Трэвис

Глава 12

Хейвен

Сетчатая дверь закрылась за мной, когда я вышла из дома. Я нахмурилась в замешательстве, щурясь на дорогу, ожидая увидеть машину Трэвиса.

Что, черт возьми, он задумал?

Принести шланг?

Я оглянулась на дом и заметила намотанный шланг возле широких ступеней. Фыркнув, я пошла к нему, размотала и присела на корточки рядом с краном.

— Что происходит? — спросила Бетти с беспокойством в голосе, стоя на крыльце и наблюдая за мной.

— Не знаю. Трэвис только что велел мне быть наготове со шлангом.

— О боже. — Сейчас она выглядела скорее взволнованной, чем обеспокоенной.

— Что происходит? — спросил Берт, его трость стучала по дереву крыльца, когда он подошел к Бетти.

— Не знаю, но я опишу эту сцену, как она… как это…

— Бывает, — тихо сказал Берт.

— Нет, нет…

— Разворачивается.

— Нет…

— Происходит.

— Вот именно, — подтвердила Бетти.

Вдалеке показалась машина, свернула на дорогу, ведущую к гостинице, и резко остановилась на подъездной дорожке.

Трэвис выпрыгнул из машины, распахнул заднюю дверь и вытащил самое грустное растение, которое я когда-либо видела. Я ахнула, включив воду движением запястья и подтащив шланг к тому месту, где стоял он.

— О, Боже мой! — сказала я, задыхаясь и смеясь. — Ты нашел их? Нашел их?

— Да! — крикнул он, снова засунув голову в машину, и вытащил еще одно растение, поставив его рядом с первым. — Поторопись! Возможно, у них осталось всего несколько минут.

Я снова рассмеялась, но сразу же принялась за работу, водя шлангом вперед-назад по их корням и листьям, давая им питье, в котором они так явно нуждались, и напевая им при этом.

Когда Трэвис захлопнул дверцы своей машины, я слишком быстро подняла шланг и случайно выпустила струю воды ему в лицо.

— Упс.

Он поднял руки, защищаясь, провел одной рукой по своим влажным волосам, внезапно рассмеявшись, капли воды разлетелись вокруг него.

Я опустила руку, вода собралась у моих ног, когда я уставилась на него, гордо смеющегося перед растениями, которые он спас. Для меня.

Мое сердце сжалось, а мышцы налились тяжестью. Это заставляло меня чувствовать себя одновременно воодушевленной и… испуганной.

Он снова провел рукой по лицу, его взгляд встретился с моим, его улыбка сползла, когда он увидел, что я смотрю на него.

Позади себя я услышала, как тихий голос Бетти то повышался, то понижался, когда она рассказывала Берту эту сцену.

— Ты сделал это для меня. Почему?

Он замолчал, словно вопрос застал его врасплох, и Трэвис не знал, что ответить.

— Потому что так поступают друзья.

Я почувствовала, как внутри меня что-то оборвалось, но тут же отмахнулась от этого, страх за мгновение до этого прошел.

Лицо Трэвиса стало очень серьезным, капли воды отражали солнце и мерцали в его густых темных ресницах, подчеркивая эти необычные глаза цвета виски.

Боже Всемогущий, он был прекрасен.

— А еще, — тихо сказал он, — я хотел извиниться. За то, что сделал… с Гейджем. Опоссумы. Клещи. Ну, ты знаешь.

Я не смогла удержаться от смеха. Как могло мое сердце не смягчиться от этого?

— Ты прощен. — Он спас мои растения. Он сделал это для меня. — И все-таки, как ты их нашел? — спросила я, кивая на капающую линию зелени… или скорее… коричневую линию.

— Я подал в розыск. И развесил официальные листовки департамента полиции на досках объявлений по всему городу.

Я усмехнулась, и он тоже. Несколько мгновений мы стояли, глупо улыбаясь друг другу, мои ботинки промокли от воды из шланга, который я все еще держала на боку.

Позади меня голос Бетти понизился почти до шепота, и когда я оглянулась, на лице Берта была мечтательная улыбка.

Я снова посмотрела на Трэвиса.

Мы когда-нибудь обсудим поцелуй?

Или в этом не было необходимости?

Одноразовая сделка, списанная на… гнев, доведенный до бессвязного срыва, который затем перерос в какую-то форму страстного временного безумия?

Трэвис поднял голову и, прищурившись, посмотрел туда, где стояли Бетти и Берт, поднял руку и слегка помахал им, а затем снова посмотрел на меня.

— Так вот, я хотел спросить, не хочешь ли ты пойти со мной завтра на фестиваль черники.

Фестиваль черники?

Ах да, тот самый, ради которого Кларисса приехала в город и о котором я слышала в клубе.

— Как друзья, — уточнил он, как будто моя пауза могла означать, что я не знаю, приглашал ли он меня на свидание. Впрочем, он сказал это и о вечеринке Гейджа. Том самом, где мы поцеловались и закончили… недружественными вещами.

Я сделала небольшой вдох, игнорируя это.

— Целый фестиваль, посвященный… чернике?

Он снова ухмыльнулся.

Боже мой, эта ухмылка. Эти глаза. Ямочки на щеках. Эта волевая челюсть.

Какая-то безумно нелепая идиотка изменила этому человеку… с моим братом.

Он принадлежал ей, и она отпустила его.

Правильно. Друзья.

Он кивнул в сторону дома. Оглянувшись, я увидела, что Бетти и Берта там уже нет.

— Там будет Кларисса, — сказал Трэвис. — Держу пари, вся команда будет.

Команда.

— У нас есть команда?

Он рассмеялся.

— К лучшему это или к худшему, но пока да, думаю, у нас есть команда.

Я тоже засмеялась, но что-то в этом заставило меня внутренне согреться от счастья. Команда показывала… принадлежность к чему-то. Пусть даже временно.

— Там будет почти весь город, — сказал Трэвис. — Мой брат произнесет речь. На языке жестов. Его голосовые связки были повреждены, когда он был ребенком.

— Ох. — Я нахмурилась, добавляя этот маленький кусочек к тому, что я уже знала о семье Трэвиса. — Как грустно.

Трэвис пожал плечами.

— Теперь все к этому привыкли. Большая часть города говорит на языке жестов, как и его семья, даже мои шестилетние племянники. Был даже групповой урок в школе около шести лет назад. Им пришлось перенести его в спортзал, там было так людно. — Я мягко улыбнулась. Он что-то бормотал, и я не была уверена, почему именно, но это было очень мило, когда исходило от шерифа Хейла, воплощения мужского закона и порядка, даже если он стоял там в промокшей униформе.

— Ты живешь в очень хорошем городе, — заметила я.

Я уже испытала на себе доброту стольких незнакомцев в Пелионе, но это еще больше сказало мне о том, кем они были, из-за того, что все они пришли, чтобы выучить особый язык одного члена общины.

Он выглядел почти удивленным моим комментарием, замерев на мгновение.

— Ага. Да, я… мы, то есть — действительно живем.

Я кивнула, и наши взгляды задержались еще на мгновение. У меня было дурное предчувствие, что посещение таких мероприятий, как фестивали черники с красивым шерифом полиции города и нашей командой, значительно затруднит отъезд из города менее чем через два месяца. Я должна отказаться. Должна остаться дома и почитать. Должна почистить свою машину. Она нуждалась в хорошей чистке после нескольких недель пребывания в дороге, прежде чем мы прибыли в этот озерный городок, не говоря уже о моей склонности перевозить вещи, упакованные в грязь. А также учитывая, что мой брат может спать в ней, а может — и нет.

— Конечно, — наконец сказала я. — Я с удовольствием пойду с тобой на фестиваль черники.

Что надеть на праздник черники?

Что-то… летнее, без сомнения… итак, лето. Сезон черники.

Я порылась в своем чемодане, открытом на полке под окном. У меня была строгая политика «не распаковывать вещи», политика, которая отбивала охоту устраиваться или чувствовать себя слишком комфортно на одном месте, но, к сожалению, поощряла постоянно мятый гардероб.

Будет ли синий выглядеть так, будто я слишком старалась?

Ты слишком стараешься, Хейвен.

Фыркнув от досады на себя, я натянула синий сарафан через голову, разглаживая складки так хорошо, как только могла.

Раздался стук в мою дверь, и в ответ я улыбнулась, бросившись вперед, а затем остановилась, медленно открывая ее.

— Ты…

Это был мой брат.

— Рано. — Я замерла. — Привет, Истон. Думала, ты уже ушел на работу.

Он вошел и бросился на мою кровать.

— Нет, сегодня мне не придется работать до полудня.

— О, — сказала я, медленно закрывая дверь. — Ладно. — Я взглянула на часы. Если Трэвис был пунктуален, то постучит в мою дверь через десять минут. — Тебя не было дома, — сказала я брату, прислонившись бедром к пустому комоду. — Где ты был все это время?

Его взгляд странно переместился, и мое сердце упало.

Что, черт возьми, задумал мой беспокойный братец?

Он поднял руку.

— Я не причиняю неприятностей, — сказал он, как будто прочитав мои мысли, что было нетрудно, поскольку обычно именно этот вопрос сопровождал мой хмурый вид. Я расслабила лицо. — Я работал волонтером в местной пожарной части, — сказал он с необычно застенчивым выражением лица.

— Что? Почему ты мне не сказал?

Истон сел и пожал плечами.

— Огонь… ты знаешь. Больная тема. — Мое сердце пропустило удар, и что бы ни было на моем лице, он опустил глаза, взялся за край одеяла и лениво потер его между пальцами. — Послушай, — сказал он, снова поднимая глаза. — Я думаю, ты должна кое-что знать об этом полицейском. Том, кто живет здесь сейчас.

Я выдохнула.

— Он шериф. И я уже знаю, Истон. Он мне сказал.

У Истона хватило такта поморщиться.

— Он сумасшедший, Хейвен. Типа настоящий сумасшедший. Он наставил на меня пистолет!

— Тебе повезло, что он не застрелил тебя! Господи, Истон, почему? Почему ты делаешь такие вещи? Они причиняют людям боль. Они разрушают отношения. Семьи.

— Может быть, он должен поблагодарить меня за то, что я разоблачил его подругу-изменщицу, которой она и является. — Он стремился к смелости, но промахнулся, вместо этого достигнув пересечения угрюмого и незрелого.

— Мне кажется, ты упускаешь главное. И я очень сомневаюсь, что ты получишь благодарность от Трэвиса Хейла в ближайшее время.

Он снова посмотрел вниз, потирая ткань.

— Я знаю, что ты с ним общаешься. Что кажется подозрительным, учитывая, что он, очевидно, думает обо мне.

— Он должен считать меня виновной по умолчанию? Из-за твоего неудачного выбора?

Истон снова пожал плечами, что вызвало вспышку гнева.

Если он понимал, что его действия могут оказать на меня негативное влияние, почему он продолжал вести себя так же снова и снова?

Боже, он оставил след хаоса на нашем пути. Мы оставили все эти места позади. Мы были вынуждены оставить эти места позади.

— Только будь с ним поосторожнее, — сказал он. — Серьезно. Что-то не так с этим парнем. С ним определенно что-то не так. — Он встал, и, хотя он регулярно раздражал и расстраивал меня, мое сердце смягчилось, когда он наклонился и поцеловал меня в щеку, взяв мои руки в свои, ожоги на его ладонях были напоминанием о том, как он боролся, чтобы спасти единственное, что было ему знакомо и было — в прямом и переносном смысле — изуродовано шрамами.