Трэвис

Глава 27

Трэвис

Пойти к ней сейчас?

Подождать до завтра?

Я сидел в затемненной гостиной и строил планы.

Была сотня вещей, которые я мог сделать, чтобы отсрочить то, что она планировала как неизбежное. Вынуть свечи зажигания из ее машины… Установить контрольно-пропускной пункт для какого-нибудь сфабрикованного «преступника в бегах», которого на самом деле не существовало.

Я видел нерешительность на ее лице. То, как ей было больно причинять мне боль.

Как только мои эмоции улеглись, и я перестал накручивать себя, я понял, что знал правду. Она заботилась обо мне, я знал, что это так. До какой степени, я не был уверен, но она заботилась. Я видел это. Я чувствовал это.

Она была напугана. И я понимал это. Мне хотелось утешить ее, убедить, что я не причиню ей вреда. И, возможно, сегодня она будет наиболее восприимчивой. Или, возможно, ночь в одиночестве — без меня — сделает свое дело. А если нет, я перейду к плану Б, В, если необходимо Г.

Я успокоил свои пальцы, рассеянно барабанящие по деревянному подлокотнику кресла, в котором я сидел.

Неужели я снова строю козни после того, как у меня только недавно произошел прорыв?

Меня охватило смятение.

Хорошо, да, но это было другое.

Это — позволить Хейвен уйти без борьбы — было так больно, тогда как отказ от материальных благ — нет. Я мог справиться с определенными видами потерь перед лицом более важных целей. Но это… Я точно мог сделать что-то, чтобы остановить эту боль, повернуть все в свою пользу.

Входная дверь открылась, затем закрылась, тихие звуки пьяного пения достигли моих ушей. Человек споткнулся, выругался и начал петь, войдя в гостиную, где я сидел.

— Привет, Истон.

— Святое дерьмо! — он споткнулся, поймал себя, вскочил, когда заметил меня, вслепую потянулся за — как я предполагаю — ближайшим оружием и подошел к зонтику на подставке у двери. Он комично держал его перед собой, тыча им в воздух.

— Расслабься. Тебе не нужно защищаться.

Истон, казалось, был не убежден, подозрительно уставившись на меня, лишь слегка покачиваясь.

— Я слышал, у тебя хорошо идут дела в пожарной части. — Там работал один из моих лучших друзей, и он сказал мне, что парень трудолюбив. Быстро учится. Прилежный.

Подозрение на его лице смешивалось со страхом и некоторой долей удивления, его опьянение не позволяло ему скрывать все свои эмоции.

Однако он попытался.

— И что? — он стоял прямо, изображая безразличие.

— Это хорошо.

Он прищурился на меня, как будто пытаясь определить, какую шутку я над ним разыгрываю.

— Ты не собираешься ничего сделать, чтобы мне все испортить?

— Нет, я не собираюсь делать ничего, что могло бы тебе все испортить. Хотя ты скоро уезжаешь, так какое это имеет значение?

Он смотрел на меня мгновение, а затем испустил долгий вздох, покачнулся и опустился на кресло рядом с ним. Он провел рукой по волосам. Волосы были волнистыми, не кудрявыми, как у Хейвен. И его глаза были другого цвета, но форма была той же.

— Послушай… шериф. — Он поднял на меня глаза, и хотя он был явно пьян, к его чести, он почти не заикался. Очевидно, он хорошо переносил алкоголь. — Прости, ладно? Я знал о тебе с самого начала, как ты и сказал. Твоя девушка… — он прищурил один глаз, как будто пытаясь что-то вспомнить.

— Фиби.

— Да, верно. Фиби. У нее на телефоне была твоя фотография в форме на заставке. Я ее видел.

Я посмотрел на него.

— Это стало для тебя небольшим вызовом?

— Наверное. — Он выглядел слегка удрученным, как будто признание не принесло ему радости.

Хорошо.

Я вздохнул, наклоняясь вперед и кладя локти на колени.

— Ты причиняешь боль своей сестре, когда делаешь то, что плохо отражается на ней, Истон. Тебе не кажется, что ты обязан ей чем-то большим?

Его плечи опустились, и он на мгновение замолчал.

— Она сказала тебе, зачем мы отправились в это путешествие? — его глаза встретились с моими, и, несмотря на его опьянение, они заблестели от эмоций. — Она сказала тебе, что наша мама-наркоманка случайно уронила свою трубку и чуть не сожгла нас всех до смерти? Все вокруг вспыхнуло, как проклятое инферно, олицетворяющее ад, которым была наша жизнь.

Он выдохнул, опустив голову. Я уставился на него, мои мышцы сильно напряглись.

— Я вытащил Хейвен оттуда, — сказал он, массируя заднюю часть шеи ладонями так, что я увидел поврежденную кожу. Расплавленную. Обожженную. Зажившую. Но не такую, как прежде. Она никогда не будет прежней. — И мне также удалось вытащить нашу маму. Но она была уже мертва. Она умерла от передозировки еще до того, как пламя начало распространяться. — Он сделал еще один долгий вдох. — Но нам же лучше, понимаешь, о чем я? Хейвен провела свою жизнь, пытаясь помочь ей… готовя для нее еду, убирая за ней, посещая мероприятия, на которых она должна была присутствовать. Я бы тысячу раз оказался в приемной семье, если бы не Хейвен. — Он наклонился вперед. — Однажды у нас отключили электричество, и она попросила помощи у одного из мужчин, которого считала своим отцом. — Его лицо исказилось от отвращения. — Было несколько вариантов. Думаю, Хейвен полагала, что он приличный человек. Но, вместо того, чтобы помочь, чувак начал приставать к ней. Она пришла домой, рыдая навзрыд, а наша мама просто смотрела сквозь нее, как будто ее там вообще не было. И она до сих пор не может справиться с ненавистью к никчемной суке. Я могу. В большинстве случаев я могу. А если я забуду, я просто напомню себе, как это выглядело: наша мать лежит там, мертвая, на улице, ее кожа обожжена, следы от шприцов покрывают ее руки, наше здание в огне, а Хейвен пытается забежать обратно за этими гребаными растениями, пытаясь спасти их, как будто они были ее детьми.

О Боже.

Растения из сада Ким. Те, за которыми она ухаживала после их отъезда.

Не ее дети. Олицетворение единственной стабильности, которую она когда-либо знала. Прежде чем это тоже ушло.

Как и все, кто когда-либо что-то значил для нее. Независимо от того, заслужили они это или нет.

Я не мог дышать.

Хейвен Торрес была ранена и брошена людьми, которые должны были заботиться о ней и защищать ее. Всю ее жизнь. Но вместо того, чтобы набрасываться на других, она стремилась быть защитницей, спасительницей. Она оставалась хорошей и любящей, несмотря на все, что ей пришлось пережить.

В отличие от меня, который направил мою боль в противоположном направлении.

Я знал, каково это — потерять кого-то, кого часть тебя хотела бы ненавидеть. Я обратил эту ненависть на других. Но Хейвен нашла способ научиться любить. И это было благородно, храбро и красиво. Но я лучше, чем кто-либо другой, знал, что это все еще было там, внутри, этот клубок сложных эмоций, который гноился и причинял боль.

И поэтому она сбегает.

Она заботится о других, даже в ущерб себе. И она отдавала все, что могла, до последней капли, пока больше не могла этого делать. И даже тогда ее любящий дух требовал, чтобы она что-нибудь спасла, и поэтому она спасала растения.

Она была чертовым чудом.

Как я могу требовать большего?

Если я действительно забочусь о ней, а я действительно забочусь, тогда я не могу просить больше, чем она готова дать. Если я забочусь о ней, я не могу манипулировать, строить козни или пытаться контролировать, как я всегда делал.

Это был мой запасной вариант. Всегда. Манипулировать. Контролировать. И когда я улучил момент, чтобы обдумать это, то понял почему. Это было знакомо, и это заставляло меня чувствовать себя искусственно могущественным, потому что я делал что-то, что уменьшит мою боль. Мое чувство того, что я не такой. Не второй сорт.

Хвататься. Держаться. Достигнуть для себя того, чего никто другой не дал бы мне, потому что я не стоил затраченных усилий.

И это не принесло ничего, кроме несчастья. Одиночества. Даже когда меня окружала толпа людей.

Я закрываю глаза, боль пронзает меня при одной мысли о том, чтобы просто… отпустить.

Ради нее.

Так же, как я поступил с Арчером и той поправкой, но сложнее. Бесконечно сложнее.

Уроки просто продолжали приходить, не так ли?

Жизнь проверяет, действительно ли я все понял.

Слова Арчера вернулись ко мне: «Она сделала меня храбрее и сильнее. Из-за нее я хотел быть лучшей версией себя. И это, я думаю, то, что делает любовь, если это действительно любовь».

Лучшая версия меня не стала бы пытаться заставить Хейвен выбрать меня. Лучшая версия меня позволила бы ей сохранить свой страх, потому что, по крайней мере, сейчас, она в нем нуждалась. Это помогало ей выжить, и только она могла решить, когда отпустить его.

Когда-то давным-давно Бри дала Арчеру время, необходимое ему, чтобы преодолеть свой страх. И я тоже дам Хейвен время. Несмотря на то, что это убивает меня.

Я не стану строить заговоры. Ни против Арчера, ни против нее. Ни против кого-то другого. Я обнажил свое сердце, и это было все, что я мог сделать. Все, что я должен был сделать.

Я переплел пальцы, соединив ладони.

Старые привычки умирают тяжело.

Мои глаза оставались прикованными к парню передо мной. Он тоже был, как я. Какими бы ни были его причины, он обратил свою боль на других. И он был всем, что у нее было.

— Иди спать, Истон, — сказал я хриплым голосом. — У тебя, вероятно, будет похмелье утром.

— Да. — Он снова провел рукой по волосам и поднялся на ноги. Спотыкаясь, он направился к двери, но остановился и повернул голову ко мне. — Спокойной ночи, шериф Хейл.

— Спокойной ночи.

Я посидел там еще несколько минут, позволяя страданию захлестнуть меня. А затем я встал, направился в свою комнату и поспешно собрал вещи. Я оставил ключ на комоде, а затем вышел, глядя в конец коридора на закрытую дверь Хейвен, страстно желая подойти к ней, но сопротивляясь.

Я тихо спустился по лестнице, остановившись только для того, чтобы написать короткую записку Бетти перед уходом.