Благодарю А. У. Тозера, К. С. Льюиса, Франсиса Шеффера, Чарльза Кольсона и Питера Крифта за бессмертные произведения, заставлявшие меня думать, чувствовать и действовать.
От всего сердца благодарю мою чудесную жену Нэнси и замечательных дочерей Карину и Анжелу, незаслуженно дарованных мне свыше как бесценное сокровище. Дороже вас мне только Он Сам, мой лучший и нежнейший Друг, внимательный Собеседник, Господин грядущего. О, как бьется сердце при мысли о том блаженстве, которое Ты уготовил нам!
Карточка выпала из конверта и, описав дугу, приземлилась у ножки стула оборотной стороной вверх. Посетитель поднял ее — кусочек картона три на пять дюймов, канареечного цвета, повертел в руках. Глаза его с любопытством уставились на надпись. Пять слов большими печатными буквами. Официантка, убиравшая посуду напротив, заметила, как любопытство сменилось недоверием, а потом ужасом. «Что же это ему такое прислали? —■ думала девушка, обводя взглядом его побелевшее лицо и дрожащие руки. — Сидит ни жив ни мертв».
Немного придя в себя, он задумался. Холод в животе никак не проходил, но надо было действовать. Прежде всего придется полностью переосмыслить все трагические события последних восьми дней. Он медленно проговорил про себя пять страшных слов, потом еще и еще раз, как если бы этим можно было отогнать нависшую угрозу...
Друзья замерли перед огромным телеэкраном в напряженном ожидании. Нападающий помедлил, перенес тяжесть тела на левую ногу, правая нога описала полукруг и с невероятной силой отправила мяч под самую перекладину. Трибуны взревели от восторга, товарищи по команде бросились обнимать меткого форварда. Первая половина матча была окончена, «Канзас сити» уверенно лидировал.
— Канзас чемпион! Канзас чемпион! — скандировали Док и Крис вместе с тысячами зрителей на стадионе. Джейк, нахохлившись, сидел между ними и сердито молчал, но, когда те начали пожимать друг другу руки над его головой, взорвался:
— Не надоело вам? Сколько можно?
Его любимый «Морской орел» безнадежно отстал, футболисты в синей форме плелись в раздевалку под злорадное улюлюканье толпы.
На удобном диване сидели не просто приятели, это были друзья детства. Один выучился на врача, другой подался в бизнес, а третий нашел себя в журналистике, но все трое сохранили верность мальчишеским клятвам и даже сидели в том же порядке, как в школьные годы: слева Док, справа Крис, а Джейк Вудс посередине, ноги на табуретке. Все трое в джинсах, но если Крис был в синем спортивном свитере с летающими окнами «Майкрософт», Док предпочел велюровый пуловер элегантного каштанового оттенка, а на Джейке было нечто линялое и вытянутое, с дырками на локтях. Все начиналось, как обычный воскресный день, каких они немало провели вместе за последние двадцать лет. Ни одному из них и в голову не могло прийти, что произойдет что-то необычное. (
— Ребята, пора бежать за пиццей! — объявил Крис. — Кидаем монетку.
Жребий настолько вошел в традицию, что все происходило почти само собой. Еще в школе они так решали, кто первым бьет по воротам или покупает мороженое. Впоследствии процедуру слегка усовершенствовали: после первого тайма бросали монетку дважды, а в случае ничьей — еще и третий раз. Проигравший отправлялся за пиццей, он же оплачивал угощение. На дом заказ никогда не делали, чтобы счастливцы продолжали смотреть матч, а неудачник метался между домом и пиццерией, надеясь не слишком много пропустить.
— Да чего там, Крис! — издевательски усмехнулся Док, распрямив плечи. У него была военная выправка, несмотря на то, что двадцать пять лет он не надевал формы. — Пусть Вудс пока идет, а монетку потом бросим. Что время терять?
Три недели подряд Джейку не везло, но он не собирался терпеть насмешки и свирепо посмотрел на веселящихся друзей. Он хотел показать, что лауреат государственной премии в области журналистики — престижнейшей премии имени Джозефа Пулитцера — достоин большего уважения. Увы, хотя в городе Джейк Вудс славился резким тоном статей и железной принципиальностью, в жизни ему не хватало уверенности в себе. Как только рабочая неделя подходила к концу, он расслаблялся до безобразия. Вот и теперь он стоял перед аккуратным и подтянутым Доком в рваных тапочках, лохматый, с двухдневной щетиной и тщетно старался придать своему лицу независимое и гордое выражение.
— А знаете что, — сказал Джейк как можно высокомернее, — на этот раз я буду кидать монетку. Вы наверняка в прошлый раз смухлевали, но сейчас этот номер у вас не пройдет. Сначала между вами разыграем, а потом я с проигравшим. Ну, Крис, загадывай: орел или решка?
— Не могу взять на себя такую ответственность! — Крис давился от хохота. — Пусть Док первый.
— Ну, ладно, хватит! Давай быстрее. Есть хочется, — сказал Док. Джейк вытащил из кармана гривенник и подбросил вверх. Монетка блеснула серебром, описывая дугу, и в тот момент, когда она достигла верхней точки, Крис крикнул:
— Решка!!!
Монетка приземлилась на журнальный столик перед диваном, который только издали казался гладким, а на деле лакированная поверхность была испещрена царапинами и вмятинами от предыдущих гривенников, падавших с той же высоты. Монетка несколько раз подпрыгнула, встала на ребро и покатилась по кругу...
— Черт возьми! — прошептал Док, не веря своим глазам. Гривенник остановился в центре столика, но не упал, а так и застыл на ребре в неустойчивом равновесии, ни орел ни решка. — Ребята, это как же часто такое выпадает?
— Девчонки, идите сюда! Смотрите!
«Девчонками» Крис назвал трех дам бальзаковского возраста, щебетавших в соседней комнате. Выйдя замуж за трех неразлучных мушкетеров, им пришлось подружиться между собой, ведь, хочешь не хочешь, времени вместе им доводилось проводить немало, так уж лучше, если компания приятная и располагает к об-
щению. Одна из них — Джанет — уже давно развелась с Джейком, и реже бывала на воскресных обедах в старой компании, но Сью и Бетси скучали без нее и старались заманить в гости под любым предлогом. Впрочем, Джанет и Джейк расстались друзьями (сейчас так принято...), а потому их встречи не вызывали неловкости.
Первой в дверях появилась Сью, жена Криса, за ней вошли Джанет и Бетси.
— Ах, неужели мы опоздали? Жребий брошен, самое интересное позади... Джейк, видно, опять угощает? Как же тебе не везет! Надеюсь, журналистам хорошо платят за тяжкий труд, а то неловко, право, кормишь три семьи один...
— Да нет же! Я не проиграл. И никто не проиграл, посмотри! — Джейк прервал поток добродушных насмешек.
Сью перевела взгляд на столик и обмерла.
— Боже мой, вот это да... Не дышите, не двигайтесь, а то упадет...
— Так и что теперь, мальчики? Опять будете кидать? — спросила Бетси.
— Не-е-ет, — протянут Док. — Давайте так оставим. Пусть никто не выиграл и не проиграл. Поедем за пиццей вместе на моей машине.
«Вместе». Как часто это оказывалось самым удачным выходом из ситуации. Сорок лет назад они вместе играли в войну, охотились на львов, выслеживали инопланетян в полях и лесах Бентон-ского района. Чуть позже они вместе изводили матерей, задирали братьев, дразнили сестер, действовали на нервы учителям и грубили директору (хотя в воспоминаниях эти подвиги остались куда более геройскими, чем были на самом деле). В восьмом классе они вместе завалились без приглашения на день рождения к Катерине Бэйтс, устроили там драку и чуть не умерли от страха, когда приехали полицейские. В старших классах каждому удалось по разу завоевать золотую медаль в каком-нибудь виде спорта, и все трое играли в футбольной команде за честь штата. На выпускной бал по традиции принято являться с подружкой, но и здесь они подтвердили свою славу неразлучных друзей, и втроем заходили за каждой из трех девушек по очереди, чтобы потом прибыть в школу всем вместе. Потом были веселые студенческие годы, параллельная учеба на курсах подготовки офицеров-резер-вистов и торжественная церемония вручения дипломов. Всех троих призвали в армию, и они ненадолго оказались в трех разных частях света, откуда, впрочем, их почти одновременно переправили во Вьетнам новоиспеченными лейтенантами. За двадцать пять лет после окончания Вьетнамской войны они успели отпраздновать три свадьбы (на каждой рядом с растерянным женихом стояло сразу два счастливых свидетеля!) и вырастить детей. А кроме того, были бесконечные поездки на охоту, пропахшие дымом костра куртки, ночевки в холодных палатках под проливным дождем и забавные случаи, пересказываемые на сотни раз, но от этого не менее смешные. Теперь вот — вместе за воскресной Аиццей, ничего особенного, но все равно приятно.
— Я поведу, — предупредил Док, Крис добродушно махнул рукой. Джейк небрежно натянул кроссовки, даже не потрудившись их зашнуровать. Тапочки, которые он всегда специально приносил с собой, приземлились где-то между диваном и дверью.
— У нас двадцать минут до второго тайма, —заметил Док, натягивая куртку. — Бетси, ты не забыла позвонить в пиццерию?
— Я когда-нибудь что-нибудь забывала? Все заказано, вас ждут. Одна большая «Мексиканская серенада» и лично для вас, мальчики, суперпирог «Бегом к инфаркту».
Так «девчонки» называли суперпирог мясной, в котором холестерина было больше, чем в трех воскресных обедах, но, несмотря на это, остававшийся любимым блюдом их мужей во время футбольного чемпионата.
— И не хлопайте дверью! — крикнула вслед Сью, но ее слова заглушил как раз грохот закрывшейся двери, а за ним — хлопок свалившейся с камина фотографии и безнадежный смех подруг. Никто не заметил, что монетка, наконец, упала на бок.
— Как слоны в посудной лавке! — Сью сказала это скорее с нежностью, чем с раздражением.
— Только посуды больше не осталось, по крайней мере, у нас в доме, — флегматично добавила Бетси. — Но слон по-прежнему бодрится. Ничем его не унять.
Пока три подруги обменивались понимающими смешками, слоны торопливо шагали к машине. Низкое небо грязно-серого цвета не предвещало ничего доброго. Рваные тучи угрожающе шевелились, в воздухе стоял резкий влажный запах. Всякий, кто родился и вырос в этих местах, безошибочно определил бы приближение дождя. Джейк поежился. Бури не миновать.
— Мы сейчас! — крикнул Док. Они с Крисом побежали в гараж что-то взять. Джейк прислонился к машине Дока в ожидании друзей. Он жадно вдыхал свежий предгрозовой воздух и думал: «Разве есть место прекраснее, чем Орегон?». Северо-запад, тихоокеанское побережье. Трое друзей выросли в крошечном городке с красивым названием Долина Вильяметты, что всего лишь в сотне миль от их теперешнего места жительства. Те, кто провел детство и юность в этих краях, всегда хотят вернуться сюда. После колледжа и армии Джейк почувствовал непреодолимое желание вновь поселиться в очаровательном уголке земли где-то между горным хребтом на востоке и океанскими волнами на западе. Орегон — потрясающее место. Вот вы на суперсовременной автостраде, но остановитесь на обочине, отойдите в сторону от дороги, и через несколько минут неспешного шага вокруг будут только вековые сосны, и даже звук машин потонет в густой хвое, так что вы ощутите себя совершенно оторванным от цивилизации. В этих краях четыре времени года сменяют друг друга, словно соревнуясь в своем великолепии на радость немногочисленным обитателям. Совсем немногочисленным, ибо можно проехать весь штат по отличной дороге, но встретить на ней больше оленей, чем машин. Охотники, рыболовы, байдарочники, альпинисты и просто любители дикой природы стремятся сюда, как в землю обетованную, а Джейк был понемногу и тем, и другим, и третьим, и четвертым, и пятым... Но дело было даже не в этом. Он любил свой маленький Неверный городок не только и не столько за чудесную природу, окружавшую его. Главным сокровищем Долины Вильяметгы был бунтарский дух, свойственный его жителям. Они не становились рабами закосневшим традициям и стереотипам; их мысли, слова и дела дышали свободой и независимостью. Они не привыкли покоряться указаниям свыше, и сами решали, что такое хорошо и что такое плохо. Орегон снискал славу самого прогрессивного штата, пригревая у себя борцов с ядерной угрозой и загрязнением окружающей среды, защитников прав животных и сексуальных меньшинств, активистов движений за легализацию марихуаны и эвтаназии. Джейк и сам не знал, почему так сложилось, но видно, все дело было в наследственности. Первыми в этот край пришли люди, не побоявшиеся узких горных троп и необжитых мест, без сожаления оставившие комфорт и порядок тогдашнего американского общества. Они рвались на запад, прочь от политических интриг восточного побережья, консерватизма средне-западных штатов и морализаторства южан. Только Тихий океан остановил их, заставил осесть и обзавестись хозяйством, но свою жизнь они продолжали строить без оглядки на авторитеты. В Орегоне до сих пор самые пустые церкви в стране. Свободолюбивые жители штата считали, что в воскресенье незачем скучать в душном помещении под призывы покаяться в грехах, можно найти дела и поинтереснее. Джейк любил этот дух свободы, ему нравилось жить в такой атмосфере. Он объездил всю Америку и повидал с десяток других стран, но не променял бы Орегон ни на что на свете.
Обычно воскресные посиделки с друзьями проходили весело и непринужденно, но в тот день Джейку было как-то не по себе. Неупавшая монетка, мрачные тучи и внезапно подкравшаяся мысль о возрасте навели на него тоску, он не мог отделаться от тяжелого, гнетущего чувства.
— Поехали! Время идет! — командный голос Дока вывел его из оцепенения, и Джейк заметил, что тот уже сидит за рулем своего роскошного красного джипа. Никому и в голову не пришло сесть назад, все трое расположились на переднем сиденье, Джейк опять посередине, зажатый между друзьями. Крис захлопнул дверцу.
Тесновато, но ехать всего десять минут, даже если по правилам, а Док домчит и за семь, тем более что половина пути придется на скоростное шоссе.
Джейк всегда считал, что у Дока немного странное отношение к машинам. Даже спустя полтора года после покупки джип сиял как новенький. Такое впечатление, что он только что выехал из павильона, и где-то сбоку должен болтаться ценник. Роскошные серые чехлы источали аромат дорогого автосалона. Пахнет, как будто машина только вчера куплена... как ему удается сохранять в первозданном виде даже запах?
— Автомобиль настоящего мужчины! — гордо произнес Док, заводя мотор. — Два человека и один великан спокойно разместились на переднем сиденье, широко расправив плечи. Что, Крис,; приятно было поездить за рулем моего красавца? Каково ощущать себя суперменом, а не хлюпиком на маленькой таратайке, которого любая девчонка обгонит? — Док, прищурившись, смотрел на друга, одолжившего джип на прошлой неделе, чтобы перевезти мебель в новый офиЬ. Внезапно его лицо приняло озабоченное выражение: в шуме мотора послышалась некая посторонняя вибрация... Джейк покачал головой. Этот супермен носится со своей машиной, как беспокойная мамаша с единственным чадом, чуть что - к доктору.
Крис тоже заметил, что Док прислушивается, и обменялся с Джейком понимающей улыбкой.
— Эй, Док, — насмешливо сказал он, — а у меня твой джип ездил прекрасно! Конечно, приходилось на каждом светофоре сворачивать на заправку. На том бензине, который ты сейчас сожжешь по дороге в пиццерию, моя таратайка добралась бы до Токио.
— Таратайка, она й есть таратайка. Каждый выбирает машину по себе, а ты всегда был слабаком.
— Знаешь, Док, — со вздохом начал Крис, как если бы его против воли заставляли рассказывать всем известную старую историю. Док прекрасно знал, о чем пойдет речь, но делал вид, что не догадывается.
— Знаешь, Док, мне сейчас вспомнился один случай. Помнишь, в колледже был чемпионат по борьбе, и ты вышел в финал. Ты тогда был в отличной форме...
Док подтянул живот и картинно напряг бицепсы, как бы показывая, что слово «был» тут несколько неуместно. Крис продолжил, слегка перегнувшись через Джейка:
— Но кто-то тебя поборол, причем побил так, что ты встать не мог. И несмотря на очень тяжелую черепно-мозговую травму, которую ты тогда перенес, вряд ли ты забыл имя победителя.
Док прищурил один глаз и изобразил мучительные попытки вспомнить.
— А если тебя побил слабак, то ты-то тогда кто, господин Главный Врач-Супермен?
— У меня была потянута плечевая мышца и порвана связка на ноге, а кроме того, я только что перенес грипп, — Док начал перечисление накопленных за долгие годы любимых отговорок.
— А также в тот день тебе пришлось сдавать кровь, — великодушно помог ему Крис.
— Кровь я, действительно, сдавал, но с утра, а в обед мне делали пересадку сердца, — подытожил Док, и оба они весело расхохотались, как смеются только старые и добрые друзья. Тут они заметили, что Джейк даже не улыбается. Его лицо, было напряжено, взгляд отсутствующий и какой-то угнетенный.
— Джейк, ну что ты? — удивился Крис. — Понярю, что Док страшный зануда, но не до такой же степени. К тому же ты его давно знаешь, должен уже привыкнуть.
Джейк взял себя в руки, провел ладонью по седеющим волосам, тряхнул головой.
— Вам не кажется, что вся эта история с монеткой случилась неспроста?
Док высоко поднял брови и выпучил глаза. Он хотел сказать: «Ненормальный ты, что ли?», но ограничился соответствующим выражением лица.
— Ты что, до сих пор об этом думаешь? Почему?
Про Джейка все думали, что это человек с железными нервами, и он старался поддерживать этот миф. Вот и сейчас он помолчал, а потом относительно спокойным голосом произнес:
— Обычно считается, что необычные явления надо рассматривать как знак. Я просто подумал: «А не знак ли это?»* Вот и все.
Док зловещим голосом пропел несколько нот из старинного фильма о привидениях «Зона полумрака» и рассмеялся:
— Брось, не бери в голову. Все это чепуха, чушь, ничего не значит. Конечно, если ты станешь совсем, как наш фантазер Крис, то простительно будет и тебе всерьез раздумывать над всякой ерундой, но для этого надо сначала состариться и впасть в маразм, а до той поры уж потерпи, нам и одного философа хватит на троих.
Крис давно научился парировать насмешки Дока, но на данный момент ему показалось излишним тратить на это силы. Рядом сидел Джейк, который был явно не в себе и нуждался в настоящей поддержке, а не в легковесном: «Не бери в голову!».
— Знаешь, Джейк, — осторожно сказал Крис, — может быть, монетка, и правда, ничего не значит, но обычно все в жизни имеет свой смысл, свое предназначение...
— Ну-у, пошло-поехало... — Док закатил глаза, а потом с озорным выражением лица повернулся к Джейку и заговорщицки произнес:
— На самом деле, ничто не имеет в жизни большего смысла, чем бутылочка холодненького пивка! Заскочим в круглосуточный, Вудс?
Док, не снижая скорости, резко свернул и, помяв широкими шинами газон, въехал на автостоянку перед магазином. Пока он бегал за обещанным «смыслом», Джейк воспользовался моментом:
— Это все так странно, Крис, я просто не могу отделаться от какого-то предчувствия. Скажи, эта монетка может быть каким-то... знаком?
— Может быть, и знак, не знаю. Но я думаю, что Некто опять пытается достучаться до тебя.
Джейк вздохнул. Все, что может последовать дальше, он знал наизусть.
— Короче, ты намекаешь, что жизнь коротка, и каждый день может оказаться последним, а потому никогда не рано подумать о душе, пока не стало слишком поздно?
Крис расплылся в искренней улыбке, в такие минуты его лицо становилось совсем мальчишеским.
— Видишь, ты и сам все знаешь. Вопрос только в том, когда ты поймешь, что это не просто слова. Ведь времени нам на этой земле, действительно, отведено немного, а впереди — вечность.
— Одно тебе скажу, Крис, ты предсказуем, как орегонский дождь. Столько лет поешь ту же песню!
— А это моя любимая песня, — резко ответил Крис, вдруг посерьезнев. Он пристально смотрел прямо в глаза Джейку, будто пытаясь разглядеть что-то очень важное в его блестящих зрачках, окруженных узкими шоколадно-карими ободками. — И я очень надеюсь, что твоя колонка в «Трибьюн» однажды мне подпоет.
— Не надейся, — Джейк отвел глаза. — Я не проповедник, а журналист.
— По-твоему, газета и Библия несовместимы? А я вот каждый день нахожу время, чтобы почитать и то, и другое. Мне вообще нравится сравнивать разные точки зрения.
Джейк поморщился. Крис никогда не скрывал, что считает «Трибьюн» предвзятой в отношении вопросов религии и нравственности. Доводы типа «газета не прокурор и не адвокат, она лишь средство массовой информации» его не убеждали. Он не мог понять, что газета всего лишь беспристрастно информирует, то есть сообщает правду, невзирая на лица, и если эта правда кому-то неприятна, тем лучше. Джейк давно перестал пытаться переубедить друга, пусть думает, что хочет.
Дверца машины распахнулась, и на водительское сиденье запрыгнул Док с довольной ухмылкой на лице.
— Нам с Джейком по пиву, а господину проповеднику лимонад! — громогласно объявил он, раздавая бутылки. — Пусть за это меня упекут в ад, но что за пицца без хорошей выпивки?
— Да ладно тебе, — грустно сказал Крис. — Ты же знаешь, мне все равно, что ты пьешь. Важнее, кого ты знаешь и кому ты веришь. В ад ведь не за пиво попадают.
— Вот это точно, — ответил Док, подмигивая. — Я знаю одну хорошенькую девчонку в нашей пиццерии, и вот ее-то мне очень хотелось бы... познать в библейском смысле слова.
Джейк понял шутку и засмеялся. Крис понял — и нахмурился. Он постоянно ссорился с Доком из-за того, что тот постоянно изменял Бетси. Конфликтов можно было бы избежать, если бы Крис последовал советам Джейка и требованиям Дока «не лезть не в свое дело», но он не только постоянно напоминал любвеобильному другу о ценности семейных отношений, но и, по возможности, мешал осуществлению его замыслов.
Оставшиеся три минуты пути прошли в неловком молчании. Джейк вспоминал, как в прошлом году они поехали на охоту на уток и по пути заехали на заправку. Док разговорился с хорошенькой блондинкой, оба смеялись, и как раз когда она достала карандаш, чтобы записать приобнявшему ее Доку свою телефон, Крис громко сказал: «Между прочим, у тебя кольцо, Док». Девушка, смешавшись, спрятала руку с карандашом, поскольку и у нее на пальце было обручальное кольцо. Через мгновение она уже заводила мотор своей машины. Когда ее автомобиль исчез из поля зрения, Док развернулся к Крису и обрушил на него такой поток грязных ругательств, на какой только мог быть способен. Крис был разъярен не меньше Дока. Джейк всего не запомнил, но в частности он прокричал Доку прямо в лицо: «Хватит доказывать всем, что ты мужчина, пора бы им стать!». Еще немного, и состоялся бы матч-реванш по классической борьбе среди бывших студентов колледжа. Джейку потребовалось все его красноречие, чувство юмора и даже физическая сила, чтобы разнять их. Интересно, что было бы, если бы Док не оставил, свое ружье вллашине?
Позже, когда все трое сидели у костра и жарили утку, Крис извинился за то, что вышел из себя. При этом он ясно дал понять, что не извиняется за напоминание о кольце: «Я же стоял рядом с тобой в церкви все венчание. Ты что, хочешь, чтобы я забыл об этом? Чтобы я смотрел в сторону, когда ты откровенно преступаешь данную тогда клятву?». Джейка неприятно кольнули эти слова. Он, точно так же, как Крис, стоял рядом с Доком в церкви все венчание, но ничего не сказал другу по поводу блондинки на заправке, как и по поводу множества других блондинок, брюнеток и шатенок. Он, что, считает себя лучшим другом Доку, чем я? Кем он себя возомнил? Кто ему дал право указывать Доку? Даже сейчас Джейку хотелось высказать это Крису, накричать на него, но в то же время он знал, что есть и другая сторона медали. Кто дал право Доку изменять жене? А кто дал право мне изменять Джанет? Один вопрос тянет за собой все остальные, а ответа нет, просто больно обо всем думать. Остаток поездки прошел тогда невесело, и утки были не в радость. Впервые Джейк был рад расстаться с друзьями и вернуться домой. Нахлынувшие теперь воспоминания доставляли ему почти физическую боль, нависшее молчание обещало разразиться страшной ссорой.
Наконец показалась знакомая вывеска пиццерии. Поставив джип так, чтобы его было видно со стороны прилавка, Док выскочил из машины с видом готового к бою петуха. Крис и Джейк последовали за ним, оба ожидали худшего.
— Ты здесь, радость моя, я так надеялся тебя увидеть...
Док произнес эти слова вполголоса, наклонившись через прилавок к черноглазой девице лет восемнадцати в изумрудно-зеленом платье. Слегка прищурившись, он обвел глазами ее стройную фигуру, забрал в руку ее тоненькие пальчики. Она не отодвигалась, ей было лестно внимание взрослого мужчины — статного, импозантного, да еще и главного врача медицинского центра «Линия жизни».
— У тебя красивые волосы... — Док скользнул взглядом по табличке с именем, но произнес так, как если бы сам вспомнил, — Шейла...
Девушка потупилась, стесняясь такого внимания, но на губах играла счастливая улыбка. Док настраивал ее, как музыкант скрипку, наслаждаясь послушностью инструмента. Джейк остановился
поодаль, с тоской наблюдая за происходящим. Он очень хотел, чтобы или Док отстал от девчонки или Крис промолчал, но надежды было мало.
Крис решительно приблизился к прилавку и дружески хлопнул Дока по спине, тем заставив его выпрямиться и отпустить пальчики кассирши. Начинается. Джейк внутренне сжался в комочек.
— Вы так похожи на Молли! — с улыбкой обратился Крис к растерявшейся девушке. — Я имею в виду его дочь, у Дока с Бетси ведь двое детей, старшая дочка как раз вашего возраста, и такая же черноглазая. А я их хорошо знаю, мы же трое друзья, вон Джейк еще стоит, во Вьетнаме вместе воевали. Вас тогда еще и на свете не было. Вы в школе Вьетнамскую войну изучали, нет? Ваш папа, наверняка, что-нибудь рассказывал про те времена, он должен быть ненамного нас младше...
Может быть, что-то... — пробормотала девушка, не отрывая глаз от кассы. Ее уже не привлекал пожилой дядечка из учебника истории. — С вас 28,50.
Док расплатился своей кредитной карточкой, отмахнувшись от кошельков Джейка и Криса. Друзья молча получили заказ и вышли на улицу. Когда дверь за ними захлопнулась, Док очень похоже изобразил голос Криса: «Ваш папа должен быть ненамного нас младше», — и расхохотался. У Джейка отлегло от сердца, и он с готовностью рассмеялся вслед за Доком. Видимо, пронесло. Второй утиной охоты пока не будет. Только теперь он заметил, что, пока они любезничали с кассиршей, начался ливень. Выглядывая из-под козырька пиццерии, за которым их встречала стена дождя, друзья готовились к пробежке с пиццей наперевес.
После того, как все трое запрыгнули в джип, Док вставил ключ зажигания, но не повернул его. По крыше автомобиля колотил дождь, напряжение опять начало нарастать. Друзья сидели на переднем сиденье плечом к плечу и смотрели прямо перед собой на мокрые мусорные баки так пристально, как если бы это был закат солнца над Великим Каньоном. Капли дождя на ветровом стекле собирались вместе и устремлялись вниз миниатюрными водопадами. Резко пахло мокрой одеждой. Проползли бесконечные десять секунд. Док внезапно перегнулся через Джейка к Крису и с иронией произнес:
— Ах, что бы я без вас делал, господин проповедник, Мать Тереза моей жизни? Благодарю тебя, о святейший, за безмерную заботу о моей непорочности!
—■ Трудная это работа, честно скажу, но кому-то надо ее делать, — как ни в чем не бывало парировал Крис и, помолчав секунду, добавил: — Мог бы и сам попробовать, это спасло бы тебя от многих бед.
— А меня не надо спасать от бед! То, что ты называешь бедами, я называю «жизнь»! А то, что ты называешь жизнью... — Док презрительно искривил рот: — Спасибо, не надо такого счастья!
— Я тоже совершал ошибки и знаю, к каким неприятностям ведет безнравственное поведение. Достаточно один раз попробовать, чтобы больше никогда не влазить в эту грязь.
— А давай так договоримся, — Док явно остался при своем мнении. —Ты будешь заботиться о своей жизни, а я позабочусь о моей? Здорово я придумал?
— А давай так договоримся, я буду заботиться о Сью и наших детях, а ты позаботишься о Бетси и ваших детях? Здорово я придумал?
Нашла коса на камень. Док возмущенно покачал головой:
— Крис, ты безнадежен. Не знаю, как мы тебя терпим все эти годы. Это просто каменный век какой-то! Ты родился слишком поздно, тебе бы жить среди пуритан, в средние века, или вообще с динозаврами, но не сейчас, не здесь. Мы вообще устали от твоего самомнения, строишь из себя святошу!
И Джейк, и Крис заметили это маленькое «мы». Док ждал от Джейка поддержки, и тот осторожно подмигнул ему левым глазом, но не кивнул открыто, чтобы Крис ничего не заметил. Не втягивайте меня!
— По-моему, я уже говорил, что ты меня просто достал. Такого придурка, как ты, я в жизни не встречал, — Док проговорил эти слова сквозь зубы, почти с ненавистью, и вдруг его голос
опять потеплел: — И все же ты мне друг, я не могу на тебя долго сердиться. Только не перегибай палку, я хоть и добрый, но не бесконечно.
Краем глаза Джейк увидел, что сосед справа примирительно кивнул. Обстановка разрядилась. Крис вообще ненавидел ссоры, страдал из-за малейшей размолвки и с радостью шел на компромисс. Так зачем же он лезет на рожон? Сам спровоцировал скандалу и сам же мучается. Джейк не мог объяснить такое поведение, оно раздражало и возмущало его. Конечно, Док не подарок, но сердце у него доброе, и друг настоящий, на него всегда положиться можно. Что еще надо?
Док, наконец, завел мотор. Джейк вновь ушел в себя. Препин рательства между двумя друзьями были ему слишком хорошо знакомы, чтобы долго думать об этом. Стороннему наблюдателю по-: казалось бы странно, что после такого эти люди остаются верны своей детской дружбе, но Джейк знал, что они связаны узами крепче родственных. Для него эти два человека были как материя и антиматерия, их полярно противоположные взгляды притягивали друг к другу — а при сближении каждый раз происходил взрыв. А посередине всегда был Джейк. Иногда он воображал себя неким идеальным персонажем, некоей золотой серединой, мирным компромиссом между этими крайностями, и это было приятно. Однако, будучи честным с самим собой, Джейк признавал, что это совсем не так. В своем дневнике он с тоской писал: «В голове у меня каша-малаша, все перепутано». Его убеждения складывались из студенческих впечатлений от лекций по философии, запавших в душу высказываний коллег по газете, собственных оценок происходящего. Никакой системы. Несмотря на репутацию журналиста с железными принципами, он был, скорее, горстью железных опилок, притянутых двумя полюсами мощного магнита. По взглядам из двух друзей ему ближе был Док, его нравственные и политические убеждения, стиль жизни, уверенность в себе. В то же время его привлекала цельность характера Криса, теплота его семьи. Если Док олицетворял власть и силу, Крис воплощал в себе мир и спокойствие.
Своему дневнику Джейк доверял то, чего не рассказывал никому. Я нравственный хамелеон, я подобен жидкости, послушно принимающей форму сосуда, в который ее наливают. Дате позвал меня в бар, - ия с готовнострю напиваюсь, jwmwy над его грязными шутка-* лш, несу чушь. Крис пригласил меня к обеду, - и вот л нежно сюсюкаю с его детишками, хвалю стряпню его жены, ругаю телевидение за вредные передачи. И там, и там я чувствую себя как рыба в воде, но в то же время ни там, ни там не стал в полном смысле слова своим. Док и Крис всегда твердо держались своих принципов на словах и в делах. Док — убежденный атеист, сторонник идей гуманизма и релятивизма. Крис — глубоко верующий христианин, абсолютист во всем. Док во всем полагался на себя, Крис — на некоего Христа, которого он называл Богом. Джейк колебался между двумя мирами, обычно ближе к Доку, но так никуда и не примыкал. Недавно ему стукнуло пятьдесят, и с того момента он начал больше задумываться о смысле жизни и основах бытия. Одновременно он осознал, что даже не может сформулировать мучавшие его вопросы и не знает, где искать ответы на них. Мне уже полвека, а времени на раздумья нет, успеваю только записывать свои беспорядочные мысли. Живу в тюрьме из 800 слов. Джейк имел в виду размер газетной колонки. По понедельникам, средам и пятницам к 12 часам дня материал должен был во что бы то ни стало лежать на столе у главного редактора. Независимо от того, насколько отточен язык и проверены ли факты, полмиллиона орегонских подписчиков доверчиво впускали Джейка Вудса в свой мир три раза в неделю, а, кроме того, еще дважды он проникал к значительно большему числу читателей через публикации в общенациональных изданиях. Джейк производил впечатление собранного и уверенного в себе обозревателя, а на самом деле его душа была в полной растерянности, в голове каша, в сердце щемящая неопределенность. Он ощущал себя... монеткой, подброшенной в воздух и решающей, на какую сторону приземлиться, но так и не упавшей.
— Ты куда лезешь, кретин?! Что, глаз нет? — Страшный крик Дока выдернул Джейка из облака грустных размышлений. Они уже мчались по скоростному шоссе, и, по всей видимости, кто-то
нарушил правила. Кто, Джейк не успел разглядеть, да и нельзя было ничего различить из-за пелены дождя. Док резко крутанул руль вправо, его плечо вдавилось в плечо Джейка, и в этот момент негодующий крик сменился на вопль ужаса:
— Тормоза, тормоза!!! Ребята, тормозов нет...
Джейк похолодел, перед глазами замелькали какие-то неясные образы. Автомобиль не повиновался водителю, он, словно плененный мустанг, наконец вырвавшийся на свободу, отправился в собственное путешествие. На пути возникли телефонный столб и рекламный щит с улыбающейся красоткой. Тяжелый джип проехал сквозь них легко, как если бы это было апельсиновое желе, и на полной скорости врезался в бетонное заграждение. Все остальное происходило как в замедленной съемке. Непреодолимая сила увлекла пиццу с заднего сиденья вперед, на ветровое стекло. Машину отбросило назад на шоссе, перевернуло несколько раз. Подобно смертельно раненному зверю, джип метался в агонии и хрипел скрежетом ломающихся металлических конструкций, стремясь всех и вся утащить за собой в небытие. Где-то между последним криком Дока и первым кувырком обезумевшей машины Джейк потерял сознание. Последнее, что он запомнил, было ощущение тяжести: с обеих сторон его сдавили тела, повисшие на ремнях безопасности.
Наступила неземная тишина. В искореженной груде металла, отдаленно напоминающей перевернутый джип, тело Джейка оказалось зажато между двумя друзьями, душа — между двумя мирами.
Тугая волна раскаленного воздуха из приоткрытой дверцы отшвырнула его внутрь кабины. Джейк Вудс не предпринял больше попыток выглядывать из вертолета, идущего на снижение в аэропорту Бьенхоа. Лицо болело, как после шлепка мокрым горячим полотенцем. На курсах говорили, что при полетах на двухместном UH-1 надо всегда пристегивать страховочный ремень, но во вьетнамском небе негласно действовали свои правила. Другой мир, и об этом ненавязчиво напоминают выбоины и царапины от осколков на поверхности ручных пулеметов М-60, которые везла «вертушка». Когда шасси коснулись поверхности посадочной площадки, Джейка охватило странное чувство. Наверное, то же чувствовал высадившийся на Луну астронавт перед своим первым шагом по поверхности спутника Земли.
Рядовой, приехавший за двадцатичетырехлетним Джейком к вертолету, процедил сквозь зубы: «Добро пожаловать в Хилтон, господин лейтенант». Он наверняка досадовал на очередного зеленого офицерика, присланного командовать бывалыми солдатами. В течение многих лет неприветливые слова рядового преследовали Джейка в ночных кошмарах. Вот и сейчас, двадцать шесть лет спустя, Джейк лежал на больничной койке без сознания, а к нему придвигалось неопределенного возраста лицо, обожженное вьетнамским солнцем, и кривилось в презрительной ухмылке: «Добро пожаловать в Хилтон, господин лейтенант... Добро пожаловать в Хилтон... Добро пожаловать...». Это был один из тех снов, когда знаешь, что спишь, но все кажется до ужаса реальным. В каком-то смысле оно и было реальным, ведь когда-то эти слова, действительно, прозвучали. С них начался тот незабываемый год в жизни Джейка, который изменил и его самого, и всю его судьбу.
Картины того периода мелькали теперь перед глазами, как кадры из кинофильма. Он вживался в сюжет, вновь начинал сопереживать участникам, корчился от боли. Первая ночь в лагере, вторая во Вьетнаме. Вторая ночь из трехсот шестидесяти пяти. Только вчера он прибыл на место дислокации на борту обыкновенного Боинга-707, освобожденного от кресел и прочих удобств и забитого до предела, и уже мечтал вырваться отсюда, из этого ада. В блиндаже было невозможно дышать. Джейк лежал в спальном мешке с открытыми глазами и тоскливо думал: Это натуральная парная. Кто спит в бане, вообще? И почему в бане воняет прелым мусором и канализацией? Когда тебе двадцать четыре года, а смерть ходит где-то совсем близко, инстинктивно цепляешься за каждое мгновение, даже если эти мгновения протекают в тошнотворном блиндаже. Уснуть удалось лишь на третьи сутки, и то от неимоверной усталости.
Сигнал тревоги. Опять. Вдоль ограды забегали солдаты, они спрыгивали в укрытия. Джейк увидел себя, вжавшегося в пол блиндажа, уткнувшего лицо в землю. «Миссис Грин могла бы мной гордиться», — вдруг подумал Джейк. Во времена Хрущева и конфликта в заливе Кочинас Джейк, Док и Крис учились в старших классах, это как раз в те годы отец выкопал бомбоубежище на заднем дворе, а в школах часто устраивали учебную тревогу, и учительница показывала, как правильно прятать голову. Не инструктор с офицерских курсов, а именно миссис Грин научила их всех искусству выживать во время бомбежки, и это очень пригодилось. А вот папино бомбоубежище не пригодилось, да и неизвестно, могло ли оно спасти при настоящей ядерной войне.
Ракеты чертили по темному небу яркие изогнутые линии, было такое впечатление, что горит воздух. Джейк лежал, так сильно уперевшись пальцами ног в укрепленную стену, что начало сводить мышцы. Несмотря на молодой возраст и хорошую физическую подготовку, в те минуты он чувствовал себя дряхлым калекой и даже сомневался, сможет ли когда-нибудь ходить. Стрельба прекратилась. Несколько секунд тишины обнадежили Джейка, он приподнял голову, и в этот момент осколок шрапнели прошил насквозь крышу блиндажа, как бы напомнив о том, что все мы смертны. Казалось, сама Смерть обращалась к нему, говоря: «Сегодня живи, но я обязательно вернусь за тобой, и вот тогда ты никуда не денешься». Полет шрапнели повторялся в его снах вновь и вновь, словно в замедленной съемке, в этом была какая-то зловещая красота, и Джейку даже слышалась очень тихая, но величественная музыка.
Не прошло и недели, как Джейк прибыл во Вьетнам. Получая амуйицию на складе боеприпасов, он робко спросил, сколько положено брать патронов. Прапорщик в очках и выправленной гимнастерке с оттенком удивления ответил: «Сколько надо, столько и бери». Парень говорил с южным акцентом, почему-то почти все прапорщики прибывали из Миссиссиппи или Джорджии. После сурового учета боеприпасов во время учебных стрельб Джейку стало не по себе от такой легкости. Да, здесь, правда, другой мир. Он окинул взглядом склад. Ручные гранаты были навалены в ящики как попало, небрежностью напоминая фруктовый салат. Не было и намека на аккуратные рядочки, запомнившиеся по складу на военной базе в тылу. «Гранаты тоже можно?» — «Бери, все бери». Прапорщик махнул рукой и отвернулся к мешкам в углу. Неужели здесь просто берут оружие по мере необходимости? Джейк взял шесть гранат и вдруг почувствовал себя жадиной, маленьким мальчиком, запихавшим в рот большой кусок торта. Но вдруг одной гранаты как раз не хватит, чтобы спасти жизнь себе или товарищу? Он ухватил с полки слегка прогнутый черный кирпичик. Противопехотная мина Клэймора, семьсот стальных шариков, проложенных пластиковыми детонаторами. Убойную силу не сравнить ни с чем, самое мощное оружие во Вьетнаме.
Новичок, он и есть новичок, его видно за версту. Пусть он будет старше, высокого роста, в такой же форме, как все, — каждое движение выдает его, каждое слово. Бывалые солдаты ходили железным шагом, бодро, но не подпрыгивая. В глазах новичков они были почти богами. Однако за напускной таинственностью и высокомерием скрывалось настоящее воинское братство, основанное на полном доверии, взаимовыручке, честности. «Привет, братан!»
и дружеский хлопок по спине были не просто внешним атрибутом, а знаком особых, почти родственных отношений между солдатами, какие возникают во время игры со смертью. Зеленые новобранцы жаждали влиться в это сообщество, но им приходилось ждать случая, чтобы показать себя настоящими мужчинами. Такую дружбу надо было заслужить, но, если это произошло, ничто не могло ее разрушить.
Перед Джейком проносились видения шеренги молодых людей с автоматами. Они были родом кто из Техаса или Луизианы, кто из Айовы или Небраски — почти иностранцы для выросшего в Орегоне лейтенанта. Один за другим пролетали вертолеты, гул их пропеллеров создавал приятный фон для любой беседы. Полчища комаров, миниатюрных живых вертолетиков, кружили над блестящими загорелыми спинами солдат в поисках плацдарма для посадки. Фаланги черных муравьев повстречали целую армию рыжих и раздумывали, что делать дальше. Джейку подумалось, что у муравьев тоже бывают войны, они укрепляют позиции мешками с песком, натягивают игрушечную колючую проволоку, подтаскивают снаряды и патроны. Те из них, кто служит в артиллерии, надевают крошечные муравьиные «беруши» — защищать свои барабанные перепонки. Агрессорами были рыжие муравьи, а черные готовились Отражать удар... Или наоборот? Джейк присел на корточки, чтобы рассмотреть получше. Четверть века спустя он запишет в дневнике: «Мы совсем как эти муравьи, разница лишь в том, что ходим на задних лапках. С трудом пробираемся сквозь заросли громадных филодендронов, с опаской раздвигаем острые листья высокой травы... и изображаем героев настолько увлеченно, что сами начинаем верить этой выдумке».
Через несколько недель Джейк перешел из состояния постоянного ужаса в режим ожидания смертельной опасности, при котором относительно спокойное настроение периодически сменялось приступами удушающего страха. Он задавался вопросом: Неужели я стал храбрее? Или я просто привык бояться? В часть постоянно прибывало пополнение, среди новобранцев обязательно находился кто-нибудь, кто боялся еще больше, а с таким человеком
пообщаться всегда было приятно. Взять хотя бы этого чудака Харвея из Индианы. «Харвей! — важно сказал ему Джейк. — Похоже, сегодня ты брился с завязанными глазами». Парнишка беспомощно заморгал бесцветными ресницами, а «бывалые» одобрительно расхохотались над шуткой лейтенанта. На самом деле Джейк всего лишь повторил слова сержанта, некогда обращенные к нему самому, и в тот момент они совсем не показались смешными. Комары, колючки, листья травы старательно трудились над лицами солдат, так что на смену слегка поджившим волдырям и рубцам немедленно приходили свежие. К счастью, в жизни бывают еще внезапное расстройство желудка и кровавые мозоли, которые позволяют на время забыть о саднящем лице... И все же, несмотря на все неприятные моменты полевой жизни, служба в действующих войсках наделяла людей особым достоинством, благородством. Она давала то, чего, в сущности, ищет каждый человек — реальные задачи, высшую идею, смысл жизни. Джейку казалось, что он воюет за отца с матерью, за младшего брата, за всех родственников и друзей, оставшихся дома, и даже за своих детей и внуков, которые в итоге никогда не родились именно потому, что он побывал во Вьетнаме.
Мир сузился до размера взвода, до тридцати молодых ребят, находившихся в его подчинении. Потом мир еще уменьшился, остались лишь двое новобранцев, один справа, другой слева от Джейка, они были так похожи на Дока и Криса, что он удивился. Мечта о карьере журналиста и государственной премии отошла на второй план, сейчас надо было спасти товарищей и себя, дотянуть до вечера, а потом накопить целый год таких дней, чтобы, все-таки выжив, отслужить и вернуться домой.
Когда Джейк впервые ступил на вьетнамскую землю, он ощутил себя зеленым юнцом по сравнению с закаленными в боях ветеранами. Превосходя их в звании и в возрасте, он не имел опыта настоящих боев и стрелял только по мишеням. Через пару месяцев он набрался уверенности в себе, не столько благодаря приобретенному опыту, сколько по необходимости, и напустил на себя тот самый ореол бывалого воина, который излучал встречавший 2 У последней черты
его в первый день рядовой. «В двадцать четыре года я чувствую себя стариком. Средний возраст солдат здесь — девятнадцать, а у многих за плечами такое, что мне и не снилось», —• писал Джейк в письме своей невесте. С Джанет он познакомился в колледже, но свадьбу сыграть не успели. Теперь же ей оставалось только ждать, надеясь, что любимый вернется не в цинковом гробу, а живым и на обеих ногах.
Видение поблекло, на смену ему пришло другое. Джейк увидел себя играющим в покер при свете полной луны. На передовой наступило затишье, но расслабиться не получалось. Он знал, что завтра страшная мясорубка заработает с той же силой. Ребята погасили огонь в печке, запах тухлой рыбы и гнилых овощей стал не таким резким. Небо было все в огнях, будто во время праздника в Диснейленде. Дома при виде такого фейерверка он бы стоял завороженный, не, слыша ничего, кроме хлопков ракет, и не видя ничего, кроме расцветающих в темной вышине разноцветных сполохов. Здесь же эта картина стала обычным делом. Следы трассирующих пуль, отблески отдаленных взрывов, яркие вспышки были куда красивее, чем северное сияние, которое Джейку некогда довелось посмотреть в Канаде. Скоро опять наступит утро. Как всегда, слишком скоро, слишком неожиданно.
Во Вьетнаме водились устрашающего вида змеи и насекомые. Дома любое из этих существ доставило бы немало счастливых минут трем друзьям: Док, Джейк и Крис затерроризировали бы всех девчонок в Бентонском районе. В первые дни здесь Джейк уделял немало внимания каждой находке, ахал от изумления, свистел, но потом привык и стал, как все, отбрасывать необычных представителей животного мира носком ботинка. Еще был добряк Бильбо •— обезьяна, которую приручили солдаты. Золотистый зверек напоминал Джейку любимого коккер-спаниеля, по которому он скучал больше, чем готов был признать. Бильбо залазил Джейку на спину, скакал по плечам, а когда тот доставал из вещмешка фронтовой паек, выхватывал куски еды почти изо рта.
Джейк шел в обход, хотя через заросли было бы вдвое быстрее. «Не заманите», — думал он. Совсем недавно двое ребят из его взвода попали тут в засаду к вьетнамским партизанам и погибли. Самое противное было то, что никогда не знаешь, кто там шуршит в кустах. Сколько раз было, что он стрелял по движущимся теням, а потом обнаруживал своих, пробиравшихся напрямик.
Северо-вьетнамская армия жила по особым законам. Джейк хотел бы воевать с врагом типа британцев времен войны за независимость, когда солдаты в яркой форме маршируют четкими шеренгами под бой барабанов. Такого противника легко взять на мушку и стрелять, как по мишени на учебных стрельбах. О начале атаки объявляли бы выстрелом из 105-миллиметровой гаубицы, и всегда можно было бы увидеть неприятеля в лицо. Увы, здесь такое невозможно. Вьетконг совсем не похож на войско старомодных британцев, он хитрый, неуловимый, непредсказуемый. Обыкновенный патрульный обход становится делом не менее рискованным, чем прогулки по подоконнику открытого на десятом этаже окна. Однако если знаешь о враге хотя бы это, уже есть шанс остаться в живых.
В бинокль вьетконговцев не увидеть, сколько ни обшаривай горизонт, а глянешь вниз — и вот, острие вонзенного в спину штыка показалось у тебя из груди, рассекло тебя, как собаку, и оставило во рту металлический вкус на память о жизни в этЪм мире. Сам Джейк только один раз встречался с врагом глаза в глаза, то лицо до сих пор стоит перед ним, навечно застыв в памяти. Вьетнамец смотрел на него открытым твердым взглядом темнокарих зрачков, он был молод, храбр, верен идее и немного напуган, точно такой же парень, как Джейк. Но один из них должен был умереть.
У вьетнамца в руках был советский АК-47, на полтора килограмма тяжелее, чем М-16 у Джейка, а сам парнишка был на голову меньше. Наверное, это несоответствие и спасло жизнь Джейку, позволив выхватить свой автомат на долю секунды быстрее и разрядить его точно в грудь противнику, в то время как ответная пуля ушла на четыре дюйма выше его левого уха. Вьетнамец умер почти сразу. Джейк с ужасом смотрел на бездыханное тело и ду-
мал над вопросами, о которых молодые люди обычно не беспокоятся, предоставляя это философам и священникам. Куда он ушел? Куда уйду я? Когда? Умирает ли дружба, когда умирает друг? Умирает ли друг, когда онумирает? Есть ли во всем этом смысл? Суждено ли мне постичь его?
Как-то в офицерском клубе один капитан разговорился с Джейком и в какой-то момент беседы вдруг сказал: «По эту сторону жизни есть вон тот старик, генерал вшивый, и мы из кожи лезем, чтоб исполнить все его приказы. Ведь и ты стараешься ему угодить, так?». Джейк кивнул. Конечно, так. Все старались. «А вот по ту сторону есть настоящий Главнокомандующий, — продолжил свою мысль капитан, — и выполнять Его приказы намного важнее, потому что в конечном итоге мы должны угодить Ему, а если нет, то наша задача в этой жизни осталась невыполненной».
Понюхав пороху в двух-трех перестрелках, Джейк уже хорошо усвоил, что может погибнуть в любой день, поэтому слова капитана глубоко зацепили его. Тот еще добавил: «В окопах нет атеистов», и ведь правда, не было. Впрочем, с годами воспоминания о той беседе как-то стерлись, в суете ежедневных забот им не находилось места среди мыслей, так что напомнить о себе им удавалось лишь когда Джейк терял бдительность — во сне.
Джейк увидел себя у костра с обидой читающим этикетку от пакета с фронтовым пайком категории С. Аппетитное меню, обозначенное на ней, как всегда, имело мало отношения к содержимому, вкус и вид которого почти никогда не менялись: серая масса со вкусом туалетной бумаги. Вот и на этот раз «Ветчина с фасолью» оказалась смесью соли и жира с вкраплениями съедобных частиц, их поиск при желании можно было превратить в занимательное приключение. Смяв коробку, Джейк прислушался к пению Гордона. Тот был родом из Луизианы и считал, что уже одно это дает ему право называться артистом. Притащив с собой во Вьетнам двенадцатиструнную гитару, он трудолюбиво развлекал товарищей песнями дуэта «Саймон и Гарфункель». В те годы все с ума сходили по ним... Джейк и сейчас отчетливо помнит неровный голос Гордона и слова:
Когда ты устал,
И духом упал,
И слезы стоят в глазах,
Я к тебе прилечу,
Раны все залечу,
За тебя буду драться в боях.
Когда сил нет идти,
А друзей не найти,
Словно мост над ущельем крутым Лягу я на пути,
Помогу перейти
Через пропасть с названием «Жизнь».
Гордону не давались высокие ноты, и он торопился пропеть это место, пока на него не посыпались саркастические замечания.
Они называли себя «бравыми ребятами» и казались себе настоящими мужчинами. Иногда так и было. Иногда Джейк чувствовал себя настолько измотанным, что не мог бы ступить и шагу, но, покопавшись в себе, неожиданно даже для себя извлекал скрытые резервы и бодро проходил еще с десяток миль. Рискуя жизнью ради выполнения боевой задачи, он думал о предстоящем празднике. Возвращаясь в часть с победами и шрамами, он предвкушал заслуженное веселье. Самое лучшее веселье - то, что заработано честным трудом.
Джейк и его дружки ходили веселиться в город к смуглым безымянным девушкам. Их нежные черты лица и хрупкие тела позволяли забыть на время об ужасах войны, и эти лица и тела были единственным товаром, имевшим тогда рыночную стоимость. Как и все его товарищи, Джейк нимало не беспокоился о возможности подцепить какую-нибудь болезнь. Даже если это будет сифилис, жить с сифилисом лучше, чем вообще не жить, а вот будет ли он жить — еще вопрос. Не то, что им так нравилось напиться до беспамятства и проснуться утром с незнакомой девицей. Пьянство и беспорядочные связи были лишь средством от скуки и страха, ведь война, в сущности, это и есть: периоды скуки, чередующиеся с периодами страха.
Самым ужасным был детский плач. Джейк не выносил этого. Его первым побуждением было броситься к малышу и утешить, но тут он вспоминал, что идет по деревенской улице с автоматом М-16 наперевес, на поясе — патронташ, и несчастный ребенок плачет, потому что боится такого страшного дядьки. Бабушки и мамы подхватывали детишек и разбегались при его приближении, а бывало и так, что какой-то зазевавшийся малыш оставался на дороге и наивно тянулся к нему, будто просясь на ручки. Сердце разрывалось от вида этих бедных, измученных войной людей, хотелось утешить их, защитить, но он знал, что любой из них мог оказаться бойцом Вьетконга, убить — например, вручив корзину с припрятанной под продуктами гранатой без чеки.
Разве не ради этих детей они воевали с тоталитаризмом? Они защищали йх от ползущей с севера красной угрозы. «Если бы мы только победили в этой войне, — думал Джейк, — они бы стали свободны». Однако правила игры оказались таковы, что выиграть было невозможно, а дети погибали. Нет ничего трагичнее смерти ребенка. Об этом Джейк успел задуматься еще до войны, и не было дня, чтобы эта мысль не кольнула его здесь, во Вьетнаме. Смерть ребенка. Такое можно пережить, только превратив свое сердце в камень.
У Джейка был хороший приятель из местных по имени Хьюк. Он был из так называемого Второго корпуса, где служили перешедшие на сторону американской армии жители среднего Вьетнама. Хьюк был отважным и надежным бойцом, сильным, несмотря на хрупкое телосложение, добрым и веселым, любил жизнь и любил свою маленькую семью. Он был таким человеком, глядя на которого, понимаешь: ради будущего таких людей стоит рисковать жизнью, и сразу забывались все неприятные репортажи из дома о нелепых студенческих демонстрациях против войны. Хьюк широко улыбался при встрече и со смешным акцентом кричал: «Пливет, блатан!». Его семья — мать, жена и маленький сынишка — жила в крошечной хижине, укрепленной железными прутами, картоном и фанерой. Женщины всегда тепло принимали Джейка и потчевали своей стряпней, в том числе странным соусом из тухлой рыбы, название которого он так и не запомнил. Они были удивительно радушными и щедрыми, любили Хьюка, нежно нянчились с мальчишечкой, которому еще и года не было. Однажды произошло ужасное. Пока Хьюк дежурил на посту, один партизан, родом из той же деревни, пробрался в его хижину, разгромил там все, убил жену, мать и сына, а потом скрылся. Джейк к тому времени отслужил уже десять месяцев, и до этого ничего подобного ни разу не случалось. Сам Хьюк узнал обо всем лишь два дня спустя, когда вернулся домой. Он упал на колени, рыдал, кричал. С тех пор он стал другим — неуправляемым, резким, рисковал по-глупому, а для кого ему было теперь беречь себя? Джейк раньше не замечал в нем злобы, а теперь в нем с каждым днем нарастала какая-то черная ярость, вместо былой искренней улыбки появилась кривая усмешка. Наконец, он исчез: набрал оружия, сколько смог унести, и ушел в джунгли один, и сразу было ясно, зачем. Он решил отомстить за мать, которая дала ему жизнь, за сына, которому он дал жизнь, и за жену, которая сама была его жизнь. Джейк был уверен, что, найдя обидчика, Хьюк не будет с ним церемониться.
Когда Хьюк внезапно исчез, ни с кем не попрощавшись, Джейк понял, что они больше не встретятся. Так и получилось. Джейк часто видел своего вьетнамского друга во сне и каждый раз забывал спросить, удалось ли ему отомстить убийце, прежде чем самому уйти в мир иной. Он очень хорошо понимал его чувства: мужчиной движет некий первобытный инстинкт, побуждающий его защищать семью и уничтожать всякого, кто посмеет причинить вред матери, жене, ребенку. Это было не сумасшествие, а естественная реакция, идущая из самого мужского естества и одинаковая для представителей любого народа и общества.
Картины времен вьетнамской войны мелькали у Джейка перед глазами, он просматривал их как документальное кино уже, наверное, в сотый раз. При этом каждый раз фильм оказывался немного другим: действие отклонялось в сторону от обычной линии повествования вслед за неожиданной ассоциацией или новой догадкой. Джейк вновь пережил возбуждение, царившее в части
накануне прибытия вертолета. На нем привозили новобранцев и почту, и, конечно, нетерпеливое ожидание относилось, прежде всего, ко второму. Священные письма раздавались неторопливо, без суеты, каждый с замиранием сердца ждал объявления своей фамилии. В одном конверте оказывались радость и надежда, а в другом —- грустное известие о свадьбе любимой девушки. Одним доставались листочки, исписанные стихами и восклицаниями типа «милый мой», а другим — деревенские новости в самом сухом изложении. Тем не менее, любое письмо было лучше, чем ничего, потому что оно отвлекало от мыслей о войне. Джейк смаковал послания от родных и близких, запивая их чересчур крепким кофе из алюминиевой кружки, которую во время патрулирования приходилось заматывать майкой, чтобы она не стучала в вещмешке. Каждое слово из далекого дома было для Джейка каплей росы, собираемой умирающим от жажды путником.
Читая письма, Джейк осознавал, как сильно скучает по чистому и бодрящему орегонскому воздуху, по водам орегонских рек, таким бурным, прохладным и синим-синим, как небо... не то, что здесь, мутно-зеленые, стоячие, с запахом болота. Он устал от муссонов — страшный ливень из черных туч в считанные минуты превращает пыльную землю в вязкую грязь — и тосковал по нежному дождю, проливающемуся из серых облаков на благодарную почву. Еще больше ему не хватало родных. Помятые письма служили доказательством тому, что довоенное прошлое — не сон, тот мир существует и ждет его возвращения. В День благодарения и в Рождество личному составу полагался горячий ужин, и тогда над тарелкой с куском настоящей индейки Джейк клялся никогда не считать праздничный стол само собой разумеющимся приложением к празднику. Он раскладывал на столе письма и фотографии, представляя, что приславшие их люди присоединяются к его трапезе.
Понежившись в теплоте писем из дома, Джейк садился перед фотографиями мамы и Джанет, которые стояли у него на тумбочке, и принимался за ответные послания. Фотографий отца у него не было. Это была своего рода тайная месть: тот никогда не находил времени для сына и не интересовался его жизнью. А может, Джейку так только казалось.
«Джейк, лови!» — и на кровати приземлялся свежий номер ^«Плейбоя», брошенный щедрой рукой кого-то из тех «счастливцев», кому слали подобное чтиво. Несмотря на угрызения совести, Джейк отворачивал фотографию Джанет и принимался перелистывать глянцевые страницы. Ему было одиноко, страшно одиноко, а фальшивая любовь порнокрасоток притупляла эту ноющую боль, и он не мог остановиться, а потом жалел, чувствуя, что душевная рана становится еще глубже. Дело было не в округлых формах этих женщин, а в их европейской внешности, они напоминали однокурсниц из колледжа, соседок, вообще — дом. На Джейка наваливалась тоска. Как там, дома? Доведется ли вновь увидеть его? А если да, будет ли этот дом таким, как раньше?
В воспаленном мозгу Джейка возникли воспоминания о первом отпуске. Бангкок, американские газеты, репортажи из Вьетнама ... Ярость, негодование, обида, шок... Он не верил своим глазам: кто мог написать этот бред? Даже факты все перепутаны, а уж о верном толковании событий и речи нет! Такое впечатление, что все американские военные ведут себя, как лейтенант Келли, а кровавая резня, учиненная им в деревне Сонгми — типичный метод осуществления боевых операций! Даже преступления красного режима меркнут перед зверствами армии США! Вроде как, если бы мы перестали бомбить миролюбивых северян, они бы никому не причиняли вреда. Можно подумать! А кто, вообще, начал эту войну против невинных людей? США, что ли? Просто невероятно, что позволяет себе Джейн Фонда! Если дать ей волю, скоро американские школьники будут отдыхать в день рождения Хо Ши Мина, а не Джорджа Вашингтона. Тупая, безмозглая эгоистка, как и все в Голливуде. Удивительно, что журналисты ничем не лучше ее. Как легко они забывают о простых ребятах с техасских ранчо, умирающих в джунглях за свободу их прессы! Кто дал им право рассуждать о добре и зле и спорить о «справедливости» этой войны за десять тысяч миль отсюда? Что они знают о тех, кто стоит на передовой и, рискуя жизнью, защищает идеалы
демократии? Они с готовностью пользуются преимуществами, достающимися им даром потому, что другие заплатили за них своей кровью. Они строят карьеру на извращении реальности, на подтасовках и подлогах, на костях честных людей. Пиявки, отвратительные пиявки-кровососы, вот кто они, немало таких Джейку пришлось снимать с себя после перехода вброд мутных вьетнамских рек. Кто из этих писак хоть раз прошел по Тропе Хо Ши Мина, получил пулю под Ке Сан, осмелился встать во весь рост во время атаки на Тет — во время того самого Тетского сражения, победу за которое газеты поспешно отдали северянам вопреки всем реальным фактам? Эти очкарики не сумеют ни сложить вещмешок, ни зарядить автомат, ни застегнуть штаны без учебника с инструкцией. Даже когда приветливый камень у дороги разнесет им задницу, они не поймут, что это была мина Клеймора. Джейк ловил себя на мысли, что образ такой «разнесенной задницы» был ему приятен. «Как же я их ненавижу, просто «бо-ку» ненавижу!», — шутил он сам с собой, в одном слове соединяя смысл сходно звучащих вьетнамского «надолго» и французского «много».
Неприятные воспоминания сменились теплыми и добрыми, ведь тот отпуск ему удалось провести с Доком и Крисом. На подготовительных курсах в Форт-Беннинге они учились вместе, но не было никакой гарантии, что во Вьетнаме они окажутся одновременно хотя бы на часть сроков. К счастью, это случилось, хотя и это не означало, что они обязательно будут видеться: трех лейтенантов могли откомандировать по трем разным батальонам, а тех по стране было разбросано свыше семисот. Тем не менее, им опять повезло: они все попали во Второй корпус, и, хотя им не пришлось брести втроем через заросли, сознание того, что друзья где-то рядом, очень помогало. Расстояние в тридцать минут полета на «вертушке» — мелочь, по сравнению с размерами планеты, это почти как жить в одном блиндаже. Каждый из них знал: если сегодня я не струшу, через три недели этот вьетнамец уже не возьмет на мушку моего лучшего друга. Такие мысли придают рутинным перестрелкам и стычкам хоть какой-то смысл, на войне цепляешься за каждую мелочь, которая облегчила бы эту грязную работу.
Лейтенантам была положена неделя отпуска, трое друзей подали заявления одновременно и указали те же самые даты и то же место — Бангкок, но не надеялись на удачу. Если бы не Док, их могли бы отправить куда угодно и когда угодно, но он был мастер игры в покер и скопил достаточно денег, чтобы подмазать штабную крысу. Когда они все встретились в Бангкоке, радости их не было предела. Первым на место встречи прибыл Крис, он стоял, озираясь по сторонам, но не заметил Джейка, подкравшегося со спины и обхватившего друга с криком: «Привет, братан!». Они хлопали друг друга по плечам, толкались, в шутку боролись — чисто мужское приветствие, объятия без объятий. Через час появился и Док. Они наперебой хвалились боевыми успехами, рассказывали о тех случаях, когда чудом удавалось избежать смерти, снова и снова пели «Когда солдат домой вернется». Не было ничего более волнующего, чем мысль об окончании командировки. Всем троим оставалось меньше половины срока, Джейку — вообще три месяца. Они договорились быть поосторожнее, чтобы остаться в живых и собраться вместе уже на родной земле, в мирной жизни. Док поднял кружку с пивом и торжественно произнес: «Ну, что, ребята? Война эта, конечно, дурацкая, но другой у нас нет. Выпьем же за нашу войну!». Все трое напились в ту ночь до беспамятства, в том числе Крис (это было еще до того, как он переменился), и сквозь пелену дурмана казалось, что они уже дома. Возвратившись на место службы, Джейк записал в дневнике: «Пьяный не признает географии, он отправляется туда, куда зовут мечты, без билетов и скучных формальностей. Наверное, поэтому так популярно проводить отпуск на дне бутылки. 86». В тот вечер ему оставалось 86 дней — 86 дней борьбы со смертью, и если он выживет, на 87-е утро за ним прилетит «вертушка» и отвезет на главный аэродром, откуда переделанный под грузовик Бойнг-707 умчит его домой. С каждым днем ближе становились милая Джанет, чья фотография улыбалась ему с тумбочки; веселый пес, который будил весь дом по утрам звонким лаем; гоночный автомобиль «Корветг», который он купил с рук после аварии и сам от-
ремонтировал на зависть всем сверстникам; гамбургеры, кока-кола, унитаз со смывом, четыре времени года — ах, где вы, времена года, нет уже сил жить между «очень жарко» и «невыносимо жарко»...
Перед глазами Джейка проносились лица солдат, служивших под его началом: добрые и злые, дружелюбные и неприятные. Про некоторых он подумал: «Это были лучшие люди из всех, кого мне приходилось знать». Воспоминания перенесли его на пшеничные поля в Бентонском районе, где мальчишкой он играл с приятелями в войну. Тогда проигравшему приходилось идти за лимонадом в сельский магазинчик, а здесь за такую же неудачу отправляют к матери в цинковом гробу. Так было с беднягой Слайдером — улыбчивым здоровяком из Пенсаколы, все еще любили подшучивать над его говором. Опять, Слайдер?! Стой, тебе говорят! Назад! Взрыв. Вьетнамские мины не такие мощные, как американские, но тоже убивают. Слайдеру оторвало ногу, Джейка забрызгало его кровью. Крик боли. Кто кричал, если Слайдер молчит, уткнувшись лицом в траву? Джейк потрогал продырявленное правое ухо и понял, что он сам. Он кипел от возмущения, хотя ослушавшийся солдат был уже наказан, и слишком жестоко. Вместо того чтобы броситься к Слайдеру, он позволил это сделать другим, думая только о своем ранении, а потом упрекал себя за эгоизм. Все двадцать шесть лет с тех пор он мучи лея от стреляющих болей в ухе, но что это по сравнению с тишиной, повисшей тогда над скорченным телом? Вместо Слайдера появилась пустота. Исчез знакомый голос, исчезла улыбка, исчез заливистый храп. Парень, который кашлял от табачного дыма, но все равно курил, потому что любил играть в покер с сигареткой в зубах, больше не разложит карты на грязном столе в блиндаже лейтенанта, а курносая девчонка, чью фотографию он всегда носил с собой, никогда не увидит своего жениха.
Смерть. Вот настоящий враг! Единственный настоящий враг, общий для всех, кто пробирается через заросли с автоматами наперевес. У Вьетконга и Джейка, оказывается, был общий враг, а он тогда не понял.
Джейк метался в бреду на больничной койке, взмокнув от вьетнамской жары двадцатишестилетней давности. Ему снились неприятные, обидные образы, связанные с возвращением домой, некоторые казались хуже самой войны. Маршировали колонны демонстрантов, журналисты спорили, политики лгали. От имени страны они обещали бороться за свободу хороших, честных людей, одноплеменников Хьюка, а слова не сдержали. Теперь они ополчились на тех, кого сами посылали в пекло, ведь это были живые свидетели их позора, о котором хотелось забыть. Джейка трясло от негодования, и этот гнев давал ему силы. Он постепенно выкарабкивался из снов и воспоминаний, приближаясь к настоящему времени и месту действия. Он увидел яркий свет. Что это? Падающий снаряд? Шум был какой-то нехарактерный, снаряды издают особенное угрожающее пыхтение, предупреждая о скором взрыве... Значит, не снаряд. Голова раскалывалась. Он потянулся в нагрудный карман за аспирином, но аспирина не было. Не было даже кармана. В чем же он одет? Куда делась рубашка? Кстати, в комнате совсем не жарко. Странно. Все-таки, что это за шум? Голоса. Неужели он в плену? Нет, говорят по-английски. Госпиталь. Точно, госпиталь на берегу Камранского залива. Он пошевелил пальцами на ногах и вздохнул с облегчением: обе ноги целы. Он понял, что ужасно устал. Целый год без нормального сна. Сейчас нельзя спать! В моих руках жизнь товарищей! Не спать! Тело покорилось приказу. Глаза открылись, но сразу же зажмурились от яркого света. Усилием воли Джейку удалось вновь приподнять веки. Хорошо! Резь в глазах не даст опять уснуть. Правда, ничего толком не видно*, расплывчатые пят-на, белое и синее, движущиеся. Одно из пятен что-то бормочет, другое кивает в ответ. Все еще сон? Нет, ощущение простыни, в которую его завернули, вполне реальное, пальцы ног в нее упираются. Что-то мешает на сгибе локтя и около носа... Капельница и кислородная трубка.
— Где я? — попытался сказать Джейк, но получилось что-то бессвязное. Женщина в белом халате с удивлением посмотрела на него.
— Мистер Вудс, вы проснулись. Прекрасно.
— Где...? — язык не слушался Джейка. Он замолчал в надежде, что медсестра догадается, о чем он хочет спросить.
— Вы находитесь в медицинском центре «Линия жизни», сегодня понедельник, 10 часов утра, — гордо объявила она. Сразу ясно, что с приходящим в себя больным разговаривает не в первый раз.
Джейк задумался. «Линия жизни». Это же больница, где Док работает. Док! Авария! Док, Крис и Джейк ехали за пиццей, Док закричал...
— Авария...
— Да, мистер Вудс, вы попали в аварию, — медсестра поджала губы, ее лицо затвердело.
— Что...? Как...?
Джейку не понравилось это новое выражение ее лица. Так смотрят люди, по долгу службы привыкшие объявлять о несчастьях плачущим родственникам.
— Я позову вашего лечащего врача, мистер Вудс. Он ответит на все вопросы. Подождите.
Она поспешно вышла из палаты, словно опасаясь, что он окликнет ее.
Джейку показалось, что ее не было целый час, хотя на самом деле ждать пришлось всего четыре минуты. В дверях появилась уже знакомая медсестра, рядом с ее белым халатом возвышался человек в синем балахоне и синем же колпаке, словно только что из операционной. Взгляд начальственный, жесткий. Из-за его широкой спины выглядывало маленькое робкое личико, единственное теплое лицо из трех. Джейк узнал Сью, жену Криса. Он слегка подвинул голову, с удовлетворением отметив, что тело слушается его, и поймал взгляд знакомых глаз. Сью в ответ улыбнулась, но с такой болью, что Джейк испугался.
Синий балахон откашлялся, привлекая внимание аудитории. Темные усы под носом сердито топорщились. Видно было, что он слегка недоволен Джейком за неуважение: когда приходит доктор, надо смотреть на доктора, а не на пристроившихся к нему посетителей.
— Мистер Вудс... Джейк, — объявил он так торжественно, как если бы сам вспомнил имя пациента, а не прочел его на титульном листе истории болезни, которую держал в руках. Теперь сообщи мне мою группу крови, и я у твоих ног. Джейк неплохо разбирался в людях, у него был свой способ, и этот врач ему сразу не понравился.
— Моя фамилия Бредли. Доктор Бредли.
Врач сделал паузу, как если бы эта информация должна была потрясти Джейка до глубины души, но тот продолжал безразлично слушать.
— Мистер Вудс, у вас ренальная контузия.
Джейк ожидал объяснений, но они не последовали. Видимо, считалось, что любой человек с образованием выше начальной школы должен это знать.
— Что это значит?
— Это значит, что у вас ушиб почек. В моче Bde еще есть кровь, но количество эритроцитов снижается. У вас также есть повреж-дени я мягких тканей, в том числе растяжение мышц шеи и люм-барной области, — и, хотя как раз это слово Джейк знал, доктор Бредли поспешил пояснить: — В поясничном отделе. Это из-за того, что резко сработали ремни безопасности. — И почти с упреком добавил: — У вас также наблюдается легкое сотрясение мозга. В целом, травмы обширные, но мы полагаем, все заживет без осложнений. Учитывая, в каком состоянии был джип после этого инцидента, удивительно, что вы вообще остались в живых.
— А... А мои друзья?
Доктор выдержал паузу.
— Доктор Лоуэлл сейчас подключен к аппарату искусственного дыхания. У него травматическое повреждение хрящей гортани, поэтому пришлось больного заинтубироватъ... то есть вставить в горло специальную трубку, в противном случае дыхание было бы невозможно из-за отека. Он будет получать стероиды для снижения отека до тех пор, пора не сможет дышать самостоятельно. Ему ввели пенатол. Он еще без сознания, — доктор остановился, словно собираясь с мыслями. — Кроме того, у него поврежден спинной мозг, пока мы не знаем, насколько серьезно. Никаких анализов проводиться не будет, пока не восстановится дыхание.
Тупая боль с левой стороны усилилась. Надо взять себя в руки. Джейк сделал глубокий вдох и сосредоточился на слушании.
— Третий пациент, — доктор Бредли остановился и слегка обернулся назад. Тихий голосок что-то прошептал ему, он кивнул. — Да-да, мистер Крис...Опять пауза. — Мистер Кристофер Кильс страдает от субдуральной гематомы.
— Это что?
Доктор закатил глаза к потолку, как бы подыскивая подходящий синоним. Для таких любознательных профанов пирожки приходится выкладывать на самую нижнюю полочку.
— Сгусток крови, расположенный между мозгом и черепом, давит на мозг и мешает нормальному кровообращению.
Джейк помолчал, потом выпалил свой вопрос с внезапной решимостью ныряльщика, ухнувшего вниз с высокой скалы:
— Они будут жить?
Это был не вопрос, а мольба.
— Оба в критическом состоянии. Прогноз делать еще рано. Слишком много факторов... В медицине вообще не принято давать гарантий.
Тупая боль распространилась по всему телу, затопив остальные слова неприятного доктора. Все равно в них не было никакого смысла. Самое главное, что два его лучших друга при смерти из-за нелепой аварии. Мысли Джейка были сейчас далеко, за триста миль от больницы «Линия жизни», а сам он вдруг стал на тридцать пять лет младше и очутился на берегу речушки Бентон вместе с Доком и Крисом. В руке — перочинный ножик, друзья совершают обряд посвящения в «кровные братья». Глупая церемония, они и сами много раз смеялись, вспоминая о ней — но при этом пронесли верность наивной мальчишеской клятве через годы. Они так много перенесли, даже Вьетнам. Неужели несчастный случай окажется сильнее автоматных пуль?
Джейк опомнился и снова сосредоточился на происходящем в больничной палате. Если хотя бы один из его друзей умрет, он напишет разгромную статью о некомпетентных врачах с именами и фамилиями... Впрочем, это глупо. Понятно, что доктора сделают все, что могут, для спасения Дока и Криса. Просто внутри все кипело, хотелось мстить непонятно кому. Даже в полубессознательном состоянии Джейк оставался верен себе. По складу характера он был воином, а воинам всегда нужен враг. Не найдя настоящих врагов, такие люди придумывают их себе, создают искусственные препятствия — тогда у них есть смысл продвигаться вперед.
— Они должны жить, доктор.
— В отделении реанимации работают самые компетентные врачи и медсестры. Мы делаем все возможное, но поймите...
— Это вы поймите: они должны жить! — Джейк произнес это таким свирепым тоном, что все поняли: разговор окончен. Уве-
ренный в себе доктор неуверенно пробормотал что-то о других пациентах, которые его давно ждут, и выскользнул из палаты. Теперь никто не мешал Джейку хорошенько разглядеть Сью. Она подошла к его кровати и встала как раз на то место, где только что возвышался врач. Как всегда, несмотря на физическую слабость, она излучала невероятную силу духа. Это Джейк и раньше видел, особенно после того ужасного случая десять лет назад, когда пьяный водитель сбил насмерть маленькую Дженни Кильс. Даже глубокое горе не могло победить ее глубокую веру. Она была как скала.
— Наш Джейк в своем репертуаре, без драки не может, — приветливо проговорила она. Сью любила поддразнивать его, а сейчас это еще и позволяло ей отвлечься от пережитого за последние восемнадцать часов. — Я много лет проработала в больнице, и могу сказать: если хочешь расположить к себе медперсонал, лучше начинать не с угроз в адрес лечащего врача.
— Я просто хотел, чтобы они хорошо лечили ребят.
— Понятно, Джейк. Все хотят.
Слезы хлынули у нее из глаз. Оци капали Джейку на правую руку, которую она крепко держала обеими своими ручками. Он прислушался к ощущениям от теплых мокрых капель. Скала оказалась мягкой и ранимой, а Джейк теперь чувствовал себя совершенно беспомощным. Он всегда терял мужество в трудные моменты жизни, бежал прочь от страдальцев, за исключением тех случаев, что могли сгодиться для статьи в газете. На этот раз бежать было некуда. Мысль о смерти близких людей обезоруживала его. Когда умер отец, он так ничего и не сказал маме, ни одного слова сочувствия. А что тут скажешь? Во Вьетнаме погибли двое солдат из его взвода, он, как командир, взялся было писать письма их матерям и невестам, но так и не отослал их. Он прервал поток заупокойных размышлений: Крис и Док не умрут, они не могут умереть!
Сью сидела, подперев голову руками. Тишина начала тяготить Джейка. Была бы здесь Джанет... у нее на любой случай найдутся подходящие слова. Словно читая его мысли, Сью вдруг сказала:
— Когда сообщили, что ты пришел в сознание, я позвонила Джанет. Она всю ночь просидела с тобой, но утром ей пришлось уйти: Каролине надо было в школу, а самой на работу. Она пообещала отпроситься пораньше.
— Джанет... сидела здесь всю ночь?!
— Конечно, и не надо делать такие удивленные глаза, притво-рюша. Прекрасно знаешь, что она тебя еще любит.
Джейк не ответил. Он не знал, что можно на такое ответить. Уже три года, как Джанет ушла от него, забрав дочь, и ему было хорошо без них. Иногда совесть мучила его, но что делать? Одному легче, и хотя иногда жизнь кажется пустоватой, он не в обиде. Эту грусть можно отнести в разряд заслуженных наказаний и тем пригасить чувство вины.
Вернулась медсестра.
— Миссис Кильс! Больному нужен покой.
— Конечно, конечно. Спасибо, что разрешили повидаться,
Она пожала ему руку на прощанье и, встав, опять обратилась
к медсестре. Ее голос звучал немного виновато:
— Он любит побрюзжать, но лет за двадцать к этому можно привыкнуть.
Сью улыбнулась Джейку вымученной улыбкой, он в ответ растянул губы в подобие ухмылки. Обоим было не до веселья.
Джейк проснулся через три часа. На этот раз он объявил доктору, что хочет есть, готов встать и требует убрать капельницу и кислородную трубку. К его удивлению, все просьбы были удовлетворены. Через тридцать минут Джейк попробовал подняться, но голова закружилась, он опять упал на кровать. Через некоторое время он повторил попытку, на этот раз ему удалось обойти комнату, причем не держась за стены. Джейк потренировал свою любимую походку «У меня все путем». На то были причины.
Он присел отдохнуть и нажал кнопку вызова. Подождав, он нетерпеливо позвонил еще. Через двадцать секунд та же медсестра бегом влетела в палату с искренней улыбкой на лице. Оказывается, у нее еще не кончилось дежурство.
— Джейк! Что вы хотели? Вы хорошо выспались?
Он решил продемонстрировать неугасшие умственные способности и прочитал ее имя на табличке. Натали.
— Натали! — произнес он твердым голосом. — Я себя хорошо чувствую, но в палате у меня начинается клаустрофобия. Врач разрешил мне погулять по коридору, когда мне захочется и если вы позволите.
Медсестра скептически посмотрела на него, а потом что-то проверила в истории болезни.
— В общем-то, ваше состояние, действительно, не очень тяжелое. Состояние после сотрясения не ухудшается. Но у вас же, наверняка, все болит. Неужели доктор Бредли разрешил гулять?
Джейк убедительно кивнул, и она поверила.
— И что, вы, правда, можете стоять?
Джейк осторожно спустил ноги на пол и вылез из постели. Он вытянулся рядом с кроватью, как бегун перед стометровкой, готовый к бою за золотую медаль. Кто мог подумать, что он не может стоять?
— Видите? К тому же я не собираюсь далеко уходить от вас, Натали. Честное скаутское.
Джейк прибегнул к своему испытанному приему, позаимствованному у Дока. Пройти через все преграды на мужском обаянии, это он умел.
— Да уж прошу вас, не уходите. Вокруг сестринского поста кружок сделаете, а это не меньше тридцати шагов получится, и присядьте, отдохните. Там кресла есть. А я пока на десять минут отойду, мне уколы надо ставить. Не спеша ходите, ладно?
— Слушаюсь и повинуюсь! Можете хоть двадцать минут ставить свои уколы. Знаете, Натали, я вас до конца дня больше не буду беспокоить, отдохните от моей персоны.
Натали с недоумением посмотрела на Джейка, но не успела хорошо обдувать возможный смысл его странного замечания. В палату заглянула седая медсестра:
— Вот ты где. Помоги мне с Сонфельдом из восьмой, я одна не справлюсь.
— Иду. 1
Задержав глаза на Джейке, она со вздохом сказала ему:
— Ведите себя хорошо. Далеко не уходите.
— Есть, ваша честь, — отсалютовал Джейк, не собираясь исполнять свое обещание. Оказавшись в коридоре, он в первую очередь нашел план здания. По разноцветной схеме были рассыпаны кружочки с цифрами, а слева в алфавитном порядке расшифровка: администрация, амбулатория, анестезиология... Джейк пробежал глазами вниз по списку — инфекция, ингаляция... приемный покой... ага, вот реанимация. Третий этаж, восточное крыло. Чудненько. А ой сейчас в 2294 палате как раз восточного крыла. Всего лишь подняться на лифте и пройти по коридору. Легко.
Джейк прошел до лифта шагом человека, для которого само собой разумеется прогуливаться по коридору в больничном халате. Добавив еще вальяжности, он вышел из лифта на третьем этаже и с самым естественным выражением лица направился в реанимационное отделение. Он заглянул в холл, где разрешалось находиться родственникам больных, но ни Сью, ни Бетси там не было, наверное, ушли обедать. В зеленых креслах, нахохлившись, сидело несколько незнакомых людей с измученными лицами. Они притворялись, что читают журналы, а на самом деле надеялись на лучшее и готовились к худшему. Джейк присел на свободное место и огляделся. Цель была совсем рядом — тяжелая дверь с надписью деловым, бодрым шрифтом: «РЕАНИМАЦИЯ». Ниже, злобными жирными буквами: «Посторонним вход воспрещен». Джейк усмехнулся. Только газетчик будет обращать внимание, каким шрифтом написано предупреждение, которое он собирается проигнорировать. Джейк раскрыл журнал «Средний возраст», но даже не посмотрел в него. Его глаза внимательно следили за происходящим вокруг, ощупывали пространство между ним и целью, оценивали шансы на успех. К двери приблизился доктор в синем колпаке, нажал красную кнопку с правой стороны, из динамика послышался голос, доктор назвался и вошел в открывшуюся перед ним дверь. За несколько секунд до этого Джейк привстал за другим журналом! До того, как дверь мягко
захлопнулась, ему удалось увидеть длинный коридор, в конце которого суетились врачи. Вошедший врач так и не оглянулся, можно было бы спокойно пройти вслед за ним. С другой стороны, лучше вначале изучить ситуацию и разработать тактику поведения, а потом действовать наверняка. Джейк вернулся в свое кресло и стал ждать. Вдруг дверь опять раскрылась, и уже другой доктор вышел в холл. Он подошел к нервной женщине с потеками туши на щеках и начал вполголоса рассказывать о состоянии ее мужа. Джейк вжался в кресло и прикрылся журналом. Он будто бы всю жизнь здесь сидел, вот только босые ноги в больничных тапочках и полосатый халат, распахивающийся при каждом движении, выдавали незаконность его пребывания тут. По пути назад, к двери в отделение, доктор с подозрением посмотрел на Джейка, тот выдержал взгляд и в награду получил лучезарную улыбку. Уверенное выражение лица не раз спасало Джейка в подобных ситуациях. Доктор проследовал через дверь, и за мгновение до того, как та захлопнулась, Джейк в два прыжка преодолел расстояние до заветной ручки и удержал ее. Он помедлил, давая доктору отойти на безопасное расстояние, и заглянул внутрь. Док-тор уже сворачивал за угол. Джейк шагнул в запретный коридор. В этот момент один из ожидавших родственников поднял глаза и с удивлением уставился на него. Джейк широко улыбнулся и уверенно закрыл за собой дверь. Не зря он занимался журналистскими расследованиями, приобретенные навыки оказались кстати. Золотое правило: имей наглость, а если не имеешь, научись ее имитировать.
Джейк шел по правой стороне коридора и читал таблички на дверях палат интенсивной терапии: «Кардиореанимация», «Торакальная реанимация», «Гемодиализ», «Искусственная вентиляция легких», «Неонатальная реанимация». Боже, где добрая старая реанимационная палата на все случаи жизни? Джейк исключил гемодиализ и неонатальную реанимацию, и решил обследовать все оставшиеся, начав с наиболее простой палаты «Общая реанимация», в первую очередь потому, что она была ближе. К некоторым придется идти мимо сестринского поста. Чтобы избежать лишних вопросов, Джейк решил прибегнуть к передвижению по-пластунски, хотя надеялся, что этого удастся избежать: коротенький халат был намного менее удобным для этого, чем военная гимнастерка. С другой стороны, если бы удалось пробраться на пост, можно было бы сразу выяснить номера палат, где лежат Док и Крис, но рисковать не стоило. Проще заглянуть в палаты по очереди. В первых шести были чужие имена на дверях и незнакомые лица среди проводов. На двери седьмой по счету палаты он, наконец-то, увидел напечатанную на старом матричном принтере самым простым шрифтом табличку с именем: «Грегори Виктор Лоуэлл». Так звали Дока по всем документам. Сердце Джейка забилось, как перед прыжком с парашютом. Он вошел в палату.
Он ожидал увидеть крупное загорелое спокойное уверенное лицо, часто появлявшееся на обложке местного журнала, а увидел бледную маску, из которой шли устрашающего вида трубки. Похоже на куклу для студентов мединститута. Не туда попал. Если это живой человек, он не может быть Доком. И все же...
Все же это был Док. Предводитель дворовой компании, староста класса, капитан футбольной команды, командир взвода, главврач — везде лидер, везде первый, а теперь сморщенный, высохший, неподвижный. Беспомощный, как новорожденный, хрупкий и зависимый, как нерожденный. Трубка, выходящая из горла, была пуповиной, соединяющей его с жизнью, без нее Док уже перестал бы числиться в списках больных, а пока он полностью зависел от воли и компетентности других людей. Джейк наклонился поближе. На белой коже проступили тонкие синие венки, будто нарисованные шариковой ручкой. Версия об обширной травме позвоночника уже не казалась невероятной. Джейк был в шоке. Инвалидная коляска была бы для Дока страшнее смерти. Он бы не перенес этого. К своему удивлению, у кровати Джейк увидел сгул. Для кого он тут? Врачи и медсестры не сидят, а посетителей не пускают. Он с благодарностью сел и понял, насколько сильно нуждался в отдыхе. Больничный халат распахнулся, обнажив белые ноги. Джейк поспешно подоткнул его, не к месту улыбаясь: кто увидит, так немедленно арестуют за антиобщественное пове-
дение. Неуверенно он придвинулся поближе и взял Дока за руку. Он часто хлопал Дока по спине, пихал в живот, шутливо пинал по заднему месту, принимал протянутую руку, когда не мог встать после удара мячом. Это все было, но он ни разу не держал его за руку вот так. Рука была холодная, скрюченная, безжизненная. Где его обычная сила? Джейку стало страшно.
Лицо на белых простынях потеплело и превратилось в веселую физиономию молодого Дока, автора бесчисленных веселых проделок. Воспоминания перенесли Джейка на сорок лет назад, когда они беззаботно набивали себе шишки и ссадины, исполняя его приказы. На самом деле, пора глупых выходок вскоре прошла, у Дока появилась серьезная цель. Он всегда был таким — целеустремленным, настойчивым. Если бы среди старшеклассников школы им. Улисса Гранта провели модный нынче опрос на тему: «Кто, по вашему мнению, добьется наиболее значительных успехов в жизни?» (конечно, в те годы никаких опросов никто не проводил), все назвали бы Дока. Крис мог бы забрать себе «серебро», Джейк — «бронзу», и то вряд ли, но «золото» всегда принадлежало Доку.
Одно воспоминание потянуло за собой другое. Тетрадки с домашней работой. Джейк даже застонал, вновь пережив прошлое изумление. У Дока они всегда были в идеальном порядке, аккуратные, чистые, исписанные мелким ровным почерком, как образцы для прописи, а ведь он делал задания по утрам перед школой — второпях. Он был левшой и держал ручку, невероятно изогнувшись, но, несмотря на ужасную позу во время письма, почерк у него был загляденье, любую страницу — хоть в рамочку вставляй. Мистер Фильднггейн — учитель по родному языку в седьмом классе — шутил, что тетрадки Дока надо бы сложить в глиняные сосуды, запечатать и спрятать в какой-нибудь пещере для будущих поколений. Удивление потомков, которые обнаружат такое сокровище, будет сравнимо с восторгом ученых, нашедших в Кумране свитки Мертвого моря, то-то будут они восхищаться Америкой середины двадцатого века! Никто в классе не знал, что такое «свитки Мертвого моря», но это не мешало им восхищаться вместе с потомками. Интересно, что почерк у Дока остался четким и красивым, несмотря на самое трудное испытание — работу врачом в течение двадцати лет. Док был уникален во всех отношениях.
Джейк остановил взгляд на табличке с именем, прикрепленной к спинке кровати: «Грегори Виктор Лоуэлл». Те, кто имел право называть его просто Док, знали его задолго до поступления в мединститут. В восьмом классе Мистер Бейли пытался помочь школьникам определиться с выбором будущей профессии и на одном уроке велел каждому написать по три специальности в порядке убывания привлекательности. Джейк написал: «Баскетболист, посол США в Австралии, писатель». Красавица Джоанн Миллер, первая подружка Джейка, написала: «Гимнастка, учительница, художник-модельер». Грегори Виктор Лоуэлл написал просто: «Доктор». Учитель заметил ему, что в задании было сказано: «три специальности», и тогда Грегори дописал слово «доктор» еще два раза. Мистер Бейли сердито отругал упрямца, но в уголках седых усов пряталась улыбка: учителя всегда любили Дока. Он четко знал, кем хочет стать, и был уверен, что станет врачом не меньше, чем в том, что после школы сядет на автобус и поедет домой. Одноклассники, давно забывшие, что написали сами, до сих пор помнили, что написал он. С того самого дня Джейк и Крис стали называть своего друга Док. Он выигрывал олимпиады и конкурсы по всем предметам, а кроме того, собрал немало медалей за сцрртивные достижения. За школьные годы Джейку и Крису тоже перепало по нескольку призов, но лично Джейк всегда подозревал, что организаторам было просто неловко отдавать все награды одному человеку.
Джейк поправил покосившуюся табличку с именем. Док не потерпел бы, если в его маленькой палате что-то было бы не в порядке. Он был аккуратист во всем. Не только тетради содержались у него в идеальной чистоте, но и комната, что для подростков, в общем-то, нехарактерно. Носки разложены по парам, причем мама к этому не имела никакого отношения. Более того, Док не подпускал ее к этому важному делу, считая, что она все путает — так случилось целых два раза! Джейк и Крис иронизировали
над Доком: все его усилия концентрировались исключительно на его комнате, минуя оставшуюся часть дома и приусадебный участок. Док же отвечал без тени смущения, что оставшаяся часть дома ёго совершенно не касается. Однажды два друга перевернули священную комнату вверх дном просто ради шутки, но потом им пришлось страшно пожалеть. Оказалось, что Док таких шуток не понимает... Джейк жил в своей комнате, как в хлеву, и потому сейчас он даже не мог воспроизвести в памяти ее вид. Даже если он помнил какие-то события, произошедшие в ней, фон этих событий был полностью утерян в глубине лет. У Дока комната сияла чистотой, углы обнажены, книги в линеечку, стулья симметрично расставлены, все неподвижно, как в музее. Джейку иногда казалось, что это натюрморт эпохи Ван Эйка.
Док держался очень прямо, даже до армии. Казалось, он стремится прибавить лишний дюйм к своему и без того большому росту. Благодаря такой осанке каждое его слово производило неизгладимое впечатление. На самом деле, его успехи имели какой-то оттенок размеренности, механичности. Д исциплина была для него основным средством достижения цели. В то же время, Док любил повеселиться. Он сам однажды сказал Джейку: «На моей могиле напиши просто: этот человек знал толк в веселье». Не надо, Док, ты выкарабкаешься. Не дрейфь!
Три мушкетера вместе поступили в Босвертский колледж. Маленький колледж, высокие требования, особенная гордость. Разрешалось заниматься сразу двумя видами спорта. Принято было учиться хорошо, но не высовываться. Как раз началась война во Вьетнаме, показалось уместным записаться на курсы подготовки офицеров-резервистов. Дело было не столько в борьбе за идею, хотя, как достойные дети своей страны, они ценили свободу и ненавидели коммунизм. Скорее, ими двигала любовь к состязаниям, хотелось проявить себя в экстремальных обстоятельствах, попробовать силы. Док был на медицинском отделении, после которого собирался пойти сразу в мединститут, сохраняя право на отсрочку от призыва. На третьем году колледжа он заметил, что Джейк и Крис только и говорят о предстоящих четырех годах службы, во время которых они проявят себя настоящими мужчинами. Не говоря друзьям ни слова, Док сел за расчеты и понял, что, даже получая стипендию из Фонда поддержки одаренных студентов, ему придется работать в поте лица, чтобы оплачивать учебу в мединституте, а какая это будет тогда учеба? Он встретился ^сотрудником военкомата и узнал, что закон о правах демобилизованных военных предусматривает существенные льготы для желающих получить высшее образование. Решение было принято немедленно, и Док удивил и обрадовал друзей, присоединившись к ним на офицерских курсах. Все трое планировали пойти в армию сразу после колледжа.
Вначале их разбросало по свету: один служил в США, другой в Германии, третий в Корее. Они переписывались и, по возможности, встречались во время отпусков. Направление на год во Вьетнам они получили почти одновременно. К тому времени они были лейтенантами, но перед отправкой на войну их повысили до старших лейтенантов и поставили начальниками взводов, то есть каждый получил в подчинение по тридцать рядовых. Все трое зарекомендовали себя отважными бойцами и грамотными командирами, к моменту окончания командировки им присвоили звания капитанов «за боевые заслуги».
Мысли Джейка обратились к Крису. Парень с деревенской внешностью, сильный, старательный, немного мешковатый, но с отличной реакцией. Он весил многовато для своего роста, но лишние фунты не стесняли его движений. Умел пить, умел драться, умел хранить верность товарищам. Во Вьетнаме твоя жизнь зависит от надежности тех, кто воюет рядом с тобой. Джейк всегда мечтал служить вместе с Крисом и Доком. С другой стороны ему нравились редкие встречи в штабе дивизии, когда можно было наперебой рассказывать разные случаи и соревноваться — кто кого перепьет. А та прекрасная неделя в Бангкоке! Служить по отдельности было даже лучше: каждый мог доказать другим, что он чего-то стоит как командир, как офицер.
Крис и Док. Док и Крис. Крис! Джейк вдруг осознал, что совсем забыл про вторую половину разведоперации. Надо было най-
ти Криса. Он чувствовал себя жонглером в цирке — если все время ходить от одного товарища к другому, удастся предотвратить самое страшное и уберечь обоих.
Джейк пожал руку друга и представил, как тот грубовато отмахивается: «Ладно тебе, телячьи нежности! Иди девчонок жалей». Джейк улыбнулся вымышленным словам^ ведь они означали, что его друг поправляется, и вышел из палаты. Видимо, он слишком резко встал, потому что его затошнило, голова закружилась, бок заболел. Джейк оперся о стену, но, собрав все силы, устремился вперед и налетел на доктора в синем хирургическом балахоне. Оба едва удержались на ногах.
—■ Что вы здесь делаете? Кто вы такой?
— Прошу прощения, — начал Джейк, хотя виноватым себя не чувствовал. Просто извиняющийся тон как нельзя лучше подходил для этой ситуации. Надо было помнить, что цель еше не достигнута. — Док, то есть, я хотел сказать, Грег Лоуэлл — мой близкий друг. Я приходил повидать его.
Доктор внимательно посмотрел на Джейка, и вдруг узнавающе улыбнулся.
— Джейк Вудс, как же, помню. Мы встречались. Я — Барри Симпсон. Несколько лет назад Док познакомил нас в гриль-баре «Хал-лей». Мы тогда хорошо выпили... Вашу колонку я, кстати, читаю.
Джейк совершенно не помнил никакого Барри Симпсона, но Док знакомил его с множеством людей во множестве баров, а бар — такое место, где память имеет тенденцию притупляться. В любом случае, судьба дарит ему шанс!
— Конечно, доктор Симпсон, я вас прекрасно помню.
— Я слышал, вы с Грегом и еще одним приятелем попали в аварию.
— Вот-вот, этого приятеля зовут Крис, он тоже здесь лежит. Мы трое были большими друзьями с самого детства. В футбол вместе гоняли. В одном колледже учились. Во Вьетнаме служили в одном батальоне.
— Послушайте, я никому ничего не расскажу про вас, но вы здесь оставаться не можете. Вход сюда запрещен для всех, кроме персонала реанимационного отделения. К тому же вы плохо выглядите. Я позову санитара, и он отвезет вас в палату на коляске.
— Доктор Симпсон, я знаю, что нарушил правила, но прошу вас о еще одном исключении. Позвольте мне увидеть Криса. Это займет всего несколько минут. А после этого я сразу исчезну.
— Ни в коем случае.
Джейк решил, что украдет синий балахон и вновь проскользнет в реанимацию уже под видом врача. На всякий случай он с мольбой посмотрел на врача, почти не надеясь склонить его на свою сторону.
— Пожалуйста, прошу вас. Только на минуточку. Я умру, если не увижу его.
Лицо доктора неожиданно смягчилось.
— Грег был моим коллегой... То есть он и есть мой коллега. Думаю, он пошел бы на нарушение в вашем случае. — Он сказал это таким голосом, как будто бы о нарушениях Дока ходили легенды. — Я проведу вас к другу, но только ненадолго. Это за углом. Идемте.
За углом они встретили медсестру, которая как раз направлялась в палату к Доку. На табличке стояло имя «Роберта». Доктор Симпсон резким жестом остановил ее.
— Доктор Лоуэлл в полном порядке, сестра. Я только что оттуда. В палате я обнаружил вот этого господина. Если он с такой легкостью проник сюда, любой проходимец с улицы сможет пробраться в реанимацию и разгуливать по палатам с тяжелыми больными. Попрошу вас немедленно сходить к начальнику охраны и сообщить об этом инциденте.
— Сию минуту, — растерянно пробормотала Роберта и бегом побежала в сторону поста. Ей не хотелось выслушивать лекцию о пропускном режиме в отделении.
По пути в палату Криса Джейк, наконец, вспомнил Симпсона. Они с Доком выпили уже по два или три пива, и тут появился коллега Дока, подсел к ним, включился в беседу. Все трое травили анекдоты, старались перещеголять друг друга оригинальностью тостов, жаловались на женщин. Особенно на женщин, кото-
рые жалуются. Рассуждали, что в семидесятые оснований для недовольства было намного больше, но самого недовольства — намного меньше. Непонятно, что им надо. Разговор перешел на тему «кто прав, кто виноват», и, согласившись, что женщины во всем виноваты сами, они дружно заказали еще пива. Обыкновенные пьяные разговоры трех обыкновенных современных мужчин.
Войдя в палату к Крису, Джейк и Симпсон с удивлением обнаружили там маленькую женщину с каштановыми волосами. Сью сидела у кровати и держала мужа за руку. Она поприветствовала врача, с восхищением кивнула Джейку и сказала, обращаясь к доктору:
—Я жена Криса, меня зовут Сью Кильс. Я работаю медсестрой на скорой помощи и нахожусь здесь с разрешения доктора Миль-галь. Я никому не мешаю.
— Неужели? — с сомнением произнес доктор Симпсон. — У мистера Кильса очень настойчивые друзья и родственники. Никакие правила их не останавливают. Повезло человеку.
— Если бы вы знали его, это не казалось бы вам таким удивительным, — ответила Сью, с трудом сдерживая смех. И повернувшись к Джейку:
— Рада тебя видеть, Джейк. Как ты себя чувствуешь?
За него ответил Симпсон:
—Я поймал его разгуливающим по отделению реанимации. Ему надо немедленно вернуться в палату, что мы и собирались сейчас организовать.
— Позвольте ему немного посидеть туг. Я о них обоих позабочусь. Я уже восемнадцать лет работаю медсестрой, и несколько из них я проработала в реанимации.
— Вы упрямы, как мистер Вудс.
К радости Джейка, в голосе врача послышались нотки капитуляции.
— Еще упрямее, доктор, — с улыбкой сказала Сью, и это была сущая правда.
— Все ясно с вами. У меня сейчас операция, времени на пустые разговоры нет. Я скажу медсестрам на посту, чтобы дали вам четверть часа, мистер Вудс. Только пятнадцать минут, вы поняли? После этого вас посадят в коляску и отвезут в палату, где вы будете послушно лежать. Еще одна самовольная отлучка из отделения, и вас привяжут к кровати.
— Договорились. Спасибо.
Не особенно вежливо Симпсон придвинул Джейку стул. Видно было, что вся ситуация его раздражает.
— Не за что. Мы здесь за это зарплату получаем. Кому нужны правила внутреннего распорядка? Простите, что мне приходится вас оставить, немного поработаю врачом, а потом вернусь к своим . непосредственным обязанностям коридорного охранника.
Дверь за ним захлопнулась. Сью с укоризной посмотрела на Джейка.
— Ты знаешь, у меня всегда так. Почему-то все норовят со мной поругаться, — объяснил Джейк с деланной наивностью в голосе. Оба засмеялись — не столько над шуткой, сколько от желания снять напряжение.
На коленях у Сью лежала ее большая Библия в кожаном переплете. Он и раньше замечал здесь нарушение пропорции: такая маленькая женщина с такой огромной книгой. Сью привстала и отодвинула свой стул, освобождая Джейку место рядом с кроватью. Они сидели молча, все мысли и надежды были с человеком на больничной койке.
Кристофер Дуглас Кильс. До неправдоподобия дружелюбный. Открытый, всегда готовый помочь. Нищие безошибочно вычисляли его из толпы и обступали, протягивая грязные ладошки. Широкоплечий, спортивного телосложения. Конечно, пресс уже не тот, что раньше, но для пятидесятилетнего мужчины животик вполне приемлемый. Волосы почти не изменились со школы, только на висках появилась седина. Короткие, волнистые, простая стрижка, так ходят бывшие спортсмены и бывшие военные. Крис, ты же вечен и неизменен, как само время. Пала Берлинская стена, «Нью-Йоркские янки» проиграли чемпионский титул, но Крис был все тот же. Как восход солнца, как звезды, как сигналы точного времени, как огонь маяка — хотя иногда мог достать так, что никакого маяка не надо.
Его смех. Вот чего здесь не хватало! В палате казалось тихо, как в могиле, именно из-за отсутствия его заразительного смеха. Он никогда не смеялся через силу, это получалось у него искренне, бурно, громко, и он даже не замечал, что некоторые люди оборачиваются на него. Это был смех человека, который любит жизнь, а сейчас он балансирует на грани между жизнью и смертью, и Джейку даже казалось, что шансов упасть на ту сторону у него больше, чем на эту. Видно было, что состояние Криса намного хуже, чем Дока.
Широкие плечи Криса нелепо смотрелись на больничной койке. На них привыкли опираться многие, многие люди. Он помогал одной камбоджийской семье. Его дом нередко служил приютом беременным девочкам-подросткам. Каждый месяц определенная часть его дохода от продажи матобеспечения автоматически отчислялась в Международный фонд помощи голодающим. Все его любили, даже у малознакомых людей он вызывал доверие. Однажды он спросил продавщицу в магазине, что случилось, и та рассказала ему историю всей своей несчастной жизни. Он с большим уважением относился к людям непрестижных профессий, к тем, кого обычно унижают, кому отдают приказы, кем помыкают. В его глазах читалось твердое убеждение, что всякий труд почетен. Он не забывал говорить «спасибо» и давал щедрые чаевые, но не требовал взамен подобострастных поклонов. Поблагодарив за услуги, он обязательно добавлял пару слов, после которых люди чувствовали себя равными ему, а не униженной прислугой. Однажды официантка пролила кофе ему на брюки. Девушка в панике заметалась, но Крис сказал, что ничего страшного не произошло, как если бы его каждый день обливали в ресторане. Джейк подумал, что вряд ли дело обошлось одними брюками, поскольку кофе был страшно горячим, и подговорил Джанет выведать у Сью подробности. Оказалось, Крис заработал ожог второй степени и несколько дней с трудом ходил. Однако он сделал все, чтобы официантка не догадалась о размерах ущербами ничего не сказал Доку и Джейку. Кстати, когда они уходили из ресторана, Джейк обратил внимание, что
Крис оставил чаевых вдвое больше положенного. Этим он давал девушке понять, что не сердится за ее оплошность.
Глядя на безжизненно лежащие руки близкого друга, Джейк вдруг понял, что всю жизнь пристально наблюдал за ним. За Доком тоже. Частью успеха в области журналистики Джейк был обязан своей способности наблюдать за людьми и определять сущность человека по малозначительным деталям, неприметным случайностям и мелким несоответствиям. Он мог бы написать целую книгу о своих двух товарищах.
У Криса была и оборотная сторона. Он легко приходил в ярость, ввязывался в ссоры и слегка высокомерно рассуждал о своих убеждениях. Его четкие представления о добре и зле, высказанные безапелляционно и без оговорок, настраивали против него собеседников. Например, партнеры по бизнесу были весьма недовольны, узнав, что десять процентов прибыли он переводит на счет четырех местных приютов для беременных, отказавшихся делать аборт. Ассоциация «Планирование семьи» и Общенациональная женская организация провели совместную акцию, призывая бойкотировать его бизнес. Его это нисколько не обеспокоило, и некоторые люди зауважали стойкого борца за свои убеждения. Док же считал, что Крис поступает глупо, а Джейк оправдывал его действия упрямством. Друзья пытались поколебать его: «Подумай, если ты пойдешь на компромисс и сохранишь высокие доходы, у тебя останется больше денег на твою любимую благотворительность». Но Крис никого не слушал. Коллега Джейка по газете, Райан Деннард, описал эту ситуацию в своей колонке и наградил принципиального Криса такими эпитетами как «правый фундаменталист» и «поп в деловом костюме». Одно дело проповедовать свои взгляды в церкви, другое — навязывать их партнерам по бизнесу или соседям. Нельзя навязывать свои религиозные воззрения другим людям. Джейк как-то сказал Крису: «Я знаю, что ты искренне стараешься сделать, как лучше, но надо думать еще и о производимом впечатлении, о том, как тебя воспринимают окружающие. В противном случае тебя причислят к маньякам типа Давида Кореша, а виноват будешь только ты сам! Помнишь 3 У последней черты
Кореша, который основал секту и склонил к самоубийству всех ее членов? То-то тогда было шума в Техасе!». Надо отдать Крису должное: в то время как большинство людей оправдывают свои недостатки или возлагают вину за них на окружающих, он охотно выслушивал критику и старался исправиться. Можно с ним не соглашаться по каким-то вопросам, — что Джейк и делал, — но не любить его было нельзя.
Кристофер Дуглас Кильс. Никто не называл его «Кристофер», кроме матери. Он родился «Крисом» и умрет «Крисом». Боже, не дай ему умереть! Он был похож на того друга, с которым Джейк воевал во Вьетнаме, но в чем-то он стал совсем другим. Новый Крис появился через четыре года после войны. Вернувшись из армии, Крис переехал к бабушке в Индиану, где в то время жила его мать. Через два года он женился на Сью, у них родилась Дженни, и вся семья вернулась в Орегон, где жили друзья и где можно было начать свое дело. Док учился в мединституте, ему оставалось еще долго. Джейк готовился к защите магистерского диплома по журналистике, одновременно подрабатывая в небольшой газетке. У Криса были сбережения, и он вложил их в открытие магазина офисных принадлежностей, который впоследствии превратился в невероятно доходный бизнес по продаже матобеспечения. Трое друзей много работали и много веселились. Старая дружба не выветрилась за годы и даже оказалась заразительной. Жены сдружились, дети играли вместе. И вот, как гром среди ясного неба — Крис уверовал. Док не хотел иметь ничего общего с новым Крисом — догматиком и морализатором. Порой и Джейк испытывал те же чувства. Однако сам Крис не собирался терять старых друзей. Джейк обнаружил, что новый Крис сохранил все те замечательные качества, которые привлекали к нему и до обращения к Богу. Он был все так же остроумен, так же внимателен к чужой беде, так же надежен. Когда отец Джейка умер, Крис первым из всех друзей и близких примчался к нему домой и просидел всю ночь, а потом помогал в печальных хлопотах. Такое впечатление, что его широкая душа стала еще шире, он излучал спокойствие и уверенность, поскольку нашел для себя смысл жизни.
У Сью и Криса было две дочери, Дженнй и Анжела, а тут родился третий ребенок, мальчик. Родителей еще во время беременности предупредили о том, что плод развивается с отклонениями — у него выявили синдром Дауна. Врач порекомендовал сделать аборт. Вместо того чтобы избавиться от ребенка, Сью и Крис избавились от доктора, а когда сын родился, они совершили невероятное — назвали малыша Крисом, в честь отца. В душе Джейк так и не смог примириться с этим странным решением. Через несколько лет погибла Дженни. Пьяный водитель не справился с управлением. При одном воспоминании об этом кошмаре Джейку становилось не по себе, тем более сейчас, когда он старался гнать от себя мысли о смерти. Он боялся, что с мыслями придет и сама Смерть и воцарится в палате.
Из оцепенения Джейка вывел знакомый невнятный голос.
— Дядя Джейк, вы здесь? Здрасьте!
Оказывается, пока Джейк сидел, погруженный в свои мысли, Сью успела привести в палату маленького Криса.
— Привет, привет, Крис! — искренне обрадовался Джейк, увидев мальчишку.
— Папа попал в аварию.
— Да, малыш, так вышло.
— Дядя Джейк, ты с ним тогда ехал?
-Да-
— Как это было?
— Авария? Даже не помню толком. Все произошло слишком быстро.
— Дядя Джейк, а папа умрет?
— Нет, нет, что ты говоришь, конечно, нет.
— А дядя доктор сказал, что, может, умрет.
— Дядя доктор ошибся.
— Хорошо бы он не умер. Но если умрет, он попадет в рай.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги