Ты (не) моя (СИ)

Глава 20

Нина

Меня и Давида отправляют в отдел по делам несовершеннолетних, где с нами начинает беседовать толстая тётка лет пятидесяти. По-другому я её назвать не могу. Ведет себя по-хамски, вопросы задает, явно издеваясь.

— Так вы — мама этого мальчика?

— Да, я, — Давид сидит у меня на коленях, обняв меня за шею и испуганно смотрит на эту женщину.

— Хм… Вот паспорт я ваш вижу. Вы — Нина Вадимовна Карапетян, а вот документов на мальчика я не вижу…

Я холодею от ужаса. Этого не может быть. У меня был дубликат свидетельства о рождении Давида. Мне его утром отдал Марк Федорович.

— Посмотрите внимательнее, — говорю женщине в форме, — Свидетельство о рождении было…

— Не знаю, где оно было. У меня его нет. Личность мальчика не установлена, значит, мы его отправим в приемник-распределитель. А затем, если вы не сможете предоставить свидетельство о рождении — в детский дом. Или второму родителю, при наличии документов.

Смотрю на неё с ненавистью:

— Да как вы можете! Что же вы ничего не боитесь? Сколько вам Артур платит?

Она делает вид, что меня не слышит. Куда она дела свидетельство о рождении? Встает со стула и подходит к нам.

— Иди ко мне, — говорит Давиду.

Сын лишь крепче обнимает меня за шею и отрицательно мотает головой.

— Иди ко мне! — уже резче повторяет женщина.

Отгораживаю собой своего ребенка.

— Я вам его не отдам! Это мой сын! А вы…

— Не отдадите? Это вряд ли… — а затем громко зовет, — Григорьев! Иди сюда. Тут эта ненормальная не хочет ребенка отдавать.

Кровь стынет в жилах от ужаса. Нельзя позволять забрать Давида. Второго шанса вернуть себе сына у меня не будет. А он? Что ждет его? Ведь он никому не нужен, кроме меня. Всем плевать, что он чувствует. Крепче прижимаю к себе ребенка.

Женщина торжествующе улыбается. Особенно, когда открывается дверь. Но на пороге совсем не тот, кого она ждала. А тот, кого не ждала даже я. Причем он не один. С ним еще двое мужчин. В форме. И судя по звездам, не в последних чинах.

— Прекратите! — осаживает её Калинин. Как он тут оказался? И кто с ним?

— Что вы себе позволяете? Запугиваете беременную женщину и пятилетнего мальчика… Я бы на вашем месте, Владимир Олегович, присмотрелся к своим сотрудникам. Мне кажется, некоторым из них в органах совсем не место.

Грузный невысокий мужчина неопределенного возраста с тремя большими звездами на погонах заметно краснеет. Особенно когда его награждает осуждающим взглядом второй мужчина в форме.

— Это недоразумение! — а голос у него почему-то высокий и даже немного писклявый, — Галина Павловна…

Женщина только лишь по своему имени-отчеству понимает, что дело — серьёзное.

— А-а-а… Владимир Олегович… Вот оно! — выхватывает откуда-то дубликат свидетельства о рождении Давида, — Завалилось нечаянно.

Лжёт и не краснеет. Но зато как быстро нашелся несуществующий документ!

Калинин выхватывает у нее документ и суёт его под нос Владимиру Олеговичу.

— Видите? Здесь написано, что Нина Вадимовна Карапетян является матерью Давида Артуровича Карапетяна. Соответственно, пока суд не решит иное, мама мальчика имеет полное право забрать его у бабушки.

Глаза у Владимира Олеговича начинают бегать и останавливаются на втором мужчине в форме, который строго сводит брови вместе.

— Но… — выдавливает из себя Владимир Олегович, однако дальше свою мысль не продолжает.

— Если мы все выяснили, то Нина Вадимовна и Давид могут быть свободны?

— Да… — тихо и обреченно говорит Владимир Олегович под взглядом еще более нахмурившегося второго мужчины.

— Благодарю! — Калинин отвешивает Владимиру Олеговичу полупоклон.

— Захар Петрович, — обращается ко второму мужчине, — был рад повидаться. Генералу передавайте моё глубокое почтение.

Последняя фраза оказывает волшебное воздействие и на Владимира Олеговича, и на Галину Павловну. Они замирают и перестают шевелится. Даже дышать, кажется.

Захар Петрович благодушно кивает головой:

— Передам, можете не сомневаться.

— Нина Вадимовна, — улыбается мне Вячеслав Михайлович, — Нам ведь пора?

Это всё сопровождается таким взглядом, что я понимаю, что я напрасно здесь расселась. Подскакиваю с места и резво направляюсь к выходу из кабинета. Пока никто не передумал.

Калинин следует за мной, закрывая за собой дверь.

— Нина! — окликает он меня в коридоре, — Мальчишку мне давай. И пошли отсюда быстрее.

Давид — тяжелый. И мне не стоит нести его на руках.

— Давид, — обращаюсь я к сыну, — давай, тебя дядя Слава понесет, а то у меня спина болит?

"Дядя Слава" насмешливо хмыкает, услышав такое обращение к себе.

— Конечно. Я и сам могу пойти, — отвечает сынишка.

— Нет. Лучше я тебя понесу. Так быстрее, — дядя Слава очень хочет покинуть это здание.

Он подхватывает моего сына на руки и идет на улицу. Нас не останавливают.

За оградой отдела полиции ждут те мужчины, которые помогали мне вызволить сына.

Поравнявшись с ними, Калинин спрашивает:

— Чего расслабились? Всем всё отдали?

Нестройный гул голосов подтверждает, что справедливость восстановлена. Даже наш микроавтобус стоит на парковке.

— Тогда — в аэропорт. Не хотелось бы здесь застрять, — командует Калинин.

Все мы грузимся в микроавтобус и уже через тридцать минут пересаживаемся в тот же частный самолет, на котором утром прилетели в Сочи.

— У нас получилось? — спрашивает старший у Калинина.

— Да, Сергей. Ты сомневался?

— Не, Полкан. В тебе — ни разу, — я удивленно хлопаю ресницами, услышав такое обращение к Вячеславу Михайловичу.

— Выдыхай, Нина. Вроде бы всё обошлось. А так вообще, как ты додумалась сюда вернуться?

Я перевожу взгляд на уснувшего рядом Давида. Мы летим уже минут пятнадцать. Мне кажется, ответ, зачем я пошла на такой риск, очевиден.

— Всё равно, это было слишком рискованно, — замечает Калинин, — Но всё хорошо, что хорошо заканчивается. Только боюсь, в нашем случае, всё только начинается.

Я его понимаю — то, что сегодня провернули люди Лазарева, очень разозлит Артура. До такой степени, что он будет использовать все свои связи, которых немало. Но мой почти бывший муж не привык проигрывать. Значит, так просто не сдастся. И от него можно ждать любого, даже самого отчаянного поступка.

Но после сегодняшней удачи мне хочется верить, что и дальше всё у меня получится. И я, наконец, освобожусь от уз навязанного мне брака.