медсестра. – Он спит.

Глаза медленно привыкали к темноте. Медсестра нащупала кнопку и включила тусклый ночник. И мы увидели Шерифа.

Он, и верно, лежал на спине с закрытыми глазами. Его голова была основательно забинтована. Что-то случилось и с его левой рукой: она тоже была аккуратно перевязана и, как чужая, заботливо уложена поверх одеяла.

– Часа два назад по «скорой» привезли. Без сознания. Говорили, несчастный случай... Сотрясение мозга. И еще закрытые переломы, кисть раздроблена, – шепотом рассказывала медсестра.

– Как же он спит-то, – ужаснулся я. – Это же боль адская.

– Теперь уже не так больно. И потом, ему анальгетики ввели.

Макс приблизился и заглянул Шерифу в лицо.

– Раиль, – тихонько позвал он («Что ты делаешь», – испугалась сестра).

Веки Шерифа дрогнули. Не открывая глаз, он что-то пробормотал на родном языке. Я уловил пару знакомых слов:

– Ругается. Значит, жить будет.

– Ты позови его по-русски: Шериф, – догадался Костик.

Тут Шериф открыл глаза и посмотрел на Макса. И с трудом проговорил:

– Макс... Ты знаешь, они сдохли.

Макс изумленно обернулся к нам.

– Это он бредит, – заявил я медсестре.

– А-а-а, Пит, ты тоже здесь, – услышал меня Шериф. – Их нет, Пит. Они тебя больше не достанут.

– Шериф, может, ты потом нам расскажешь? – неуверенно спросил я.

– Их нет, Пит. Эти падлы… они сдохли, – сказал Шериф и вдруг улыбнулся так легко и радостно, что мы поняли: лучше и не скажешь.

Документ4. Лучшее дело Шерифа. История, рассказанная им самим

«Мы когда сели в машину и поехали, мне Аслан и говорит… тут я переводить буду, потому что он по-своему говорил, но я все равно мог понимать.

«Ты неправ, Раиль, – сказал мне Аслан. – Ты неправ, потому что связался со свиньями, с кяфырами, – это раз. Ты неправ, потому что связался именно с этими свиньями, это два. И ты неправ в третий раз, потому что связался с этим парнем».

«Не трогай его, Аслан, – сказал я. – Он мой друг».

«Нет, Раиль. Я уже тебе говорил, как ты неправ? Бог видит, я бы этого щенка придушил. Но перед этим я хотел бы посмотреть на его отца.

Теперь еще слушай. Не думай, что если ты мне слил этих московских ублюдков (по-ихнему это еще хуже звучит), я тебе прощу долг. Я тебе прощу только половину».

«Я тебе всё верну, Аслан».

«Ты мне всё не вернешь, потому что всегда будешь должен больше».

«Это что значит?» – спросил я. А он только засмеялся:

«Совсем ничего не значит. Со мной поедешь. У нас тут с братьями разговор есть».

«А что с пацанами будет?»

«Э-э, тебе не надо знать», – сказал Аслан. И так криво усмехнулся.

«Нет, Аслан, – сказал я. – Я хочу знать».

«Ну, если так хочешь, скажу, – ответил тогда Аслан. – Теперь братья ими займутся. Мы все стрелки на них перевели. Пусть пока в зиндане посидят. Если не сдохнут».

Зиндан – это тюрьма, по-ихнему. Я спрашиваю:

«Почему говоришь – если не сдохнут?»

Ты, Пит, не обижайся. Это не я такое слово сказал, это он сказал.

«Потому что там долго не живут, – отвечает Аслан. – Цистерна видел? Там воздух совсем нет. Воняет. Голова болит. Потом помрешь. А бензин сверху полить – ай, как хорошо гореть будет».

Тут я очень за вас испугался.

Ну, ты же видел этих братьев. Они и правда родственники, из одного тейпа – в общем, хрен их поймет. Жирного, Ахмеда, помнишь? Это самый главный вообще во всей ихней мафии.

Они все живут на окраине. Оружия полный дом. АКМ-ов стволов двадцать, наверно. Как такое может быть, вообще не знаю. Видно, у федералов купили. Военные года три назад всё распродавали, можно было хоть танк втарить.

Я думал сбежать как-нибудь, но не вышло. У них наручники были, прицепили меня к батарее. Ну, думаю, буду тогда слушать.

Они часа два что-то там терли по-своему. А они когда совсем по-своему говорят, я перестаю понимать. Разобрал только, что они какую-то тему готовят в городе. Уже скоро. Вроде как гости должны к ним приехать. Гости. Какие гости? Не знаю, Пит, не спрашивай. Да я, в общем, все время о другом думал.

Тут Аслан заходит.

«Хороший ты парень, Раиль, – говорит. – Полюбил я тебя».

«И что дальше?» – спрашиваю.

«А вот Ахмед говорит – не нужен ты нам».

«Тогда отпусти», – говорю.

А он смеется:

«А-а, какой умный. Я тебя отпустил, ты к своим побежал, да? Погоди. Мы поедем покатаемся».

Выезжаем куда-то из города, похоже, на трассу.

Там стоянка грузовиков. Возле нее – кафе. Сборный из щитов павильончик. «Пожрем перед дорогой», – сказал Аслан.

Мы пошли внутрь. Меня с двух сторон легонько так держат. Там комната с двумя длинными столами, тесная, бар да кухня, больше ничего. За одним столом дальнобойщики пьют водку. Аслан посмотрел на них, ничего не сказал. Все расселись. Заказали себе что-то, шашлык там, туда-сюда. Водки, конечно. Они ведь хоть и понтуются, но какие они, к свиньям, мусульмане.

«Ты тоже ешь пока, – это они мне говорят. – Тебе ехать далеко, очень далеко».

Но у меня что-то аппетит совсем пропал.

И тут дальнобойщики между собой о чем-то стали шептаться. Наконец двое вышли, как бы отлить. Аслан нахмурился, но сидит, ждет.

Смотрим, а они возвращаются. Человек десять. Бухие все.

«Вот эти черные месяц назад нас на трассе кинули. Сто километров от Твери», – один говорит.

«Да мы видим. Всяко, это они», – типа остальные соглашаются. Уж не знаю, чего у них там на трассе было. Но шоферня сразу монтировки достала, а Аслан со своими из-за стола повскакивали, кто за нож, кто за стволом потянулся, да только, похоже, не успел. Потому что так и не стрелял никто.

А я, говорите, что делал? А я, когда месилово только началось, – одному-двум врезал, сам под стол и на кухню. Вот вы, блин, смеетесь, а мне не смешно совсем. Ладно, слушайте, чего дальше было.

В кухне есть выход запасной. Там за дверью повар стоит, армянин или кто, в руках такой нев…бенный нож держит. Типа спрятался. Я ему говорю: чего стоишь, быстро беги звонить, дурак, сейчас тут реальный замес начнется. А сам на улицу выскочил. Смотрю, все грузовики пустые стоят. А у двух даже моторы не заглушены.

Я такой залез в кабину, дверь захлопнул, сижу. Сверху видно все. Х…й, думаю, теперь меня возьмешь. А сам за руль взялся, гляжу – на рычаге передачи нарисованы, что-то шесть или восемь, я и не знал, что столько бывает.

И тут как раз эта кодла вся из помещения вываливает. Уже не поймешь, кто кого мочит, но монтировками мужики машут по делу, сразу видно. Все в крови, кто-то на землю валится. А я вижу, сам Аслан и еще пара уродов к себе в «бэху» лезут, и уже внутрь засунулись, только то ли ключа у них нет, то ли что, но завести не могут. И тут меня как что дернуло: они – пехота, а я-то на танке. Я педаль вдавил, как газанул, что дымом все заволокло, и еще, и еще, потом как-то первую врубил, сейчас за руль посади – и не вспомню, а грузовик как попрет! Руль выкручиваю (он легко крутится, хорошо) – и на них. И вот как дополз до ихней машины, газанул, а она как захрустит, п…дец, такой скрип ужасный, – а потом уже, как стекла полетели, услышал, как эти внутри визжат. И вот, верите или нет, как этот визг услышал, сам заорал и железку еще сильней вдавил. Вот вам, думаю, за брата, вот вам за всех. Дальше мало что запомнил. Помню только – я кричу чего-то, и русские вокруг бегают, орут. Из кабины меня вытащили – а, говорят, ты тоже из этих? Грузовик хотел угнать?

Я, конечно, отмахиваюсь, но их же человек двадцать, и все с монтировками. Все равно прибили бы. Правильно их зовут: дальнобойщики. Уже все, перед глазами все плывет, как нокдаун. Встать не могу.

Как вдруг тут слышу, кто-то кричит: не бейте его, я его знаю! Смотрю, а это девчонка с трассы, помните, Машка. Помните, да? Еще как? Не понял я вашего юмора. Ну, в общем, растолкала там всех, вцепилась, не помню уже, чего говорила, только мужики вроде отстали. Да к тому же смотрят, у тех в «бмв»-то совсем плохие дела. Надо когти рвать, говорят, а то вот-вот менты приедут. Короче, разъезжаться начали. А Машка со мной осталась. Еще, помню, дождь сильный начался, молнии, гром. Повар, оказывается, скорую вызвал. Меня сюда привезли. Больно было очень. Ничего не помню. Просыпаюсь, а тут Макс на меня смотрит. И вы с Костиком. И девчонка эта.

Такая вот х…йня».