Эпизод49. – Да, как-то невесело. Включи хоть музыку какую-нибудь, Костик, – попросил я. – На свой вкус.
Он взглянул на меня, присвистнул и начал рыться в кассетах. Субботний день мало-помалу превращался в вечер. Макс от нечего делать решил сходить в больницу к Шерифу.
Я скучал по Маринке.
Мать не выпускала ее на улицу. Те слова, что Лариса Васильевна сказала мне сегодня утром, были оскорбительными и несправедливыми. Чудовищно несправедливыми.
Потому что я перегрыз бы горло любому, кто посмел бы ее обидеть.
Под сиденьем лежала сумка с пивом, купленным на последние деньги. Я вытащил оттуда еще пару банок, открыл и протянул одну Костику.
– Как ты думаешь, Костик, для чего ты живешь? – спросил я.
– Ты хочешь, чтобы я сказал?
– Только честно.
– Для эксперимента, – ответил Костик.
– Объяснить можешь?
– Как тебе сказать. Вот мы встретились. Это уже эксперимент.
– А ты чего, помнишь, как мы встретились?
– Помню, – кивнул Костик.
– А я нет.
Костик пожал плечами и ничего не сказал. По-моему, он смертельно обиделся.
– Я только помню, – сказал я, выждав немного, – этот день рожденья у Светки. Когда ей шестнадцать исполнялось. Еще был дождь. А мы с тобой за пивом ходили.
Надо было видеть, как счастливо улыбнулся Костик. Я еле сдержался, чтобы не отвесить ему что-нибудь этакое – но удержался.
– Хреновый какой-то эксперимент, – сказал я. – Нас уже грохнуть могли раз десять.
– А это не имеет значения, – отвечал Костик. – Для эксперимента ничья жизнь не имеет значения.
– Это ты Стругацких начитался.
– Там другое. Там фантастика. А у нас детектив.
– Я все равно не понял.
– Фантастика нужна, чтобы смоделировать что-то, чего еще нет. Создать что-то новое из подручных деталей. А детектив – чтобы то, что есть, разложить по косточкам. Разбросать по разным углам, а в конце опять собрать. Такая схема.
– Что-то я пока только разброс чувствую, – сказал я. – И когда все сложится, совершенно непонятно.
– А ты не спеши.
– Ничего себе «не спеши». Завтра поедем в банк. Ты помнишь, зачем.
– Я помню. Но это ведь не главное для тебя, разве нет?
На это мне было нечего ответить.
Документ5. Constant change (фрагмент, присоединенный позже неизвестным пользователем)
Константин. Мне не нравится это имя. Костик, конечно, звучит лучше. Но взрослого не будут называть Костиком. А жаль. Костик. Как будто косточка. Еще Котиком мама зовет. Точнее, раньше звала, и сейчас еще иногда.
Даже после того, как в тот раз, перед зеркалом. Бр-р-р. Три года назад.
А вот Петр звучит красиво. Петр Раевский. Резко так. Можно и мягко: Петя Раевский. Но он не любит, когда его Петей называют.
Хотя на меня не обижается.
Его отец написал: не доверяй особо никому. Даже лучшие друзья могут ссучиться. Так он и сказал. Это письмо пришло вдогонку тому, самому первому. Только Пит его так и не прочитал.
Мне никогда не нравился его отец. Правда, он не про меня говорил, он меня толком и не запомнил, да и что мне тогда было – пятнадцать? Он меня не замечал, он же типа крутой был, на тойоте. А я-то его запомнил. Они с Питом похожи. Но только внешне. Петька смелый по-настоящему. А отец – так, понтуется.
А я?
Я удалил это письмо, как будто его и не было. Не знаю, правильно я сделал или нет. Зачем я вообще залез в его ящик?
Я вечером сидел один, после того, как мы выпили пива, по четыре или по пять, не помню. Включил компьютер и залез на хотмэйл. Я же пароль знал, это его день рождения. Хотел сам ему что-то написать. Идиот. Как будто бы он не догадался, кто это.
Да, я знаю, когда это началось. Первого сентября. Им было как мне теперь. Одиннадцатый класс. А мне – четырнадцать. Помню, они стоят во дворе, курят, смеются, и Петька, и Макс с ним, и Шериф, а я из окна смотрю. Думаю: все равно я с вами буду. Потом в класс вернулся, вообще ни с кем разговаривать не хотелось. Тупые они, подлые, мелкие.
Мама спрашивала про Шерифа и про Макса: они же старше тебя, они, наверно, хулиганы… А Петя ей понравился. Она сказала: какой красивый мальчик, и умный, сразу видно.
Он умный, это правда. Много читает. А вот в компьютерах не рубит. Но это ничего, я его научу со временем.
И красивый, конечно. У него были девчонки, и даже из моего класса. Меня с ним познакомила Светка Прохорова. И с ним, и с Максом. Или я сам напросился? Я сказал: ты, Светка, правда с Раевским тусуешься? А она: тебе чего, завидно? И смеется. Но потом на свой день рождения пригласила. Два года назад. Тоже в июне.
Там была Марьянка, сестра ее, и еще девчонки, и Макс с кем-то из них. А Петька почему-то позже всех пришел, весь под дождем промок, зато цветов целый ворох принес. И стоит на лестнице такой мокрый, с этими розами. Пожал мне руку. Тут и Прохорова сама выходит, вся накрашенная, спасибо, говорит, за розы, а их сколько? Шестнадцать? Четное число, как на похороны? А он даже в лице изменился. Я не подумал, говорит. Мне так неловко стало, ужасно неловко, я пошел и выпил там что-то на столе, а их вдвоем оставил. Вот, думаю, дура, за что ты так его? А Марьянка тоже сидит на диване грустная, а Макс под шумок ей чего-то там втирает.
Потом, уже темно было, надо было за догонкой выходить, так мы с Петькой вдвоем и пошли. Возвращаемся, я набрался смелости и говорю: Пит, давай постоим на улице, попьем пива, дождь-то кончился, воздухом подышим. А у самого сердце так и стучит. Но он ничего не заметил, конечно.
Стоим у подъезда, пьем, разговариваем о каких-то вещах левых совершенно, смотрим на звезды, и на фонари, и друг на друга, и тут я вдруг понимаю: он совсем не спешит возвращаться. И когда я это понимаю, мне вдруг так радостно становится, так радостно, что я улыбаюсь, как дурак.
А он и говорит: Костик, ты заходи ко мне в гости как-нибудь. Если хочешь.
И я подумал: вот если прямо сейчас умереть, то попадешь в ад. Но я этого хочу. И больше ничего не боюсь. То есть совсем ничего.
Эпизод50. Я натянул джинсы и выбрался из автобуса в солнечный воскресный день.
Костик и Макс уже были на улице. Раздетые по пояс, они умывались возле колонки. Пару минут я стоял и смотрел на них. Потом глянул в сторону железнодорожного переезда. Вздохнул. Пошел мыться и сам.
Надел свежую футболку. То есть, свежей она была вечером. Сейчас она была вся в котовьей шерсти. Рыжая собака Найда встала лапами мне на грудь, ткнулась носом, принюхалась, сердито засопела.
«Я не хотел, – подумал я. – То есть...»
Сегодня в Хворостове был праздник – День Города. Об этом с раннего утра распевали уличные громкоговорители. Они играли военные марши, хриплым простуженным голосом приглашали всех на главную площадь к двенадцати часам.
«Гвоздем культурной программы, – надрывался репродуктор, – станет первый в истории пивной фестиваль на центральной площади».
Услыхав про это, Макс только усмехнулся.
По радио выступил и мэр Ларионов. Мэр явно читал текст по бумажке. Рассказав о немалых достижениях хворостовского бизнеса за прошедший год, он кратко обрисовал перспективы, невнятно пожелал всем финансового благополучия (тут я призадумался) – и на этом свернул выступление.
Мы договорились встретиться с Кириллом Шалимовым в его офисе, в час дня. «Поедем пораньше, – предложил я. – Заодно на праздник посмотрим».
Ключ от сейфа я засунул в самый глубокий карман.
Оставив автобус в узеньком переулке за РОСТ-банком, мы пошли вслед за народом. К главной площади, стягивались всё новые и новые желающие попраздновать. Пока что они собирались небольшими кучками, приглядываясь к рядам пивных палаток. Торговые ряды охраняли скучающие милиционеры. Они прогуливались вдоль расставленных через каждые полметра железных барьерчиков и откровенно зевали. В центре площади, у пьедестала памятника, была устроена большая трибуна, украшенная воздушными шариками и транспарантами. Там ждали мэра. Обслуга суетилась, технари в потертых жилетках проверяли свои усилители, постукивали по микрофонам, вполголоса переговаривались. На трибуну взобралась какая-то тетка с фигурой старой комсомольской шлюхи, тоже пощелкала длинным ногтем по микрофону, затем принялась шуршать бумажками; уронив сценарий, заставила своих шестерок ловить разлетающиеся листы. Ждали мэра, и не было мэра.
Мы с Максом и Костиком прогуливались в сторонке, зорко наблюдая за публикой. Мы были чужими в этом городе, не слишком-то избалованном туристами. Хотя, возможно, кое-какие туристы и здесь встречались: я заметил несколько парочек, одетых по-столичному. Они боязливо оглядывались по сторонам. Кстати, четыре туристских «икаруса» с занавесочками на окнах стояли в переулке за фонтаном. Но в них, скорее всего, привезли артистов. Ансамбль народной песни и пляски, как сообщил нам громкоговоритель.
Ни один праздник, как вы понимаете, не обходится без этих плясунов-затейников с их незатейливым репертуаром. Казалось бы, нет ничего дебильнее этих песен, сочиненных плешивыми советскими композиторами специально для народного гулянья. Они никому на хрен не нужны. Они просто ужасны. Но и без них нельзя, иначе народное самосознание пойдет вразнос (когда мой отец философствовал подобным образом, я живо представлял, как самосознание идет вразнос: примерно так торговцы-разносчики втюхивают залежалый товар по электричкам).
Когда я вырос (а я уже вырос), я стал рассуждать иначе. Композиторы тоже торгуют вразнос по электричкам, пусть и по-своему. Четверо парней решили сойти с поезда и поехать своей дорогой? Ничего. Это ненадолго. Перебесятся и вернутся. Ну, для начала придется им потолкаться в тамбуре, а там, глядишь, и в вагон пустят.
Загвоздка была в том, что я по-прежнему не хотел влезать в этот вагон. А Макс, если вы помните, вообще с детства ненавидел электрички.
Вот о чем я думал, зорко глядя по сторонам. Подготовка к празднествам шла своим чередом. Откуда-то и вправду появились музыканты и размалеванные хористки в сарафанах. Они толклись за трибуной, курили и потели. Полуденное солнце уже припекало в полную силу, а народ все прибывал да прибывал.
Возле «икарусов» осталось несколько мужиков в мешковатой одежде. Они стояли молча и наблюдали за происходящим. «Шоферюги, – решил я. – Вот кому пива-то не положено».
Наконец по толпе прошло шевеление: стали запускать на площадь. Те, кто стоял впереди, возле самой ограды, увидели, как из здания администрации выбрался мэр с эскортом и заторопился к трибуне.
Ларионов оказался невысоким крепышом с незапоминающейся внешностью. Он не спешил выступать. Он поглядывал на часы и переговаривался с несколькими приближенными откровенно бандитского вида, стоявшими подле трибуны. На возвышение между тем забралась комсомольская шлюха и, придав себе торжественный вид, завела вступительную речь.
– Блин, вот это задница, – внятно произнес рядом Макс. – Ты бы смог с такой?
– Я столько не выпью, – отозвался я. «Хотя... теперь даже и не знаю», – подумал я одновременно с этим.
На трибуну взошел сам Ларионов. Часть публики зашумела одобрительно. О чем говорил мэр, я не запомнил. Кажется, хвалил широту русской души. Пару минут спустя праздник было объявлен открытым. Последние заграждения были сняты, и народ устремился к пивным палаткам. Мэр уступил место затейникам. Зажужжал аккордеон, забренчали балалайки, но я уже не слушал, потому что увидел Маринку.
Они стояли вдвоем с Ларисой Васильевной шагах в тридцати от нас. Маринка оглядывалась по сторонам, время от времени мать что-то ей говорила, та отвечала рассеянно. Мать была недовольна. Вот она, похоже, взяла Маринку за руку и повела прочь, в сторону торговых рядов. Еще минута, и я потерял их из виду.
Не оглядываясь, я бросился в толпу. Тупые, раскрасневшиеся хари окружили меня со всех сторон. Я расталкивал бездельников локтями, на меня плеснули пивом, пихнули в отместку в спину. Я чуть не упал, потом меня прижали к какой-то палатке, оттолкнули в сторону. Кто-то схватил меня за плечо и развернул.
– Он опять тут, пацаны, – проговорил Жорик с Железнодорожной. – Стой, стой, куда? Ты нам еще с того раза должен.
– Да вы затрахали уже, – поморщившись, отвечал я, но тут же, не успев увернуться, словил прямой удар в лицо. Сегодня их было то ли пятеро, то ли шестеро, с ними какие-то малолетние телки отвратного вида. Макса с Костиком я уже не видел. Наверно, они остались там, возле трибуны. Мгновение спустя я лежал на асфальте, стараясь прикрыть руками голову. Народ, как обычно, расступился. Все произошло в считанные секунды: Костик подскочил ко мне и сцепился с Жориком, который был раза в полтора тяжелее его, а Макс с разбегу врезал другому – тому, что был с ножом – ногой в позвоночник. Этот удар был страшен: тот, другой, нелепо вскинул голову и без слов повалился на землю рядом со мной. Но к нам уже бежали милиционеры.
Через полчаса мы сидели прямо на полу в «обезьяннике» горотдела милиции – Макс, взъерошенный Костик и я. От караульной комнаты нас отделяла крупная решетка, сваренная из арматуры. Ни в комнате, ни в коридоре никого не было. Откуда-то издалека доносились голоса и приглушенный смех. Где-то пело радио. Мы кричали и стучали по решетке, но милиционеры больше не обращали на нас внимания. Похоже, до конца праздника снимать показания с задержанных никто не собирался.
– Вот и погуляли на Дне Города, – произнес Костик, приглаживая растрепанные волосы.
– Чего тебя к этим уркам понесло? – спросил Макс. – Ты их знаешь, что ли?
– Да так. Встречались.
Костик вздохнул и прошелся по нашей клетке взад и вперед.
– А знаешь, Макс, кого я там еще заметил? – спросил он. – Тех телок с клофелином.
Макс сплюнул на пол и выругался.
– Одна банда, – процедил он. – Вот кого бы в ментовку посадить. А их взяли и сразу отпустили.
– Да их тут каждая собака знает. На одни рожи посмотреть.
– Ничего я одному по хребту врезал?
– Спасибо, Макс, – проговорил я. – У него нож был.
– Надо было наш револьвер взять, – сказал мне Костик. – Не стреляет, зато внушает.
– Ага. Тогда бы нам тут мало не показалось. Повесили бы все убийства за прошлый год.
– Тогда бы вообще ничего не было, – возразил Макс. – Кто бы до нас докопался?
– Я никогда еще в ментовку не попадал, – признался вдруг Костик. – Как думаете, бить будут?
– Да не бойся ты. Сразу не побили, может, и не тронут, – сказал Макс. – К тому же с нас и взять нечего.
Мы примолкли. Где-то рядом звонил телефон. Мимо нас по коридору прошел хмурый сержант. Я его вспомнил: мы приезжали к нему делать заявление о пропаже Шерифа, а потом Шериф нашелся. Сержант снял трубку: «дежурный слушает», – сказал он. Некоторое время действительно молча слушал, потом выругался, выкрикнул что-то неразборчивое и бросил трубку. Раздались торопливые шаги, хлопнула дверь.
Нам стало слегка не по себе. Макс прислушался:
– Они чего, разбежались все?
– Не должны, – заметил я. – У них же тут оружие. Охрана должна быть.
Костик подергал решетчатую дверь. Попинал ее ногами. Дверь не подалась.
– Есть тут кто? – выкрикнул Макс.
Ответа не последовало. Похоже, на этаже вправду не осталось ни одного человека. Беспрестанно звонили телефоны, к ним никто не подходил. Время тянулось медленно, и я терялся в догадках: что вообще происходит в этом гребаном городе?
А что-то там определенно происходило. Телефоны умолкли. Зато с улицы доносился шум моторов, были слышны отдаленные крики и еще что-то неопознаваемое.
– Там что у них, массовая драка? – вполголоса произнес Макс. – Почему мы одни, в таком случае?
– Мне пока не скучно, – отозвался Костик. – Я бы еще изнутри заперся.
Я мысленно согласился с ним.
Вдруг снаружи грохнуло, вдребезги разлетелось стекло («Ничего себе», – прошептал Макс). Звуки сразу стали громче. С улицы уже не было слышно криков, зато доносились отрывистые команды на чужом языке. Мне стало тоскливо. Я понял, что уже много раз слышал этот язык. «Ахмед? Где Ахмед?» – спрашивал кто-то по-русски. Ему ответили что-то, но ответа я не понял.
Автоматная очередь где-то совсем близко заставила нас прижаться к стене. Так мы и стояли, когда в соседнем помещении хлопнула дверь, как будто высаженная ногой, и мы услышали уверенные голоса вошедших. Кто-то прокричал: «Дежурного сюда. Оружие где?» – «Всё на сигнализации, вы чего?» – ответил кто-то. – «На сигнализации?»
Послышалась возня. Кто-то пробежал мимо нас по коридору. Загремели тяжелые шаги, дверь караулки распахнулась, и мы увидели бородатого мужика в камуфляже, с автоматом.
– Кто такие? – спросил он почти без акцента.
– Задержаны до выяснения, – сказал Макс.
– Хулиганы? Наркоманы? – усмехнулся бородач.
– Нет. Мы неместные, – ответил я.
– А вы кто? – спросил Макс.
– Воины всевышнего, – не задумываясь, ответил бородач.
О том, каков именно этот всевышний и хорошо ли он платит своим воинам, думать не хотелось. Мужик подошел к решетке, внимательно поглядел в глаза Костику, ничего не сказал. Перевел взгляд на Макса.
– В армию скоро? – спросил он.
– Осенью, – сказал Макс.
Бородач недобро прищурился. «Сейчас пристрелит», – понял я. Но тут кто-то позвал его из коридора.
– Осенью? – повторил воин всевышнего. – Ай, молодец. Ты готовься. Весной война будет.
И он вышел, оставив дверь открытой. Мы поглядели друг на друга.
– Война? – спросил Костик.
Голоса и шум доносились откуда-то снизу. Из подвала, подумал я. Там что-то ломали. Потом отключилось электричество, и мы остались в темноте.
В соседнем помещении по-прежнему пело радио. Но там кто-то был. Мы слышали, как он пытается набрать телефонный номер. Трубка упала на пол, раздался сдавленный стон. «Кто там?» – окликнул Макс с опаской. – «Свои... Телефон не работает», – отозвался чей-то голос. «Выпустите нас, пожалуйста», – попросил Макс. Ответа не было. Внизу перекатывались какие-то ящики. Вдруг что-то лязгнуло об решетку и со стуком упало на пол. «Ключи», – воскликнул Макс. Он просунул руку сквозь прутья, пошарил в темноте и подобрал связку ключей. Изловчившись, он открыл замок. Решетчатая дверь со скрипом распахнулась. Мы бросились к выходу. Дежурный сержант лежал поперек коридора. «Что с вами?» – нагнулся к нему Костик. «Быстро отсюда», – проговорил тот. – «Идти можете?» – спросил Костик. – «Я сказал, быстро отсюда, – прошипел раненый. – Бегом. Надо же... И до нас дошло наконец». Он перевалился на живот и затих. Мы, не помня себя, вылетели на улицу. Где-то рядом раздался взрыв. Посыпались стекла. Но мы были уже далеко.