Девушка медленно ползла по длинному коридору, с трудом волоча за собой израненную ногу, оставляя на светлом полу неровную смазанную длинную подпись, похожую на кардиограмму. Над ней мерцали лампы, издавая неприятный скрежещущий звук.
Ее сердце гулко, часто билось в груди, и барабанные перепонки подхватывали эти звуки и возводили в десятую степень, но даже среди этого невыносимо громкого шума в ушах она услышала тяжелые шаги позади.
Она обернулась. Ее мучитель медленно вышагивал по коридору, держа в руках окровавленный топор. Разбитая минутой ранее о его голову хрустальная ваза замедлила его совсем ненадолго. Вначале он еще держался за макушку, потом потряс головой, скидывая застрявшие в волосах осколки, и решительно направился к ней. Она завизжала и поползла быстрее – или ей только так казалось, потому что, совсем не напрягаясь, он догнал ее всего за несколько секунд.
– Время вышло, – спокойно сказал он, будто учитель, среагировавший на прозвеневший школьный звонок.
Паника все сильнее росла в ее груди. Пульс зашкаливал, мучая и без того больное сердце. Но страх все быстрее и быстрее гнал кровь по венам, и сердцу не суждено было успокоиться.
– Твоя задачка не имеет решения! – смело крикнула она, остановившись и глядя прямо в глаза мучителю. Все равно от него не убежишь. И дело даже не в ее нынешнем состоянии, не в раненой ноге. Дело в том месте, где они оба находятся.
Он разочарованно сжал губы.
– Время вышло, – сухо повторил. – Мы играли, и ты проиграла.
Он замахнулся топором и одним мощным ударом перебил шейные позвонки. Отделившаяся голова перевернулась, и глаза уже мертвого человека посмотрели на убийцу с немым укором, словно обвиняя в несправедливости приговора.