Эпизод46. «Какое бесстыдство», – подумала Лариса Васильевна.
Впрочем, нет. Я опять вру. Откуда я могу знать, что именно про нас подумала Лариса Васильевна, когда вернулась с ночного дежурства. Но выглядело все довольно забавно.
А именно – вот как: на разложенном диване безмятежно дрыхли четверо: двое ребят, вчерашняя незнакомая девчонка и, наконец, ее собственная дочка. Светловолосый парень успел снять футболку, и вчерашняя девчонка прильнула во сне к его голому плечу. Тут же уткнулся носом в подушку этот наглец Петька – и его колено (в джинсах), как будто так и надо, покоилось на Маринкином бедре (в тонких розовых брючках). Еще один парень, худенький и с виду помладше, устроился в кресле, закутавшись в ее, Ларисы Васильевны, любимый плед.
Лариса Васильевна совсем уже было решилась прекратить безобразие – но что-то ее удержало.
Вероятно, она постояла в задумчивости еще с минуту. Потом я почувствовал ее присутствие, приоткрыл глаза и убрал коленку с теплой Маринкиной ноги. И тут же вскочил, переполошив остальных.
– Приведите себя в порядок, – строго сказала Лариса Васильевна.
Костик уже выбрался из пушистого пледа и теперь стоял, скрываясь за спинкой кресла: его джинсы валялись на полу где-то вне пределов досягаемости. Макс искал свою рубашку. Я выглядел, надо думать, не лучше других.
Маринка с самым невинным видом хлопала ресницами, как бы давая понять: она сама не знает, как всё получилось!
– Мама, это Костя, а это Максим, – представила она полураздетых гостей, отчего те еще больше смутились.
– С тобой, дорогая дочка, мы потом разберемся, – пригрозила Лариса Васильевна. – А вот что это за ключ?
На столике действительно лежал ключ от сейфа. И вот теперь Лариса Васильевна с интересом вертела его в руках. Макс тоже глядел на него удивленно, как будто силился что-то припомнить.
– Это от квартиры, – соврал я. – Мы квартиру сняли в городе. Только вчера до нее не добрались. Мы поздно вернулись, поэтому…
– Я сама вижу. Жаль, что я пораньше не вернулась. Вот что я вам скажу: мне всё это очень не нравится. Вранье ваше. Безобразия ваши.
Лариса Васильевна была настроена решительно.
– Так что, Петя, я тебе очень рекомендую от моей Марины держаться подальше. Я Николая в последний раз послушала, теперь вообще с ним разговаривать не стану. Всё. Хватит. Собирайте вещи.
Марина, чуть не плача, сжимала и разжимала кулачки.
– Но мы же ничего не делали! Мама!
– Еще бы вы что-то делали. Ты у меня теперь дома насидишься. На все выходные. Поняла?
– Лариса Васильевна, это неправильно, – попробовал вмешаться я. – Я никогда бы не позволил…
– Никогда и не позволишь, – перебила она. – Ты и правда весь в отца. Надо было мне сразу это понять. На порог не пускать. Забудь вообще этот адрес, и ему скажи, чтоб забыл. Ненавижу его… Лучше бы он вообще никогда не приезжал… Чем так…
У женщины на глазах блестели слезы. Я начал кое-что понимать. Мне стало жаль ее. Вот что занятно: Костик тоже выглядел взволнованным. Лариса Васильевна кинула на него странный взгляд.
– Мальчик, – сказала она. – Надень штаны хотя бы.
Эпизод47. Дом на главной хворостовской площади был довольно старым: его начали строить еще при царе для какого-то купца, да так и не закончили, а доделали уже после революции и устроили здесь музыкальную школу.
Маринкина мать, Лариса Васильевна, в детстве сама ходила в эту школу учиться играть на рояле (это был небольшой трофейный Muhlbach). Она хотела записать туда же и Маринку – но не успела, потому что второй секретарь горкома комсомола Ростик Шалимов, по прозвищу Шальной, повесил на доме новую вывеску – «РОСТ-банк» – и слил туда оставшиеся от социализма денежки.
С тех пор в здании играла совсем другая музыка. В подвале, между прочим, были устроены сейфовые ячейки, которые сдавались в аренду, как в камере хранения.
В одной из таких ячеек ждал нас чемоданчик с деньгами.
Ключ лежал у меня в кармане.
В последнем письме от отца говорилось:
«Когда ты получишь ключ, тебе нужно будет встретиться с Ростиславом Ивановичем Шалимовым, председателем правления РОСТ-Банка. Это в центре, рядом с мэрией. Мы с ним когда-то учились в одной школе, правда, он немного постарше. Его сын тоже постарше тебя, ему около двадцати. Но это неважно.
Покажи Ростиславу Иванычу этот ключ, и он отведет тебя в хранилище. Я не мог действовать под своим именем, поэтому никаких документов на этот сейф нет. Когда ты откроешь чемоданчик, в нем будет инструкция, что делать дальше.
И вот что: ты его откроешь, только если будешь действовать правильно».
Последнюю фразу я так и не понял. Впрочем, отцовскую любовь к загадкам я уже знал лучше некуда.
Я остановил автобус в стороне от любопытных глаз, за углом, у бокового фасада банка. Выключил зажигание. Поглядел на себя в зеркало. Пригладил волосы.
В зеркальных окнах первого этажа, забранных толстыми решетками, горело солнце. Мне нужно было пойти туда, но отчего-то я все медлил. Никак не решался.
– Ладно, Пит. Чего тянуть, – посерьезнев, сказал Макс. – Давай.
Я взглянул на парней, улыбнулся.
– Тебя проводить? – спросил Костик.
– Да ладно. Я позову, если что. Отдыхайте пока. Скоро всё кончится.
Они смотрели мне вслед, пока я шел к парадному подъезду и поднимался по высоким каменным ступенькам. Массивная деревянная дверь подалась, и я вошел внутрь.
В мраморном холле скучал охранник.
– Вам куда, молодой человек? – спросил он, пристально глядя на мою футболку и джинсы.
– У председателя правления здесь офис? – бросил я, как будто только и делал, что посещал офисы банкиров.
– По ходу здесь, – прищурился охранник. – А вам кто конкретно нужен?
– Мне нужен конкретно Шалимов Ростислав Иванович.
– Ростислав Иванович? По какому же вопросу?
– Я – представитель клиента.
Охранник пожал плечами, потянулся к телефонной трубке и произнес несколько слов. Скосил глаза на меня, указал пальцем на кожаный диван у окна. Я уселся, стараясь не показывать волнения.
Через пару минут наверху хлопнула дверь, и по мраморной лестнице сбежал вниз подтянутый юноша лет двадцати, в костюме и блестящих ботинках. Я узнал его сразу.
«Ну да, разумеется, – усмехнулся я про себя. – Костюм. Почему бы и нет. А после работы он переодевается в джинсы, садится в красный «wrangler» и сводит с ума местных телок».
– Зачем тебе нужен мой отец? – спросил юноша, даже не поздоровавшись.
– А что такого? – оскорбился я. – Дело к нему.
Он встал напротив и окинул меня оценивающим взглядом. Нет, не только оценивающим: болезненным и подозрительным.
– Мне поручили к нему обратиться, – осторожно сказал я. – У него есть для меня кое-что.
– Ничего у него нет, – процедил сын сквозь зубы. – И самого его нет. Он сейчас в отъезде.
– Я не знал, – протянул я.
Шалимов кивнул. А потом спросил:
– Теперь скажи, пожалуйста... кто тебе поручил к нему обратиться? И зачем?
– Я вообще-то не понимаю, почему вы... почему ты меня пытаешься допрашивать. Мой отец с твоим в одной школе учился. Вот и все.
– Твой отец? – изумился подрастающий банкир. Даже спесь слегка подрастерял. – С моим? Так ты Раевский, что ли?
– Ну да. Петр меня зовут.
– Отец про тебя рассказывал. Еще полгода назад. Стоп. Пошли-ка наверх, в переговорную... Нет, лучше ко мне в кабинет.
Он махнул рукой удивленному охраннику, и мы вдвоем стали подниматься по сверкающей парадной лестнице. На двадцатой ступеньке мне уже было наср...ть на этот мрамор и на свои потертые кроссовки. Тревога прошла. Меня охватил азарт.
Мальчишку звали Кириллом. Кирилл Ростиславович Шалимов, – было написано на его визитке, отпечатанной на весьма непростой льняной бумаге. Должность, правда, у него была какая-то мифическая: директор по развитию. Развитие идет с акселерацией, – думал я, оглядывая его просторный кабинет. Весь интерьер был призван поддержать имидж молодого динамичного руководителя: даже рыбы в аквариуме не просто так себе плавали, а беззвучно гонялись друг за другом. Впрочем, воздушные пузыри, взлетающие откуда-то снизу и лопающиеся на поверхности их микромира, несколько смазывали концепцию. Банк – а тут вдруг пузыри. Смешно.
Шалимов-младший предложил мне кофе с коньяком. Я не стал отказываться, чтобы посмотреть на секретаршу. Но парень сам открыл дверцы встроенного шкафа и, вздыхая, принялся нажимать кнопки на швейцарской кофе-машине. Не дожидаясь кофе, я собственноручно разлил по бокалам какой-то буржуйский коньяк. Мы уселись в кожаные кресла.
– Так вот, – продолжил Шалимов начатый до этого разговор. – Твой отец к боссу приезжал полгода назад. Я сам его не видел. Он в офис приезжал.
«Отца боссом называет», – удивился я.
– И потом босс мне рассказывал: вот, говорил, погостил немного старый приятель... Единственный, кто из наших поднялся... ну, кроме него самого, конечно.
– Так, понятно, – прервал я. –А еще он что говорил?
– Ну, говорил, что ты должен будешь приехать. Я не понял только, в чем вообще тема. Твой отец чего, подарок тебе приготовил?
– Типа того. Он в отъезде сейчас. За границей. У него проблемы возникли. Вернуться пока не получается.
– Вот и у моего возникли...
Кирилл опять поглядел на меня оценивающе.
– Проблемы с соседями. Если уж совсем честно. Вон с теми, что рядом на площади.
– Так а в чем проблемы-то?
– Да, видишь ли, после выборов кое-какие терки произошли. А потом углубились.
– С администрацией?
– Лично с мэром Ларионовым. Ты вообще политикой интересуешься?
– Вряд ли.
– Вот и правильно. Да здесь это, бл...дь, и не политика, а крысятник... Короче, слушай. Представь себе: два года назад, перед выборами, мэр берет у отца деньги на избирательную кампанию. Ну, типа как из своего кошелька. И остается на второй срок.
– Ну и что?
– Ну и все. Отношения резко меняются. В городе реально идет перетряска всей собственности. Приезжают какие-то ребята, только что с гор спустились, а туда же – мясокомбинат им переходит, заправки, автосервисы, вся х...йня, которая тут еще хоть как-то работала... Немцы обувную фабрику хотели строить, посмотрели на эту тему, свалили... А отцу куда деваться?
– За границу, – кислым голосом произнес я.
– За какую, на хрен, границу. У него деньги акционеров. Были б свои, давно бы уже слился, концов бы не нашли... Он и мне-то звонил, говорил: сиди себе в своем Манчестере, учись, пока я жив...
– На кого учился-то?
– На дизайнера. А что? Удивляет?
Я неопределенно пошевелил пальцами:
– У меня друг тоже на дизайнера хочет учиться.
– Могу адресок дать, – предложил Кирилл.
– Лучше денег дай.
– Вот и все так говорят. Абсолютно все, Петька! Все думают, что у босса в подвале денег просто дох...я сколько навалено! Ты дальше слушай. Мало нам этих черных, так месяца три назад еще и еще и Москва подключилась. Черт явился.
– Какой еще черт?
– Владик. По прозвищу Черт. У него офис в Чертаново, потому и Черт. Он, когда нам совсем хреново приходилось, кредит помог взять. А теперь, я так понял, у отца долю требует.
– Знакома нам такая ситуация.
– Он даже мне звонил на трубу. Я говорю: наезды не по адресу. Отца-то нет.
– И связаться с ним нельзя?
– Мобильный не отвечает. С ним, конечно, и раньше бывало... Он, если честно, мог и просто в загул уйти.
Кирилл попытался улыбнуться. Улыбка получилась тусклой.
– А ты, значит, вместо него остался? – спросил я простодушно.
– За него. Но не вместо, – непонятно ответил Шалимов. – Ну, как тебе объяснить. По закону сейчас мы имеем вот что: босс пропал. Босса нет. Его доля подвисла. Если он совсем не вернется...
Кирилл пригубил кофе, глядя на меня исподлобья.
– Если он совсем не вернется... ну, и тело не найдут... то подвиснет надолго. А им, может, только этого и надо. Наследники в права вступить не могут. А за это время можно много чего провернуть. И желающих помочь – дохрена. Полная мэрия. И еще пол-Москвы впридачу. Понял теперь?
– Мерзко.
– Да. Вот такие мэрские дела.
Я только теперь заметил, что на этаже непривычно тихо. Ни телефонных звонков, ни обычной офисной беготни. Только рыбки в аквариуме беспокойно сновали взад-вперед по своей стеклянной камере.
– У меня тоже что-то не вырисовывается, – признался я. – Отец обещал, что Ростислав Иваныч мне передаст кое-что.
– Кое-что? А что именно?
– Ну, а как ты думаешь, что?
– Деньги?
– Да. В сейфовой ячейке.
– И что? Много?
– Достаточно, – сказал я осторожно.
Кирилл отвел взгляд. «Да, сейчас тебе, так он и расколется, – подумал я. – Уже банкир, хоть и в стадии роста».
Растущий банкир спросил:
– У тебя договор есть? На сейфинг?
– Договора нет. Ключ есть. Письмо есть от отца.
– Письмо?
– Ну, там он пишет, что мне надо подойти к Ростиславу Иванычу. Про тебя пишет. Да, в общем, и всё.
– Хреново. Это не документ. Я тебе так скажу: я без отца не могу тебе ничего выдать. У меня и права подписи нет. Тебя и в хранилище никто не пустит. Понял?
– И чего теперь делать?
– Откуда я знаю.
Шалимов подлил еще коньяку себе прямо в чашку. Я отказался. Тогда, усевшись в кресле нога на ногу, он продолжил:
– Понимаешь, он без охраны-то не ездил никогда. Только охрана обосралась. Он их на выходные отпустил, типа, на дачу поедет. Личная жизнь и все такое. В понедельник утром приезжают, а босса нет. И баб нет, никого нет. Дача пустая стоит. В сауне пиво не допито. Целый ящик чешского остался...
– Так что он, так в голом виде и пропал? – спросил я почему-то.
– Хороший вопрос. Служба безопасности тоже призадумалась. Нет, нифига. Он оделся. Штаны пропали, ботинки «ллойд». Ну, в которых он на работу ходит.
– Какие ботинки?
– Да вот такие же. – Он повертел подошвой перед моим носом. Я протянул руку, осторожно взял ботинок за подметку.
– Ой, блин... – проговорил я.
– Ты чего? – удивился Кирилл.
– Когда это все случилось? Две недели назад?
Он кивнул, недоуменно глядя на меня. Тогда я сказал:
– Есть одна версия. Лучше бы, правда, она не подтвердилась. Поехали, да побыстрее.
Эпизод48. Шалимовский джип-wrangler стоял возле самой мазутной цистерны. Джип был маленький и ярко-красный, как телефонная будка, с широкими колесами на никелированных дисках. Сторонний наблюдатель мог бы решить, что какой-нибудь нефтяной насос заказал здесь съемки клипа для своей голосистой содержанки, с прицелом на hard rotation. Но дело обстояло не совсем так, и мы это знали.
Наш автобус остался у ворот с надписью «въезд запрещен». Макс никогда бы не посмотрел на такую надпись, просто ему не хотелось ломать колеса на скользких шпалах.
Но кто-то все же проехал сюда до нас. На машине потяжелее рэнглера. Отпечатки его протекторов глубоко врезались в черный жирный песок возле самой двери мальцевской сторожки.
Сама дверь была плотно прикрыта. Мы постучали. Никто не отозвался. Мы вошли внутрь, я нащупал на стене допотопный выключатель, повернул ручку. Под потолком засветилась лампочка.
В каптерке не оказалось никого. Алюминиевый блок цилиндров по-прежнему громоздился посреди комнаты. Койка была аккуратно прибрана.
– Вот, – сказал я и поднял с пола дорогой ллойдовский ботинок на левую ногу.
Ботинок был почти новый. Его правый брат-близнец остался в цистерне.
Кирилл Шалимов взял ботинок в руку.
– Может, не тот? – спросил он севшим голосом.
Мы вышли на воздух и огляделись. Было часа три; солнце по-прежнему светило ярко, ветерок дул с моря.
– Пока сам не увидишь, не узнаешь, – жестко сказал Макс.
Кирилл молча кивнул. Скинул свой пиджак; не торопясь, закатал рукава белой рубашки. Взял из автобуса уже известные нам буксирные стропы, связал их вместе. Забрался по грязным ступенькам на крышу резервуара. Заглянул вниз, в люк. Привязал стропы к железной скобе. Свесил ноги в люк и, помедлив несколько мгновений, скрылся внутри.
Мы стояли и курили.
Через несколько минут он вылез. Посидел на крыше, свесив ноги: мы видели его силуэт, похожий на черную шахматную фигуру. Затем начал спускаться. Спрыгнул на песок.
Его походка неуловимо изменилась. В лицо лучше было и не глядеть.
– Всё верно, – сказал он, подойдя поближе. – Да. Только там их два.
– Что-о? – воскликнул кто-то из нас, а может, все трое одновременно.
– Второй – мужик в тельняшке.
Макс в сердцах плюнул на черный песок. Костик тяжело вздохнул.
– Знали его, что ли? – спросил Шалимов.
– Это Мальцев, – ответил я. – Сторож. Он нас отсюда вытащил.
– А отца не вытащил, – заметил Кирилл сквозь зубы.
– Семен говорил, что он еще был жив, когда в бочку попал, – хмуро сказал Макс. – Только недолго жил. Кричал, наверно, но никто не слышал.
– Я им никогда не прощу, – произнес Кирилл, сжав кулаки. – Я их урою. Уничтожу. Вы свидетели. Я клянусь.
– Так кто это сделал? – спросил я.
– Это Ларионов. Это он, ублюдок. И его, бл...дь, орлы горные.
Тут по его лицу пробежала судорога, и он крепко-крепко сжал зубы. И умолк.
Много позже я начал понимать, что произошло. Собственно, дело было не в мэре Ларионове и не в Ростиславе Шалимове (иначе известном как Ростик Шальной). Дело было в принципе. Принцип состоял в том, чтобы никогда и ни под каким видом не отдавать никому денег.
Бывший комсомолец Ларионов унаследовал свой кабинет непосредственно от старших товарищей-коммунистов. Сидя в этом кабинете, он приглядывал за парой-тройкой доходных предприятий, открытых старшими товарищами на деньги партии, а заодно собирал дань со всех остальных хворостовских коммерсантов.
Со временем тянуть по-мелкому ему наскучило. В партнерстве с Ростиком Шальным и на средства РОСТ-Банка он купил местный колбасный завод, потом – овощебазу, автосервис и даже несколько ресторанов. Покупать ему понравилось, платить деньги – не очень. Тогда он поступил просто и эффектно (по крайней мере, так я понял суть интриги): перепродал свои активы по второму разу.
Покупателями оказались пришельцы с гор. Этим простым ребятам было наплевать на законное оформление сделки, в те времена они брали не глядя все, что казалось им ценным. Умный банкир Ростислав Шалимов предупреждал мэра о недальновидности такого поведения. Но он никак не ожидал, что спустя год-другой Ларионов продаст и его. Новые партнеры мэра без церемоний бросили банкира в нефтяную цистерну, не отказав себе в удовольствии помучить перед этим.
А жирный Ахмед, наверное, так же стоял рядом и пил свою минералку.
О чем банкир Шалимов вспоминал в последние мгновения жизни, уткнувшись лицом в грязь? Мне было тяжело об этом думать. Мы должны были встретиться при иных обстоятельствах.
Потом я подумал про Мальцева. Это из-за нас он оказался там, в цистерне. Ахмед искал не кого-нибудь, а нас. Опять все дерьмо в этой жизни происходит из-за нас.
А вот если бы Мальцев нас не вытащил, вместо него там лежали бы мы втроем. То есть, вчетвером, если считать молчаливого Шалимова-старшего (в одном ботинке).
Первым, наверно, отрубился бы Костик, ему пришлось хуже всех. И я успел бы почувствовать, каково это, когда рядом с тобой умирает твой друг.
«Так погибла в Антарктиде экспедиция капитана Скотта», – вспомнил я старинную книжку, читанную когда-то летом, здесь же, на Азовском море.
[Фрагмент восстановлен: этот поход с самого начала был неудачным. Норвежец Роальд Амундсен пришел к полюсу раньше англичан. На обратном пути их осталось трое: Скотт, Уилсон и Боуэрс. Все трое замерзли в палатке, в метель, а Роберт Скотт умер последним. Он успел написать прощальные письма родственникам своих спутников. В них он рассказал, какие это были хорошие и мужественные люди. Написал письмо и своей жене, потом исправил адрес: «моей вдове». Их тела были найдены только через восемь месяцев, в ноябре 1912 года.]
«Теперь без рекламного контракта в Антарктиду никто и не сунется, – подумал я вслед за этим. – А вот ты зачем завез своих друзей в эту дыру? Если ты такой умный, где твои деньги?»
Пока что вместо денег мы имели два трупа и реальные шансы влипнуть в очередную историю.
– Я знаю, что делать, – наконец произнес Кирилл как будто про себя. – Спасибо, парни. Вам в это дело мешаться ни к чему. Уезжайте.
Он достал из кармана мобильник. На это чудо мы уже не обращали внимания.
– Будешь ментовку вызывать? – спросил я.
– И ее тоже. И юристов своих. Иск подаем и в арбитраж, и в прокуратуру.
– Вы про Мальцева не забудьте, – вздохнул Макс. – Он был хороший мужик.
– Не забудем. Мы им и этого Мальцева на шею повесим, – пригрозил кому-то Шалимов. – Да, вот что, Пит...
Он поглядел на меня и улыбнулся одними губами – глаза оставались мертвыми:
– Приезжай в офис в воскресенье. Как раз у нас праздник, День Города... Праздник придумал, с- сволочь, – не удержался он. – Я там один буду. Формальности уже похрену. Только ключ не забудь.
С этими словами он повернулся и пошел к своему огненно-красному рэнглеру, на ходу набирая номер.
Мы уже направились к автобусу, когда Макс остановился и щелкнул пальцами.
– Погоди-ка, Пит, – сказал он и направился обратно к каптерке. Я ничего не понял, но последовал за ним.
Там все еще горел свет. Он повернул ручку, лампочка погасла. Рукавом он тщательно протер выключатель. Посмотрел на меня:
– Был человек – и нет человека. Грустно?