Тринитротолуол из Перистальтики

Глава 11 Тайны благородного гостя

Я застыл на полушаге. Уши нервно подергивались, ловя каждый звук. Спустя пару минут, убедившись, что разговор вполне безобидный, медленно выдохнул через шарф.

В город пока не стягивались сводные дружины карателей, жители еще не бегали в панике, стараясь скрыться от колдуна — или, наоборот, найти и спалить его вместе с домом. Вообще, происшедшее обсуждалось отстраненно, просто как интересная и жутковатая сплетня. А если судить по количеству озвученных догадок и попросту откровенного бреда, то было очевидно, что сплетник узнал о чернокнижнике далеко не из первых рук.

А значит, что в Торлопе, скорее всего, никто из летунов в балахонах не появлялся. И ориентировки, что тролль скрывается именно здесь, у них нет.

Тут же я осознал, насколько глупо и примечательно мог выглядеть, замерев и прислушиваясь. Ладно хоть, стоял, привалившись к стене и не выходя из проулка. Лениво потянулся, медленно озираясь по сторонам, проверил, хорошо ли прилегает капюшон, и направился дальше. В груди наконец-то успокоилось лихорадочное биение. Вот меня проняло-то. А все потому, что забываться стал! Нельзя, нельзя мне так! Конечно, чего бояться — мирные люди кругом, подсознательное напряжение уходило потихоньку. Но сам-то я не человек.

В тот день я сразу вернулся в жилище семьи алхимика, забросив подальше идеи изучить город и заказать себе еще что-нибудь для маскировки. Лучшая маскировка — это в комнате запереться. Сделать заказы, забрать покупки могут и слуги — не думаю, что мастер Яцек мне в этом откажет.

Жизнь в средневековом особняке текла день ото дня неспешно и размеренно. Мне пока удавалось более-менее удерживаться в ней, пусть и в очень странной роли. Сидеть чуть ли не круглыми сутками в комнате было скучно и психологически крайне утомительно. Я изучил каждый сантиметр стен и потолка, уже не говоря о статуэтке, слепленной колдовством. И совершенно не знал, как еще тут можно убивать время. Сенсорный голод начал мучить похлеще настоящего. Даже в лесу бывало поинтереснее.

У алхимика наверняка имелись какие-нибудь книги — все-таки он ученый, пусть и с местной культурной спецификой. Они могли бы очень скрасить мое добровольно-принудительное заточение, да и послужить ценным источником знаний об этом вывернутом мире. Но пока я о них не спрашивал. Не столько потому, что опасался выдать свое незнание простейших вещей, сколько из-за того, что сам Яцек наверняка бы загорелся желанием обсуждать со мной прочитанное. А я еще не был морально готов к вечерам в компании аборигена. И материально — тоже. Нужно продумать, в каком углу разместиться так, чтобы лица почти не было видно, но чтобы это не выглядело подозрительно. И взять где-то «домашний» заменитель полотнища, скрывающего челюсть.

С одеждой вообще, как я понял через неделю, выходила какая-то унылая эпопея. Начать хотя бы с того толстого шарфа, который я успел заказать под предлогом непривычки к холодам. А поскольку их я переносил куда лучше, чем предполагалось, то носить такой шерстяной ужас стало для меня сущим мучением. К тому же он еще и безбожно колол шею и подбородок. Откровенно говоря, я предпочел бы, пожалуй, ходить по морозу с голым торсом, чем так. Но ничего не поделаешь, конспирация важнее. Поэтому я героически терпел и кутался в шарф и на улице, и в помещениях — прямо как заправский хипстер. Несмотря даже на то, что временами и дышалось с трудом: адский шарф обхватывал горло, подобно вязаной змее.

Несколько позже я отправил слугу алхимика к скорняку. Заказать меховую шапку, с условием, «чтобы ушам было удобно». И этот сумрачный гений-кутюрье, видимо, наслушавшись о моем шарфе, наворотил такого, что я аж вздрогнул, когда мне принесли… изделие. Скорняк соорудил по бокам шапки специальные меховые чехлы, куда следовало совать мои уши. Я честно попробовал это носить, но уши постоянно то натирало, то они стремились вырваться оттуда наружу, шапка все время сползала самым диковинным образом. В итоге я с легким сердцем отказался от этого произведения средневековой дизайнерской мысли и отправил со слугой новое задание — сшить обычную накидку, просторный меховой капюшон. Сославшись на жуткое неудобство шапки-мутанта. Мастер, должно быть, обиделся, но меня это слабо волновало. В конце концов, из-за него моим ушам пришлось порядком пострадать. Как будто мне шарфа мало.

Зато в городе — узнал от прислуги — неожиданно стали пользоваться спросом так называемые «шапки-эльфийки», скроенные по образу и подобию того убожества. Уж не знаю, кто его так разрекламировал — наверное, сам автор руку приложил. Меня в этой шапке и видели-то полтора раза, учитывая мою нелюбовь к выходу в общество. Новые же уборы несколько напоминали наши традиционные шапки-ушанки, только уши-отвороты, нелепые узкие и заостренные лоскуты меха, торчали на них кверху, закрепленные на медных спицах. Поговаривали даже, что местные криминальные деятели устраивают в этих отворотах специальные тайники, где таскают небольшие ножи, отмычки, свертки с дурман-травой и прочий уголовный инвентарь. А добропорядочные горожане, в свою очередь, иногда заказывают «уши» с кармашками для золотых монет и прочих мелких ценностей. Так я внезапно побывал законодателем моды и внес свою лепту в локальный прогресс. Пусть и сомнительную.

Сидение дома тоже, конечно, не могло служить панацеей от разоблачения. Мигом вылез побочный эффект — больше общения с Яцеком, его матерью и всякой челядью. Особенно напрягали, как ни глупо звучит, встречи с их домашним любимцем — котом. Тот как невзлюбил меня с первой встречи, так и не прекращал страшно шипеть и надуваться, едва учуяв. Оставалось лишь недоуменно коситься на него и не подавать виду, что смущен такой реакцией животного. Свидетельницей этих встреч, как назло, дважды оказывалась пожилая леди Агнеска — матушка алхимика. С этой женщиной я после нашей первой встречи и виделся-то раза четыре. Но неизменно ловил на себе ее странный взгляд. Возникло стойкое ощущение: она что-то подозревает, но пока держит мысли при себе — скорее всего, по той причине, что непонятный гость спас ее сына от смерти. Разумеется, я особенно старался избегать как раз госпожу Агнеску. «Леди» и «пани» называл ее исключительно про себя, потому что местное обращение так и не расслышал.

Старый лакей, с которым я был вынужден время от времени пересекаться в порядке «обслуживания номеров» — по-моему, это вообще не входило в его обязанности, но к высокому гостю допускали в основном почетного ветерана сервиса, — тоже вел себя как-то неправильно. С демонстративным почтением, но притом крайне отстраненно. Едва он входил в комнату — на меня почти физически веяло эмоциональной прохладой. То ли считает, что высокорожденный злоупотребляет гостеприимством хозяев, то ли еще что похуже — никак не понять. Впрочем, я платил ему той же монетой, напрочь игнорируя. С персоналом любезничать все равно не положено.

Про обещанную аудиенцию у здешнего правителя речи пока даже не заходило. Так и думал, что ждать придется гораздо дольше, чем сказали алхимику. Тревожила мысль, что надолго затягивают с этим именно потому, что меня сейчас пытаются проверить какие-то спецслужбы. Осторожность опять переползла тонкую грань паранойи, и я едва держался, чтобы не сорваться и не сбежать в ставший привычным лес. Каждый вечер внимательно осматривал комнату, заглядывал под кровать, шарил руками под столешницей и подолгу, чуть-чуть отодвинув край шторы, вглядывался в окно, пытаясь заметить наблюдателей. Ничего так и не обнаружил, но это вовсе не значило, что их не было.

Слава богу, дозоров и патрулей около дома не прибавилось. Лишь это и успокаивало.

Вариант скрасить досуг вскоре все-таки появился, только меня он, увы, совершенно не устраивал. Ко мне повадились было ходить две служанки помоложе — то одна зайдет под каким-нибудь благовидным предлогом, то другая интересуется, не угодно ли что-нибудь господину. Весьма игриво при этом поглядывая. Но обеих я достаточно грубо отшил, даже не особенно терзаясь угрызениями совести — не хватало тут мне еще сомнительных похождений. Мало того что раздеваться нельзя даже частично, так еще и обе они были, мягко говоря, не в моем вкусе. Одна — плотная деваха с глубоко посаженными крохотными глазками и приплюснутым носом, вторая — откровенно потасканного вида. Была то их личная инициатива или очередной элемент вежливости хозяев — черт его знает. Уж простите — не оценил в любом случае.

Однажды, услышав неясный шум на лестнице, выглянул из комнаты и увидел, как двое слуг, пыхтя и приседая, проносят зеркало в человеческий рост. Ну как зеркало — тяжелую полированную пластину с каким-то покрытием. Не утерпел, выяснил, что несут они его со двора, с чистки, в покои госпожи. Естественно, попросил вначале доставить зеркало ко мне — пусть и не совсем по пути им было. Слуги пригорюнились, особенно пожилой, но отказать в просьбе, конечно, не могли. А я, надежно заперев дверь, узнал о себе много нового. Ведь до того познавал свою рожу лишь ощупью.

Например, когда я не без волнения осклабился во весь рот, оказалось — с зубами дело еще хуже, чем думалось. Не зря так старательно их прятал, ох не зря… Начнем хотя бы с того, что они были черными. Нет, не гнилыми или с пятнами кариеса и зубного камня. А просто с угольной эмалью, будто покрытые смолой. И блестят вдобавок, как антрацит. Ну, для меня-то лично не страшно: не болят, грызут, как я убедился, исправно — значит, здоровые. А что черные — так ну и пусть. Кажется, где-то когда-то на Земле — и на Руси вроде в том числе — это даже считалось высшим шиком. Модники и модницы специально покрывали зубы то ли лаком, то ли сурьмой. Так что — нормально. Но вот как это выглядит… Что-то у аборигенов я такого не замечал. А то еще бы сбежал в ужасе.

И да, зубов действительно очень много. По примерным подсчетам — в полтора раза больше, чем должно быть. Мелкие, тоньше привычных и острые. Хорошо хоть, не в два ряда. И на том спасибо.

Зубная формула от нормальной тоже сильно отличалась. Клыки на каждой челюсти росли удвоенными парами. В общем — восемь их, как и предполагал. Заметно выдаются из ряда зубов — то ли наполовину, то ли аж вдвое длиннее прочих. Та еще улыбочка, короче.

Скулы, как и показалось раньше, крупноватые, острые. Черты резкие, но в целом кое-где я бы назвал их даже изящными. Как ни парадоксально. Все портила, само собой, эта чернозубая пасть. И ороговевшие напластования на лице, как раз на скулах ближе к вискам…

Едва я начал аккуратно тыкать их пальцем, пытаясь повернуться к зеркалу в профиль, как дверные петли скрипнули. Морозец продрал по спине, и в тот же миг я очутился лицом к двери, по-кошачьи скрючив когтистые кисти. Я же закрывал на засов⁈

— Так и знала… — со вздохом произнес старческий голос. В комнату, помедлив, нерешительно шагнула хозяйка дома.

Я встряхнул руками, сбрасывая звериное напряжение мышц. Нападать на старушку пока не стоило — сама идет на контакт. Если уж не ринулась прочь с диким криком, а вошла в комнату к страшному гостю.

Ну да, конечно, дверь я закрывал, но уж она-то явно в курсе, как попасть куда угодно в своем доме, будь там хоть четырежды заперто. Который десяток лет уж тут живет. Придурок я, наивный и доверчивый! Видел же, как бабка на меня косится…

Леди Агнеска, пока я смятенно цепенел, робко приблизилась еще на пару крохотных шажков. Явно обратила внимание на мои нечеловеческие когти, на хищную позу, но шла навстречу. Кремень, а не старушка!..

— Ты на меня не бросишься, — нагло заявила она, хоть голос и дрогнул. — В моем доме — не бросишься. Тебя тогда сразу поймают. Не успеешь уйти из города.

— Что да, то да, — вынужденно признал я.

— Я с первого дня поняла, что никакой ты не эльф, — продолжила леди Агнеска свой сеанс разоблачения. — Я долго живу. И эльфов один раз встречала. Не как мой сын. Ничего похожего, кроме глаз. Горят в тени они у тебя так же. И уши не такие. А… ты понимаешь меня?

— Понимаю. Пока. Я не так плохо знаю вашу… э-э, речь, — скованно отозвался я, опуская когтистые руки.

Если кинуться на старуху, будет только хуже. Она должна была подстраховаться и рассказать кому-нибудь о своей догадке. Наверняка — тому пожилому слуге. И он, конечно, предупрежден, куда пошла хозяйка. Стоит в коридоре, скорее всего. Причем не один…

— За дверью Вуйчек, он все знает. С ним еще мужики. Им не говорила. Думают, что позвали кровать вынести, — ответила Агнеска на невысказанную мысль. Экая проницательность! Внутри поднялась глухая злоба.

— Опаска и ум, как при дворе… господаря, — едко процедил я. Не представляю, откуда вытащил это слово. Может, и по-русски сказал, но она поняла.

— Да и ты не глупец. — Старуха вернула любезность. — Так… в город не каждый дикий сможет. И не дикий тоже. Да еще и прожить тут столько…

— Но все же попался, — криво усмехнулся я. — Значит, не умнее других. Что тебе надо от меня? Стражу ты не позвала.

— До стражи дойдет, если что, — пообещала хозяйка. — А я просто хочу знать, что ты такое. И зачем тебе наш город. Кто ты, лесная черная тварь, которая отвела беду от моего дома? И не привела ли взамен новую? Кто ты, тварь с глазами эльфа?

Ох ты, какой пафос. А ведь специально попроще говорит, в отличие от сына. Чтобы лесной дикарь понял. И «черная тварь», очевидно, не в прямом или расистском смысле. А в том, что отродье Тьмы — именно с заглавной буквы. В интонации тут не ошибешься.

И дались ей эти глаза!..

— Не надо… Страх — не надо, — осторожно начал я.

Ничего оригинальнее, чем «мы пришли с миром», в голову не лезло. Несмотря на всю неадекватность такого объяснения. Аргументов в пользу своей безобидности у меня никаких, зато черный оскал говорит лучше любых слов. И говорит об обратном.

От волнения растерял даже свои жалкие крохи словарного запаса. А нужно быть убедительным… Чертовски нужно!

— Я не принес с собою зла, — пришлось продолжить, с трудом собирая воедино рассыпавшиеся мысли. — Ничего не нужно. Ни от тебя, ни от сына — ничего. Только… ну, дом.

На этих словах хозяйка враз посуровела еще больше, я про себя грязно выругался и поспешил исправиться:

— Нет, не ваш дом! В вашем живу, пока другой не найду. На время, пока…

— От кого ты прячешься? И почему? — перебила меня Агнеска.

— От людей, — честно ответил я. — От всех. Меня все хотят схватить или убить. Я не знаю, почему. Не делал зла.

— Да ну, никогда не делал? Ты смотри-ка, прямо… во плоти. — Агнеска мрачно усмехнулась.

— Большого — не делал, — пожал плечами я. — Не такое, чтобы убить. И я… не живу давно. Э-э… Живу недавно. Мало. Мало помню. Месяца два или побольше.

— Что? — нахмурилась старуха.

— Помню, как… ну… проснулся в лесу, где большие деревья… Одежда эта, с собой больше ничего…

И я рассказал о своих первых шагах в новом мире. Как уж смог, еле-еле, косноязычно, но более-менее понятно. О мужиках с дубинами и ножами, о том, как спасся, рухнув в подвал. Как пролез в баню и как пришлось убегать потом. Как ел сырое мясо и как нахлебался ледяной мути в реке. Как мне проткнули грудь полосой блестящей стали… Выкладывал чистую правду, как на духу. Хоть на полиграфе проверяй.

Забыл лишь рассказать о косатке на паучьих лапах, о летучих борцах с нечистью и о том, что до «пробуждения» в лесу я жил в другом теле. И в другом мире.

Учитывая богатый лексикон тролля, беседа сильно затянулась. Часа на полтора, а то и дольше. Или это я просто так вымотался, судорожно подбирая слова и прикидывая, как бы не выболтать лишнего, не скатываясь в откровенное вранье. Хозяйка по мере разговора то мрачнела, то уходила в себя, хмурила седые брови, размышляя о чем-то мне неведомом. Наконец, когда я замолчал, напряженно пытаясь поймать ее взгляд и украдкой озираясь на дверь, задумчиво выдала:

— Говоришь, только в лесу память… пришла к тебе? А до этого и не жил как будто? Зубы тролля, глаза эльфа… Неужели ты?..

— Кто?.. — сипло выдохнул я.

От того, что решит эта старая дама, сейчас зависело почти все. Как минимум — моя дальнейшая жизнь с кем-то еще, кроме членистоногого кита. Уже не говоря о том, что из города, случись чего, я могу и не выбраться вовсе…

— Ги-мо-ри, — по слогам повторила старуха, будто я непременно должен знать, что это такое. Конечно же, не знал. И очень плохо — а ну как даже младенцы тут в курсе?

И я покачал головой. Бесполезно притворяться, что у меня есть хоть какое-то представление. Даже приблизительное.

— Гимори, — повторила Агнеска вновь, пристально глядя на мои когти. — Живое, которого не было.

Это еще что за загадки⁈ Мне сейчас вот совсем не до них!

Видно, почувствовав мое настроение, пожилая женщина сменила тему на более актуальную для нас обоих.

— Ты опасен для нашей семьи. Для моего дома, — напряженно, но твердо проговорила она.

Я сжал кулаки, царапая ладони. Вот оно, вот!.. Хоть бы уйти позволила…

— Но еще больше для нас опасен твой хозяин, — добила меня старуха. — Ты его, может, не чуешь. Но он будет тебя искать. И найдет.

Повисла тяжелая пауза. Я отчаянно прикидывал, что она имеет в виду, что за «мой хозяин» тут внезапно нарисовался, за кого меня все-таки приняли, как она поступит… И что мне со всем этим делать.

Смогу ли справиться с несколькими крепкими мужиками? Ведь все же не человек, силы не занимать, есть когти, острые зубы… Но очень вряд ли.

— Я нужен городу, — прохрипел я наконец, хватаясь за последнюю возможность. Горло свело спазмом, я закашлялся.

— Да, нужен, — неожиданно подтвердила Агнеска. — Иначе я тебя бы сразу сдала страже. Они бы сами разобрались. Даже не стала бы разговаривать.

Какая суровая бабка! Страшная бабка.

— И на том спасибо, — злобно улыбнулся я, обнажая черные зубы. Старуха чуть заметно побледнела.

— Зимние хвори опасны. Зимние промыслы опасны. Болезни. Стужа. Раны. Не каждый доживет до весны. Особенно дети… — угрюмо продолжила женщина, сделав вид, что все нормально.

— А колдунов, какие лечат, у вас нет. Яцек говорил, — поддержал я.

— Он готовит настои от… Отвары делает из… хвои. Растирки. Не всегда они помогают. — Агнеска будто тянула время со своими ерундовыми перечислениями. Меня начало слегка колотить. Ждет подхода патруля, что ли?

— Да-да, это не такое, как лечить… моей силой, — перебил я.

— Не такое, — поморщилась хозяйка. — Совсем не такое. А раньше было еще хуже. Яцек — отличный мастер. Но я не могу… Не должна. Нельзя, чтобы город потерял… Хоть даже он — живое, которого не было.

— Потерял кого?.. — опять недослышал я.

— Да тебя, кого. Колдуна, который лечит, — грустно пояснила старуха. — Чтобы дети не умирали. Как моя дочь…

— Дочь? — уцепившись за откровенность, я по возможности деликатно переспросил.

— Сестра Яцека, — вздохнула пани Агнеска. — Зимой. Давно. Он еще мальчиком был. Слегла и сгорела за четыре дня.

— Ясно… — пробормотал я. Действительно, теперь понятно, что у них за семейный сдвиг по поводу лекарей.

— Никому не скажу, кто ты, даже Яцеку. Ему не нужно знать, что привел не того. Из города тебя не выгонят, в… не сгноят, — заявила старая леди, видимо, желая меня успокоить. Честно говоря, помогло не очень.

— Я буду… давать пользу, — горячо заверил я женщину в ответ.

— Будешь, куда ты денешься, — ядовито подметила она. — Но в моем доме ты жить не будешь, лесная тварь.

— Мне обещали… свой дом, — сказал я. — Жду.

— И сколько ты его будешь ждать? — проворчала старуха. — Уж месяц у нас живешь. Я ни есть, ни спать не могу. И твой хозяин со дня на день… может.

— Не выгонишь же колдуна на улицу? — возмутился я. — Как другим… будешь говорить, почему? Скоро должны позвать… к вашему главному. Он даст дом. Не прогоняй. Недолго ждать.

— Да, люди не поймут… Потому пока тебе неделя сроку, — решилась Агнеска. — Дальше — сам уходи. Или я донесу страже.

Что-что, а угрожать она умеет. Притом что когтей у нее нет, а рот не набит мелкими черными клыками.

Но я получил отсрочку. И в определенном смысле — союзника, пусть и вынужденного. По крайней мере, она примерно осознает, кто я такой, и не стремится уничтожить меня во имя человечества. Надо выжать из ситуации по максимуму.

— Я хочу… э-э, просить, — заикнулся я, с трудом вспомнив слово. Тролль, видимо, в прежней жизни никого не просил, а сам брал, что захочет. — Хочу больше знать. Есть книги? О колдовстве, о таких, как я.

— А ты и впрямь наглец! — восхитилась пани Агнеска. — Книги о колдовстве! Их здесь кому попало не дают. Но… Опасного не вижу. У нас дома нет опасных книг. Пожалуй, могу поговорить с Яцеком, чтобы он принес тебе что-нибудь. Может, польза выйдет для лечения.

— Э… Хорошо, — выдавил я, так и не найдя в памяти слов благодарности.

— Ничего хорошего, — категорично отрезала старуха. — Это только для того, чтобы ты не выходил из дома. Выходить тебе нельзя. Даже не думай. Как тебя до сих пор не поймали — ума не приложу.

— Но мне надо… говорить с главным в городе, говорить, где буду жить! — обозлился я. — Как я туда попаду, если не выходить?

— То — другое дело, — махнула рукой женщина. — Но просто так выходить нельзя. Если схватят, если поймут, что ты не эльф… Худо будет моей семье. Что будет с тобой — сам должен знать.

— Да я уж… видел всякое, — кисло ответил я. — Если будут книги — не выйду. Но книги нужны. Очень.

— А ты… умеешь-то, гимори? — вдруг поинтересовалась Агнеска.

— Что умею? — пришлось переспросить в который раз.

— Да книги-то. Ну… закорючки в них. Смотреть, понимать, — чуть насмешливо протянула старуха.

Однако. Судя по тому, что я не узнал слово «читать», мои проблемы с обучением еще больше, чем кажутся. Идиот, почему сам не подумал, осилишь ли текст на чужом языке, если с трудом пару слов связываешь? Вот они, издержки всеобщей грамотности. Ведь размышлял уже об этом. Отлично знал, что за тело досталось, но подсознательно все равно ожидал, что элементарно читать-писать-считать оно, наверное, сумеет. Оправдывает меня только то, что мысли про книги всплывали спонтанно, всерьез не обдумывал. И, наверное, еще то, что сознание на тролльих мозгах пока не до конца прижилось. Кстати, любопытно, что про книги тролль слышал, а вот что с ними делают — нет.

И да, точно — в памяти совершенно отсутствовали представления о здешней письменности, даже как она выглядит. Ну, значит…

— Научусь. — Я самонадеянно махнул рукой. — Я это могу. Кажется.

— Ну-ну, — снисходительно покивала бабка. — Даже я с трудом читаю. Учись, мне не жалко. Ладно… Пора мне идти. М-м… Штуку, в которую смотришь, потом за дверь ставь, заберут. Знаю, тебе надо увидеть, кто ты.

По легкой заминке я почувствовал, что она сильно сомневается в правильности своего решения. Переломить ее отношение я не мог никак, но все-таки на прощание еще раз уверил:

— Я нужен городу, я дам силу, чтобы лечить. Не зря ты…

Старуха только хмыкнула. Уже прикрывая дверь, вполголоса пробормотала что-то про служанок. Думала, что не услышу. Мол, теперь понятно, почему на них не позарился. Вот это поворот. Любопытно, что за причину она выдумала.

Или так сказала специально, проверяя мою реакцию? С этой доморощенной интриганки станется.

Как же надоело зависеть от чужих решений!.. Хорошо хоть, бабка кажется адекватной. Поразмыслила, подготовилась, пришла на разговор. Знает, чего хочет, и не похоже, что передумает через полтора часа. А то попалась бы какая-нибудь истеричка, и на второй день я бы уже сидел в темнице сырой. И это в самом лучшем случае.

Разглядывать свою рожу и прочее в зеркале после такого уже не хотелось. Я устало присел на кровать, которая жалобно скрипнула. Кстати, интересно, что пани Агнеска сказала мужикам, которые думали, будто эту самую кровать надо вынести? И о чем так долго беседовала с почтенным эльфом? Хотя что она, оправдываться перед слугами и поденщиками будет, что ли… Отделается фразой, что уже не надо, и все тут.

В голове — странная опустошенность. Читать пока нечего — да и не умею, ага. В почти пустой комнате развлечений не найти. Даже не порисовать, потому что это дорого обходится. Рассматривать статуэтку надоело. Спать не получится — рано, а еще адреналина я за разговор хапнул многовато. Но нужно, нужно отвлечься! И давно я не общался со знакомым чудищем… Как оно там? Надо ведь еще объяснить, чего мне от него надо. Что ему нужно переселиться из леса в сарай, а план не из простых… Где оно будет жить, как будет выбираться в леса на охоту… Как будем лечить людей, если оно сумеет. Впрочем, тварь пока не давала повода усомниться в своей понятливости. Худо-бедно, но должна усвоить. Лишь бы согласилась.

Придется в первый же день нарушить правила леди Агнески. Ничего не поделать, это действительно необходимость. Нужно и для дела, и мне самому… Тем более я буду бродить не по городу, а в лесу. И у колдунов, как известно, свои заморочки… Вряд ли здесь кто-то хорошо разбирается в волшебстве. А значит, врать можно что угодно. Но осторожно. Кто знает, где и когда нарвешься на какого-нибудь знатока.

— Я в лес. Надо набраться там силы, — лаконично пояснил я первой подвернувшейся служанке. Как раз той, вертлявой и потасканной. — Скажешь… госпоже Агнеске, что я там. Надо, чтобы лечить потом.

Девица что-то пискнула и присела в местном варианте женского поклона. Я, высокомерно не обращая более внимания ни на нее, ни на долбанутого кота, прошествовал по лестнице к выходу. Вслед мне неслось душераздирающее шипение домашнего любимца.

Кутая рожу в шарф пуще прежнего, так, что глаза еле виднелись, я торопливо пошел на рынок. Время было еще не особо позднее, но торговцы скоро начнут расходиться.

Там купил угощение для твари — копченую грудинку. Уже покидая рынок, остановился у другого прилавка — на нем лежали сладости. С удивлением понял, что сладкого тролль почти не пробовал. А я в прежней жизни кондитерские изделия очень уважал. Одно наложилось на второе, и захотелось отведать чего-нибудь такого просто до ужаса. В итоге приобрел у болтливой тетки, которая не уставала мне елейно улыбаться, большой кусок уваренного меда. Вышло довольно дорого, но торговаться в моей ситуации было не с руки. Поморщившись, отсыпал мелкую серебряную монетку и несколько медяков. Новые рукавицы обошлись мне всего раза в три дороже этого меда. Грабеж. Жаль, что мармелад тут не достать, наверное…

За городские ворота выбрался уже привычно, хотя внутри по-прежнему нехорошо замирало, когда шагал мимо стражников. Старался не дергаться, но так и чудилось, что вот-вот приложат алебардой по голове и потащат в казематы. А потом на костер при большом скоплении благодарной публики. К счастью, пока обошлось. Но Агнеска права: я чересчур распустился. Словно сам поверил, что неподсудный эльф-врачеватель. Слишком вжился в роль, так сказать. Правда, резко ограничил свои перемещения еще до этого разговора, так что обошелся бы и без бабкиных ультиматумов.

Часа полтора я шел вдоль берега, огибая озеро. Озираясь и сжимая припасенный нож — большой, похожий на штык, не чета той заточке. Идти в новых штанах, полушубке и меховой накидке было не в пример удобнее, чем в безразмерных лохмотьях, поэтому продвигался я быстро. Котомка с грудинкой и медом тоже не мешала. Слава богу, волков, медведей и разбойников не встретил — наверное, сказывалась близость города. Впрочем, я подозревал, что тут дело не только в этом. Появление громадного хищника в окрестностях не могло пройти незамеченным для обитателей лесов.

У приметной скалы, похожей на треснувший коготь, замедлил шаг. Будь я на месте своего спутника, для встречи выбрал бы именно что-то подобное. Все-таки хоть какой-то ориентир. Тем более что мы вроде бы договаривались, дескать, встретимся где-то примерно здесь. Вопрос только в том, насколько хорошо меня поняла тварь — я не мог быть уверен, настолько ли она умна.

Однако когда я услышал — метрах в двухстах — треск кустов, шуршание и знакомый свист, то сомнения отпали. Невероятно, но, похоже, чудовище рассудило так же, как и я. И шлялось именно рядом с этой скалой. Охотилось тоже поблизости, должно быть.

Косатка-скорпион торопилась ко мне, радостно скрипя и пощелкивая. Вот уже черная туша показалась из подлеска. Подбежав, сложила суставчатые лапы, прикоснулась единственной рукой к моему плечу. И чувствительно ткнула в бок половинкой клешни. Я охнул, согнулся и укоризненно погрозил пальцем. Монстр смущенно наклонил китовую башку и попятился — не рассчитал сил, что ли?

— Ну, здравствуй, — выдавил я, слегка отдышавшись. — Скоро… с собой тебя… заберу.

Указал на зверюгу, на себя, осторожно взял ее за руку и направил кулак туда, где располагался Торлоп. Чудище задумалось, потом пыхнуло паром из дыхала и повторило мой жест. Еще и пискнуло, будто переспрашивает.

— Да, точно. — Я сложил кисти домиком над своей головой, потом рядом с пастью твари. — Вместе будем в городе. Я придумал, как.

Постучал указательным пальцем себе по лбу, иллюстрируя сказанное. Монстр в ответ удивленно проскрежетал, топчась на месте и обводя рукой и клешней вокруг. Мол, а лес-то чем не устраивает?

— Плохо тут, — коротко ляпнул я и пнул ближайший куст. — Плохая еда, плохие… деревья. Все плохо. У людей — лучше.

Снова показал домик и широко улыбнулся, затем кивнул в сторону чащи и символически сжал ладони на шарфе, закутавшем горло. Вот где у меня уже этот лес сидит, вот где!

Паучий кит покачал огромной мордой, явно не разделяя моего мнения. Прикрыл те глаза, где были веки. Но все же опять взял меня за руку и коротко выдохнул. Согласен, кажется… Хотя черт его знает.

— Там будет… не так плохо, — пообещал я, вновь растягивая губы в улыбке. — Там много вкусного. Смотри, что я принес.

В доказательство вынул из котомки увесистый шмат копченой грудинки. Тихо выругался, увидев, что вместе с ним неосторожно выронил свои сладости. Прямо в снег… Ну ничего. Протянул твари мясо, а сам нагнулся за куском меда. И заметил, что говядину чудовище брать не спешит.

— Ты чего? — Я недоуменно ткнул в мясо. — Это вкусно!

Но взгляд твари почему-то был прикован к другой моей руке — в которой держал мед. Так, приоритеты ясны. И зачем ей мед? Просто потому, что никогда не ела? Эх, видно, не судьба мне сегодня попробовать сладости…

Огорченно я подал киту-пауку другое угощение. Баловать косатку медом вообще казалось глупостью: китообразные не различают сладкого вкуса, у них в принципе со вкусовыми рецепторами не очень. Но нельзя же отказать, если так пристально уставилась. Кажется, сильно хочет.

Тварь внимательно осмотрела гостинец сначала одной половиной глазищ, затем — другой. Взгляд ее человеческого глаза застыл, затуманился. Чудище трясло головой, терло щеку клешней, будто бы упорно пытаясь что-то вспомнить. Затем оно нетвердо протянуло руку, обхватило кусок меда пальцами и попыталось положить в пасть, но не дотянулось. Длина конечности не та. Тогда монстр подумал, вернул мне мед обратно и открыл рот. Я, внутренне содрогнувшись от зрелища, поместил угощение на огромный мясистый язык. И в опускавшихся сумерках заметил, как по черной лоснящейся щеке скатилась одинокая слезинка.

Вот тут меня наконец осенило. Проклятая заторможенность тролля! Догадка-то элементарная, просто я ее интуитивно откладывал. Не хотел верить. А все так очевидно… И жутко.

Так вот ты какое — живое, которого не было.