Тринитротолуол из Перистальтики

Глава 2 Знакомство

А в следующую секунду я отпал от стены и рухнул лицом вниз, еле успев подставить руки. Давить меня жуткая тварь не собиралась. Я открыл глаза, вскочил и рванулся к проходу, заранее предчувствуя, как на теле сомкнутся страшные зубы, перекусывая меня надвое.

Конечно, далеко я так не убежал — споткнулся и растянулся на полу. Но хищник не спешил меня добивать, словно играл, как кошка с мышонком. С тихим шорохом зверюга попятилась, перебирая коленчатыми лапами, и устроилась в том же углу, из которого бросилась. Подогнула ноги и улеглась, опять вздохнув и взвизгнув, как дельфин. И не сводила с меня настороженных глаз.

Я прижался к стене спиной и начал осторожно красться к выходу, стараясь не выдавать себя ни единым звуком. И бессмысленно пялился на громадную тварь. Леденел от ужаса и тоже не мог отвести взгляд. Пришла идея, что на самом деле я валяюсь на больничной койке с проломленной головой, а все происходящее — коматозный бред.

Вид зверюги, которая меня пока не съела, с каждым шагом поражал все больше. Хоть вокруг и была подвальная темень, но разглядел я многое — наверное, уже привык.

Таких животных не бывает. Если бы в школе я прогулял все уроки биологии, то мог бы решить, что это какой-то мутант. Радиация, химия, все дела, ага. ГМО разные там. Но школьные знания, а также два курса биофака, которые я все-таки сумел закончить, не допускали этих нелепых выводов. Мутантов таких тоже не бывает. Не может быть.

Не может так случиться, чтобы из округлого удлиненного тела, гладкого, с головой, похожей на китовую, выросли четыре пары длинных лап, однозначно взятых у какого-то насекомого — суставы и членики очень специфические. Чтобы спереди вытянулись мощные клешни, как у рака или, скорее, скорпиона. Тварь сейчас сложила их под себя, но в память эти клешни врезались очень четко. Чтобы по бокам пасти, набитой зубами, появились еще и жвалы какие-то. А главное — глаза. Глаз у зверюги было много. Больше четырех. И почти все — разные. Один — как человеческий, только желто-зеленый и тускло светится…

Членистоногое так мутировать не могло — да его бы просто раздавило собственным весом, дорасти оно до подобного размера. Как эти хитиновые ноги таскают неохватную тушу, кстати…

Из млекопитающего такой твари тоже бы не получилось, естественно. Четыре пары членистых ног… Как будто из кусков разных животных собрали. И оно дышит, ходит, живет… Смотрит и собирается сожрать. Ничего, ничего, вот уже выход, доползти бы.

«Оно инопланетное или робот», — ужалила безумная догадка. И одним могучим рывком-прыжком — сам себя изумил — я выскочил из проклятого логова. Понесся прочь, подальше от неведомых монстров.

Запинаясь и увязая в глубоком снегу, я каждую секунду ожидал вновь услышать за спиной хруст и дельфинью трель, почувствовать горячее влажное дыхание и полсотни острых зубов, впивающихся в мясо. Но погони, слава богу, не было. Членистоногая жуть не захотела выбираться за мной на мороз. То ли побрезговала, то ли уже сытая.

Теперь, кстати, понятно, почему в подвале было так тепло… И, похоже, я знаю, кто убил и обглодал медведя. Вот что за хищные тачанки ползают по здешним ельникам. Бред, бред, бред…

Может, это и правда робот? А я — на каком-то садистском телешоу? Типа там, розыгрыши такие веселые? Почему-то же зверюга меня отпустила.

До чего она огромная!.. В длину — метров восемь, думаю… Перекусила бы одним махом.

Меня снова начало мелко трясти, ноги стали ватными — адреналин отработал свое. Только сейчас вспомнил про заточку, которая была в сапоге. И хорошо, что тогда не достал: кто знает, как тварь бы к этому отнеслась, а зарезать ее такой ерундой все равно не выйдет.

Я прошел километров десять и шел бы еще — лишь бы подальше от логова. Но день, несуразный, дикий и гибельный, давно закончился, и ночь спустилась очень быстро. А кошмарная зверюга осталась там, в подземелье. Значит, надо что-то решать с ночевкой. И желательно — на дереве. Туда многотонная туша вряд ли заберется, бродячие псы — тоже, а бомжи-убийцы, надеюсь, не заметят.

Беспокоил меня не столько сам холод, сколько то, что я его не особо чувствую. Причем по всему видно, что мороз стоит лютый. Замерзать без нескольких часов мучений, конечно, приятнее, но что-то меня это не слишком радует. И руки-ноги терять тоже не хочется.

Вдруг вспомнилось: ведь с руками у меня что-то не так. Сильно не так. Очень сильно. Как я мог забыть?.. Короста там непонятная. Или что-то вроде. А еще… Точно! Нет, что такое, как же это может… Тут наверху резко каркнула птица, я вздрогнул и потер рукавицей щеку. Теперь не до отвлеченных рассуждений. Хотя почему же отвлеченных?.. Стоп, о чем я, о каких именно рассуждениях? А, ладно, наплевать. Раз забыл, значит, и неважно.

Ни о чем не хотелось думать — ни о маньяках с арматурой, ни о сожженной коже, ни о невозможных зубастых пауках, раздирающих медведей. Что толку ломать голову сейчас? Ночь бы пережить. Устал я очень. За всю жизнь не было столько смертельно опасных приключений, как за этот день. И заканчиваться они, судя по всему, не собираются.

Теплилась, правда, надежда, что сейчас я засну, а проснусь уже в палате, под капельницей, выходя из комы. И непонятный дремучий лес с его обитателями останется пугающим, но по-своему забавным вывертом сознания. Представляющим медицинский интерес, но совершенно безвредным. Но что-то пока елки, снег и ледяная лунная ночь казались чересчур уж реальными.

И собачий (волчий?) вой, донесшийся откуда-то издалека, тоже показался очень реальным. Вот будет глупо, если адский семиметровый паук не сожрал, зато загрызут банальные волки. Опять дурацкий нервный юмор…

Шутки шутками, а на подвернувшуюся ель я залез весьма быстро. И, как выяснилось через полчаса, совсем не зря: в темноте у подножья ствола замелькали светящиеся желтые точки, послышались скрип снега, возня и поскуливание — стая нашла добычу, только та оказалась высоковато. Однако хищники тут непуганые — запросто решили перекусить человечиной.

Руки и ноги затекли, и сильнее всего я боялся свалиться с елки, на радость зверям. Вдобавок жестокая стужа теперь уже стала по-настоящему ощущаться. Пальцы кололо сотнями ледяных иголок, тело пробирала крупная дрожь, стучали зубы. А ведь ночь лишь начиналась.

Волки тоже уходить не спешили, так и караулили под деревом. Не думаю, что они будут сторожить до утра — в конце концов, не единственная же я возможная добыча в этом лесу? Но до утра, скрючившись на тонких ветках, все равно не протяну — воткнусь в сугроб, как та ворона.

Удивительно: после всего, что стряслось с тех пор, как я пришел в себя посреди ельника, голодные волки внизу воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Мол, ну звери и звери — надо просто пересидеть. Все равно на дереве ночевать хотел, пусть и не ожидал, что это так трудно. Психопаты с дубинами и арматурой были бы опаснее — они бы придумали, как меня с елки сковырнуть.

Вдруг хищники внизу насторожились, угрожающе зарычали. Причем очень громко и прерывисто. Крайне нервно, мне показалось. Потом снова был скрип снега, следом — протяжное шипение, а дальше — жалобный собачий визг, чавкающие удары, треск, всхлипы и скулеж. И все перекрыл пронзительный свист. Меня как будто со всей силы огрели бревном по голове — рухнул вниз, ломая ветви. Отключился, по-моему, еще не долетев до земли.

Очнулся же от жары и душноватого запаха, утирая пот со лба. Успел обрадоваться, что прошлый день и правда оказался сном или бредом. Ну явно ведь в казарме лежу, а не под елкой. Потянулся, открыл глаза и увидел перед собой белую льдистую корку, сияющую от солнца, поверх нее — тонкое женское запястье, а чуть подальше — окровавленную волчью морду, застывшую на снегу. Остекленевшие бельма пялились прямо на меня, а я — на них и на руку эту.

В голове после падения все плыло, и мысли тянулись как-то заторможенно. Сначала я немного приободрился, что нашел себе компанию, потом испугался, что женщина — тоже из числа психованных бомжей, затем — что ее убили волки, сразу же — что рука может быть и оторванной, как лапы у того медведя… Ужаснувшись от этого подозрения еще больше, я наконец-то перевел взгляд с запястья на все остальное. И явственно почувствовал, как дернулось сердце и как на затылке поднимаются немытые волосы.

Женская кисть, естественно, переходила в предплечье. Почему-то покрытое редкими темными пластинками по бледной коже. Только вот дальше рука переставала быть человеческой — угольно-черная, бороздчатая, в толстых щетинках. А росла она из той же гигантской туши, с которой я вчера встретился в подвале. Тварь лежала рядом, придавив меня сверху второй лапой и прижимая к своему белому пузу. Именно от него и несло жаром.

Я лихорадочно отпрянул от необычайно мягкой и теплой кожи, под которой снег протаял чуть ли не до земли. Отпихнувшись, сбросил с себя клешню, попытался отползти в сторону. Потом понял, что надо было дергаться аккуратнее, но было уже поздно: тварь проснулась от моей возни. С неожиданной прытью туша извернулась, вскочив на суставчатые паучьи ноги. Передо мной очутилась уже знакомая морда, показывая набор здоровенных зубов — размером с кухонный нож.

Я зажмурился и судорожно сглотнул. Не было душевных сил даже на то, чтобы бояться, и потому я почти отстраненно ждал, как эта чудовищная пасть перекусит меня пополам. Бежать некуда, не успею — видел, как резво носится это членистоногое тело.

Однако монстр опять как будто издевался — прошла секунда, другая, потом где-то с полминуты, а он все не нападал. Я наконец-то поднял веки и осознал, что тварь просто рассматривает меня, слегка поводя мордой из стороны в сторону. Она щелкнула, присвистнула, и мне почему-то почудилось, что зверюга чем-то озадачена. А после вышло совсем странное: на мое плечо опустилась та женская рука, которая крепилась к туше где-то в районе головогруди, и погладила меня. Через одежду и отмороженную кожу я не почувствовал прикосновения, но выглядело это именно так.

Затем зверюга отошла в сторону и принялась с аппетитом уплетать останки волков, очевидно, недоеденных вчера. Ненадолго прервалась, подняла жуткую башку и махнула все той же рукой, словно приглашая присоединиться. Я машинально помотал головой, отказываясь от сомнительного угощения, хотя в желудке возмущенно заурчало. С чего-то вдруг захотелось этой собачатины — не думал, что настолько оголодал. Наверное, все из-за стресса. Удивляюсь, как еще держусь в здравом уме, учитывая события последних суток. Ну, может, уже и не в здравом, кто его знает.

А ведь при свете дня я убедился, что у твари на одной лишь левой стороне башки аж два крупных глаза. И еще, кажется, россыпь мелких… Впрочем, это могли быть и просто какие-то кожные выросты. Но это такие мелочи по сравнению с остальным…

Вчерашнее впечатление не обмануло: больше всего невозможный монстр походил на черно-белого кита-косатку — даже пятна на голове были такими же. И белое брюхо. Только этого кита зачем-то поставили на четыре пары хорошо знакомых паучьих ног, а спереди прикрутили клешни. Потом передумали и вместо одной из них пришили вполне человеческую руку. Еще хвост у зверюги загибался кверху и своим рельефом парадоксально напоминал скорпионий, но жала на его конце я углядеть не смог. Взамен него там красовалось что-то похожее на китовый плавник. На морду щедро насыпали разных глаз, а потом получившуюся нелепицу пустили на промысел в леса. Где она почему-то не загнулась, а устроила легкий геноцид местным хищникам. Наверное, часто меняет охотничьи угодья, иначе такой туше не прокормиться — зверье быстро кончится.

По всем законам природы такой твари существовать не могло. А если бы и существовала, то уж точно не в таком климате. Ее части друг другу явно противоречили, это было заметно невооруженным глазом. Хотя бы по тому, как она пожирала волчьи останки: кусала чудовищными челюстями, мотала головой, отрывая куски. На морде при этом бестолково шевелились клешневидные выросты, похожие на жвалы, а толстое горло конвульсивно сокращалось.

Да и ноги эти, мягко говоря, не самый удачный вариант для того, чтобы нести толстую китовую тушу. И вообще, дельфиньи формы тела лучше всего подходят для жизни в воде или рядом с ней. А паучьи ходули для этого не годятся никак.

Ну и главное — совершенно бесполезный высокий плавник на спине. Зачем он нужен на суше? Не как приемник же для солнечных лучей! Тогда он был бы шире как минимум раза в четыре. Еще и хвост этот загнутый — как с таким плавать? А грудных плавников-то нигде не видно, кстати.

Однозначно, судя по нашей с ним ночи, теплокровное животное, но при этом — местами покрытое хитином. Не могу даже представить, как у него с теплообменом.

С клешнями тоже какая-то ерунда — из одной, как я помнил по прошлой встрече, зачем-то тонкие пальцы вытягиваются… Вторая вообще рукой заканчивается.

В общем, может быть, я тут чего-то не понимаю, но выглядит эта тварь нежизнеспособной и несуразной. При всей своей наводящей ужас мощи и явно не самом мирном характере.

А еще мне сильно захотелось понять, почему она на меня не напала. Может, нужно сваливать потихоньку, раз уж членистоногий кит занят едой? Или он в принципе на людей не охотится? Слышал, что косатки к нам в этом плане совершенно равнодушны…

Пока я раздумывал, плавно и боком отодвигаясь к разлапистым елкам, нелепая жуть все же успела дожевать волчьи трупы. Кроме одного куска, бывшего когда-то, видимо, бедром убитого хищника. И теперь зверюга, шумно пыхнув дыхалом и выпустив столб пара на манер паровоза, снова воззрилась на меня. Смотреть в одну сторону всеми глазами сразу у нее не получалось, потому что они были расположены по бокам морды, как и у китов. На сей раз чудовище решило глянуть их левой половиной, и на меня уставились два крупных, посаженных друг над другом глаза. Не показалось мне — они действительно очень разные. Тот, что пониже, — по-моему, именно китовый. Во всяком случае, я себе так и представлял глаз косатки: темный, в тон коже, кругловатый, белок розовеет сосудами. А над ним, чуть смещенный назад, — совсем другой глаз… Миндалевидного разреза, изредка помаргивающий, с длинными пушистыми ресницами, на которых медленно тают снежинки. Почти как человеческий, только больше, и радужка очень странная — ярко-оранжевая, с легким зеленоватым отливом, на солнце горит янтарем.

Под китовым глазом — три или четыре темных пузырька, тоже довольно похожих на органы зрения, но гораздо более примитивные. Ну и дела… Не зверь, а конструктор какой-то. Собери монстра сам. Если и впрямь робот, это многое бы объяснило…

Ну вот, упустил момент. Членистоногая тварь уже тащилась ко мне, прихватив с собой недоеденный волчий окорок. Протянула его своей единственной рукой — кстати, левой — и выжидающе замерла.

— Нет, спасибо, я это есть не буду, — вежливо прохрипел я.

Голос у меня какой-то слишком грубый, звучит как несмазанный. Простудился, наверное. Немудрено.

Ходячий кит, видимо, не понял — придвинул свое угощение еще ближе, чуть не ткнув им мне в лицо. С сырого мяса капала кровь, на него налипли клочки серой шести, отчетливо виднелись борозды от огромных зубов, торчал обломок кости, неаппетитно свисали лохмотья шкуры… Да еще и обслюнявленное оно, должно быть. Нет уж, сам это кушай.

— Не буду, — повторил я настойчивее, для наглядности мотая головой и отпихивая окорок. Ну вот, теперь еще и рукавицы в крови извозил. Рванье, конечно, но других-то нет.

Удивленно пискнув, зверюга кинула недоеденное в пасть и зачавкала. Я детально рассмотрел, как мясистый язык пропихивает кусок в горло, и поперхнулся. Ну и зубки у этой твари, однако ж.

И клешня у нее неполноценная, уродливая. Как и все остальное. Это даже не целая клешня, а скорее только нижняя половинка. Хоть и исполинская, раздутая. Вместо верхней — те самые два пальца, на которые я обратил внимание в подвале. Выглядит жутко, но функциональности никакой, похоже. Разве что орехи колоть. Или черепа. Но полной клешней было бы гораздо удобнее.

Будем оптимистично считать, что меня этой своей недоклешней она больше давить не станет… Не для того же поесть предлагает. Откармливать меня зверюге нет никакого смысла — медведи все равно толще.

С чего она ко мне вдруг так прониклась-то?.. От волков спасла, отогрела, теперь мясо подсовывает. Материнский инстинкт проснулся, за непутевого детеныша приняла? Так я на нее вообще не похож. Надеюсь, по крайней мере. И кстати, какого оно вообще пола?

И почему его рука так сходна с человеческой? Ох, ладно, о чем я вообще думаю? Интерес естествоиспытателя проснулся, видите ли. Нездоровый. Другими вопросами надо озадачиться. Гораздо более важными и актуальными. Как из этих чудесных дебрей выбираться, например. А о том, что это вообще такое было, я поразмыслю потом. Сидя в тепле, в мягком кресле, с кружкой чего-нибудь горячего. Если удастся запомнить место, может, попробую сюда экспедицию собрать. Хотя кто мне поверит… В лучшем случае покрутят пальцем у виска. В худшем — отправят на принудительное лечение, если всюду рассказывать про китов-пауков с клешнями и руками.

Короткий зимний день скоро пойдет к концу — солнце только-только просвечивало между еловыми лапами, заливая поляну лучами, а теперь уже опять начинает смеркаться. Вторые сутки я здесь, между прочим. И уже столько всего случилось. Я до этого даже волков вживую лишь в зоопарке видел. А теперь меня ходячий кит ими накормить пытается. О том, как он их предварительно разодрал на куски, даже вспоминать неохота.

Зато мне при нем, скорее всего, и те бомжи не страшны. Или он их трогать не станет, даже если они меня убивать придут? Кто его знает.

И опять встает проблема, где бы переночевать. На голом снегу спать совсем нет желания, а в подвал возвращаться нельзя — бродяги наверняка наведаются, они же запомнили место. Найдут веревку и спустятся — что тогда?

А тварь, похоже, именно туда идти и намеревается. Вот, развернулась, топчется на месте и помахивает рукой. Точно, у нее же там логово — кости-то на полу явно намекают… Хуже всего то, что я, кажется, и человеческие черепа там узнал. Правда, не уверен — темно же было. Но идти за китом абсолютно не хочется. И ведь явно с собой зовет, сволочь! Что ему от меня надо? Тоже мне, общительный нашелся.

Вот как он отреагирует, если я сейчас возьму и пойду совсем в другую сторону? В еловую чащу, куда глаза глядят.

Помявшись, я еще раз искоса посмотрел на многоногую жуть, которая теперь стояла ко мне хвостом, и обмер. Совершенно явственно увидел, что последняя пара ног у твари была не совсем паучьей. Точнее, паучьими они оказались сверху, а дальше, начиная с одного из нижних суставов, переходили в человеческие колени, голени и стопы. Бледная, синюшная от холода кожа выше щиколоток была сплошь покрыта царапинами, уже подживающими и совсем свежими — очевидно, постоянно режется о плотный наст. Заноз там тоже хватает, мне кажется. Черт, не хотел бы я бегать по этой чаще босиком. Как оно ходит — ему же, наверное, все время больно. Или боли не чувствует?

Вновь шевельнулось в голове очень четкое ощущение, что тварь по частям собирали. Причем весьма безалаберно, как бог на душу положит, не озадачиваясь ее дальнейшей судьбой. Лишние, совсем не нужные глаза, плавник на спине, половинка клешни с пальцами…

Существо тем временем призывно затрещало, снова пыхнуло паром и засеменило по своим следам восвояси, поминутно останавливаясь и оборачиваясь ко мне всем телом. Правильно, шеей-то оно вертеть не может. Потом, видя, что я не решаюсь последовать в его логово, вернулось и поглядело на меня с явной укоризной, прищурило глаз с пушистыми ресницами. Огорченно свистнув, зверь подтолкнул меня головой — вроде слегка, но я с трудом удержался на ногах. Точно не отстанет.

А, катись оно все. Будь что будет. Не сожрал ведь сразу. Подумал я так, прикинул одно к другому и махнул рукой. Хуже не выйдет, наверное.

— Иду, иду… — пробурчал уже вслух и поплелся в вонючий подвал, заваленный костями.

Пока мы шли, небо уже заалело, потом подернулось тьмой, и сумерки стали быстро сгущаться. Мрачные елки мели мне по плечам своими колючими лапами, будто подбадривая. Или прощаясь. Я то и дело проваливался в глубокий снег, хоть и старался идти по проложенной тварью тропинке. Матерился себе под нос — от злости, страха и усталости. Почему-то вспомнилось, как еще в школе катался на лыжах на окраине города и слегка заблудился. Тогда было так же — мороз, еле заметная полоса заката в редких просветах на полянах, накатившие сумерки, елки и снег. Только вместо следов членистых ног передо мной была лыжня. Как меня вообще угораздило заблудиться на лыжне, а?

Завалившись в подземелье, мой спутник переполз в дальний от пролома угол, подогнул паучьи лапы и грузно уместился пузом на полу. Я привалился к теплому боку где-то между суставчатых лап, плотнее надвинул капюшон и мгновенно уснул.