У последней черты

_ГЛШ }|

Олли Чендлер и Джейк не смогли увидеться в обед, и потому договорились о вечерней прогулке в парке. В тот день погода была теплой, снег таял на глазах. Олли не стал тянуть резину и перешел прямо к делу.

— Когда впервые всплыла версия о возможной причастности к смерти Лоуэлла противников абортов, я чиркнул пару строк Дже-бу Ларсону, нашему лучшему спецу по поджогам. Однако он был завален по горло другими делами и вот только недавно откопал мой запрос. Он заглянул ко мне сегодня утором и выдал по полному плану сводку происшествий, связанных с городскими абортариями. Поразил меня до глубины души.

— Что, появились новые подозреваемые?

— В общем-то, информация показалась мне весьма неожиданной, — Олли заметил скамейку и присел, достав из кармана большой желтый конверт. Джейк уселся рядом.

— У Джеба собрана целая папка газетных вырезок. Он тут мне откопировал некоторые. Вот, например, — Лос-Анджелес, 1988 год: «Сторонник движения «Право на выбор» Франк Мендиола признал себя виновным в серии телефонных звонков в местный абортарий с угрозами о якобы заложенных бомбах. Он объяснил свои действия желанием получить общественную поддержку в вопросе о правах женщин на аборт и поднять местную прессу на более жесткую борьбу против тех, кто пикетирует клиники».

— Все это делал сторонник абортов?

— Поверишь ли... Но это еще цветочки. Вот несколько заметок из города Конкорда, тоже в Калифорнии, где дотла сгорела клиника, находившаяся под крышей организации «Планирование семьи». Первые две статейки полны негодующих комментариев сотрудников ПС, обвиняющих противников абортов во всех смерт-

ных грехах, что, впрочем, вполне понятно. Однако месяц спустя выходит еще одна заметка, где говорится о том, что полиция арестовала некоего Давида Мартина, проживавшего через дорогу от сгоревшего абортария. Он чистосердечно признался, что совершил поджог в надежде, что все шишки достанутся пикетчикам, которые, как он сам выразился, «его достали». Джеб говорит, надежды поджигателя оправдались: коллега Джеба из Конкорда, который и выслал ему эти вырезки, говорит, что большинство горожан до сих пор считают, что этот пожар — дело рук ребят из «Права на жизнь», несмотря на то, что результаты расследования были опубликованы в местной печати.

А вот из Реддинга, где причиной пожара оказался не выключенный фен для сушки волос. А вот пара поджогов, совершенные, чтобы прикрыть ограбления со взломом. И так — в большинстве случаев: неосторожное обращение с огнем, непредвиденные происшествия и прочее. Ну сам посуди, сколько по стране горит всяких «Макдональдсов», и ведь никто не винит в этом вегетарианцев или защитников прав животных.

А вот вообще классика: г. Портланд, 1985 год. Одновременно три местных абортария и клиника, принадлежащая «Планированию семьи», получили по почте посылочки с бомбами. Тут же, конечно, лавина обличении в адрес противников абортов, попытки судебных разбирательств, в общем, кампания по полной программе. А. в результате, виновником оказался тихий, неприметный мистер Батсон, которого и поймали-то из-за того только, что одна из очередных бомб взорвалась у него в руках. Потянулась веревочка и привязала его к недавним взрывам в абортариях. Его осудили, он сел, но, главное-то, что он не имел никакого отношения к активистам по правам нерожденных детишек. Знаешь, что им двигало?

-Что?

Его подружка без его ведома сделала аборт, вот он и отправился в крестовый поход против «убийц его ребенка». Вот такой оборот. А еще один взрыв в клинике во Флориде вообще связывают с организованной преступностью.

— Вот как?! — Джейк встрепенулся.

— Дело, вообще-то, темное, но суть такова, что мафия захотела нагреть руки на этом бизнесе или уже грела руки... Так или иначе, они собирали с этой конторы приличную дань, и в какой-то момент кто-то что-то недодал, в итоге — прощай, клиника.

Джейк поспешил воспользоваться моментом:

— Как думаешь, может, к делу Дока и Криса тоже причастна организованная преступность?

— Ты чего это? — Чендлер с удивлением посмотрел на собеседника. — Боевиков насмотрелся?

— Да так, просто.

— Нет, правда, откуда такая идея?

— Да ниоткуда. Ты же сам сказал, в этом деле любые подозреваемые хороши.

— Ну, я ведь не имел в виду Аль Капоне!

Джейку было неловко за свое вранье, но он постарался не выдать себя. 4

— Ну, да ладно. Короче, список происшествий в подобного рода клиниках довольно длинен, и, заметь, это только те дела, которые были раскрыты, а сколько по стране дел, не получивших огласки! Ну а вот и сводки с местного фронта: за последние десять лет в нашем городе произошло взрывов и поджогов абортариев в общей сложности четыре. Все четыре случая официально не раскрыты. Я подчеркиваю, официально.

— Что это значит?

— Официально убийство считается нераскрытым, если никто не осужден, даже несмотря на то, что я могу точно знать, кто убийца. То же самое и с поджогами и взрывами. Джеб готов поклясться, что точно знает, кто совершил два из них. Случай номер один: июль 1991-го, пять утра (за час до того, как на работу начинает собираться персонал). Первым на месте происшествия оказывается владелец клиники, главный врач-гинеколог. Он чует дым, обнаруживает возгорание и самоотверженно тушит огонь. Пресса винит противников абортов.

Джеб прибывает на место как главный следователь, находит обгоревшее взрывное устройство и проверяет его на отпечатки

пальцев. И чьи же он обнаруживает пальчики? Нашего самоотверженного доктора! Просто повезло: его отпечатки оказались в архиве. Джеб уточняет у доктора-владельца, не трогал ли он это устройство, тот уверяет, что ни к чему не прикасался. А Джеб тогда и спрашивает, мол, откуда же здесь ваши отпечатки? Бедолага чуть в осадок не выпадает и тут же на попятную — мол, трогал, наверное, после того, как все потушил. У Джеба справедливый вопрос: зачем? Сам понимаешь, обычно люди стараются держаться подальше от подобных адских машинок, к тому же, механизм все еще должен был быть раскаленным. Зачем же ты его трогал, а если и трогал, то зачем наврал? В общем, Джеб делает вывод: махинация со страховкой. Врач-владелец поимел общественную поддержку и сочувствие, враги его вышли в черном цвете, а тут и новую крышу положили, — до нее как раз давно руки не доходили.

— Вот те на!

— Да, приятель, ситуация... — Олли опять порылся в бумагах, — А вот еще одна — на сей раз в крупнейшей клинике города. Флорида, май 1993-го, вскоре после нашумевшего убийства врача абортария в Пенсаколе. Кто-то из жильцов близлежащего дома услышал звон разбитого стекла, глянул в окошко и уви-дал, как некий неизвестный швыряет что-то в окно клиники. Это был мужчина с длинными волосами и в белой футболке. Лицо разглядеть не удалось, — слишком темно. И хотя противники абортов, в основном, короткостриженная братия, все сразу решили, что это именно их рук дело. А знаешь, чтр говорит Джеб?

— Нет, но уверен, что ты мне обязательно расскажешь.

— Только за вознаграждение.

— Договорились, бутерброд за мной.

— А я-то надеялся на мороженое вон из того лотка на углу!

Джейк поднял глаза: на углу действительно стоял лоток с мо-¹

роженым.

— Ладно, ладно, будет тебе мороженое. Давай колись, что там говорит Джеб?

— Свидетель немедленно вызвал пожарную, ребята подъехали минуты через три. Стали тушить, и оказалось, что горит только один кабинет и поврежден только один аппарат, ультразвук.

— Ну и что?

— Да то, что у Джеба дочь — медсестра в «Линии жизни». Он как раз обедал у нее неделю спустя, и разговор зашел о том пожаре. Джеб упомянул об испорченном ультразвуке, а дочка и говорит: «Какое совпадение! Они к нам целый месяц направляют своих пациентов, потому что у них ультразвук сломался». Отгадай теперь, чья страховка покрыла им приобретение нового аппарата?

Джейк ушам своим не верил:

— И что же Джеб?

— А что Джеб? У страховых компаний свои следователи имеются, это не по его части.

— Так что же, им все сошло с рук?

— Насколько мне известно, да. А как докажешь? Может, и вправду, совпадение. Как ни крути, а они вышли сухими из воды.

— Похоже, ты не очень-то жалуешь весь этот абортный бизнес.

— А ты у пикетчиков снимки абортированных младенцев видел? Знаешь, я им верю. Мертвые дети именно так и выглядят. Я подобное на своем веку встречал. Да, ты знаешь, я по работе каждый день рассматриваю фотографии окровавленных трупов, ужасы всякие. Привыкаешь, эмоции притупляются. Но пару раз случалось видеть убитых детей, совсем малышей. Такое не забывается. Это каким зверем надо быть?! Как подумаю, у меня все вскипает внутри, кажется, поймаю гада — своими руками задушу. Не то, чтобы я поддерживал всех этих активистов, нет. Просто меня вся эта ситуация... убивает.

Джейк понимающе кивнул.

— А оставшиеся два случая? Что с ними?

— Одно — дело глухое: ни улик, ни свидетелей. Был ли это кто-то из пикетчиков, или кто-то свой — неизвестно. А вот второй случай — поинтересней. Четыре года назад, здание Городского центра женщин-феминисток.

— Док там раньше работал! Кстати, он именно четыре года назад и уволился. Может, на момент происшествия он был еще там...

Чендлер терпеливо выслушал удивленные возгласы Джейка и продолжил:

—- Тут есть интересный момент. В день поджога в клинике произошел инцидент. У входа стояла группка активистов, раздавала брошюрки, и вдруг появляется высокий мужчина, на правом бицепсе — татуировка, лист марихуаны. Проходит мимо них в фойе и поднимает крик. Тут у меня копия полицейского отчета о происшедшем, хотя к тому времени, как приехала полиция, парень дал деру. Убежал на своих двоих — соответственно, и по номеру машины его не найти. Догнать его не смогли, отпечатков не сняли, так что теперь даже и не проверишь, есть ли его пальчики в архиве. Но он точно не был одним из пикетчиков. И ругался он как сапожник. — Олли помолчал немного для пущего эффекта и выдал: — Самое главное еще впереди, Джейк. В придачу ко всему, он затеял драку кое с кем из сотрудников клиники.

— Да ну?

— Точно! Пока он бушевал в фойе, к нему вышел один из врачей. Тот как его увидал, набросился на него с кулаками. Отгадай с трех раз, кто был этот врач!

— Неужели Док? — выдохнул Джейк, не веря своим ушам.

— Именно он! Ему прилично досталось поначалу — сработал эффект неожиданности, но потом твой друг быстро оправился и не остался в долгу, даже одежду на бедолаге порвал. Тот бросился бежать, да и Док тоже недолго оставался в клинике, уехал домой. В полицейском отчете говорится, что нападавший все время выкрикивал: «Убийца! Сволочь! Ты убил моего ребенка!». Надо думать, доктору было не очень приятно.

— Док мне никогда не рассказывал про этот случай...

Джейк сказал и задумался: что еще из своей рабочей стороны

жизни Док никогда не рассказывал? Он покачал головой и решил уточнить:

— Ты что же, думаешь, что ночью этот человек вернулся и поджог больницу?

— Кто-то ведь ее поджог. Я ставлю двадцать баксов на нашего драчуна, а ты?

— Но какая связь может бьггь с нашим случаем? С тех пор прошло четыре года... Думаешь, если у него был зуб на Дока, он стал бы так долго ждать?

— Не знаю, не знаю... Но версия интересная, правда?

— Да уж. Послушай, Олли, — Джейк запнулся в нерешительности, — как ты думаешь, Джеб согласился бы на интервью, ну, если бы я вдруг решил написать на эту тему?

Олли взглянул на него оценивающим взглядом, как механик, осматривающий поврежденную машину:

— Я давненько собирался поговорить с тобой о твоих статьях. Ты что-то в последнее время сменил тон, или мне мерещится? Кризис среднего возраста или что-то в этом роде?

— Что-то в этом роде. Я бы с удовольствием обсудил это с тобой, но я еще и сам до конца не разобрался, что происходит. Между тем, как все-таки насчет Джеба? Как думаешь, он согласится?

— Ну, наверное, ему придется кое-что опустить из того, что он мне поведал, особенно, свои теории о тех двух случаях, где был явный поджог, но доказательств нет. Ему начальство голову оторвет, если узнает, что он о таких вещах прессе рассказывает. Ну а остальные факты общедоступны: газетные вырезки и тому подобное. Если я за тебя попрошу — поручусь, как говорится, — то, думаю, проблем не возникнет, поможет по мере возможности. Скажешь, что информацию предоставил «наш источник в полиции, пожелавший остаться неназванным». Что, спросить?

— Да, Олли, спроси, пожалуйста. Я ничего подобного в своей жизни не слышал, и, уверен, в «Трибьюн» ничего подобного никогда не печатали. Я бы хотел написать колонку на эту тему, конечно собрав необходимый материал. На такое недели две уйдет. Дай Джебу мой телефон, пусть позвонит, и скажи, что за мной — обед в его любимой сосисочной.

— В таком случае, и я к вам присоединюсь. А пока что я слышу, — Олли поднялся со скамьи и махнул рукой в сторону киоска с мороженым, — как мое имя выкрикивает стаканчик крем-брюле с ореховой крошкой.

— Сью? Это Джейк.

— Привет, Джейк! Я о тебе как раз вспоминала. Мы с самого Рождества не разговаривали. Как у тебя дела?

— Нормально. А вы как? Маленький Крис уже в школе?

— Нет еще. Хочешь с ним поговорить?

— Да нет. В смысле, в другой раз. Я вот что... Ты ведь обычно читаешь мою колонку после того, как он уходит в школу?

— Да, каждые вторник и четверг за утренним кофе, как часы! И в последнее время я каждый раз жду не дождусь, чем еще ты меня удивишь. Я все время проверяю, твое ли имя стоит под заголовком.

— Ты не первая, кто мне так говорит.

— Но на днях я разгадала твою тайну.

— Мою тайну?

— Ну да, весь ваш коварный план.

— Какой план?

— Да-да, не прикидывайся. Я все поняла: Крис на самом деле не умер, а поселился у тебя в квартире и теперь работает твоей музой.

— Моей музой?

— Ну, ты меня понимаешь, — Сью рассмеялась. — Нет, правда, Джейк, я все собиралась тебе позвонить, но боялась сказать что-нибудь не так. Я боялась, что, если я все время буду говорить тебе, как мне нравятся твои колонки, ты заподозришь неладное, пересмотришь все свои статьи и напечатаешь опровержения! Но, как бы там ни было, я ужасно тобой горжусь и очень хочу встретиться и поговорить лично.

— Я тоже хотел бы встретиться. Мне столько надо тебе рассказать. Ну, это попозже, а пока я просто хотел сказать, чтобы ты обязательно прочитала сегодняшнюю колонку. Мой телефон

уже раскалился, все здесь на дыбы встали. В общем, я тут хотел... Хотел, чтобы ты за меня помолилась, что ли...

Недопитая чашка с кофе выпала из рук Сью и забрызгала горячим напитком свежевыглаженную блузку.

— Джейк, ты что, ты как себя чувствуешь? В смысле, я имела в виду... Нет, правда, Джейк, как ты себя чувствуешь?

Джейк расхохотался. Сью слышала, как ненатурально прозвенел его смех, но в то же время почувствовала, что Джейк странно _г спокоен.

— Ну вот, столько лет за меня молилась, а теперь, когда твои молитвы стали хоть немного действовать, ты поверить не можешь. Думаешь, я так безнадежен? Да-а, тоже мне, богобоязненная женщина!

— Джейк, не знаю что и сказать...

— Да я понял. В общем, прочти колонку. Я, правда, не хочу тебя чересчур интриговать: никаких исповедей святого Августина ты там не найдешь. Там ничего на духовную тему нет, по крайней мере, не напрямую. Просто делюсь впечатлениями одного вечера, который я провел в кругу семьи, с дочкой. А то, что я до этого сказал, так это я серьезно: прошу, помолись там за меня. Мне надо... У меня сегодня важное собрание намечается. Я немного нервничаю. Вокруг меня все рушится, а я не знаю, бежать ли прочь или просто смиренно сесть и принять свою участь.

— Я обязательно помолюсь за тебя, но сначала я все-таки прочитаю твою колонку! Я тебе перезвоню.

Сью дрожащими от волнения руками раскрыла газету на разделе «Форум» и, найдя знакомый профиль, углубилась в чтение.

На прошлой неделе довелось мне побывать в районной библиотеке. Оказался я там по делам дочери, которой недавно минуло семнадцать, и направлялись мы, собственно, в зал классической английской литературы. У главного входа нас встречал приветливый столик с яркой литературой и надписью «Бесплатно», так что мы просто не смогли пройти мимо.

Ассортимент составляли два издания «голубой» направленности. Помимо новостей о семинаре для гомосексуалистов, обе газеты публиковали многочисленные объявления о знакомствах и эротические фотографии — и то и другое, естественно, нетрадиционной ориентации. Отмечу, что многие одинокие сердца весьма прямолинейно тосковали о молоденьких партнерах. Кроме того, к услугам заинтересованного читателя были списки бесплатных номеров — для новичков, пока лишь мечтающих об однополой любви, и платных — для лентяев или перестраховщиков, предпочитающих секс по телефону общению с живыми людьми. Мало того, в газетах подробно объяснялось, где в нашем городе можно посмотреть «голубое порно» и «найти новых друзей». Наконец, примерно четверть страницы занимала красочная реклама службы «Мальчишник» — обнаженный по пояс молодой человек с загадочной улыбкой, гордая надпись: «Самая крупная фирма эскорт-услуг в регионе», ниже, мелким шрифтом: «Очаровательные мальчики от восемнадцати лет!». Насколько мне известно, проституция в нашем штате запрещена законом — или я уже совсем ничего не понимаю? Если же эта реклама всего лишь обещает найти вам компанию для чтения классической английской литературы, то как объяснить смысл другого объявления — немного левее на той же странице, с тем же телефоном: «Работа юношам. Оплата высокая»?

Я журналист и, как никто, ценю право на свободу печати, однако сомневаюсь, что Первая поправка распространяется на рекламу секс-услуг. Я подошел к библиотекарю и вежливо указал ей на недопустимость нахождения подобных материалов в учреждении, существующем на деньги налогоплательщиков. Каково же было мое удивление, когда она достаточно враждебно объяснила мне, что эти газеты включены в некий «официальный список», и сунула мне бланк для жалобы, который я немедленно заполнил и отослал по указанному адресу. Вчера я получил ответ от директора сети районных библиотек нашего штата Линды Кольтер. Г-жа Кольтер заверила меня, что названные мной издания несут ценную для гомосексуалистов информацию, а потому все районные библиотеки по-прежнему будут заказывать данные газеты для своих читателей в прежнем количестве. В заключение г-жа Кольтер отмечает, что в библиотечном фонде собраны книги и периодические издания, которые «отражают разнообразие нашего общества во всей полноте».

Если бы вы знали, как я обрадовался, узнав, что наши очаги просвещения отражают разнообразие американского общества! Разве плохо, что в их фонде представлена литература всех направлений? Впрочем, моя радость вскоре омрачилась, потому что я понял, что г-жа Кольтер заблуждается. Увы, до «полного» отражения общества библиотекам пока далеко. Судите сами: в Америке реально существует расизм, но на том злополучном столике не было ни журнала «Вперед, скинхеды!», ни даже газеты «Кровь и честь». В Америке реально существует наркомания, но библиотеки не распространяют рекламу наркопритонов. Да что далеко ходить: в обществе немало одиноких мужчин и женщин с нормальной сексуальной ориентацией, однако до сих пор районные библиотеки не помогали им в поиске постоянных и временных половых партнеров.

Все мы понимаем, что в свободном обществе обязательно найдутся группы людей, стремящихся сбить наших детей с толку, но однако вряд ли найдется много родителей, согласных спонсировать соблазнителей из собственного кармана! И дело не в гомосексуалистах. Мне не понравилось бы, если бы государственные библиотеки предлагали читателям газеты с двуполой эротикой, рекламой традиционных проституток и «работы девушкам», списков платных секс-телефонов для гетеросексуалов. И, между прочим, таких изданий в библиотеке я не обнаружил. Так неужели развратные предложения становятся менее неприличными, если исходят от людей с нетрадиционной ориентацией? Мне возразят, что подобные газеты существуют, от этого никуда не деться, и в «голубых» барах их так же бесплатно раздают всем желающим. Что ж, прекрасно! Только большинство родителей своих детей в «голубые» бары не отпустят никогда и ни под каким видом, а вот в районную библиотеку — со спокойной душой, да еще и похвалят за любовь к чтению.

Я вспоминаю, как тридцать пять — сорок лет назад с двумя закадычными друзьями ходил в библиотеку за пособием для юных химиков (мы хотели смастерить ракету для фейерверка). Мне тогда посчастливилось найти журнал «Вокруг света» с фотографией полуобнаженных африканок из туземного племени. Забыв о фейерверке, мы втроем просидели над изображением этих потрясающе красивых девушек до самого закрытия, пока нас, наконец, не выгнала библиотекарь. Если бы мама узнала, на что я потратил два с половиной часа, ее возмущению не было бы предела, но я даже не могу представить, что сказала бы она, вернись я домой с пачкой материалов, не только пропагандирующих однополую любовь при помощи откровенных фотографий, но и содержащих предложения о знакомствах от местных гомосексуалистов?

Давайте взглянем на ситуацию глазами одинокого подростка, мечтающего о любви и внимании. Что будет, если ему на глаза попадется объявление о том, что кто-то жаждет любить его? А если у подростка не хватает денег на страшно модную компьютерную игру, а тут — обещание высоких заработков? А если кто-то просто от природы любопытен? Я спросил у дочери, что она думает по этому поводу, и она подтвердила: желающие набрать номер найдутся обязательно.

Между прочим, «Майн кампф» я в каталоге районной библиотеки тоже не обнаружил. Недосмотр, г-жа Кольтер!

Сью опустила газету на стол, бережно свернула ее и тихо опустилась на колени.

Грузный мужчина прохаживался взад-вперед мимо машины Джейка Вудса, припаркованной на улице Моррисон, и небрежно посматривал по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ним. Не-прерывный поток пешеходов служил скорее прикрытием для его действий, чем сдерживающим фактором. Нынешние прохожие поглощены собственными делами и не обращают никакого внимания на людей вокруг. Ну что из того, что кто-то вдруг наклонился, чтобы поднять оброненную монетку? Но пока этот кто-то поднимал монетку левой рукой, правую он просунул под стоявший у обочины «Форд-Мустанг». Таившееся в ладони устройство щелкнуло и прочно прикрепилось к днищу. Мужчина положил поднятую монету в карман и скрылся за углом.

Три часа дня. Время заседания комитета по мультикулътурным вопросам. Джейк нервничал: на этот раз ему было о чем поговорить, но его темы для обсуждения могли не понравиться остальным. Он пришел самым последним и сел рядом с Кларенсом. Рядом с Кларенсом всегда оставалась пара свободных мест.

Джесс Фолей открыл заседание:

— К нам поступило несколько писем, где читатели выражают

обеспокоенность тем, что мы, как им кажется, не выдерживаем принципа справедливого и взвешенного подхода в освещении обеих точек зрения в дебатах по поводу развернувшейся кампании «Нет — особым правам для гомосексуалистов». — Некоторые из присутствующих дернулись, Джесс замахал рукой: Знаю, знаю,

многим из нас не нравится подобная терминология. И я считаю, что мы вполне ясно выразили свою позицию по этому вопросу. На прошлой неделе мы напечатали передовицу, где резко осудили очередную инициативу активистов. Мы получили на эту статью немало горячих откликов. Раньше мы никогда не обозначали свои предпочтения столь явно, а потому многим не понравилась такая откровенность. Люди восприняли это как недостаток объективности с нашей стороны. Мой вопрос таков: возможно ли подобрать соответствующие аргументы противоположной стороны, не ослабляя при этом собственных позиций? Что-нибудь, что выставило бы нас в более объективном свете?

Повисло неловкое молчание. Наконец, Памела проговорила:

— Это все равно, что просить бьггь объективным по вопросу Холокоста.

Джейк мысленно зажмурился и вступил в разговор:

— Я рад, что ты поднял этот вопрос, Джесс. Я тоже считаю, что нам не хватает объективности. А сравнивать эту тему с Холо-

костом — это принижать значимость исторической трагедии. Сами посудите, у нас тут речь идет о протесте против особых привилегий, которыми пользуются люди нетрадиционной сексуальной ориентации при устройстве на работу. А что происходило в Европе? Людей грузили в вагоны как скот, свозили в концлагеря, раздевали донага, мучили и издевались над ними, а потом отправляли в газовые камеры. Или я ничего в жизни не понимаю, или это совершенно неуместное сравнение. Разве можно считать объективной журналистикой подход, когда мы ставим знак равенства между фашистами и теми, кто отказывается нанимать гомосексуалиста директором церковного хора?

Несколько голосов одновременно принялись возражать.

— Стойте, погодите! — Джесс пытался голыми руками остановить снежную лавину. — Мы уже обсуждали эту проблему на двух последних заседаниях, я не хочу снова воздух в ступе толочь. Многие из присутствующих, в том числе и я, занимают весьма определенную позицию по проекту этого нового закона. Прекрасно! Все, о чем я прошу, это, по возможности, сбавить тон и добавить взвешенности в оценках. Все! Продолжаем наше заседание. Что у нас еще на повестке дня?

— Я, конечно, извиняюсь, Джесс, — не успокаивался Питер Са-лант, но за последний месяц выражение «человек нетрадиционной сексуальной ориентации» появилось на страницах раздела «Форум» целых пять раз, а слово «гомосексуалист» — вообще, раз десять, хотя более верно говорить - «гей» или «голубой». Так называют себя представители этого движения, значит, так должны называть их и мы. Редакторам надо повнимательней относиться к таким вещам.

— А сколько из этих пятнадцати нарушений терминологии по-явилось в статьях и сколько — в письмах читателей? — поинтересовался Кларенс.

Часть из них — в письмах, часть — в колонке... автор которой, как ни смешно, заседает в нашем комитете. Джейк, я прямо скажу, твоя колонка о доступности посетителям библиотек печатной продукции, адресованной геям, была ужасно косной по содержанию и пренебрежительной по тону. Я о тебе был лучшего мнения. Подобные статьи отзываются всплесками насилия на наших улицах. У нас создана специальная комиссия по предотвращению преступлений на почве дискриминации, а ты вдруг ни с того, ни с сего печатаешь такой гомрненависгническии пасквиль. Кто знает, что может прийти в голову какому-нибудь оголтелому гомофобу? Может, взорвать библиотеку?

Джейк открыл было рот, но Кларенс опередил его:

— Взорвать библиотеку? Не смеши, Питер! «Гомоненавистни-ческий пасквиль»? Только не надо этой обличительной риторики! Ты переживаешь о последствиях выхода в свет этой статьи, но, похоже, тебя нисколько не волнует, что все, что в ней написано, — чистейшая правда. Разве Джейк хоть в чем-нибудь слукавил? Ты забываешь, что он отправился в библиотеку не в поисках темы для очередной колонки, а просто привел туда свою дочку. Вся эта, с позволения сказать, «литература» была навязана его вниманию... и ее. Что же ему оставалось делать? Процитируй мне хотя бы одно ненавистническое высказывание из этой колонки.

Кларенс на секунду приостановился, но тут же продолжил, не дав никому возможности ответить:

— Что же касается слова «гомосексуалист», так никто не может заставить Джейка использовать слово «гей», так же, как никто не может заставить вас, — он пристально посмотрел на Питера, Памелу и Майру, — использовать слово «содомит».

Несколько человек ахнули, но Кларенс продолжил:

— И что же вы так ужасаетесь? Раньше все употребляли именно это слово. А новый термин «гомосексуалист» вполне нейтрален, странно, что у вас он вызывает недовольство. Я, например, готов отказаться от «содомита» или «мужеложника» • тоже, кстати, вполне приличное слово! — в пользу «гомосексуалиста». Но заставлять журналистов использовать слово «гей», это уж слишком!

— Кларенс, ты забыл, где находишься, — прошипела Майра, но без эффекта.

— А насчет читательских отзывов, ты что же, Питер, предлагаешь править письма уважаемой публики? Себя мы еще можем

заставить соблюдать политическую корректность — не обязаны, но можем, — но читателям мы уж точно не указ.

Кларенс обвел взглядом аудиторию, несколько удивленный всеобщим молчанием.

— Неужели указ?

Всем известно, что письма не все подряд печатают, существует определенный отбор, — сказала А^аира. — Если люди используют ругательную лексику или оскорбительные выражения, мы имеем право это письмо отсеять. Мы не обязаны публиковать все отклики, которые поступают в редакцию. Я лично считаю, что либо вообще не надо такие письма печатать, либо слова в них надо изменять.

— Кстати, в продолжение темы, - вступил в разговор Джейк, - около трех месяцев назад один мой друг дал интервью «Трибь-юн». В своих высказываниях он несколько раз употребил выражение «сторонники жизни»; но в вышедшей в свет статье оно было заменено на «противников абортов».

— Ну и что? — Майра пожала плечами.

А то... что он так не говорил. Его слова передернули. Передали неверно. Переврали. Сфальсифицировали, — Джейк подбирал один синоним за другим, поскольку видел, что Майра не понимала, к чему весь этот сыр-бор.

Д^жейк,^{ТЬ1 же} прекрасно знаешь, что в «Трибьюн» не принято употреблять выражение «сторонники жизни», — вступил в разговор Джереми. — Мы всегда говорим «противники абортов».

— Мы — да, но мы ведь не себя цитировали! Мы цитировали конкретного человека. Я ушам своим не верю, что мы даже обсуждаем подобные вещи! Какое право мы имеем вкладывать собственные слова в чужие уста? И раз мы так печемся об интересах определенных социальных групп, так почему же сторонники жизни не входят в их число ?

Повисла довольно длинная пауза, после чего Дженни Менен-дес наконец проговорила:

Может, потому, что они не гонимы. Скорее, они сами притесняли других.

— Вот чистой воды косное заявление, если мы тут заговорили о косности. Но, йо крайней мере, ты признаешь, что мы не объективны. Мы отделили эту социальную группу от прочих. Мы нападаем на них за то, что не разделяем их взгляды. Они не были гонимы, подобно другим, так исправим же сию вопиющую несправедливость и отыграемся на них за чужие страдания! Попритесня-ем-ка теперь их. Так ведь? Ну, не напрямую, конечно, а исподволь, на уровне слов и семантики. Мы придерживаемся взвешенного подхода ко всем группам, за исключением тех, чьих взглядов не разделяем.

Все его недавние беседы с Леонардом, с Кларенсом, со Сью, все его недавние размышления и духовные терзания переполняли Джейка. Он вспомнил фразу из письма Криса в редакцию, которое так и не было отправлено:

— Вы сами только что сказали, что мы должны называть людей и социальные группы именами, которые те сами для себя выбрали. Как называют себя сторонники жизни? Сторонниками жизни. Почему же мы зовем их противниками абортов? Как называют себя евангельские христиане? Евангельскими христианами. Почему же мы зовем их ультраправыми фундаменталистами? Что-то я не понимаю. Да и вообще, если я не ошибаюсь, этот наш комитет по мультикультурным вопросам существует для того, чтобы блюсти объективность и взвешенность в освещении деятельности различных социальных групп, так почему же в нем представлены все мыслимые и немыслимые группы, а вот консервативных христиан здесь нет?

— Кларенс у нас христианин, так ведь? — Джесс Фолей вопросительно глянул на Абернати. — И его взгляды консервативны.

Несколько людей картинно фыркнули в знак согласия.

— Действительно, — согласился и Джейк, — только он не потому был включен в состав комитета, правда? Он здесь потому, что _негр _ пардон, «афроамериканец». Как только он начинает высказывать свои консервативные взгляды на наших заседаниях, все как один начинают ему рот затыкать, возмущаться и ярлыки клеить. За последние несколько лет редакция организовала — сколь-

ко? — штук пять-шесть семинаров по обучению журналистов терпимости и чуткости. Я лично присутствовал на трех-четырех из них и ни разу не услышал о терпимости по отношению к религиозным группам, к людям, которые веруют в Бога, церковь и силу молитвы. Большинство из здесь присутствующих прекрасно умеют быть терпимыми ко всем прочим группам, но как же насчет верующих?

Послушаешь твои проповеди да колонку твою почитаешь, так создается впечатление, что у этой группы в нашем комитете уже два представителя! — Майра опять подала голос. Она даже не пыталась скрыть своего отвращения.

— Послушай, Майра, я не собираюсь представлять здесь фундаменталистов или кого бы то ни было еще, — внутри у Джейка все кипело, но внешне он старался сохранять спокойствие. — Я добиваюсь взвешенного и объективного подхода. Никакого особого отношения ни христианам, ни геям, ни белым, ни черным, ни либералам, ни консерваторам, ни феминисткам, — никому. Я говорю о добротной, высококачественной журналистике. И в большинстве случаев, смею сказать, мы не плохо справляемся со своими задачами. Однако по отдельным вопросам «Трибьюн» опасно балансирует на грани превращения в агитационную листовку, пропагандирующую определенные взгляды. Давайте-ка тряхнем стариной и сделаем истину нашим единственным ориентиром и делом жизни.

— Джейк, — заговорила Памела, — я всегда уважала тебя как журналиста, — Джейк услышал недоговоренное: «до настоящего момента». — И поверь мне, здесь ничего личного... но мы тут с людьми обсуждали твою колонку. В общем, многие выражают обеспокоенность. Я не знаю, что произошло, но что-то явно произошло. В последнее время ты неоднократно нарушал основополагающие принципы, на которых стоит наш комитет. Твое членство здесь стало несколько неуместным, более того, оно компрометирует всех нас. Мне стыдно состоять в организации, член которой так вопиюще игнорирует ее устав. Кстати, вот копия этого устава.

Л

Памела протянула Джейку толстый, сантиметра два-три, переплет.

— В прошлом году мы раздали его всем корреспондентам и редакторам «Трибьюн». Ты его когда-нибудь открывал? Если ты собираешься оставаться в рядах нашего комитета, тебе не мешало бы повнимательнее ознакомиться с его содержанием! И, по правде говоря, я, конечно, не издатель и не главный редактор, но на их месте я бы давно заставила тебя переосмыслить свои недавние публикации, если только ты не хочешь перевестись в раздел религиозной хроники. Я ничего не имею против веры и религии, — я, кстати говоря, и сама человек верующий, — но подобной нетерпимости не должно быть места в нашем издании. И, если уж на то пошло, Джесс, в следующий раз, прежде чем принимать кого бы то ни было в наш комитет, надо в обязательном порядке требовать с этого человека подписку о том, что он прочитал устав и согласен с заложенными в нем принципами. А иначе, какой смысл?

— Какой смысл иметь культурное многообразие на комитете по культурному многообразию? Это ты имеешь в виду? — Кларенс покачал головой. — Я поверить не могу! Что же это происходит? Это просто какой-то комитет по единообразию, честное слово. Вы отметаете какое-либо многообразие, если оно не касается сексуальной ориентации или цвета кожи. Тебе, Памела, хочется, чтобы наш комитет был един в своих либеральных взглядах и принимал на ура образ жизни, которые почитающие Библию христиане не могут принять по определению, поскольку он осуждается в Библии. Ах да, конечно, ты ничего не имеешь против религии, если только это религия без каких-либо нравственных устоев. Вера — это хорошо, если только это не вера в истину, противоречащую линии партии. Вас отталкивает не сама религия или вера, а мысль о том, что Бог, как ни странно, может иметь весьма твердые понятия о том, что хорошо, а что плохо, и не желает менять эти представления нам в угоду.

— Как вы не видите лживость этих наших заседаний, наши попытки ввести в газете цензуру? Мы же ставим под угрозу самое 22 У последней черты

святое — свободу слова! — Кларенс оглядел присутствующих и почувствовал, что большинство из них не разделяет его суждений. — Журналисты всегда боролись против надзора Большого Брата. А этот наш комитет — Большой Брат во всей своей красе! Мы сами выступаем в роли цензоров, выдумывая разные правильные слова и выражения. Мы набрасываемся на любое проявление многообразия мнений, если оно задевает узкие интересы определенных групп, кои мы здесь представляем.

Хочу еще уточнить один момент. Когда Джейк впервые стал посещать наши заседания, он пользовался репутацией завзятого либерала, и это было великолепно, не так ли? Но вот он начал менять некоторые из своих позиций или, по крайней мере, пересматривать их. Так кто же он теперь? Предатель вашего общего дела. Что и доказывает, что у вас есть некое дело помимо работы в газете «Трибьюн». Теперь Памела призывает не допускать никакого многообразия мнений в комитете по вопросам многообразия, заставляет брать с людей подписку, присягая на верность определенной идеологии. Никакой это не комитет, дорогие мои. Это просто кучка лоббистов, агитирующих за политическую корректность!

Шесть голосов заговорили одновременно, различаясь только уровнем громкости и степенью враждебности. Джесс вскочил с места и замахал руками:

— Все! Объявляю перерыв — до следующего раза! На сегодня заседание считаю закрытым! А то, я чувствую, назревает потасовка. Давайте-ка сейчас все примем успокоительного, а на следующей неделе обсудим предложение Памелы по поводу устава. А пока что — все за работу. Нам газету выпускать надо!

Все разошлись быстрее, чем обычно. Джейк и Кларенс опять оказались самыми последними, но на этот раз Джесс тоже задержался. Он смотрел на них с раздражением и недовольством. Так на Джейка и Криса смотрела их учительница начальных классов, когда поймала их с перочинным ножиком, вырезающих свои инициалы на задней парте. Джесс собрался было что-то сказать, но потом передумал, пожал плечами и вышел из помещения.

Менее умудренный в подобных делах, чем Кларенс, Джейк просто остался сидеть на стуле, ощущая себя полным изгоем. Он не сомневался в справедливости всех сказанных им сегодня слов, но желание быть «своим» в компании было сильнее, чем он был готов признать. Он с тоской вспоминал те старые добрые времена, когда его любили, уважали, когда он был на дружеской ноге со всеми теми, которые сейчас ушли не попрощавшись.

Крис увидел вдалеке Великий Град, простирающийся до горизонта и уходящий ввысь, так что даже при своем обостренном зрении он не мог разглядеть его границ. Издали Град казался завершенным, но на самом деле там повсюду шло строительство. Крису никто не запрещал входить туда, — здесь не существовало никаких правил, — но он сердцем чувствовал, что еще не готов к этому визиту. Пока он мог только издали наблюдать это огромное и прекрасное место, теряясь в догадках, как же оно выглядит вблизи.

В то время как Крис был занят своими размышлениями, Зиор трудился не покладая рук, расчищая дорогу Слову Божьему к сердцу Джейка. В момент, когда Господь восторжествовал, Зиор поднял меч и обратил свой лик к небесам, где, как он знал, его братья следили за происходящим и радовались вместе с ним, и где Крис пустился в пляс от счастья. Однако это просветление в Джейке скоро стало меркнуть, ибо ангелы тьмы не желали отпускать его столь просто и усилили свои атаки. Крис непрестанно молился за друга, но не чувствовал усталости, напротив, это придавало ему силы.

Крис обратился к Господу, как он часто делал, не как проситель, но как друг:

— Я как никогда понимаю теперь смысл той фразы из Писания, где христиане названы странниками на земле. То не был мой дом. Я прожил жизнь под чужой крышей. Мое тело было немощно, зрение — слабо, разум — замутнен. Я боролся с искушениями и изнемогал. Как все изменилось сейчас! Вот мир, для которого Ты создал меня, вот мой настоящий дом. Теперь меньшим мне уже

не удовлетвориться. Благодарю Тебя, Отче, что вернул меня под родной кров. Теперь я понимаю, почему я любил тот прежний мир: в свои самые прекрасные моменты он напоминал мне этот.

Крис понимал, что в Царствии Божием он еще как младенец, питающийся молоком тех открытий, которые встречались ему ежедневно. Как малыш, он подрастал и понемногу учился переворачиваться, садиться, ползать, ходить, ибо его ждал новый, прекрасный мир, перед которым меркло любое воображение. Прежде, когда умерла его мать, а потом и Дженни, он почувствовал, что часть его устремилась на небеса. Так и сейчас, он чувствовал, что какая-то часть его устремилась на землю, вслед за Зиором. Да и вообще, часть его души всегда пребывала там, вместе с его семьей, за которую он так горячо и страстно молился.

Он даже немного завидовал Зиору, ведь тот сейчас был так близок к его родным! В то же время Крис твердо знал, что земля — не их дом, их дом здесь, а посему это им предстоит вернуться домой. Крис не мог дождаться, когда же произойдет это счастливое воссоединение. Он мечтал о том, как примет их в свои объятия, как вместе с любимыми женой, дочерью, сыном будет наслаждаться небесными радостями и воспевать хвалу Господу, но знал, что не в его власти приблизить счастливый час воссоединения. Пока что Крису ничего более не оставалось, как смотреть на них издали, наблюдать за происходящим в их жизни и следить, как совершается их путь к Богу.

Только теперь Крис стал постигать правоту слов Зиора о том, что даже на небесах наше внимание поглощено событиями на земле. Крис чувствовал, что он пробежал свою часть эстафеты и передал палочку, полученную от другого, следующему бегуну. Вера давала ему силы. Теперь он стал болельщиком, он присоединился к облаку свидетелей, чья роль теперь заключается в поддержке и молитве за тех, кто еще не закончил дистанцию.

— Глядя на то, как пристально ты вглядываешься в даль, я вспом-нил один случай, которому я стал свидетелем в темном мире.

Крис не ожидал компании и вздрогнул, но тут же обратил внимание, что на земле люди вздрагивают от удивления и страха, здесь же удивление было, а страха не было. Обернувшись, он увидел Иалтора, ближайшего друга Зиора, который первым приветствовал великого ангела-хранителя по возвращению с земли. В Царствии небесном любой встречный оказывался добрым человеком и интересным собеседником, но лучший друг лучшего друга был особенно приятен.

— Иалтор, друг мой, приветствую тебя! Расскажи, что ты видел.

— Двое миссионеров — муж и жена, только что вернулись из своей длительной поездки в Африку. А я как раз был ангелом-хранителем той милой женщины. Тогда еще не изобрели самолетов, так что путешествовать приходилось по морю, и дорога домой занимала несколько месяцев. Когда они, наконец, вступили на американскую землю, их шумно и радостно приветствовала толпа встречающих. Сердца стариков исполнились радостью. Увы, оказалось, что все эти восторженные крики предназначались не им, а голливудскому актеру, который возвращался этим же пароходом с африканского сафари. Миссионеров-то как раз никто не встретил. Муж очень огорчился и обиделся. «После стольких лет служения Господу, после стольких жертв, на которые мы шли, нас даже никто не встречает! Разве таким должно быть возвращение домой?» Но тут его жена, моя подопечная, тихонько сжала его локоть и шепнула: «Мы еще не дома. Не стоит ожидать приветствий, пока мы не вернемся домой, в лучший мир».

— Наверное, ты был очень рад за нее.

— Конечно. И мне была оказана честь проводить ее до врат рая и ввести в Царствие Божие. Я. пробыл рядом с ней пять лет, пока ее муж не присоединился к нам.

Иалтор улыбнулся воспоминаниям об успешной миссии, потом перевел взгляд на великий Град, который так занимал воображение Криса:

— Твой дом — там. Плотник из Назарета возвел этот город, но ты подвозил Ему стройматериалы.

Крис не совсем понял, что Иалтор имел в виду и попросил разъяснений.

— Христос сказал тебе: «В доме Отца Моего обителей много. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтоб и вы были, где Я». Помнишь, когда Сью еще носила Дженни, ты готовил детскую комнату? Сам наклеил обои, повесил шторки с зайчиками и мишками, поставил кроватку... А потом, когда вы ждали Анжелу? Ты починил кроватку Дженни, привязал к ней огромный воздушный шар с цыплятками, постелил желтенькое одеялко с буквой «А». Сью сама вышила эту букву, потому что мечтала о девочке по имени Анжела или мальчике по имени Александр. А помнишь, когда вы узнали, что с Крисом «не все в порядке»? Ты тогда предложил назвать его не Александром, а Крисом, и прямо над пока пустой кроваткой повесил фотографии своих деда и отца, а на другой стене — вашу свадебную фотографию, где вы целуетесь в церкви перед алтарем.

— Я-то помню, но ты откуда знаешь?

— Я был там.

— Ты был там?

— Ангел-хранитель не должен покидать своих подопечных.

— Но ведь Зиор был моим хранителем.

Да, но я был хранителем Дженни. Я был с ней, когда она еще жила у Сью в утробе, и видел все ваши приготовления.

— Как, неужели? А я и не знал! Как замечательно! — Крис в порыве обнял своего гигантского друга, и тот ответил ему на объятие со сдержанностью истинного воина.

— На небесах так происходит всегда: ты каждый день узнаешь что-то новое и прекрасное. Ты помнишь, с каким старанием и любовью вы готовили место каждому своему малышу? Сын Божий с той же заботой готовит место каждому, входящему в светлый мир. Твое место готово, ибо твой путь на земле завершен.

Великий Град будет перенесен на новую землю, но прежде Агнец вновь сойдет на старую и будет царствовать там тысячу лет. Так сказано в Книге.

Иалтор обернулся к далекому Граду и сказал с расстановкой:

— Я тоже молюсь за твоего друга Джейка. В день, когда ты умер, Господь послал меня к нему в больницу. Он не знал, кто я

такой, думал, что я ошибся палатой или что-то в этом роде. Я не уходил, ждал, и он вдруг заговорил со мной — о тебе, о смерти, о душе... Я тогда подумал: «Слава Богу! Сердце этого гордого чело-века начинает таять...». Тогда я впервые услышал, как застучали молотки, зазвенели пилы в той части Града — видишь, вон там! — и понял, что Великий Плотник уже готовит место для Джейка. Крестная жертва Иисуса Христа открыла путь в Град небесный и для него. А сейчас, Крис, сейчас он уже делает первые шаги веры! Я знаю, он обязательно взойдет в уготованную ему обитель. Мы сможем увидеть, обнять его... Возможно, уже совсем скоро.

— Доброе утро, Джейк.

Это был голос Нелли, одной из ассистенток. По утрам она разносила почту сотрудникам газеты. Вообще-то она раскладывала почту по почтовым ящикам, но, если писем и пакетов было слишком много, и они не влезали в ящик, она доставляла корреспонденцию прямо в руки. Увидеть Нелли рядом со своим рабочим столом могло быть либо хорошим, либо плохим знаком. В любом случае это означало то, что твоя публикация задела читателей за живое. В последнее время Нелли была частым посетителем у стола Джейка. Вот и сейчас она протянула ему пять аккуратно сложенных пачек, перетянутых резинкой.

— Что, снова наступил на чью-то мозоль?

Джейк затравленно кивнул.

— Спасибо, Нелли. Извини за лишнее беспокойство.

— Да что ты! Наоборот, тебе спасибо за колонку про библиотеку. Мы ее вчера всей семьей обсуждали. Как и те, про воздержание. Есть, над чем задуматься. Продолжай в том же духе!

— Спасибо на добром слове, — Джейк не был близко знаком с Нелли, хотя она не меньше его проработала в редакции. Впервые Джейк пожалел о том, что за все это время не познакомился с ней поближе.

Со времени выхода его последней колонки прошло три дня. Первый день люди ее читали, второй — писали отклики «по горячим следам», а третий день пошел на работу почты. Впрочем, некоторые читатели воспользовались современными средствами связи, а потому Джейк уже мог предугадать итоговое распределение сил. Телефонные звонки и факсовые сообщения разделились примерно поровну, разойдясь по двум прямо противоположным полюсам: или безоговорочное «за», или возмущенное «против». В середине спектра болталось не больше пятой части первых откликов. Впрочем, это оценки предварительные, окончательный вывод можно будет сделать, когда колонка выйдет в сорока других газетах по стране.

Джейк вскрыл первое письмо. Никаких «Уважаемый мистер Вудс», просто целая страница площадной брани. Как все-таки приятно получать откровеннозлобные письма: никакого лицемерия или притворной вежливости, все честно. Куда хуже, когда тебя обливают грязью, а потом подписываются: «Искренне Ваш».

Джейк вскрыл еще одно послание, но в этот момент зазвонил телефон. Помешкав мгновение — поднимать или нет? — Джейк взял трубку после второго звонка.

— Джейк? Это Саттер. Ты один? Нас никто не подслушивает?

Саттер в своем репертуаре. Однако на сей раз его голос прозвучал несколько более эмоционально, чем обычно.

— Тебе лучше знать, Саттер. Меня-то уж точно не оповестят, если установят жучок.

— Ха-ха, как смешно. Я, в общем-то, ради тебя звоню. Мне-то это не надо.

— Да ладно тебе, извини, если что не так. Я тут весь на нервах. Что новенького?

— Куча всего, — голос Саттера дрожал от радостного возбуждения. — Наконец-то в нашем деле произошел мегапрорыв. Нетелефонный разговор. Но если в ближайшие пару часов все пройдет, как задумано, завтра я тебя проведу маршем победителя по всему федеральному зданию. Даже пивком угощу.

— Саттер, не томи, говори, в чем дело!

— Мы тут за городом, в минутах сорока езды, сидим в засаде. Я только что с самим директором разговаривал. Собственно, потому и звоню. Если хочешь, можешь к нам присоединиться, при условии, конечно, что будешь точно следовать моим инструкциям. Если сразу выедешь, как раз поспеешь к развязке. Ну, что скажешь?

— Куда ехать?

— Перво-наперво, обещай молчать. Никому ни слова — ни в «Трибьюн», ни в полиции, никому. Иначе все отменяется. Ясно?

— Ясно, Саттер. Говори, куда ехать.

— Есть тут одна избушка, в довольно глухом местечке, в районе Хиллсдейл. Знаешь поворот на дорогу Брод ер, недалеко от Сед-вея, где еще покосившийся магазинчик стоит?

— Конечно, я там червей брал! Мы с ребятами на рыбалку ездили как раз под Седвей. И охотились в тех краях...

— Прекрасно. Свернешь на Бродер. В пяти милях от магазина будет поворот на гравиевую дорогу, третий по счету. Езжай по ней. Вокруг будет густой лес. Через три мили увидишь старую охотничью избушку. Главное, нигде не останавливайся по дороге, — ни в магазине, нигде. Я серьезно — сорвешь нам операцию. Мы тут балансируем на грани. Я мог бы тебе не звонить, но ты нам очень помог, да и погибшие были все-таки твои лучшие друзья...

— Спасибо, Саттер. Бегу. Буду через сорок минут. Без меня не начинайте!

Джейку приходилось сдерживать себя, и когда стрелка спидометра переваливала за «100», с сожалением бил по тормозам. Хуже будет, если гаишник остановит за превышение. И время потеряешь, и засветишься. Он чувствовал знакомое возбуждение перед спецоперацией и поднимающуюся внутри ярость на врага. Он свернул у магазинчика, который уже не работал. Начинало темнеть.

Джейк проехал пять миль, отсчитал третью дорогу направо и нажал на газ. Грязь и гравий из-под колес разлетались во все стороны. Приближаясь к пункту назначения, он все же притормозил: не хотелось привлекать к себе ненужное внимание.

«Форд-Мустанг» медленно подъехал к старой избушке. Свет из единственного оконца, задернутого помятыми занавесками, тускло освещал парковку перед домом. У входа стояла темно-коричневая «Вольво» последней модели. У Саттера была другая машина, но Джейку показалось, что и эту он уже где-то видел. Номера были обыкновенные, не правительственные — еще бы, конспирация! Молодцы, ребята. Когда ведется слежка, нельзя допускать такие очевидные промахи. Он усмехнулся, вспомнив голливудских «полицейских», разъезжающих на шикарных красных «Феррари». Джейк остановил машину рядом с «Вольво» и, выходя, заметил в окне тень — Мэйхью, его профиль. Не успел Джейк взяться за ручку, как дверь распахнулась. Агента ФБР не застать врасплох! На Мэйхью был элегантный костюм, через который проступала кобура. Похоже, Смит-Вессон, 44-й калибр. Да-а, неплохая подмога в заварушке. Мужчины обменялись взглядами, не очень-то приветливыми с обеих сторон, хотя Джейк старался не забывать, что обязан Мэйхью жизнью.

Саттер сидел спиной к двери, с биноклем в руках. Увлекаясь по молодости астрономией, Джейк наметанным взглядом оценил: «Целестрон», 20x80 мм, многослойное просветление — идеален в условиях слабого освещения. Для длительного слежения двойные окуляры удобнее, чем просто подзорная труба, — глаза не так устают.

Саттер обернулся:

— А, Вудс, здорово. Проходи, садись. Вон, сангрии выпей. Я сейчас. Ну что, Чарли, мы с тобой неплохо поработали, очень неплохо...

«Чарли»? Джейк заметил невольное удивление на лице Мэйхью. Но, может быть, Саттер обращался сам к себе?

Джейк присел у стола, на котором красовались четыре пустые бутылки из-под сангрии. Рядом стояли еще четыре непочатые. Тут же лежал знакомый портфель Саттера, темно-бордового цвета. Джейку показалось странным, что агенты ФБР позволяют себе выпивать на задании. Саттер казался спокойным и расслабленным, что несколько задело Джейка, поскольку он чуть не свернул себе шею, стараясь не опоздать.

— Эй, Саттер, это я, Джейк. Узнаешь? Это мне ты велел бросить все и мчаться сюда сломя голову.

Саттер не отреагировал на его тираду, что еще больше разозлило Джейка.

— Что ты там высматриваешь?

— Да тебе, пожалуй, лучше и не знать.

— В каком смысле?

— В прямом, умник, — криво усмехнулся Мэйхью.

— Что, решил нарушить обет молчания? Молодец, только дай и другим слово вставить.

— Остри, остри, остряк. Посмотрим, как ты потом запоешь.

Впервые Джейк почувствовал тревогу: такие комментарии не

вязались с привычным сухим профессионализмом агентов ФБР. Даже для Мэйхью это было слишком грубо.

Что происходит? Джейк вопросительно взглянул на Саттера.

— Да ты не обижайся, Вудс. Чарли эта игра с трудом дается. Он и в школьных спектаклях только в массовке участвовал. Я даже точно не знаю, закончил ли он школу.

Джейк остолбенело проговорил:

— Да ты это о чем, Саттер?

Саттер сиял от уха до уха, ему этот разговор доставлял явное удовольствие, как будто он смаковал кусок торта с кремом, наслаждаясь каждой ложкой.

Джейк недоуменно стоял посреди комнаты. Он попытался сделать рывок в сторону Саттера, но придержал коней, заметив, что Мэйхью потянулся к кобуре.

«Чарли»... Джейк не помнил точно, как Мэйхью представился ему в день знакомства, но он готов был поклясться, что точно не Чарли. Джейк приблизился к окну, в которое с таким вниманием вглядывался Саттер. Уже почти стемнело, но Джейк сумел различить два странных силуэта метрах в тридцати. Приглядевшись, Джейк понял, что это мишени, обе изрешеченные пулями, причем в основном в районе яблочка.

Неплохие результаты, а, Вудс? И это из пистолета, не из винтовки! Моя слева, Чарли — справа. Мы подсчитали, я выбиваю шесть из десяти, а Чарли — восемь из десяти. Он всегда хоть на йоту, но лучше стреляет. Что поделать — талант! — Саттер по-отечески улыбнулся Мэйхью. - Ну, каждому - свое. Как провозглашает твоя любимая «Трибьюн», больше разнообразия! Это как раз про нас. Мое очевидное актерское дарование с лихвой компенсирует разницу в мои два промаха. Как думаешь, Чарли?

Мэйхью пожал плечами с не менее очевидным безразличием.

— Почему ты беспрерывно зовешь его Чарли?

— Молодец, Вудс, хвалю. Ты не такой тупой, каким кажешься. А по правде сказать, так тупее тебя никто не кажется! - Саттер

от души расхохотался собственной шутке.

— Да, если память мне не изменяет, то мы его представляли как «Джеффри Мэйхью». Это я сам придумал. Очень благородное сочетание, как думаешь? Но и «Колин Саттер» ничуть не хуже. Я с этим именем уже так сроднился!

Саттер, или как там его на самом деле звали, пристально следил за реакцией Джейка, и был ею доволен.

— А теперь я обращаюсь к нему по его настоящему имени, Вудс, поскольку нет больше необходимости в конспирации. Финита ля комедия. Это у нас манера такая, под занавес раскрывать имена актеров. Повышаются ставки, адреналин и стимул выполнить свою работу до конца: не дать возможность нашему зрителю поделиться своими вновь обретенными знаниями с кем бы то ни было. Хотя я не думаю, что в нашем случае Чарли требуются дополнительные стимулы. Мне кажется, он тебя и так недолюбливает. С самого начала у вас с ним не сложилось.

Чарли не спускал с Джейка глаз. Холодных глаз убийцы. Поскольку, без сомнений, Чарли был профессиональный киллер. На Джейка снова накатили воспоминания, от которых он тщетно пытался избавиться многие годы. Он снова ощутил себя в далеких азиатских джунглях. Однако между той реальностью и этой существовала одна большая разница: вместо напуганных юнцов ему противостоял матерый профессионал.

И тут у Джейка вырвался вопрос, который при данных обстоятельствах прозвучал довольно глупо:

— Так значит, вы не из ФБР?

Саттер хохотал долго и от души:

— Да, ничего не скажешь, схватывает на лету! Неудивительно, что он такой знаменитый журналист. Наверное, он первый догадался, что у Никсона рыльце в пушку!

Они оба засмеялись. Саттер — искренним мальчишечьим смехом, Мэйхью — жестким, холодным смехом наемника, при этом он не отрывал глаз от Джейка.

— Послушайте, теперь уже можно раскрыть карты. Я ведь вам помог в ваших делах? Я думаю, я заслуживаю некоторых разъяснении, у Джейка нервы были на пределе, но он старался не подавать виду. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо не давать противнику ни малейшего намека на возможное сопротивление.

- Ты что, смеешься, Вудс? Мы ни в чем тебе не обязаны! Хотя постой, беру свои слова обратно. Когда только нас приписали к тебе, один из наших боссов очень тебя хвалил за твою позицию в отношении смертной казни. Тогда еще референдум проводили, и с небольшим перевесом победили ее противники. Помню, такая шумиха была вокруг этого вопроса: многие выступали в поддержку, столько передач было о том, как убийцам удавалось избежать наказания. Но ты в своей колонке выступил против, обозвал смертную казнь варварством, так что, может, кого и переманил на свою сторону.

Короче, один наш приятель смертной казни дожидался, как раз лет восемь назад, когда ее по результатам референдума отме-нили. Вот ему и повезло: перевели в обычный изолятор, а недавно, вообще, выпустили на свободу за примерное поведение. Теперь он снова в наших рядах и, как оказалось, за эти годы своего мастерства не растерял. Пару дней на стрельбище, и за работу. Так что, пожалуй, мы тебе за нашего приятеля обязаны, Вудс, а я долги всегда отдаю. Скажи же, Чарли? Когда Джейк Вудс присоединится к своим товарищам на том свете, не хочу, чтобы он жаловался, что Саттер долгов не отдает!

Саттер говорил без передышки, Джейку даже показалось, с какой-то нездоровой горячностью.

— Так что присаживайся, Вудс, располагайся, как дома. — Саттер кивнул за окно: - Хочу, чтобы сильнее стемнело, прежде, чем мы с тобой разделаемся. Итак, у тебя вопросы накопились? Давай, задавай!

— Кто вы?

Саттер опять расхохотался и беззаботно плюхнулся рядом с Джейком за столом, в то время как «Чарли» оставался настороже.

— Ты правильно догадался, мы не из ФБР. Мы из... ЦРУ! — Саттер был очень доволен своей очередной шуточкой, и даже Чарли скривил рот в улыбку.

Замечательно, пусть расслабится, почувствует себя непобедимым, пусть думает, что перед ним трус и слабак. Прекрасно!

— Поскольку тебе уже не придется ни с кем этим поделиться, отвечу откровенно. Кроме того, я очень горд тем, как удачно мы провернули эту операцию! Самое трудное было организовать помещение в федеральном здании, но ты не представляешь, сколько любезностей можно дрбиться от людей, когда тебя принимают за кого-то другого. Некоторые этажи федерального здания поразительно плохо охраняются. Главное, обзавестись подходящим удостоверением личности, и тебе все двери открыты. А с современным офисным оборудованием — сканерами, лазерными принтерами — и с некоторым художественным умением тебе проще простого будет сообразить любой документ — от визитной карточки до полицейского значка.

Саттер развернул перед Джейком свой ФБР-овский значок.

— Этот, кстати, настоящий. Изъятый у спецагента ФБР в процессе спецопреации — упокой, Господи его душу! Хотя для тебя необязательно было доставать настоящий. Ты ведь, судя по всему, в подобных вещах не разбираешься!

Джейк почувствовал себя полным идиотом.

— Зачем вы за мной следили?

— Все началось еще на похоронах. Так, на всякий случай. Вдруг ты, как дотошный репортер, начнешь копать, наткнешься на что-нибудь подозрительное, и пойдет дело! Кое-кто из наших следил за тобой в той забегаловке, когда ты желтую открытку получил. По выражению твоего лица и потому, что ты тут же бросился в полицию, он решил, что назревает что-то серьезное. Он проехал за тобой на автомобильную свалку, сделал пару фотографий. Даже одну из тяг перепиленных крупным планом заснял. Мы и сами знали, что это было убийство, только не знали, кто убийца. Все крупные шишки из наших на следую-тий день собрались, обсуждали, что предпринять, - Саттер уже

не сидел, а важно прохаживался взад-вперед по комнате, словно он тоже один из тех шишек.

— Было решено, поскольку ты все равно уже начал что-то вынюхивать, к тому же со следователем — на дружеской ноге, вступить с тобой в контакт, чтобы быть в курсе событий. Тогда и выдумали эту затею с ФБР. Мы следили за тобой, пока ты там, в окопах, вел боевые действия за нас. Главное смотреть, чтобы ты не сунул свой нос, куда не надо. В нашем деле, знание определяет выживание. С тобой мы пошли на известный риск. Сам понимаешь, если ты вложил свои деньги в акционерное общество, ты неусыпно следишь, как оно себя чувствует. Ты был для нас определенной инвестицией.

— Но... кто же еще за мной следил?

Саттер снова хохотнул, с жалостью взглянув на Джейка.

— Да никто больше за тобой не следил!

— Ну как же... — Джейк замешкался, подбирая слова — к видимому удовольствию Саттера.

— Знаешь, фокусы с зеркалами в цирке показывают? Паратройка эффектных трюков, — и твоя признательность у нас в кармане, чувство благодарности за надежную охрану. А благодарные, признательные люди легко идут на уступки.

— Но кто же тот, кто на меня напал, убить пытался?

— Я так ждал этого вопроса!

Саттер торжествующе раскрыл свой портфель и извлек оттуда мятую лыжную маску. Джейка тут же осенило: коренастая фигура нападавшего поразительно напоминала плотное телосложение Саттера. У Джейка даже живот заболел, когда он осознал, где он уже видел стоящую под окном коричневую «Вольво». Она была припаркована на стоянке позади магазина! Так значит после того, как Саттер напал на него, избил, а потом, якобы спугнутый Мэйхью, скрылся в темноте, он дождался, пока Мэйхью и Джейк уедут, и спокойненько вернулся назад, сел в машину и укатил!

— Еще одна моя роль, сыгранная с необыкновенным мастерством, чего там скромничать! Для того, чтобы ударить человека

688

бейсбольной битой так, чтобы вывести его из строя, но не настолько сильно, чтобы вырубить совсем, требуется особое умение. Чтобы достичь совершенства в сем навыке, я на многих потренировался. Некоторые после моих ударов уже не вставали, — Саттер упивался собой и был искренне убежден, что все, что бы он ни говорил, было удивительно умно и смешно.

— Я со своей стороны сыграл, как на «Оскара», а вот дружище Чарли подзадержался. Мне с этой занесенной битой полчаса пришлось стоять, пока он, наконец, не явился. Я уже ощущал себя Статуей свободы с факелом в руке.

На этот раз Мэйхью не улыбнулся. Он молча стоял у стены, перекатывая в пальцах какой-то предмет. Что-то металлическое. Джейк пригляделся — это была гильза 44-го калибра. Тот же самый предмет, присутствию которого Джейк так порадовался по прибытии, сейчас вызвал в нем прямо противоположное ощущение. Все сводилось к одному: на чьей стороне пистолет? И теперь Джейк понимал, что не на его.

— Можешь звать меня Дон Вито Корлеоне, — Саттер с натугой попытался сымитировать голос Брандо из «Крестного отца». — Ну ладно, пусть я не сам дон, но его доверенное лицо. Я же тебе говорил, что я разговаривал с самим директором. А ты что, подумал, я имею в виду директора ФБР? Ай-ай-ай, — Саттер картинно покачал головой.

— Что-то мне не верится. Если ты сам из мафии, зачем надо было подавать мне идею об участии в деле организованной преступности?

— Да с тем рвением, с каким ты принялся за расследование, мы решили, что рано или поздно ты все равно выйдешь на эту версию, — может, кто-нибудь из врачей клиники проболтается или еще кто из персонала. Так почему бы заранее не взять с тебя обещание держать язык за зубами относительно этой линии расследования? К тому же, мне надо было предстать перед тобой в правдоподобном свете, вызвать тебя на доверие. Я, поверишь ли, историей увлекаюсь, в отличие от нашего общего друга Чарли, не одну книжку прочитал. В том числе и об организованной преступнос-

I

689

ти, и о ФБР. Так что практически все, что я тебе наплел про мафию, чистая правда, ну, может, кое-где чуточку приукрашенная. Я рассчитывал, что с правдивой информацией уж точно не проиграешь. Так и вышло: ты червя заглотил и пошел с нами на контакт. А после того, как Мэйхью тебе жизнь спас, так ты вообще как шелковый стал, всем с нами делился: и тем, что сам накопал, и тем, что полиция разнюхала. Плюс мы с тебя повторно слово взяли не болтать. В этом и заключался основной замысел.

Чарли, он же агент Мэйхью, не спускал глаз с Джейка. Даже фальшивый акт благородства по спасению одним человеком жизни другого не смог разбудить в их душах теплого отношения друг к другу. Джейк так и представлял себе, как разочарован оказался Чарли, когда ему предложили сыграть роль спасителя, — он с гораздо большим удовольствием поработал бы битой. И, похоже, ему вскоре представится такая возможность!

—Хотя, признаюсь, мои методы многим казались слишком неординарными, кое-кто из начальства сильно понервничали из-за, как им казалось, моей излишней откровенности с тобой. Они думали, что я слишком много говорю, поверишь ли?

Чарли, казалось, верил, но Саттер не обращал на него внимания.

— Но мои труды приносят плоды. По моим наблюдениям, ложь — а мне в своей жизни не раз приходилось привирать — всегда становится явной. Начинаешь путаться в деталях — начинаешь вызывать подозрение. Если люди чуют неладное, они замыкаются, не идут на контакт. Так что то, что я тебе напевал, должно было звучать правдоподобно. Да в основном это и была правда, за исключением некоторых моментов — на случай, если ты нарушишь наше славное соглашение и начнешь болтать, тылы мои были надежно прикрыты. И чем больше я тебе рассказывал, тем больше ты рассказывал мне. Мне ни за что не удалось бы выудить информацию у Марсдона или того психолога, не говоря уже о материалах полиции! И, даже если бы ты вдруг надумал рассказать про нас своему другу-следователю, я позаботился о том, что следов им было бы не найти. Ты никогда не смог бы ничего доказать. К тому же, ты был у нас под колпаком. Если бы ты вздумал открыть рот, мы бы в любой момент могли бы тебе помешать. У нас бы не заржавело!

Джейк старался ясно осмыслить происходящее. Он понимал, что ему необходимо было выиграть время.

— А зачем вы убили Дока и Криса?

— Ты что, до сих пор так и не понял? — Саттер помедлил: — Мы их не убивали.

-Как?!

— Да, мне почти стыдно — каюсь. Как на исповеди, честное слово. Чарли-то не очень церковь уважает, правда, Чарли? Хотя на похоронах мы завсегдатаи. В том-то все и дело: мы не знали, кто убил твоих друзей, а иначе, зачем бы мы затевали с тобой всю эту канитель? В отличие от тебя и полиции, мы-то сразу заподозрили злой умысел. Глаз-то наметанный. Уж слишком время было интересное для простого несчастного случая. Очень интересное. Нам сразу показалось, что эту аварию подстроили, чтобы сбить всех, особенно нас, с толку. Мы и сами частенько организуем так называемые «несчастные случаи». Вероятность, конечно, была пятьдесят на пятьдесят, но в любом случае, нам было важно знать наверняка.

— Для чего?

— Твой приятель был ключевой фигурой. У него были власть и огромный потенциал. Это был влиятельный, уверенный в себе человек, настоящий лидер. Нам удалось втянуть его в грязную историю, и он очутился у нас в руках. Мы, конечно, за ним наблюдали и готовы были в любой момент устранить, если бы он попытался от нас отделаться. Но наше начальство доктора уважало, так что они его точно не заказывали. Столько сил и средств было положено на его подготовку, и вот, когда он, наконец, стал приносить доход, мы вдруг теряем свое капиталовложение. А капиталовложения мы терять ой как не любим. Нам необходимо было знать, кто подложил нам такую свинью. В нашем деле неведение — непозволительная роскошь. А иначе оглянуться не успеешь, и это уже на твою могилку растроганные посетители кладут цветочки.

Джейку было искренне интересно, и он изо всех сил старался не скрывать этого. Саттеру это явно доставляло удовольствие. А для Джейка это означало, что пока жизнь его еще не кончена.

— Поначалу наше начальство заподозрило, что к делу причастен кто-нибудь из наших. Как я уже говорил, мы следили за твоим приятелем, он начал нас тревожить. Слишком много разговаривал с тем, другим твоим приятелем. Хотя мы не знали точно, о чем они беседовали, но мы боялись, что Дока начала мучить совесть. Хотя нам стало казаться, что он уже успокаивается. В общем, мы надеялись на долгосрочное и плодотворное сотрудничество на рынке сердец, легких и почек.

Саттер опять начал заговариваться, как пьяный. Неужели литр-полтора столового вина могут так повлиять на человека?

— Конечно же, если бы выяснилось, что это кто-то из наших ссамовольничал, нам надлежало его примерно наказать, чтобы и другим неповадно было. Но за пару дней мы перетрясли всю нашу братию и не обнаружили ничего подозрительного. Так что мы были уверены, что наши здесь ни при чем. Так что возникло предположение, что, возможно, это кто-нибудь из наших конкурентов пытается пометить территорию. Нас не всегда ставят в известность насчет подобных претензий. Сам понимаешь, организованная преступность — это не кружок по вязанию. Сейчас в области медицины идет настоящая вакханалия, дележ пирога — многие группировки пытаются отхватить себе кусок. Это очень прибыльное дело: люди готовы платить большие бабки, лишь бы пожить подольше.

Так что возникла версия конкурентов. Возможно, кто-то из них пронюхал, что Док — наш человек, и его решили устранить, чтобы отбросить нас назад, а самим прорваться вцеред через какого-нибудь другого хирурга. Если это действительно было так, нам необходимо было знать, кто за этим стоит. Однако за неделю расследований мы зашли в полный тупик. Нам нужны были проверенные факты. Конечно, рано или поздно мы бы вышли на ту автомобильную свалку и смогли проверить останки машины на злой умысел, но что потом? В наших рядах не водятся криминалисты, и компьютерных баз данных по отпечаткам пальцев у нас нет. Тут-то ты и пригодился.

— Почему я?

— После весьма продолжительных обсуждений было решено — причем, не единогласно — установить с тобой контакт. Если ты нам помогаешь, прекрасно. Если мы тебе помогаем, тоже хорошо: полиция убирает конкурентов с нашего пути. Даже если им удается легко отделаться, мы и сами можем о них позаботиться. Да и в тюрьме мы бы их достали. Так что при любом раскладе мы бы остались в выигрыше, еще и позиции свои укрепили бы.

Я специально сцросил тебя об организованной преступности, чтобы узнать, известно ли что-либо полиции. Грех было упускать такую шикарную возможность разузнать, не подозревают ли они нас, не отслеживают ли наши операции. Если бы они хоть о чем-нибудь догадывались, мы неизбежно попали бы к ним под подозрение. А как об этом узнать? Сама полиция нам извещение не пришлет. Вот и придумали вовлечь в расследование репортера.

Джейк старался не смотреть на Чарли, но спиной чувствовал, что тот уже сгорал от нетерпения применить к нему свое столь высокое мастерство.

— У нас у всех от души отлегло, когда ты сообщил нам, что мафиозная версия никому даже в голову не приходила. Это убедило нас в надежности нашего прикрытия. Но это означало также, что, если авария была делом рук соперничающей группировки, они тоже были вне подозрений у полиции. Те компьютерные файлы, что ты раскопал у своего друга дома, в принципе, могли-таки навести их на эту мысль. Честно говоря, я тогда сильно понервничал. К счастью, все обошлось. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

— Так кто же все-таки убил Дока?

За окном была уже непроглядная темь, и Джейку не хотелось заканчивать разговор.

— Мы так и не знаем, кто. Но твоему другу-следователю придется разыскивать убийцу уже без твоей помощи. Найдет он его, прекрасно — одним конкурентом в нашем деле станет меньше.

Не найдет, мы ничего не теряем. Ну, может, не совсем ничего. Мы с самого начала понимали, что слишком много секретов тебе раскрываем, но в этом и была изюминка всей нашей интриги. Ты, конечно, поклялся держать язык за зубами, — наша с тобой маленькая Омерта. Однако на данный момент ты уже перестал приносить нам пользу. Как говорится, если ты не приносишь доход, значит, ты наносишь ущерб. А с теми, кто наносит ущерб, Вудс, у нас разговор короткий. Принцип простой: «Открыл рот — умри». В твоем случае мы прибегаем к превентивной мере: «Умри, чтобы не открывать рот!»

Джейк чувствовал себя как никогда ужасно за то, что сдержал данное Саттеру слово. А сколько раз он не сдерживал слова, когда надо было бы? Почему же сдержал это, которое надо было бы нарушить?

— Да ладно тебе, Вудс, не переживай. На тебе лица нет. Рассматривай это как акт убийства из милосердия: когда жизнь человека становится нам не по карману, мы избавляем его от мучений. Доктор Кеворкян — наш кумир! Тебе даже не надо будет подписывать официальное согласие на эвтаназию! Представь себе, что мы твои врачи. Или родственники, которые не желают больше оплачивать твои медицинские счета, — как тебе больше нравится. Ты ведь умный человек, Вудс, все правильно понимаешь, да? Давай без обид, ладно? Мы за это время с тобой... сроднились, что ли. Настоящая мужская дружба завязалась, — Саттер опять расхохотался, только на этот раз несколько натужно.

Тусклый свет из единственной лампочки без абажура, свисающей с потолка, отразился в глазах Саттера, которые показались Джейку иными, чем прежде. Угольно-черные, эти глаза были безжизненны, безжалостны, бесстрастны. Леденящий акулий взгляд. Как я раньше не замечал? Эти нечеловечьи, животные глаза, злобные, бездушные, бесстыжие. Глаза хищника, робота-убийцы. Его веселость была не знаком добродушия, скорее причудой извращенного жестокого ума.

— К тому же, Джейк_у — Саттер сделал особое ударение на имени, как бы подчеркивая их «дружескую» связь, — нам бы хотелось избавить тебя от этого, как его? Ну, еще ветераны Вьетнама-то с этим мучаются? Ах да, чувства вины за то, что выжил. Ну как же, друзья погибли, а ты жив. Вы же вместе были, тебе тоже надо было... В общем, настал и твой черед.

— Но как же...

— Ну вот, этот момент профессионалы называют периодом моления, стадией торга или оттягиванием неизбежного. Ну, что ты хотел сказать? Что ты хотел предложить мне в обмен на жизнь? Ты не богат, я это знаю. Неужели колонку тиснешь в мою поддержку? Может, ты даже гарантируешь мне честное и точное цитирование? Или подписку бесплатную на «Трибьюн» обеспечишь? А, понял! Ты напишешь мою биографию! Тронут. Не спорю, это очень заманчивое предложение. Так, Вудс?

— Ты так уверен, что это вам сойдет с рук. Если меня убьют...

— Конечно, уверен! Конечно, сойдет! Не раз сходило. Так почему бы и на сей раз не выгореть делу? К тому же, никто и не догадается, что ты убит. Все подумают, что ты просто исчез. Навсегда. Конечно, твой дружок-следователь, может, и заподозрит неладное, ну так ты же ему не говорил, куда едешь, правда? Молодчина, хороший мальчик! Мы знали, что на тебя можно положиться. Даже если полиция решит, что дело нечисто, кого им искать? Недовольного читателя? Обиженных героев твоих колонок? Уж на нас никто и не подумает, — ведь никто даже не знает о нашем существовании! Мы тебе отличную могилку приготовили, правда, Чарли? Твое тело пролежит в тиши и покое лет пятьдесят, пока эти леса не расчистят под жилые кварталы. А к тому времени о Джейке Вудсе никто и не вспомнит. Никому до тебя не будет дела.

Саттер открыл свой портфель и, обернув руку носовым платком, вынул оттуда какой-то предмет. Джейк не мог разобрать, что это было, но в нос ударил до боли знакомый запах. Саттер продолжил:

— Кстати, совсем было позабыл поблагодарить тебя за твой Вальтер, говоришь, настоящий фашистский револьвер? Шикарный подарок! Я с ним обращаюсь крайне бережно, поскольку мы все

еще раздумываем, как бы получше его применить. Что такое, Джейк? Ты как будто удивлен? Ну сам подумай, нам вовсе не хотелось, чтобы ты расхаживал с пушкой, особенно, если бы наша операция провалилась и ты нас раскусил. Ну расскажи, Чарли, как было дело?

Мэйхью пожал плечами.

— Ладно, я сам расскажу, раз ты у нас такой стеснительный. Наш Чарли — мастер по отмычкам. Он твою машину вскрыл секунд за двадцать. Говорит, не ожидал, что вы раньше с игры уйдете. А ведь мог преспокойненько обделать дело чуть пораньше, но, поверишь ли, не захотел мокнуть под дождем! Сидел себе в машине и слушал матч по радио, ждал, пока дождь закончится. Так и не дождался, так что промочить ноги все же пришлось. Этот придурочный мальчишка его вспугнул. Наш Чарли так перепугался, что бросился наутек, а револьвер в кармане зажал в кулаке, а тот возьми и выстрели. Чарли чуть собственную ногу не прострелил! Нет, главное, у него времени было три часа в твой бардачок забраться, так нет же, он дождался твоего возвращения — и все почему? Ноги боялся промочить! — Саттер покачал головой и закатил глаза. Чарли же не выказывал ни малейшего удовольствия от рассказанной истории и, наверняка, в душе жалел, что в свое время все выложил Саттеру.

— Но откуда вы знали, что у меня в бардачке оружие?

— Да мы не знали, но подозревали: ветеран войны, охотник, — наверняка пистолетик имеется. А после нападения у магазина он скорее всего перекочует в автомобиль. Кроме того, мы все подстроили накануне твоей встречи с нами, — своеобразное напоминание о том, что с друзьями надо быть пооткровеннее, не то враги своего не упустят.

Саттер глянул в окно.

— Ну что скажешь, Чарли? Кто из нас окажет нашему уважаемому Джейку великую честь? Монетку бросим ?

Чарли, похоже, без особого энтузиазма принял это предложение, поскольку, судя по всему, был уверен, что «честь» окажет именно он. Но Саттер уже извлек из кармана гривенник:

— Орел или решка?

Монетка взлетела в воздух, как в замедленной съемке, перевернулась несколько раз в воздухе и упала на мятую заляпанную скатерть, описав небольшой круг на ребре, прежде чем опрокинуться плашмя.

— Орел! — поспешно выкрикнул Чарли, явно переживавший за возможный проигрыш. Саттер подхватил монету, в то время как Чарли даже не успел подбежать к столу.

— Орел и есть, — Саттер заговорщицки подмигнул. — Нашему Чарли всегда везет.

Джейку показалось, что Саттер нарочно поддается Чарли, делая из него всегдашнего победителя. Может быть, просто льстил, а может быть, на случай ареста. Тогда Чарли проходил бы как исполнитель, а Саттер — только лишь как соучастник. При таком раскладе Саттеру было гарантировано скорое возвращение домой.

Чарли извлек свой «Магнум» и направил его на Джейка, которому ствол 44-го калибра показался пушечным жерлом. Он сначала удивился, что за все это время они ни разу не угрожали ему пистолетом, но потом понял, что, видимо, они не считали его серьезным противником. Пистолет улегся в руку Чарли как вписанный; он даже казался естественным продолжением его пальцев. Чарли махнул им в сторону двери. Впервые за все время знакомства Джейк увидел Чарли широко улыбающимся от уха до уха. У него, оказывается, есть зубы!

— Пришло время прогуляться, Вудс.

Джейк понимал, что ему конец, однако, первый раз в жизни он был готов к смерти. И в то же время, ему не хотелось умирать, потому что у него появились новые причины хотеть жить. Так что он решил, что, если ему суждено погибнуть, он окажет яростное сопротивление.

— Пока, ребятки! Давайте, не задерживайтесь, — Саттер опять хохотнул и, развязывая по дороге галстук, направился к столу с видом человека, исполнившего свой долг.

Джейк подумал, что вряд ли Чарли станет уводить его далеко от дома: пары метров достаточно, чтобы случайный прохожий не

заметил кровавых следов на самом видном месте. А 44-й калибр не может не оставить кровавых следов. Джейк решил действовать, не теряя времени. Главное, скрыться из поля зрения стрелка и отбежать хотя бы метров на десять. Станет ли Чарли сперва с ним играться или захочет пристрелить сразу, - неизвестно. Джейк не мог рисковать, поскольку, даже если первый выстрел не будет смертельным, ранение понизит его, Джейка, маневренность. Поэтому Джейк задумал сыграть на эффекте неожиданности, как только ступит за порог.

Выйдя на крыльцо, Джейк резко обернулся назад, на Саттера, который, стоя спиной к двери, уже отхлебывал из только что откупоренной бутылки свеженькой сангрии. Чарли тоже инстинктивно оглянулся, и в тот миг, когда его глаза сошли с Джейка, тот со всей силы шибанул рукой по свисающей над порогом лампочке, которая разлетелась вдребезги. За вспышкой света последовала непроглядная темь. Джейк надеялся, что успеет добежать до ближайших деревьев незамеченным, пока глаза Чарли привыкнут к темноте.

Чарли же, не дожидаясь, начал палить во все стороны, не видя ничего, кроме яркого пятна от разбившейся лампочки, которое так и стояло у него в глазах. Выстрелы казались оглушительными, особенно поначалу, когда Джейк находился в опасной близости к стрелявшему. Чарли кричал и ругался на чем свет стоит и, если бы он мог видеть, то пристрелил бы Джейка на месте. А вот если бы он замер, он бы услышал шаги Джейка, пробирающегося вдоль дома. Но обычно столь молчаливый Чарли был слишком взбешен, чтобы помолчать теперь.

Самым логичным путем отступления для убегавшего было кинуться от дома прямо к машинам или ближайшим кустам. И именно этот участок сейчас напоминал поле боя: пули свистели, рассекая морозный воздух, и впивались в землю. Комья замерзшей грязи разлетались во все стороны как картечь. Именно поэтому Джейк избрал иную стратегию. Прижавшись к холодным бревнам, он двигался вдоль избушки к задней стене строения. Добравшись до нее, он бросился в густую чащу. Деревья стояли столь

плотно, их ветви переплетались между собой. Как назло это были елки, и Джейк с трудом пробирался сквозь их колючие заслоны. Он чувствовал, что его лицо и руки исцарапались в кровь.

Он услышал, как позади Саттер рявкнул: «Заткнись, наконец!». Джейк остановился, но было поздно: под ногами у него затрещали сухие сучья. Немедленно рядом прогремело два выстрела. Одна пуля просвистела справа от него, а вторая глухо ударилась о ствол в двух шагах слева. Джейк спрятался за толстую ель и зажмурился, стараясь приучить глаза к темноте.

Его неприятели обладали двумя явными преимуществами: их было двое, и у них имелось оружие. С другой стороны, вокруг были густые деревья, и найти среди них человека было не так легко. Впереди была длинная зимняя ночь, десять-одиннадцать часов темноты, и тот, кто мудрее, воспользуется этим козырем, выйдет из схватки победителем. Джейк понимал, что ближайшая минута будет критичной: его противники все еще находились у дома; свет из открытой двери мешал им сориентироваться в темноте. Поэтому Джейк старался не смотреть на источник света и вглядывался во мрак сквозь прикрытые веки. На данный момент преимущество было на его стороне.

Он слышал, как Саттер и Чарли спорили между собой, так что вряд ли они прислушивались к звукам леса, чтобы открыть огонь. Джейк тихонько попятился назад, стараясь, чтобы толстое дерево, за которым он прятался, находилось на прямой линии между ним и избушкой. Он пятился, пока не уткнулся спиной в соседнюю ель. Он перемещался таким образом от ствола к стволу, углубляясь все дальше и дальше в чащу. Джейк осторожно ступал на землю, выискивая островки мягкого мха, стараясь не наступить на упавшую ветку или сухой лист. Он пристально вглядывался в окружающую его темноту, приказывая глазам видеть острее. Он наклонился и нащупал на земле пару сучьев сантиметров 30 длиной и сантиметра 3 толщиной. Он продолжал вглядываться в эти сучья, и, чем больше он вглядывался, тем отчетливее становились их очертания. Этому он научился во Вьетнаме. Человек видит в темноте гораздо лучше, чем он думает, главное, настроиться на

восприятие даже самых слабых отблесков света. Это скорее искусство, чем наука, и когда-то он владел этим искусством в совершенстве. Теперь же он судорожно пытался вернуть утраченное.

Джейк удалился от дома уже метров на тридцать, в лес — метров на двадцать. Он полагал, что его противники находятся где-то у самой кромки леса, куда все еще достигал тусклый свет из распахнутой двери. Значит, его глаза лучше приспособились к темноте, чем их. Напрягая зрение что было сил, Джейк оценил окружающее его пространство, размахнулся и швырнул один из сучьев далеко вперед, стараясь не задеть свисающие ветви. Как он и ожидал, как только сук соприкоснулся с землей, прогремел выстрел, и в тот самый момент, пока в ушах все еще звенело, Джейк бросился в глубь леса в противоположном направлении. По пути он бросил второй сук чуть дальше в той же плоскости, чтобы опять сбить с толку своих преследователей. И снова, как только второй сук упал на землю, раздались выстрелы. На сей раз стреляли оба. И снова, Джейку удалось отбежать еще на пару метров в глубь.

На этом подобные трюки заканчивались. Отдаляясь от дома, Саттер и Чарли тоже привыкали к темноте, так что они становились с Джейком на равных. Они могут заметить его, когда он бросает ветку, или заметить, как ветка летит, и, просчитав траекторию, выстрелить в противоположном направлении. Джейк слышал, как они пробрались к месту, куда стреляли, и как начали чертыхаться от досады. Они так надеялись попасть в него! Они и сами понимали, что шансы подстрелить его выше, пока они не углубились дальше в лес, пока Джейк был от них близок и без оружия.

Джейк ругал себя за то, что после кражи не купил себе новый пистолет и что явился в избушку безоружным. На самом деле, у него был еще один пистолет, «Браунинг», но он был уже несколько лет неисправен, и руки никак не доходили починить. А с охотничьим ружьем, которое, между прочим, было в отличном состоянии, не будешь расхаживать по городу. А хранить его в машине не имело смысла: как оно ему помогло бы в данную минуту? Да и вообще, кто бы мог подумать, что все так обернется? Это же были «наши»... Как легко они обвели его вокруг пальца! Джейк полностью разочаровался в собственных способностях распознавать истину.

Какой же сделать следующий шаг? Поскольку он охотился и рыбачил в этих местах, Джейк знал окрестности лучше своих врагов. Да и темнота обычно играет на стороне дичи, а не охотников. Может быть, ему и удастся улизнуть от своих преследователей, но что дальше? К тому времени, когда он доберется до ближайшего телефона, чтобы вызвать полицию, этих молодчиков будет ищи-свищи. На дно залягут, концов не найдешь. Это уж точно. Один укатит в Майами, другой отправится в Чикаго. А может, наоборот, они осядут где-нибудь здесь, прямо в городе и в один прекрасный день прикончат его из-за угла. Но скорее всего, они все-таки наймут другого сделать за них эту грязную работу, а сами, сидя на пляже под развесистой пальмой, только получат телеграмму: мол, клиент приказал долго жить. Возможно, все будет выглядеть как очередной несчастный случай. И так же, как Док увел с собой Криса, так и он, Джейк, может утащить за собой Каролину, или малыша Криса, или еще кого. Ну уж этого он не допустит! Сейчас они думают, что его главная цель — сбежать от них, спасти свою шкуру. Они не ожидают, что он осмелится противостать им. Такой неординарный маневр может предоставить необходимый элемент неожиданности.

Неужели они не врали, когда уверяли его, что не убивали его друзей? Скольких людей они все же лишили друзей? Нет, в данных обстоятельствах лучше считать, что они снова его обманули, что его товарищи пали от их рук, тогда всеподавляющий инстинкт самосохранения притупится жаждой мщения. Он отомстит за своих близких, разделается с этими негодяями и лжецами, которые так позорно оболванили его! Джейк снова ощутил себя в джунглях Вьетнама, только на этот раз у него с врагами были личные счеты.

Он знал, что вьетнамские партизаны воевали за свою страну, воевали за свои идеалы. Эти — из другого теста. Ни Чарли, ни Саттеру дела не было ни до каких идеалов, они воевали за себя и

за свое начальство. Им лбы никто не забривал, они вступили в эту армию добровольцами и с радостью исполняли свой омерзительный долг, продвигаясь по служебной лестнице. Они не боролись за идеалы, не искали истину. Они прекрасно знали, что есть добро, что есть зло, и сознательно решили нарушить все и всяческие нормы. Они насмехались над истиной и смеялись над правосудием. Мне кажется, что это цитата из Библии, но я по своим конкордансам не нашла, откуда. Может бьггь, Джейк и помог их «приятелю» своей злосчастной колонкой про смертную казнь, но им на подобную помощь лучше не рассчитывать, — они не доживут до его следующей колонки! И никакие суды им не понадобятся, и никакие изворотливые адвокаты не отмажут их от неизбежного наказания.

Джейк нащупал в темноте тяжелую сучковатую палку — чем не бита? Продвигаясь вперед, он постоянно шарил руками в поисках подходящего орудия. Каждый раз, когда ему попадалась коряга помощнее, чем имеющаяся у него, он бросал старую, ибо две штуки тащить было тяжеловато. Вдруг в нос ему ударил забытый, но до боли знакомый запах: грязь. И где-то совсем неподалеку. Он отыщет ее, и она обеспечит ему новое преимущество: она поможет ему слиться с ландшафтом, раствориться во тьме. И скоро, очень скоро уже не Чарли будет охотиться за Джейком, а Джейк — за Чарли. И он убьет его. Или погибнет в попытке.