Ты (не) моя (СИ)

Глава 31

Нина

Наташа проходит в палату, ставит на стул пакеты.

— Не плачь, Нин… Не стоит оно того. Во-первых, слезами горю не поможешь, а во-вторых, на недостойных людей слезы переводить жалко.

Она садится на кровать рядом со мной, берет меня за руку, слегка сжимает мою ладонь. И как будто силы мне передаёт. Даже дышать легче становится.

— Неправда, что сильным человеком быть легко. Очень трудно. Но весь фокус в том, что то, что тебе трудно, ты показать никому не можешь, или это просто не желают видеть. Только женщине часто приходится быть сильной…

— Я не сильная, — вытираю рукой щеки, мокрые от слез.

— Сильная, девочка моя. В этом-то вся и штука, что ты, Нина, сильная. Если бы ты была слабой, ты бы всё, что выпало тебе, не пережила. А теперь к чему я это всё. Сильный человек учится воспринимать людей правильно. Не такими, какими он хочет их видеть, а такими, какие они есть. Долго этому приходится учиться. И тяжело это. Потому что правда — она вообще штука тяжелая. Временами — неподъемная. Но опять же, Нина, сильному человеку жизнь не оставляет другого выбора. Так вот… Мама твоя — это мама. И с этим ты ничего сделать не можешь. И переделать ты её не сможешь, потому что у неё в голове свой мир. И она его считает правильным. Но установить ей границы, которые делают ее комфортной для тебя, ты можешь. И должна. Потому что иначе не будет тебе покоя. Так она и будет топтаться на твоих мозолях, прекрасно зная все твои слабые места.

Я жадно впитываю то, что она мне говорит.

— Ведь… И если ты немного подумаешь, то согласишься со мной, в этом мире никто и никому ничего не должен. И делает для другого человека ровно то, что хочет. Забывают и про обязательства, и про ответственность. И про всё забывают.

— Мне от неё отвернуться надо… И не общаться, — перебиваю я маму Егора.

— Не получится. Этот те связи, которые не рвутся, как правило. Но донести до неё, что она может себе позволить в общении с тобой, что нет, это вполне достижимо. Тогда ты и будешь ощущать себя в мире с собой.

— Хм, — издаю неопределенный звук, — Это, наверное, утопия.

— Нет, Нин. Это трудно, но достижимо. Просто жалеть её нужно прекратить, обязанной ей быть надо прекратить. Давать лишь то, что получаешь. Это очень хорошо людей дисциплинирует. И они уже не так рьяно рвутся на шею. Когда понимают, что ты их оттуда всё равно сбросишь…

— Вы… Очень хорошо разбираетесь во многих вещах, — говорю я совершенно искренне.

— Это потому, что мне грабли в лоб прилетали, Нин. Но в отличие от большинства, я не грабли ругаю, а анализирую, почему же они прилетели, и стараюсь устранить причины, которые к этому привели. Ну, это мы с тобой на отвлеченные темы поговорили. Как ты себя чувствуешь? — а мать даже и не спросила…

— Не очень, — признаюсь честно.

— Это пройдет. — подбадривает меня она, — Здесь хорошие врачи, современные методы лечения. Тебя быстро поставят на ноги.

— Артура больше нет, — говорю невпопад.

Жмет плечом.

— Это к лучшему, — ровно, без эмоций. Просто констатирует факт.

— Это Егор? — вырывается из меня прежде, чем я успеваю сообразить, что ни к чему вообще задавать этот вопрос.

Наташа смотрит мне прямо в глаза. Ничего не меняется ни в её глазах, ни в лице в целом. Она всё такая же.

— Нет, Нина. Это просто несчастный случай. Жизнь иногда щедра на сюрпризы.

Вот не поверить ей в этот момент невозможно, но какая-то тяжесть всё равно остается на душе.

— Простите… — вздыхаю, — Я не должна такие вопросы задавать. Егор для меня всё на свете… Да и вы… А я…

— Нина… Я прекрасно понимаю, почему ты задаешь такие вопросы, даже если ты сама этого не понимаешь. Ты боишься ошибиться в Егоре. Думаешь, что если мужчина способен на жестокость к другим, то рано или поздно это проявится к тебе. Я понимаю, почему ты этого боишься. Но я бы посоветовала тебе успокоиться. Мой сын выбрал тебя и очень тебя любит. А это значит, что тебе с его стороны ничего не грозит, потому что мне удалось воспитать настоящего мужчину. И он, что бы ни случилось в будущем, сможет повести себя адекватно.

Я совсем тушуюсь.

— Нин… Выдыхай. Ну, правда. Будем верить, что самое страшное осталось позади.

— Мать говорит, Артура хоронить некому. Его мать в больницу увезли, а прихвостни, наверное, его пирог делят, — поднимаю еще один щекотливый вопрос, — Это будет сильно плохо, если…

Наташа меня перебивает.

— Это будет нормально. Злоба, она не делает никого из нас краше. А покойников, их надо уметь отпускать. Оставлять их там, за чертой, которую они пересекли. И с хорошим. И с плохим. К тому же, он — отец Давида, а нехорошо будет, если мальчик вырастет и узнает, что его отца даже хоронить некому было. Я найду, кто этим займется. Тебе самой не надо, — отрицательно качает она головой.

— Я и не хочу. Но и сделать вид, что меня это совсем не касается, тоже не могу.

— От наследства, скорее всего, ничего не останется, — перескакивает на другую тему Наташа, — Я с Калининым сегодня разговаривала. Ты же помнишь, он изначально был против дележки имущества. Так и сейчас, он считает, что лучше в это не лезть. И вот теперь я склонна с ним согласиться, потому что господин Карапетян перестал быть проблемой.

— Хорошо. Я сделаю так, как скажете.

— Ладно. Утомила я тебя. Ты еще бледней стала. Отдыхай, Нин. И ни о чем не волнуйся. Всё будет хорошо.

Эти слова я повторяю несколько следующих дней. Похороны любимого зятя организует моя мать и нанятые Наташей люди. Егор в этом отказался участвовать, но на нас махнул рукой, сказав, что не собирается ничего делить с покойником.

Мать при возникновении любой проблемы торопится озадачить меня. Но я последовала совету матери Егора. Сказала, что лежу в больнице, после того, как ее безвременно почивший Артур организовал на меня покушение и едва меня не убил, что деньги его — бандитские и вернуться к бандитам, чтобы не было проблем. А с бандитами пусть государство разбирается. Ну, и мама моя сама, если захочет. Что возиться с матерью Артура я в любом случае не стану, потому что она меня смертельно ненавидит, и я доброго слова от неёё никогда не слышала, хотя всегда была ниже травы, тише воды.

Не знаю, что вправило моей матери мозги, но наседать на меня она перестала.

И даже стала спрашивать о моем здоровье.