Тринитротолуол из Перистальтики

Глава 1 Неведомая жуть

Я тихо выругался и еще раз огляделся. Неясно, правда, зачем — вокруг по-прежнему были лишь еловые лапы, густо припорошенные снегом. Елки здесь высокие, темные, величавые… Заблудиться — пара пустяков. Но меня это сейчас не очень волновало. Хуже-то не будет — все равно я понятия не имею, как выбираться из этого леса.

Кто меня сюда привез или притащил, зачем, как далеко и в какой стороне отсюда часть, успели ли объявить меня в розыск — тоже не знаю. А очень бы хотел, да.

Так или иначе, похоже, что до любого жилья отсюда еще топать и топать, и не факт, что успею до вечера: лес совсем дикий, густой и мрачный. Таких на Урале, конечно, еще много осталось, но подобной глуши я давно не видел.

Очнулся я тут пару-тройку часов назад. С тех пор никаких изменений в окружающем ландшафте не заметил, даже самых мелких. Все тот же лес, те же громадные ели, иногда — щетки засохшей травы, торчащие из сугробов. Заметенные снегом овраги, белая-белая целина — ни следов, ни тропинок, ни лыжни не попалось ни разу. Ладно хоть, не очень холодно — больших морозов за весь декабрь пока так и не было.

Главное, что обидно, — даже, кажется, некого винить в этом внезапном и, честно сказать, страшненьком приключении. Кроме себя, разве что. Но себя винить как-то не хотелось. Да и что тут такого — ну торопился, опаздывал на построение. Поскользнулся на обледенелом крыльце, приложился головой об ступеньку, в себя пришел уже посреди леса. А, вот! Кто там эту наледь вчера должен был убрать, а?

Как открыл глаза и поднялся — машинально снял нечто, что было надето на руку, и ощупал голову. Вдруг пробита? Крови на снегу чуть-чуть, но все же. Оказалось — так, ссадина на виске. Падал вроде затылком, однако там как раз не рассечено. Волосы только отчего-то слиплись, но рану не нашел.

Осмотр и краткая инвентаризация показали, что одежда на мне совсем не моя. И вообще с бомжа снята, наверное. Какая-то безразмерная хламида с капюшоном — то ли плащ-палатка, то ли пальто, то ли балахон, то ли вообще старая перешитая шинель. Не разберешь. Вся в грязи и почему-то в замерзшей тине. Под плащом-пальто-балахоном — грубый свитер, под ним — ничего, даже майки нет. Странно, что грудь от него не зудит безбожно. На руках — драные рабочие рукавицы. Штаны — такого же бомжовского дизайна. Вместо берцев — чужие сапоги, и точно не кирзачи. Подробнее рассматривать не стал — слишком уж заляпаны, и хотелось бы, чтобы грязью. А не тем, чем от них пахнет.

Ну и самое важное — оружия не отыскал ни при себе, ни рядом. Естественно, на построение мне его никто и не выдавал, но мало ли… С одной стороны, это прекрасно: хоть не провозгласят особо опасным дезертиром. С другой… Как услышал вдали долгий вой — стало не по себе. Конечно, волков даже в такой глухомани встретить затруднительно. Гораздо вероятнее нарваться на стаю бродячих собак. Но я в курсе, чем эти встречи иногда заканчиваются.

Поэтому не успокоился, пока не выломал хотя бы крепкую палку. Потом, правда, в жестком голенище сапога я обнаружил кое-что поинтереснее — широкую и длинную заточку. С натяжкой ее можно было и ножом обозвать. Заточка сильно удивила: странное тяжелое, толстое лезвие, посаженное на деревянную рукоять. По цвету и ощущениям — явно не железо, не сталь и даже не алюминий. Из латуни вырезали, что ли? А, нет, латунь желтоватая, тут скорее что-то типа бронзы. Но могу и ошибаться — бронзу я в жизни видел и трогал исключительно в форме статуй. Однажды контактировал плотнее некуда: в парке зазевался и влепился в скульптуру. Лет шесть мне было. Впрочем, этот опыт сейчас не то чтобы полезен.

И вот стоило ли напрягаться с таким неудобным обрубком? Кто и зачем мне его подсунул? Чего попроще не завалялось? Обычно уж всякие ложки затачивают или… ну, не знаю, отвертки. Расплющенные гвозди, опять же.

Импровизированный ножик я выбрасывать, разумеется, не стал. Конечно, если с этой штукой примут менты, то душевности она им не добавит. Может, это вообще улика — орудие убийства или хотя бы грабежа. Но выкинуть всегда успею. Да и потом… После трех часов блуждания по зимнему лесу даже менты с теплотой вспоминаются.

Кроме заточки у меня при себе ничего не нашлось. Ни мобильника, ни зажигалки, ни спичек, ни завалящей шоколадки… Более того — обыскивать-то было почти нечего. В бомжовском наряде я не смог нащупать ни единого кармана. Совсем непонятно. Кто ж носит одежду без карманов? И пуговицы все будто спороты.

Проверять, не зашито ли что-нибудь под подкладку, я уже не стал — не собираюсь пока на холоде раздеваться. Может, потом, когда понадобится…

Кто же меня приволок-то сюда? Неужели деды прикололись? Нет, вряд ли. Ну не совсем ведь они идиоты? Должны понимать, что такие шуточки и для них ничем хорошим не кончатся… Так и в дисбат загреметь недолго. И как меня вообще с территории части вынесли? То есть, выходит, подогнали машину к воротам, погрузили туда бессознательное тело… Ага, и никто не заметил.

А может, бандиты похитили, типа для острастки неверных? Или просто ради выкупа? Да ну, опять глупость. Тоже мне, важная птица — солдат-срочник, бывший студент. И часть не на Кавказе ведь каком-нибудь, а под Екатеринбургом… Если из-за выкупа, так с моей семьи все равно денег много не срубить. Даже если квартиру продадут — не такая сумма выйдет, чтобы серьезные преступники ввязывались. Может, хотели разобрать на органы? Но в любом случае — почему я тогда тут? По дороге выпал? Или анализы не подошли?

Получается, меня выкрали с военного объекта лишь для того, чтобы переодеть и выбросить на мороз. Бред какой-то.

Кстати… Стужа все-таки стоит суровая. Минус тридцать где-то — вон как сучья потрескивают. Странно, утром ведь оттепель была. Когда погода успела смениться? Может, прошла не пара часов, а сутки? И удивительно, что я еще не замерз тут насмерть, пока под елкой валялся. Да и вообще, что-то холод до сих пор не сильно чувствуется. То ли меня накачали чем-то, то ли бомжовская одежка для такой погоды — в самый раз. Но надолго она не спасет — к ночи в ледышку окоченею. И даже костер не развести.

Тут мой взгляд как раз упал на стылую воронью тушку, лежащую в сугробе кверху лапками. С ветки свалилась, наверное. Я еще раз невнятно сматерился и впервые по-настоящему пожалел, что оказался в армии. Ожидал от нее чего угодно, чем принято пугать призывников: дедовщины, пенделей с люлями, покраски травы перед приездом генерала, окопных работ на даче у комбата, чистки сортиров какой-нибудь вилкой… Но только не того, что помру в сугробе посреди черного ельника. Одинокий, замученный ледяным воздухом, отчаянием и кучей вопросов, как так вышло и за что мне такое.

Себя стало очень жалко, однако пришлось отложить страдания до вечера и идти дальше. Должна же тут где-то быть, не знаю, деревня какая-нибудь или, на худой конец, дорога? Надеюсь, машину поймать получится, если что. Видок у меня в этом рванье еще тот…

А потом мысли о неминуемой смерти от переохлаждения сразу отошли на второй план. Потому что я наконец-то наткнулся на первые следы, явно оставленные здесь не мной. Стоило лишь пройтись вдоль них сотню метров… И следы эти показали, что помру я, наверное, все-таки не от холода.

По снегу тянулись две полосы странных вмятин — как если бы проехал трактор, комбайн или подобная сельхозтехника. Может, какой-нибудь вездеход — больно уж колеса нестандартные. На примерно одинаковом расстоянии друг от друга шли глубокие треугольные отметины — туда что-то вонзили, а затем выдернули, размашисто потянув в сторону. Кое-где в промежутке между колеями виднелись углубления, поразительно похожие на отпечатки детской или женской ладони. Но напугало меня, само собой, не это — следам проехавшей техники я бы только радовался.

По отметинам выходило, что эта таратайка вдруг резко свернула, метнулась влево и перемахнула через поваленный ствол. Оттуда колеи удалялись в прежнем направлении, а за упавшим деревом осталась лежать туша медведя-шатуна. И по ее виду я мгновенно понял: хозяина тайги здесь кто-то ел.

Сугробы там были сильно утоптаны и обильно политы кровью — так, что здорово подтаяли. Кровь уже смерзлась в багровую корку, и на ней выделялись сизые ошметки. Брюхо бурого гиганта — вспорото от грудины до паха, внутренности оттуда выкручены, ребра разворочены, гортань словно перерублена тупым колуном. Еще — я нервно и неуместно хихикнул, вспомнив детский стишок, — медведю оторвали все лапы. Рядом обнаружились обглоданные останки одной из них — задней, если судить по ступне. Причем части тела выдирали у еще живого шатуна — кровь из порванных артерий хлестала далеко в стороны, сейчас было хорошо видно, где застыли ее струйки. Медведь умер очень быстро и очень страшно.

Я не смог даже представить, что за зверюга устроила такую жуть. Волки, например, едят куда опрятнее, и уж точно они бы не стали отрывать добыче лапы. Да и вообще, какой хищник в здравом уме нападет на взрослого медведя?.. Разве что совсем уж от лютой голодухи. Но ясно одно: кто бы это ни сделал — мне с ним не справиться, будь у меня с собой даже автомат вместо стремной заточки. Да уж…

И что это за колеи такие, а? Честное слово, выглядит так, будто бешеные собаки на тачанке подъехали. А с чего меня вдруг на бездарные шутки потянуло? Слишком сильный стресс, надо полагать. Разум отказывается верить, что рядом бродит зверь, способный живьем порвать медведя. Ну или стая зверей — абсолютно без разницы.

Вот стою я так, вроде бы бесстрастно думаю о причудах сознания, а самого внутри пробирает первобытный непостижимый ужас. Мне, конечно, приходилось всякие там внутренности наблюдать, но от вида этой растерзанной туши невольно подрагивало что-то в животе. И кровища эта кругом… Представил, как на меня налетает неведомая зверюга и разрывает на куски прежде, чем я успеваю что-нибудь понять, как приходит смерть во вспышке чудовищной боли, — и бегом рванул подальше. В ту сторону, откуда чуть раньше пришел. Там никаких следов от хищных тачанок, слава богу, не находил.

Проплутав по лесу еще с полтора часа, я наконец немного успокоился. Встречи с голодной жутью не случилось, а вот морозная ночь надвигалась неизбежно: по сугробам пролегли длиннющие синие тени, и небо окрасилось рыжим. Кстати, теперь очевидно, где запад. Вот только что мне это даст, если я понятия не имею, каким маршрутом меня вывезли?

А все-таки — кто сожрал шатуна? Может, какой-нибудь там амурский тигр? Неужто меня занесло на Дальний Восток?

Пальцы помаленьку начинали терять чувствительность — необычно и очень хорошо, что это произошло так поздно. Я спустился в небольшой овражек, влез в засохшие заросли высоченной крапивы, примостился на корточки и стянул рукавицу с левой кисти. После чего пару минут тупо разглядывал собственную конечность, позабыв о холоде.

Рука была очень странной. И списать ее странности на обморожение никак не получалось. Да, отмороженная кожа бледнеет, потом чернеет и трескается. Да, пальцы у меня приобрели отчетливый синюшный оттенок… Но я никогда не слышал, чтобы при этом суставы и участки фаланг покрывались серой рыхлой коростой, похожей на лишайник. И главное — чтобы ногти от мороза вырастали сантиметра эдак на три, заострялись, расслаивались, обламывались, твердели и зеленели.

Судорожно закатав рукав до локтя, я выяснил, что изменились не только пальцы — все предплечье оказалось синеватым, с наружной стороны подернутым светлыми чешуйками, напомнившими каменную корку. И по всей длине — ни единого волоска, как будто выбрили. Похоже, что меня мазали какими-то химикатами, и ожоги вот так запеклись. Здорово, что они совершенно не болят, но до чего же страшно видеть такое на своих руках… Ткани же вглубь сильно повреждены. Дальше — некроз, заражение… Ох, как классно было, когда я думал, что моя главная проблема — всего лишь холод и неизвестность. Зато теперь понятно, почему не мерзну: кожа сожжена настолько, что теперь ее можно резать ножом, и я даже не замечу. Рецепторов-то не осталось.

Стоп, а откуда тогда осязание? И почему удалось заметить, что пальцы стали чуть хуже ощущать? Да и сейчас, когда посидел без рукавицы, чувствую в их кончиках ледяное покалывание. Совсем легкое, словно поздней осенью прогуляться вышел. А не зимним вечером, когда трещат деревья и сухо скрипит под ногами снег.

Долго рассматривать свое искалеченное тело и переживать мне опять не дали. Лопатку пронзила резкая боль, в сугроб за спиной что-то упало, а рядом неожиданно заголосили:

— Вот он, вот он, тролль! Ты гляди, какая тварь живучая! Ты ж ему башку раскроил, а он вот — все по лесу шляется!

Вскочив на ноги, я убедился, что больше не один. Правда, радостнее не стало. Слева, метрах в тридцати, невесть откуда возникли трое мужиков. На вид тоже бомжи бомжами — вряд ли уж спасатели или армейцы. Заросшие, длинноволосые, в каких-то бесформенных грязных тулупах. И один из них раскручивал в руке полоску ткани, из которой в меня пулей вылетел камень. Я еле успел пригнуться, а в бок уже ударил другой булыжник. Больно как!

— Э, мужики, вы чего⁈ — прохрипел я, падая в снег. — Нету у меня золота! И мобильника тоже!

Я сказал «золота»⁈ Почему «золота»? Какого еще «золота», если я про деньги говорил?

— Нету золота! — повторил я, поражаясь, что не могу произнести «денег».

— Ишь какой! — расхохотался один из оборванцев, бодро спускаясь в овраг и вытаскивая из-за пояса длинную арматурину. — Откупиться хочет! Тролль поганый!

Он сказал еще что-то, только я уже ни слова не разобрал. Да и стремления переспрашивать не было — арматурину бродяга достал очень уж красноречиво. Удирая через сугробы, петляя между елками, я боялся оглянуться и увидеть погоню прямо за спиной — пыхтели и улюлюкали совсем рядом. Ладно хоть, камнями на бегу они прицельно кидаться не могли. Что я им сделал-то? И что бомжи забыли посреди леса? Откуда они взялись, такие злобные? Я очень ясно понял: не грабить хотят, сами понимают, что взять с меня нечего. Будут долго бить. Убьют же, просто убьют, беспредельщики, и никто тут не найдет…

Убежать не сумею — выловят. Нужно их как-то задержать. Желание жить накрыло с такой силой, что я умудрился прямо на ходу вытянуть из голенища заточку и спрятаться за толстым стволом. На секунду ужаснулся, что сейчас буду резать живого человека, но эта мысль сразу пропала. Подумалось совсем другое: надо тыкать лезвием под ребра справа, чтобы печень зацепить. Нет, пробить тулуп мне сил не хватит… Буду руки кромсать. Шею — не смогу, хоть и вижу, что они сами меня не пожалеют.

Сопение и хруст снега приблизились вплотную, я выпрыгнул из-за дерева, попытался полоснуть бомжа по кисти, сжимавшей суковатую палку. Но он, конечно же, оказался хитрее и быстрее: отскочил, да еще и успел меня огреть дубиной. В глазах сверкнуло, скулы свело, в голове загудело… Псих торжествующе заорал, а я опрометью кинулся в другую сторону, стараясь, чтобы все трое остались сбоку. Потом снег под ногами вдруг подался вниз, и я, нелепо замахав руками, ухнул в какой-то провал. На лету успел еще подумать: лишь бы не берлога, лишь бы не берлога!

Судя по всему, мне впервые за день повезло, потому что приземлился я довольно мягко, ничего не сломав. Спину прострелило болью, воздух выбило из легких, но, полежав немного, я смог прийти в себя. Внизу оказалась не берлога и не занесенная речка, а просто какая-то пещера. Хотя падать пришлось вполне серьезно: тусклый свет уходящего солнца виднелся, будто со дна колодца. Как-то в детстве я лазил в заброшенный коллектор — небо оттуда так же выглядело.

Сверху послышались голоса. Я рывком откатился в сторону, к стене, и неподвижно замер.

— Он сюда упал! В дыру! — озвучил очевидное один из мужиков. Голос звучал глухо, как из бочки.

— Полезли, добьем? — предложил другой.

— Дурень, что ли? Вот сам туда и прыгай. Ноги переломаешь…

— Тут веревку надо бы…

А потом кто-то из бомжей охнул и невнятно забормотал — быстро и сбивчиво, словно нервничая. Сверху раздалась еще пара восклицаний, посыпались комья снега, кто-то осторожно заглянул в дыру, перекрыв свет, и затем все стихло. Прямо не верится — струсили, не полезли! Или за веревкой пошли… Короче, надо отсюда выбираться, и поживее.

Тут до меня дошло, что наверх по стене я не вскарабкаюсь и уж точно — не допрыгну. Дыра — метрах в шести над головой, по краям — рыхлый снег, на стенах не видно ни скобок, ни выбоин… Ловушка как она есть. Эти психи могут там хоть за веревкой сходить, хоть за лестницей, хоть чай заварить, хоть переночевать в тепле — я никуда отсюда все равно не денусь. Могут даже не возвращаться — в яме и так загнусь, хотя бы потому, что жрать нечего. А спасателей в долбаном лесу, пожалуй, нескоро дождешься.

Я запаниковал и рванулся ощупывать стены, но слегка расслабился, когда понял, что нахожусь не в колодце, а в гораздо более обширном подземелье. Оно даже походило на комнату — форма, насколько удалось распознать в темноте, очень уж напоминала скругленный прямоугольник. Когда голые пальцы наткнулись на стыки между камнями, заполненные чем-то вроде цемента, то стало ясно, что я провалился не в пещеру, а в некий подвал. Значит, где-то тут должен быть и выход — и надеюсь, что его ничем не завалило. И что больше никакие маргиналы тут не поселились…

После удара палкой меня не тошнило, и бежать мог — значит, не сильно мозги стряс. Хотя приложили очень душевно, аж зашатался вначале. Как будто мало мне было, когда на ступеньках грохнулся. Бедная моя голова.

Там тупик — значит, пойду вот туда. Так, а здесь, кажется, коридор! Рука ушла в проем, не найдя опоры. Темень кромешная, а подсветить ну совсем нечем… Приходилось идти еле-еле, шаркая, как старикан, и держась за стену. Надеюсь, под ноги никакая арматура не подвернется. И лестница не начнется внезапно. На всякий случай убрал заточку обратно в голенище. Напороться на нее при падении — позитивного мало.

Стены тут гадкие, покрыты холодным скользким налетом — замороженная плесень, что ли. Затхлость жуткая, и пованивает непонятно… То ли тухлятиной, то ли сыростью, то ли мышами. Что за подвал посреди леса? Для погреба какой-нибудь сторожки явно великоват.

А что это за лес, где кто-то разрывает медведей, а за прохожими охотятся бомжи? Наверное, они меня и обожгли, эти психи. Может, тут секта какая-то, и жертв сюда специально привозят. Никогда не думал, что стану персонажем очередной криминальной документалки, где резкий уверенный голос диктора будет вещать: «Очнувшись в тайге с пробитой головой, Павел и не подозревал, что его злоключения только начинаются и на него уже открыта охота…» С другой стороны, о ком-то же эти хроники снимают, и каждый из таких людей наверняка считал, что это все где-то далеко и уж с ним-то случиться не может…

Меня стало ощутимо потряхивать: переволновался… Еще и в горле пересохло. Хоть иди и тот снег подбирай, который вместе со мной сюда насыпался. Ладно, это уж потом, если вконец припрет.

Под сапогами время от времени что-то хрустело и тыкалось в подошву. Битый кирпич, наверное, или стекло. Если прорежет до ноги — будет очень неприятно. Пришлось двигаться еще медленнее, чуть ли не ползком.

Свернув за угол, я очутился в достаточно просторном помещении, которое, пусть и с трудом, сумел разглядеть. А все потому, что в него проникал свет! Очень тусклый, совсем вечерний, но какая разница! Ведь проход нашелся!

И невысоко вовсе, метра два от пола. Подпрыгнуть и подтянуться можно запросто.

Даже не проход, а скорее пролом, широкий, с неровными краями. Удивительно, почему под ним почти не намело снега. Должно было засыпать до потолка… Но оно и к лучшему, иначе разгребать бы пришлось долго и упорно. И в темноте.

Здесь было душно, и пахло странно — дождем, гнильцой, рыбой и ржавчиной. А еще почему-то стало довольно тепло — явно теплее, чем на улице. Однако это тоже к лучшему, само собой. Можно, наверное, тут и заночевать. Правда, бродяги где-то рядом крутятся… Но снаружи я точно замерзну во сне. Придется рискнуть и остаться. Нужно бы тогда обратно в коридор уйти.

Шагнув назад, я оступился и едва не шлепнулся на пол. Оказалось, что неудачно встал на какую-то белесую округлую штуковину. Наклонился, поднял ее, чтобы посмотреть — похоже, обломок звериного черепа. Собачьего, что ли.

Ну да, эта костяшка мне сейчас никуда не пригодится. А ведь в подвале определенно живут бомжи. Вот, шашлыки из собачатины жарят. Тут где-то рядом и теплотрасса проходит, видимо. Хотя нет, какая, к черту, теплотрасса в глухой чащобе?

Я выбросил обломок в угол, черепушка хрястнула о россыпь других костей. Других костей?..

Как-то совсем мне это не нравится. Там они такой грудой свалены, что…

Сердце на миг замерло: померещилось, будто на границе бокового зрения что-то сместилось. Но нет, просто нервы шалят — после такого-то дня. В темноте показалось…

Ох, нет, не показалось! Из дальнего угла выдвинулась какая-то черная масса! Мрак там стал гуще!

Из угла донесся гулкий вздох. Резко повеяло тухлой рыбой, мокрой кожей, старым жильем, дождевой свежестью и мятой.

«А, жвачку жует, чтобы из пасти не воняло», — мелькнула дурацкая мысль.

Навстречу метнулась многоногая тень. Дыхание перехватило. Я не успел даже дернуться — надо мной уже нависла огромная плотная туша. Открылся зубастый провал — я в него помещусь целиком. Оттуда по-дельфиньи скрипнуло, жахнуло оглушительной трелью, и в грудь мне уперлась черная клешня. У самого лица оказались два тоненьких человеческих пальца, торчащих из ее основания.

«Пальцы-то здесь при чем», — почему-то подумалось перед тем, как клешня усилила нажим и ребра затрещали.