Нина
Во дворе стоит уже другая машина. Тоже большая и черная. Но абсолютно целая и, наверняка, с другими номерными знаками. Я — в футболке Рустама, своих шортах, почти высохших трусиках и домашних тапочках, причем больших. И с разбитым лицом. Нерешительно жмусь возле бока машины, не представляя, что делать дальше. Нет, я, конечно, понимаю, что мне надо сесть в машину. Но…
— Садись на заднее. И не отсвечивай, — решаются все мои колебания разом. Рустам, кажется, не из тех, кто колеблется, — Судя по тому, что по нам палили, твой муж, Нина, не страдает тягой к всепрощению.
Он не страдает. Это верно. Я вообще думаю, что простые человеческие эмоции ему чужды. Им руководят какие-то первобытные инстинкты. И от этого я боюсь его еще сильнее. Но страх — такой себе мотиватор. Он не остановил меня, когда я влюбилась. И это чувство того стоило. Мне захотелось жить. В полную силу. Бороться за себя и свои мечты.
Только результат пока плачевный. Но кто сказал, что мы получаем всё и сразу, стоит нам лишь захотеть?
Я залезаю на заднее сиденье. Устраиваюсь в углу. Рустам прав, эта поездка может быть опасной.
А я — я хочу выжить. И найти Егора.
— Если хочешь есть, рядом с тобой сумка. В ней бутерброды. И вода. В термосе чай, — раздается голос Рустама, когда машина проезжает ворота.
Он и об этом подумал… Давно ко мне не относились вот так вот. Просто как к человеку. А он вообще отдыхал? Если успел и сумку собрать?
— Спасибо, — благодарю я. Он ведь не обязан. Я свалилась на его голову, как тридцать три несчастья, — Я умею водить.
Мы встречаемся с Рустамом в зеркале глазами. Я жду какой-нибудь уничижительной реплики. Артур никогда не упускал возможности в таком случае саркастически протянуть: "Да что ты можешь". Нередко в присутствии сына. И возразить я ему не могла. Карапетян легко использовал кулаки вместо аргументов.
— Хорошо, Нина. если мне будет нужен отдых, я буду иметь в виду.
У него снова звонит сотовый.
— Да, Клим, — кто такой этот Клим? — Еду я. Еду.
Снова реплика его собеседника, которую я не слышу.
— Это очень хорошо, что Оля беременна. Возможно, перестанет выделываться.
Ему что-то говорят.
— Я в состоянии со своей женщиной разобраться сам! — чеканит он. И отключается.
Неловкость после того, как я услышала этот разговор, только усилилась. Но я про нее тут же позабыла, потому что нам навстречу ехала колонна из трех автомобилей. Я знаю эти машины. На них ездят люди Артура.
— А вот уже и за нами, — усмехается Рустам, — Быстро они.
Ужас заставляет стыть кровь в жилах. Только бы они проехали мимо! Я не хочу обратно. Не могу.
Пожалуйста, пусть у меня будет шанс на нормальную жизнь. Хотя бы один-единственный.
— Не трясись. Мы на другой машине. Она зарегистрирована не на меня, — роняет Рустам, продолжая ехать с той же скоростью. Самообладание у него, конечно.
Я выдыхаю лишь тогда, когда мы сворачиваем с улицы на дорогу, ведущую из поселка. Я, что, всё это время не дышала? Выходит, что так.
Рустам бросает на меня в зеркало взгляды, но больше ничего не говорит. Да и что тут скажешь? Я знаю, как это выглядит со стороны. Только возможностей противостоять своей участи у меня всё это время не было.
А еще я очень беспокоюсь за Давида. Как он там? Ему всего пять лет. Я пропала. Страшно представить, что творится в голове у ребенка. Хотя я уверена, что с ним обращаются хорошо. Но всё равно обещаю себе, что сделаю всё возможно и невозможное, чтобы забрать своего сына у чудовища.
Марк Лазарев
— Марк Федорович, сочинский гость в полиции, — докладывает мне безопасник.
— Хорошо. Поедем, проведаем, — поднимаюсь из-за стола и направляюсь к машине, которую уже подогнали.
Мне в красках описали события в Наташином офиса. И я расстроился. Созвонился с нужными людьми, договорился. И когда Артур Карапетян отъехал от офиса Наташи, он познакомился с людьми в масках, которые любезно доставили его в ближайший отдел. Где теперь он и находится. Думает о своем поведении.
А еще я в очередной раз восхитился, какую женщину мне подарила судьба. Бесстрашную. Преданную. Потрясающе красивую. И такую мою.
И я никому не позволю причинить ей вред.
Не знаю, с чего Наташа решила, что я не на стороне Егора. Я хорошо знаю парня и понимаю, что если он не отступил от этой девушки, значит, оно того стоило. Да и информация по ней вызывает оторопь и сомнения в том, что мы живем в современном мире, а не в пещерном веке.
Главная ошибка Егора в том, что он переоценил свои силы, недооценил противника. И не пришел за помощью. Хотел всё сделать сам? Возможно. Но эта ситуация едва не стоила ему жизни.
Карапетяна доставили в самый обычный отдел. И выделили самую "комфортабельную" камеру.
Поэтому, когда я и еще пара ребят заходим внутрь, первое, что заставляет задержать дыхание, это вонь из камер для задержанных.
К нам сразу же выходят. Провожают в кабинет. Приводят Карапетяна. Он в наручниках, которые не снимают. Видимо, и тут доставлял проблемы. Жаль, я бы ему врезал. Но бить беспомощных — это точно не мое.
— Здравствуйте, господин Карапетян, — начинаю разговор с главного. Вид у мужика не очень. Глаза красные, до сих пор слезятся. Но я в жене ни на секунду не сомневаюсь, — Вы сегодня были в гостях у моей жены.
Молчит и смотрит. Не начинает орать. Это уже хорошо. Значит, стало доходить, куда полез.
— Сколько вам лет? — перевожу быстро тему. Карапетян хмурится. не понимает, к чему это я, — Так вот… Замечу вас еще возле моей семьи. Без разницы кого. Жены, пасынков, падчерицы, детей… И на табличке на вашей могиле будут стоять именно та цифра, которая вам исполнилась на момент вашего настоящего визита в столицу. Надеюсь, я был предельно понятен.
Разглядывает меня. Соображает. Пытается просчитать, способен ли я на подобные действия. Может, не сомневаться, способен.
Кажется, он приходит к такому же выводу.
Поднимаюсь. Замираю напротив него.
— В морду бы тебе дать. Но ты — в наручниках. Так что тебе повезло, — и сразу же возвращаюсь к прежней манере общения, — Приятного отдыха в столице нашей Родины. У нас очень красивый и гостеприимный город.
Выхожу из кабинета. С удовольствием оказываюсь на улице. Здесь хоть дышать нормально можно.
Звонит сотовый.
— Марк Федорович, приветствую. Что с нашим гостем?
— И я вас. Если не трудно, подержите его сутки. Пусть проникнется.
— Хорошо.