Ты не выйдешь отсюда

21

Дневники, которые я забрала в свою комнату, чтобы прочитать на ночь, подтвердили мою догадку. Он реально был гораздо старше, фотографии не врали. Сейчас ему должно быть семьдесят два, если он дожил все-таки до наших дней, конечно. Он был женат дважды. Первая жена не могла родить, но он ее любил и жил с ней долго до ее смерти. Она скончалась от онкологии. Вторая жена родила ему двоих мальчиков (отцом Дроздов впервые стал в сорок лет), но это мы уже знаем. Самое интересное, что, когда старшему было семнадцать, а Димке пятнадцать, их мать сбежала из дома, бросив детей. Вышла за иностранца и живет теперь в Швеции. Теперь понятна ненависть Дмитрия к женщинам и привязанность к отцу. Он ведь спокойно воспринял информацию о том, что папаня всех отравил смертельным ядом. Наверно, он уже догадывался об этом. И тем не менее хранит здесь все его вещи.

Тете Дине же было тридцать три на момент убийств. Она была на двадцать четыре года младше Дроздова. Я достала фотокарточку, где Федор приобнял мою тетю. Она была подписана на обороте – «Динка Маштакова и я, 15 ноября 2008 г., Быков мыс, Саха». Ясно, это за год до трагических событий, на другой станции. Как же хорошо, что тете не понравились люди, и она не стала продлевать контакт. А может, все дело в том, что один из них, напротив, ей очень сильно понравился. В любом случае хорошо, что она бросила эту арктическую романтику. Иначе бы она попала на остров Зуб, и…

– Убил бы он ее тоже?..

Вопрос повис в воздухе, и воздух мне не ответил.

Я не могла не подумать над тем, как же сильно тетя Дина была похожа на Оксану Гудимину, у них не только вкусы к мужчинам одинаковые, но и возраст. А может, возраст – первопричина всего? Что такого в Папине, что именно те, кому слегка за тридцать, теряют голову от симпатичного, яркого и уверенного в себе сорокапятилетнего мужчины? Когда тетя жила с ними, дружила ли она с Гудиминой? По принципу «друзья по несчастью». Хотя, зная женщин, скорее наоборот… Когда я всерьез стала раздумывать на тем, кто бы убил тетю Дину в тех же условиях (ведь Молчанов убил Гудимину, потому что любил ее, а Папин вряд ли испытывал чувства к моей тете), я поняла, что схожу с ума. Пора ложиться спать. У меня будет еще один день, чтобы докопаться до истины. И у меня теперь есть записи, которые вел Дроздов всю свою жизнь.

А если бы она Дроздова попросила убить ее безболезненно, чтобы не умирать медленно, парализованной, от яда, он бы сделал это?..

Я потрясла головой. Да что же это такое… Тетя Дина умерла быстро и безболезненно. И не потому что Дроздов пожалел ее, а потому что тромб оторвался.

Мне вдруг стало так жалко тетю, что я разрыдалась. Это глупо, жалеть надо тех людей, чьи смерти я вот уже двое суток расследую. А еще лучше – себя. Но почему-то в голове постоянно вертелись мысли о том, что она никогда не была счастлива. Да, я тоже, но у меня все впереди, я еще могу встретить свою любовь…

– Угу, у тебя впереди всего лишь сутки, если не решишь задачку. И встретить ты сможешь за этот день только Диму, скорее всего, вооруженного каким-нибудь колюще-режущим предметом. Так что заткнись, нужно выспаться, а завтра с утра снова в бой!

Я не смогла себя успокоить этими сентенциями, как результат – мучилась бессонницей до самого утра.

Встав с больной, туманной головой, я отправилась в ванную, а затем вышла в коридор. Светлая Димина макушка маячила над диваном, и я, развернувшись, отправилась вместо холла в библиотеку. Не хотелось встречаться со своим похитителем. Вспомнив поговорку «Как встретишь новый год – так и его и проведешь», я зло рассмеялась. Я год буду жить в бункере, так надо полагать? Но мне дали всего три дня, поговорка в любом случае не оправдает себя.

Глядя на часы, которые показывали уже полдень (будильник, к сожалению, не могу поставить, чтобы вставать раньше), я стала рассуждать вслух:

– Он не убьет меня, он все это придумал, потому что говорил, что при дедлайне я работаю лучше. Как и все. Особенно когда висит угроза расправой. А материалы он никому не дает именно по той причине, что в этом замешан его отец. Это он и имел в виду. Но смысла убивать меня нет. У меня никаких доказательств. Как я уже говорила сама, как только меня выпустят из бункера, вся моя история в стиле «Помогите! Меня держали силой!» не будет стоить и ломаного гроша. Так что я никакой не свидетель. И не будущая жертва. Я текущая жертва – розыгрыша. Только и всего. Человеку, во-первых, нечем заняться, а во-вторых, ему безумно хочется узнать, что натворил его отец и по какой причине.

Часы меня внимательно слушали и отвечали тихим мерным тиканьем. Они будто соглашались со мной. Мол, ты попытайся, конечно, понять, каковы были мотивы его отца, когда он травил своих коллег смертельным ядом, но особо не напрягайся. Все равно он сегодня тебя выпустит, ему некуда деваться, не жить же ему с тобой здесь до скончания времен. Тебя рано или поздно все равно начнут искать.

– Боже, сегодня уже третье! – дошло до меня. – Мама, наверно, с ума сходит!

Подумав об этом, я ощутила бешенство. Если у мамы будет инфаркт, я этого Диме не прощу!

Желудок издал позывные. Ему все равно, что у нас тут творится, он хочет есть. Я и так уже который ужин подряд недоедаю и который обед уже пропускаю. «Дай мне хотя бы завтрак! – взмолился он из центра туловища. – Хоть что-нибудь!»

Ладно, так уж и быть. Голодная и ослабленная, я все равно не смогу за себя постоять, если вдруг придется. Дмитрий не выглядит сердитым, нервным или безумным, но кто в здравом уме будет похищать человека? Может, он просто хорошо скрывает свой недуг?

С этими мыслями я направилась на кухню, выбрав, правда, другую дорогу – в обход. Поставила чайник и вышла снова в коридор. Пока он кипит, я успею перенести все эти фотоальбомы и записи в свою комнату, хотя бы самые последние. Возможно, в них кроется разгадка. Да, Диме это все было доступно, но он не знал мою тетю, а я – да. И очень хорошо. И характер, и биографию. Я смогу что-то сопоставить и, возможно, что-то пойму, чего он не смог.

Открыв дверь, я взяла последний фотоальбом, оказавшийся довольно тяжелым (он был старомодным: огромным в жесткой обложке с широкими альбомными бумажными листами, на которые приклеивались фотографии), и все тетрадки, которые нашла, с записями, сделанными рукой Дроздова. Чайник уже вскипел, я слышала щелчок из коридора, но решила донести сперва все это богатство до игровой комнаты, а потом заняться завтраком. Пошла опять в обход, и вот незадача: тяжелый неудобный альбом выскользнул из рук, и все тетради, которые я водрузила на него, естественно, тоже разлетелись по космическому серо-стальному коридору.

– Проклятье!

Я села на корточки и стала собирать все эти вещи. Один журнал улетел к самой стене. Тут коридор выводил в какой-то маленький, непонятный, совершенно нефункциональный закуток. Я доползла до него, схватила тетрадь и…

Отбросив журнал Дроздова, я протерла глаза. Свет тут был неярок, как я уже говорила, поэтому, проходя десятки раз по коридору, я этого раньше не видела. Кнопка! Неприметная, круглая, такого же цвета, что и пол. Но немного выступает вперед и сделана не из металла, а из пластика. Воровато оглянувшись (Димы рядом нет), я нажала на нее. Невидимый доселе люк в полу отъехал в сторону.

Я, на свою беду, глянула вниз и… еле сдержала крик руками. Прямоугольная стальная яма, открывшаяся моему взору, была наполнена безголовыми трупами.