У последней черты

Джейк печатал свою колонку и ужасно нервничал, что для него было нехарактерно. Каждый раз, когда очередное предложение неким волшебным образом появлялось на экране компьютера, он ловил себя на том, что воровато оглядывается через плечо, опаса- ясь непрошеных глаз. Он чувствовал себя мальчишкой на уроке математики, прячущим номер «Плейбоя» в обложке учебника. Кажется, так Леонард это описывал?

Он вздрогнул, почувствовав на своем плече чье-то прикосновение. Это был Гай, репортер из отдела городской политики.

— Глазам своим не верю, неужели уже творишь? Еще только девять часов! Неужели ты собрался просидеть тут все три часа? За такой подвиг тебе должны выплатить сверхурочные.

Это было сказано добродушно-шутливым тоном, — обозревате-ли, считающиеся в «Трибьюн» тяжеловесами от журналистики,

имели репутацию легковесно относиться к срокам подачи мате- риала.

Джейк быстро повернулся к Гаю лицом, прикрывая широкой спиной экран монитора.

— Да что-то много мыслей накопилось... Боюсь, не успею все

обдумать, вот и начал пораньше.

— Ну и о чем мысли?

— Да так... Презервативы и школа — в таком духе.

— Ты же уже что-то подобное писал. Какой-нибудь новый нюанс?

— Да, можно и так выразиться.

— Ну что ж, закоснелые моралисты всех мастей только и ждут,

чтобы ты их чем-нибудь раззадорил. Смотри, не обмани их ожиданий. Ни пуха!

— Да-да, к черту... — голос у Джейка прозвучал как-то вяло и

безвольно.

Опять, уже в седьмой раз за утро, зазвонил телефон, но Джейк снова предпочел довериться автоответчику. Не хотелось отвлекаться на ненужные разговоры. Если окажется что-то важное, так и быть, он поднимет трубку.

— Джейк, это Саттер. Ну же, возьми трубку, есть разговор.

Поколебавшись, Джейк все-таки ответил на звонок, причем,

неожиданно для себя* шепотом:

— Послушай, Саттер, я очень занят. У меня все-таки работа.

— И это ты называешь работой! — Саттер хохотнул; вечно его все забавляет.

Кроме шуток, у меня сроки поджимают. Давай по-быстрому.

— Я тебе еще вчера звонил, но никто не отвечал. Ну что, нашел что-нибудь интересненького в школе? Чего тебя туда понесло? Думаешь, убийство совершила команда баскетболистов из десятого «А»? — Саттер упивался своим несравненным чувством юмора. — Ты от меня ничего не скрываешь?

Джейк вздохнул. Его начала утомлять осведомленность Саттера о его передвижениях. ,

— В школу я ходил по поводу моей дочери. У меня кроме этого проклятого расследования есть еще и личная жизнь.

Ладно, ладно. Но ты в последнее время то в рестораны взад-вперед ездишь, то к друзьям ночные визиты совершаешь, — наверняка чего-нибудь новенького накопал?

— Накопал, накопал, — и Джейк вкратце поведал Саттеру о закодированных файлах и пообещал немедленно выслать их по факсу.

— Ну а ты, Саттер, ничего новенького не накопал?

— И я накопил. Давай встретимся, обсудим.

— Давай завтра, сегодня не могу. Послушай, если что-нибудь важное, скажи прямо сейчас. Если телефон и прослушивается, так это твои же ребята стараются.

— Боюсь, мои новости тебе не понравятся, хотя они, похоже, в том же ключе, что и твои. Мы тут вскрыли кое-какие крупные финансовые махинации. Веревочка тянется от одной местной криминальной группировки прямиком к твоему доктору Лоуэллу. Он

получил от них кругленькую сумму — один раз точно, но, может, и больше. Твои собственные открытия это подтверждают.

— За что он брал деньги?

— А вот это еще неясно, хотя у нас есть кое-какие предположения. Вот просмотрим твои факсы, может быть, что-нибудь начнет вырисовываться. Есть еще кое-что, но это не телефонный разговор, — Саттер разжег в Джейке крайнее любопытство.

— Ну хорошо, давай завтра, в том ресторанчике, где ты в свое Время делал вид, что читаешь газету и попиваешь сангрию. По-

\ 1ушишь, когда ты следил за мной и Олли?

Саттер рассмеялся:

— А я все думал, заметил ты или нет!

— Не такой уж я лопух, как ты думаешь.

* — Ладно тебе, Джейк, я не думаю, поверь мне. Да, вот еще что.

'Как ни прискорбно, но должен сообщить тебе, что Бюро сейчас проводит одну серьезную операцию в соседнем районе, так что придется мне снять с тебя наблюдение не надолго, так, на пару дней. Мэйхью уже вылетел на место, и двух других агентов, которые за тобой присматривали, тоже придется отозвать. Я из-за тебя ' поругался с начальством, но при нехватке сотрудников приходится расставлять приоритеты. Так что тебя, дружище, пока кинули.

— Спасибо за заботу.

— Да ты не дрейфь. На тебя напали только раз, так ведь? И вот уже неделю, как наши ребята никакого хвоста за тобой не замечали. Подумай только, сколько кофе, пончиков и отсиженных задов, — и все зря! К тому же, никто и не догадается, что у тебя не будет прикрытия. После того случая у магазина, они малость по-

' притихли — видно, поняли, что Мэйхью не пустой ходит. Сам понимаешь, выстрел в задницу из Магнума сорок четвертого калибра храбрости никому не прибавит. Да, может, преступник вооб-¹ ще действует в одиночку, — у того бейсболиста ведь не было сообщника. К тому времени, как они спохватятся, мы уже снова будем за твоей спиной, твои бессменные ангелы-хранители, i — Да ладно, Саттер, я слюни распускать не буду.

Толку-то! Они уже все решили.

Ну и прекрасно. Главное, будь поосторожнее. Ну, значит, до завтра, ровно в час. Я позабочусь, чтобы за нами не следили...

Джейк не стал слушать, как Саттер радуется собственной шутке, и повесил трубку. Он вернулся к своей колонке и усилием воли отключился от внешнего мира. Он печатал без остановки еще тридцать минут, помечая звездочками места, которые впоследствии нужно будет подкрепить фактами, статистическими данными или наглядными примерами. Раньше он за подобной информацией всегда обращался в «Планирование семьи». Он не отступил от правил и в этот раз, однако у них не оказалось того, что он искал. Тогда он позвонил Барбаре Бетчер в НАВО. И опять много эмоций и ноль конкретики. Джейк сжал волю в кулак и набрал номер Карла Магони из ГООО. Джейк питал смутную надежду, что тот может располагать необходимыми ему цифрами. По крайней мере, такое у него осталось впечатление после интервью...

Джейк набрал номер и улыбнулся, вспомнив свой прошлый разговор с миссис Магони и падающие полки в кладовке. На этот раз трубку поднял мужчина: ^

— Граждане за ответственное отношение к образованию. Карл Магони слушает.

— Здравствуйте, Карл. Это Джейк Вудс из газеты «Трибьюн». На другом конце повисла пауза.

— А-а-а...

Обычно, когда Джейк представлялся людям по телефону, он слышал в ответ радостные и приветливые голоса. Голос Магони не выражал радости, что было плохим знаком.

— Карл, у меня к вам пара вопросов.

— Прошу прощения, мистер Вудс, но хочу вас предупредить, что я ставлю автоответчик на «запись». С этого момента наш разговор записывается на пленку. Не знаю, следовало ли мне вас об этом предупреждать, но лучше, чтобы вы знали.

— Хм-м... А зачем вам записывать наш разговор?

— Я завел такое правило с тех пор, как мы с вами беседовали в последний раз. Вы были третьим журналистом из «Трибьюн», который исказил и передернул мои слова. Это защитная мера.

— Я исказил ваши слова?

_у[ хочу верить, что вы со мной откровенны, но мне странно,

что вы не понимаете, в каком свете выставили меня в своей колонке. После вашей публикации, меня завалили злобными откликами, два раза по телефону угрожали. Даже моим детям досталось за то, что их отец сказал что-то, чего он не говорил. А если и сказал, то вы выдернули мои слова из контекста.

— Если все так и было, то, уверяю вас, в моих действиях не было злого умысла.

— Во-первых, все действительно так и было. Тот, кто прослушал бы наш с вами разговор, а потом прочел бы вашу колонку, не стал бы сомневаться. Во-вторых, ваши заверения, что вы это сделали ненамеренно, меня не убеждают, напротив, они меня даже путают.

— Почему же они вас пугают?

— Да потому, что, если бы ваши действия были намеренными, то вы могли бы сейчас извиниться и пообещать больше так не делать. Если же это получается у вас само собой, значит, вы можете снова поступить точно так же. Мне не хотелось бы вас обижать, но таково мое мнение.

— Ну, господин Магони, не знаю, что и сказать.

Джейк подумал было извиниться, но потом решил, что признавать свою вину не всегда разумно, особенно когда тебя записывают на пленку!

— Я понимаю, мистер Вудс, вы придерживаетесь определенных взглядов, как, впрочем, и я. Наши с вами убеждения весьма различны, и, возможно, мне стоило бы большого труда верно передать ваши позиции. Однако я тешу себя мыслью, что я постарался бы процитировать вас дословно, а затем попытался бы выдвинуть свои контраргументы, сохраняя при этом уважительное отношение к оппоненту.

— Вам кажется, что я отнесся к вам неуважительно?

— Конечно! Только не подумайте, что все дело в моих личных обидах. Если бы я был человеком обидчивым, то не стал бы плыть против течения. Я готов сносить удары, но лишь за то,

18 У последней черты

что на самом деле говорил. Со времени нашей с вами последней беседы и пары других подобных интервью, я только и занимаюсь тем, что оправ^^Ьаюсь и сглаживаю острые углы. Я устал отбиваться от читателей, возмущенных моим «выступлением» в вашей колонке. Вы выставили меня в каком-то карикатурном виде. Люди и организации звонят и отменяют мои лекции, запланированные несколько месяцев назад. Самое популярное объяснение, что, прочитав мои высказывания в газете, они увидели «мое истинное лицо». Мне кажется, вы даже не задумываетесь о том, с какой легкостью вы можете разрушать жизни людей. Вы пишете свою колонку, а потом выкидываете нас из головы, оставляя пожинать плоды вашего труда. Неужели вы этого не понимаете?

— Э-э-э... В общем-то, конечно, понимаю... Вы явно задеты за живое, господин Магони. На сей раз я постараюсь привести ваши слова как можно точнее.

— Дело в том, что совет ГООО провел Совещание и составил список журналистов, которые в своих репортажах исказили наши позиции. Совет постановил не давать более интервью этим лицам. Прошу прощения, мистер Вудс, но, боюсь, что ваше имя тоже в этом списке.

— Но вы же все-таки разговариваете со мной, да еще и записываете этот разговор на пленку!

— Я записываю на пленку мои разъяснения, почему я отказываю вам в интервью. Я делаю это для того, чтобы защитить себя на случай, если вы неверно представите эти мои разъяснения в газете. Хотя, честно говоря, мой адвокат сказал, что эта пленка не будет иметь особого веса в суде. Не понимаю только, для чего я вам это сейчас говорю! Дело в том, что подавать в суд на СМИ за клевету практически бесполезно, если ты не можешь доказать, что ложная информация попала в печать намеренно. Если бы у меня была запись нашего с вами последнего разговора, я бы спокойно доказал, что мои позиции 6ы!ли представлены в неверном свете. Однако вы могли бы сделать честное лицо и заявить, что не желали мне вреда. И, насколько я понимаю наши законы, дело было бы тут же закрыто, ведь я не смог бы опровергнуть ваше утверждение. Я правильно понимаю?

— Ну, все несколько сложнее, чем вы тут представили, но в общих чертах — да.

— Но разве важно, был ли у вас злой умысел, когда вред все же был нанесен? Если бы я на светофоре ненарочно помял впередис-тоящую машину, мне все равно пришлось бы оплатить ущерб, так? Но этот принцип не действует в отношении вашей братии. У вас прямо-таки дипломатическая неприкосновенность! Так что, хотя эта пленка послужит мне слабым утешением, — какой, в сущности, от нее толк? Как я донесу ее содержание до масс? Вашу колонку прочли полмиллиона человек, — ведь таков тираж «Три-бьюн», не так ли? Я же буду счастлив, если смогу донести свои истинные слова до пары сотен людей.

— Господин Магони, возможно, мне не следует признавать свою вину и извиняться, особенно при включенной записи, но я все же скажу, в доказательство своих добрых намерении: извините, я был не прав, и мне очень жаль, что я причинил вам вред, хотя это произошло случайно. Прошу у вас прощения.

— Что ж... Спасибо. Прошлого, конечно, не исправить, но мне очень приятно услышать от вас эти слова. Честно говоря, прочитать опровержение в газете мне было бы еще приятнее, но я не питаю иллюзий. Я знаю, что на это вы никогда не пойдете.

Магони замолчал, видимо все же лелея слабую надежду, что Джейк согласится на такой шаг, но тот даже не рассматривал такую возможность. Прошло слишком много времени, к тому же на карту была бы поставлена его репутация, да и Винстон ни за что не пошел бы на это. Магони был прав, и Джейк это понимал. Извинения были искренними, но они не спасали положения.

— Есть такая славная поговорка, мистер Вудс: «Обмани меня раз — тебе позор; обмани меня два — мне позор». Мне бы очень хотелось верить в вашу искренность, но я бы поступил неразумно, вновь наступив на те же грабли. Может быть, я покажусь вам слишком боязливым или чрезмерно осторожным, но не забывайте, что вы не единственный, кто обманул мое доверие.

— Я. понимаю, что вами движет, и уважаю ваше решение не давать мне интервью, однако вы удивились бы, узнав, о чем моя нынешняя колонка.

Неужели? Что ж, обязательно завтра почитаю.

— Позвольте мне все же попросить вас об одолжении. Нет ли у вас каких-нибудь данных о «Планировании семьи» — пропаганда средств контроля за рождаемостью, школьные медпункты, раздача презервативов подросткам, - в таком ключе? У меня туг стопки материалов, освещающие этот вопрос с их точки зрения. Нет ли у вас чего-нибудь на эту тему, и не могли бы вы переслать мне все это по факсу в течение ближайшего часа?

На том конце провода повисла пауза, словно Магони пытался понять, в чем подвох.

— Хм-м-м... У меня, пожалуй, найдется кое-какой подходящий материал: правительственные и независимые исследования, статистика и прочее. Дайте мне пятнадцать минут, и я сделаю вам соответствующую подборку.

— Я был бы вам очень признателен, именно эго мне и нужно. Заранее благодарю вас и еще раз прошу прощения за прошлый раз.

— Спасибо... Даже не знаю... В общем, сейчас все отправлю. Какой у вас номер факса?

Джейк продиктовал ему номер и, повесив трубку, уставился на экран монитора, прокручивая в голове те обвинения, которые предъявил ему Магони. Почему он так вяло отпирался? Магони зря думает, что Джейк Вудс намеренно исказил его слова. Однако в обвинениях этого странного, в чем-то наивного человека все же было рациональное зерно. Прямо перед глазами у Джейка на стене его кабинки висело пришпиленное письмо от той женщины, на которую он несправедливо возложил вину за все преступления сына-уголовника. Как там Магони выразился? «Неважно, был ли в ваших действиях злой умысел, вред был нанесен». И еще: «Вы пишете свою колонку, а потом выкидываете нас из голо-вы, оставляя пожинать плоды вашего труда».

Джейк поежился: после этой колонки ему придется пожинать плоды своего труда самому.

Минут через десять Джейк пошел проверить факс и с облегчением вздохнул: уже идет. Молодец, Магони, быстро работаешь!

; Белая гладкая бумага лениво вылезала из отверстия, закручиваясь рулоном. Джейк, не отрывая, расправил первые несколько страниц и пробежал их глазами. Как раз то, что надо! Он быстро достал из нагрудного кармана фломастер и начал помечать под-I ходящие места. Теперь он сможет заменить звездочки в статье ' на проверенные факты и статистические данные. Однако многим это не понравится.

Джейк просидел за компьютером еще не меньше часа, печатая, перепечатывая, исправляя и переделывая. Наконец, колонка была готова, ровно восемьсот слов. В процессе создания ему пришлось сократить ее вдвое. Джейк решил все-таки убрать сухие цифры и сохранить их для следующего раза, - при условии, что '' эта публикация не будет стоить ему места. Он просто обобщил все имеющиеся в его распоряжении данные и воззвал к здравому смыслу читателя. Он откинулся в кресле и прочел колонку от начала до конца, стараясь поставить себя на место этого самого чи-тателя.

' То, о чем я собираюсь сегодня писать, многим может не понра-

^к виться, несмотря на абсолютную неопровержимость приводимых фактов. Что ж, такая реакция — тоже знамение времени.

Итак, вот вам факт первый: истинной биологической причи ' ной подростковых беременностей является не отсутствие адекват-

I ных методов предохранения. Напротив, этой причиной является | наличие сексуальной активности в подростковой среде. Вы бы ни-

¹' когда не догадались об этом, читая брошюры, газетные статьи и ) модные книжонки на данную тему, правда?

А вот вам факт второй: истинной биологической причиной распространения СПИДа является не отсутствие презервативов и стерильных шприцев. Напротив, этой причиной является наличие пропаганды секса, наркотиков и вседозволенности как приемлемого образа жизни. Согласитесь, вам и в голову не приходило взглянуть на этот вопрос с этой точки зрения!

Другими словами, беды наши — дела рук наших, мы навлекли их на себя активными и сознательными действиями, а не допустили по недосмотру.

Вот уже два десятка лет организация «Планирование семьи» трудится не покладая рук, неся американской молодежи свет контрацепции и безопасного секса. Какие же существенные изменения произошли в обществе за те же двадцать лет? А вот какие: количество подростковых беременностей и вензаболеваний у школьников возросло в несколько раз! Пролить ясность на это загадочное противоречие помогут слова президента этой глубокоуважаемой организации: «Мы не собираемся пропагандировать монашеский образ жизни или ханжескую мораль!» Да, господа читатели, в современном обществе есть вещи пострашнее, чем болезни и смерть, а именно — воздержание среди несовершеннолетних детей, едва достигших половой зрелости.

Гонцы от «Планирования семьи» наводнили школы, без счета раздавая подросткам контрацептивы и внушая, будто в добрачных связях нет ничего дурного. Их усилия вкупе с восторженными отзывами прессы не пропали даром: иллюзорное пошггие «безопасного секса» вытеснило все традиционные ценности типа «невинности» или «супружеской верности». Разве стоит после этого удивляться, что процент сексуально активных подростков растет с каждым годом?

Не только нежелательные беременности и вензаболевания являются трагическими спутниками навязанной подросткам половой распущенности. Эмоционально и психологически дети оказались не готовы к сексуальной близости: неожиданно свалившая ответственность и глубина переживаний оставляет незаживающие раны на долгие годы. «Планирование семьи» и подготовленная этой организацией армия школьных медсестер и учителей анато-мин взахлеб цитирует ведущих сексологов: «Наивно полагать, что можно удержать пятнадцатилетних от сексуальных контактов». По этой логике получается, что и от наркотиков пятнадцатилетних не удержишь, зачем зря стараться. Впрочем, стратеги из «Планирования семьи» и не пытаются рассуждать логично. Скачок заболеваемости сифилисом и СПИДом среди подростков использу-ется ими как подтверждение важности их усилий по половому просвещению школьников. Увы, наращивание мощностей пропагандистской машины не устраняет первопричины всех подростковых беременностей, а именно — подросткового секса.

Представим на мгновение, что уважаемым господам из «Планирования семьи» поручили бы еще и просвещение школьников в вопросах дорожного движения. Они бы отдали все силы, чтобы научить детей лучше подрезать другие автомобили на скоростном шоссе! Не зашло бы и речи о том, что надо держаться подальше от дорог с опасным движением. Что явилось истинной причиной гибели пешехода, бросившегося на красный свет прямо перед многотонным грузовиком? Бедняга просто не умел достаточно ловко уворачиваться от машин! Сухие цифры о возросших ДТП с участием детей превратились бы в доказательство того, что подростков невозможно удержать от быстрой езды. В связи с этим обязательно был бы подан запрос на выделение налоговых средств и увеличение учебных часов, чтобы можно было бы адекватно научить подростков обгонять другие автомобили, выжимая из своего максимум скорости и маневренности.

Какая удивительно мудрая методика! Она достойна самого широкого распространения в нашем обществе. Отдадим в ведение наших просветителей вопрос домашнего насилия. Вскоре во всех крупных городах откроются пункты по раздаче агрессивным мужьям боксерских перчаток. Разве есть лучший способ предотвратить избиение слабых женщин?

Подведем итог, молодые люди. Позвольте мне открыть вам один секрет, который надолго оказался утаенным от вас по глупости многих взрослых доброжелателей (каюсь, и я принадлежал к их числу!):

Можно полностью отказаться от презервативов, но при этом полностью исключить возможность забеременеть или заразиться венерическим заболеванием. Все, что требуется — это отказаться от секса. Тут нет ничего невозможного. Исторические данные свидетельствуют, что во многих странах до совсем недавнего време-

ни существовала практика длительного воздержания от половых отношении. Автор этих строк утратил невинность в возрасте двадцати лет, но даже это я теперь считаю слишком ранним началом. Было лучше, если бы я подождал до двадцати шести — то есть до того дня, как сочетался со своей возлюбленной законным браком.

Мы живем в эпоху, когда успех во многом зависит от самодисциплины, целеустремленности, настойчивости. Если у вас хватает силы воли на ежедневные занятия в тренажерном зале, выполнение домашних заданий, подъем по будильнику и на то, чтобы говорить наркотикам «нет», вы сможете сказать «нет» и добрачным связям. Да, многие взрослые сделали все, чтобы убедить вас в обратном. Они внушили вам, что вы ничем не отличаетесь от животных, повинующихся не разуму, а физиологическим позывам. Поверьте мне, я знаю. Я сам так думал. Недавние события показали мне, насколько жестоко я ошибался.

Короче говоря, не слушайте нас, дети! Думайте, размышляйте, вы найдете немало аргументов в пользу того, чтобы отложить начало половой жизни до свадьбы. Один из них я вам подсказал: у вас будет больше шансов до этой свадьбы дожить! Но есть и другие...

Джейк взглянул на часы. 11:25. То-то Винстон бы обрадовался, заполучив колонку настолько раньше срока. Но Джейк не мог этого допустить — не раньше 11:50, когда уже поздно что-либо менять. Он хотел встать и прогуляться по отделу новостей, но удер-жал себя. Винстон сразу заметит, что Джейк Вудс слоняется без дела, и обязательно подойдет проверить. Придется сидеть за столом и делать вид, что погружен в работу.

Следующие двадцать пять минут Джейк просто сидел за сто-лом, уставившись на экран монитора и размышлял. Мыслей нако-пилось много: о Каролине и о том, что произошло в школе; о Джанет, о тех ошибках, что они совершали все эти двадцать восемь лет, и о жестоких последствиях тех ошибок, истинные масштабы которых Джейк начал осознавать только сейчас. Он думал о своих разговорах с Леонардом и Кларенсом и о том, что же происхо-

55 2

дит с современной журналистикой. Слова Карла Магони все еще жгли его своей откровенностью: Магони указал на весьма неприглядные черты как его, Джейка, лично, так и журналистской профессии в целом. Время ползло бесконечно. В 11:50 Джейк нажал кнопку «отправить» и остался сидеть, думая обо всём и не о чем.

В 11:55 Винстон выглянул из своего кабинета и гаркнул:

— Вудс!

Пока он шел по «дороге на эшафот», кое-кто из его коллег пробормотал:

— Ну, Вудс, видать, в самое яблочко попал! Не премину прочитать твой шедевр.

Винстон загромыхал прежде, чем Джейк успел затворить за собой дверь:

— Что происходит, в конце концов ?

— В смысле?

— Ты мне здесь не огрызайся. Говори, чем это ты занимаешься?

— Колонки пишу обозревательные. За это и зарплату получаю.

— Ну, хватит. Это же откровенные нападки на уважаемую организацию. А школьная администрация? Ты их вообще идиотами выставил. Твою статью прочтешь, так создастся впечатление, что все на свете, кроме консерваторов, стремятся уничтожить наших детей.

— По-моему, ты несколько преувеличиваешь, Винстон.

— Преувеличиваю? Ты считаешь, я преувеличиваю? Да я пытаюсь уберечь тебя от лавины писем и телефонных звонков, многие из которых вместо прежних пожеланий тебе доброго здоровья и скорейшего выздоровления, будут желать тебе обратного!

— Ничего, я устою.

Винстон вздохнул:

— Послушай меня, Джейк. У тебя наверняка есть что-нибудь в запасе, что мы можем вставить в номер. Давай не будем горячиться и обсудим все завтра, не спеша.

— К сожалению, это все, что у меня есть. — У Джейка пылились с десяток недописанных статеек, любая из которых согрела бы Винстону душу, но он не собирался отказываться от этой. —

Это ведь всего лишь частное мнение, Винстон. Мы же свободная газета, как-никак. Мы обязаны печатать разные точки зрения. Разве нет? Хотя бы время от времени мы можем позволить себе такую роскошь.

Винстон аж подпрыгнул от возмущения: его подозревают в цензуре?!

— Слушай, Вудс, дело не в разнице мнений, и ты это прекрасно понимаешь. Подобные опусы могут выходить из-под пера Джорджа Виля, а не Джейка Вудса. Тебя словно подменили, честное слово. Или... подкупили. Или, я не знаю, может быть, ты сводишь личные счеты — как будто, кто-то из «Планирования семьи» обозвал тебя щелкопером, и ты решил ему так отомстить. Эта колонка будто не тобой написана. И еще те две о предвзятости средств массовой информации. Ты словно в проповедники заделался. Как будто кто-то взял статью, написанную Бьюкенаном, а имя на твое переправил.

— Даже так?

Джейку не понравилось сравнение с Патриком Бьюкенаном. Советник трех президентов - Форда, Рейгана и Буша - активно пользовался своей известностью и не одно десятилетие печатал политические колонки в ведущих изданиях, то есть в каком-то смысле был менее опытному обозревателю Вудсу «старшим братом». Тем не менее, Джейк не был готов назвать этого старого консерватора своим кумиром. Да и Виль, хоть и коллега — не особенно лестное сравнение. Впрочем, разве в этом дело? Винстон только что упрекнул Джейка в том, что он не держит «имидж». Оказывается, все эти годы он писал не свободно и не искренне, а в соответствии с заданным образом... Плясал под чужую дудку, сам того не замечая...

Значит, я столь же типичный либерал, сколь они — типичные консерваторы?

— В общем-то, да.

— Значит, если вдруг какой-нибудь консервативный публицист — что, впрочем, маловероятно, поскольку их у нас по пальцам пересчитать — принесет статью в поддержку организации «Планирование семьи», ты скажешь: «Что-то подозрительно, не подкупили ли его? Не будем его статью печатать!»?

Винстон закатил глаза.

— Некогда мне с тобой дебаты устраивать. В конце концов, это твоя репутация на кону. Мне до тебя нет никакого дела. Давай, проваливай. Иди лучше позвони своему адвокату или кому другому, кто разбирается в судебных исках. Я бы посоветовал твоей защите занять позицию временного помешательства. Пусть убедят присяжных, что ты во время аварии головой сильно стукнулся, и мозги до сих пор на место не улеглись. Или вообще, из уха вытекли.

Винстон царственным жестом указал Джейку на дверь, словно правитель, предложивший своему подданному помилование, от которого тот отказался.

— Слушаюсь и повинуюсь. Вы, как всегда, проявили удивительную чуткость и понимание.

Джейк скорее прикрыл за собой дверь, но поток ругательств и проклятий, пролившийся ему вслед, все же выплеснулся наружу и разлился по прилегающим кабинкам. Джейк шел по проходу, стараясь не встретиться глазами с коллегами, которых, Джейк был уверен, переполняло любопытство. Его провожали вопросительные взгляды и сочувствующие улыбки. Он понимал, что, как только верстка свежего номера появится в редакторских компьютерах, его колонка станет объектом пристальнейшего внимания. Подходя к своему столу, он услышал, как звонит телефон.

— Джейк Вудс слушает.

— Это Винстон, — тон показался не столь враждебным, как сорок секунд назад.

— Что, уже соскучился? Хочешь, чтобы я снова пришел, чтобы ты мог еще на меня поорать?

— Да я и по телефону могу, чего тебе таскаться, — голос у Винстона вдруг стал неожиданно мягким, каким-то отеческим. — Кроме шуток, Джейк. Статью я твою напечатаю, но давай хотя бы уберем все ссылки на «Планирование семьи». Давай сформулируем как-нибудь так: «философия, которой придерживаются

определенные круги». Зачем обижать известную организацию? Договорились?

Нет, не договорились. «Планирование семьи», действительно, известная организация, причем известная именно своей весьма определенной философией. Не упомянуть их имени — значит, сыграть нечестно. Когда ранее я писал о них в положительном ключе, упоминая их название, проблем не возникало. Думаю, будет справедливо и теперь сделать то же самое, иначе это будут просто общие слова. Если бы в своей колонке я критиковал бы католическую церковь или Христианскую ассоциацию, мы бы, не задумываясь, назвали бы их по имени, не так ли? Мы всегда поступали только так и утверждали, что скрывать имена было бы большой ошибкой. Спасибо, что попытался заступиться за меня, Винстон, но я уже не маленький.

- Ну, дело твое, - Винстон с силой бросил трубку на рычаг. Джейк подумал, что сила этого удара была красноречивой рецензией на его колонку.

Зиор привел Криса в огромный зал, наполненный разнообразными письменами: древними и современными, свитками и пергаментами) книгами, писанными вручную и распечатанными на лазерном принтере. Это была Небесная Библиотека, священное хранилище всего написанного в темном царстве и нашедшего свое место в Царстве Света.

На подиум поднялся монах, и Зиор шепнул Крису на ухо его имя: Франциск Хавьер. Крису это имя не о чем не говорило, и он приготовился слушать выступающего повнимательнее.

Один из ангелов подал монаху старинный пергамент. Тот с теплотой принял его, вспоминая день, когда собственноручно начертал этот текст. Неужели этим словам суждено было пережить столетия? В тот ничем не примечательный день он и подумать не мог, что их прочитает не только Господь. Обратив свой взор к Престолу Агнца поверх голов многочисленных слушателей, он более не смотрел в текст, а просто говорил слова, предназначенные для ушей его Возлюбленного.

Люблю Тебя, Господи!

О Боже! Пред Тобой склоняясь,

Любовь свою Тебе преподношу —

Ничтожный дар кладу к Ногам Твоим пронзенным,

И ничего взамен я не прошу.

Безмерна радость тех, кто любит Бога.

Удел ужасен тех, кто Богу чужд.

Но разве страх укажет верную дорогу?

Корысть укажет разве верный путь?

Венец терновый на чело Твое Ты принял,

Чтоб я венец любви примерить смог...

Люблю Тебя не ради славы и награды,

О Агнец Божий, Царь царей, великий Бог!

«Я Твой, я Твой, — шепчу я в исступленьи, —

Навеки Твой, прости меня, Иисус!»

Израненной рукой меня объемпя,

Он прогоняет боль, тоску и грусть.

И так, один за другим разные люди всходили на подиум, и зачитывали свои писания. В промежутках между выступлениями собравшиеся некоторое время обдумывали услышанное, ощущая великое единение с прозвучавшими словами. Читались письма родителей к детям и детей к родителям; были также и письма, адресованные мужьям, женам, друзьям и пасторам. Были даже письма читателей в редакции газет и журналов, разные статьи. Каждое прочтение приветствовалось дружными рукоплесканиями и кивками. Многие, подобно Крису, присутствовали на этих чтениях впервые, иные же бывали здесь и раньше, но каждый раз они открывали для себя новые грани смысла в услышанном, а потому испытывали не меньшую радость, чем в первый день.

Крис почувствовал, что приближается самый важный момент этого мероприятия. Многие из чтецов и раньше испытывали радость от одобрительных слов Господа, хотя разве можно привыкнуть к тому, что великий Бог говорит тебе: «Хорошо, добрый и верный раб!». Но тут на подиум вступил мальчик. Крис сразу понял, что он впервые оказался на небесной сцене. Судя по всему, он здесь тоже совсем недавно... Он держал в руках сочинение, которое написал в третьем классе. Удивительно: листок из школьной тетрадки в линеечку выглядел торжественно, дешевая бумага преобразилась в небесный пергамент, неподверженный тлену.

Ангел, исполнявший роль ведущего, поднял руку и объявил, что это сочинение на тему «Тот, кого я люблю». Дети сдали работы на проверку, а потом должны были прочесть их перед всем классом. Вдруг прямо в небе появилась картинка, словно кто-то разместил в воздухе огромный экран. Собравшиеся увидели учительницу с озабоченным, но не сердитым, выражением на лице. Она просматривала работу Джеффри. «Ты, наверное, не понял задания, - говорила она, обращаясь к мальчику, - надо было опи-сать настоящего, живого человека, а не придуманное лицо».

Джеффри, тот, что на экране, удивленно ответил: «Христос настоящий и живой».

Учительница терпеливо объяснила, что на следующей неделе задание будет написать о Деде Морозе, Питере Пэне или любом другом литературном герое, так что Джефри может приберечь свои мысли о Христе до следующего раза. Но Джефри возразил, что Христос — его самый лучший друг. За этим последовал разговор в кабинете директора. Сам Джеффри не имел ни малейшего понятия о том, что подобный разговор имел место. Учительница с директором говорили о разделении церкви и государства и о том, что Союз гражданских свобод Америки очень ревностно следит за этим вопросом. Оба считали, что школа может оказаться в весьма щекотливой ситуации. Директор подвел итог обсуждения: «Поставьте ему положительную оценку, но в классе зачитывать такое сочинение не надо». На следующий день все ученики зачитали свои работы, но, когда очередь дошла до Джеффри, прозвенел звонок, и урок пришлось закончить. Небесный экран погас, изображение растворилось, и все глаза обратились к подиуму. Ангел-ведущий объявил:

— Наконец-то настало время прослушать, что же написал Джеффри в своем сочинении.

Мальчик откашлялся с гордостью и смущением, поднял глаза на зал, вновь опустил их на листочек «в линеечку», расправил уголок:

- «Тот, кого я люблю». Джеффри Монтгомери, — объявил он, наконец, своим звонким голоском и просиял искренней детской улыбкой.

Я люблю Христа. Мы с Ним самые лучшие друзья. Когда я подарил свой любимый грузовик Джиму, когда Джим заболел, Христос очень обрадовался. Он всегда радуется, если я делаю что-то хорошее. Но Он очень огорчается, когда я не слушаюсь маму и папу, или когда дерусь с Майком, а еще, если я жадничаю и не даю Мелиссе откусить мое пирожное. А вообще, я очень много делал плохого, и потому Он умер, чтобы освободить меня от наказания. Но Он все равно жив, и мы каждый день разговариваем. Я рассказываю Ему, что было в школе, и как я себя вел, и о чем мы болтали на перемене с Томом или Эдди, а Он мне отвечает тихим-тихим голосом, так что никто, кроме меня, не может Его слышать. А если читать Библию, то Он будет говорить громко, и все догадаются, что Он говорит. Мама мне сказала, что однажды я попаду в Царствие небесное, где живет Христос. Вы тоже сможете попасть туда, если попросите у Него прощения за все, что сделали в жизни плохого. Он очень добрый, и обязательно простит вам все-все. У меня есть много друзей, например, Джим и Эдди, а еще Боб, Том и Джереми. И еще Сэм из второго класса. И даже Мелисса мне друг, хоть и наябедничала про пирожное. Майк тоже мне друг, только мы деремся часто. Но Христос все-таки мне самый лучший друг. Вы тоже можете с Ним подружиться, Он такой хороший, вы Его тоже обязательно полюбите.

Крис ощутил невероятное тепло, нежность, доброту, накатившие на него огромной всепоглощающей волной. У него закружилась голова, и он чуть не упал от невероятного блаженства. Крис обернулся на Зиора. Что это было? Что случилось? Все взоры обратились ко Престолу Небесному. Великий Слушатель смотрел на маленького Джеффри взглядом, полным любви, и волна этой любви разошлась по всему залу, как круги по воде. Господь поднялся с престола и соединил ладони, поднимая новую волну - волну громоподобных аплодисментов. Почва задрожала у всех под ногами, земля и небо сотрясались с огромной силой, словно под мощными порывами ветра. Ангелы и люди присоединились к божественным аплодисментам. И вдруг весь этот радостный гул, как молнией, пронзило голосом, от которого снова сотряслись земля и небо: «Прекрасно написано, Джеффри, сын Мой!».

Люди стали покидать зал; Крис последовал за всеми. Никто не хотел мешать сокровенному и очень личному общению Спасите-ля и спасенного, которое последовало. О чем пойдет разговор, куда отправятся собеседники рука об руку, что будут делать, - все это должно было остаться между ними. И если Джеффри и расскажет обо всем своим товарищем, так только потому, что не сможет скрьггь переполняющую его радость от друзей и близких, ибо та радость, какую люди испытывают на земле от общения со Всевышним, меркнет по сравнению с тем, что испытывают люди на Небесах.

Покидая зал, Крис оглянулся, чтобы еще раз увидеть глаза мальчика, светившиеся радостью и изумлением. Те ощущения, которые Джеффри принимал на земле за тихий голос, здесь на небесах разлились морем разливанным. Мальчик и Бог шагали вместе, и искренний детский смех сливался с глубоким смехом Ветхого Днями.

Крис чувствовал, что переполняющая его сейчас радость исходила не только от этого чистого ребенка, но от Господа. То наслаждение, которое человек может испытать в Господе, сможет померкнуть лишь в сравнении с наслаждением, которое испытывает Сам Господь от общения с человеком.

Крис также решил, что, если атмосфера на земле состоит из кислорода и азота, а в преисподней — из серы и кислотных испарений, то атмосфера Небес состоит из радости и наслаждений.

Джейк сидел рядом с маленьким Крисом и наблюдал за восторгом в его глазах больше, чем за игрой. Баскетбол, конечно, отличный спорт, но, когда твоя команда проигрывает в двадцать пять очков, радости он приносит мало. Джейк давно обещал сводить Криса на баскетбол, но только сейчас смог сдержать обещание. Маленький Крис светился как начищенный пятак, не переставал восхищаться каждым броском, даже самым простецким, который был по плечу даже новичку. Такой искренний детский восторг. Джейк попытался вспомнить, когда последний раз он был способен так радоваться жизни. Да... Давненько это было. С тех пор он стал реальнее - а может, циничнее? - смотреть на вещи.

_ Дядя Джейк! Как думаешь, мой папа видел этот бросок? Я уверен, Христос разрешает людям смотреть с небес, что происходит здесь, на земле. Что за бросок!

— Да-да, шикарный! — Джейк даже не видел, что происходило на площадке. *Бедный малыш! Совсем оторвался от действительности... Но так, может, и лучше. Что хорошего в этой действительности?

Когда-то он сиживал здесь, в этом секторе, вместе с Доком и Крисом, и маленький Крис нередко приходил с ними. Теперь их сидело двое: маленький Крис и дядя Джейк. До конца игры оставалось пять минут, и никакого просвета для орегонской команды. Джейк заерзал на месте.

— Послушай, дружище, у меня идея. Если мы смоемся отсюда пораньше, мы, во-первых, избежим столпотворения и пробки, а во-вторых, у нас будет время заглянуть к «Весельчаку Лу» и выпить по молочному коктейлю. Что скажешь?

Крис просиял так, как будто ему предложили поездку в Дис-нейлэнд:

— Молочный коктейль?! Побежали, дядя Джейк!

По дороге на стадион они поели прямо в машине — заехали в «МакДональде» и купили по гамбургеру с жареной картошкой и по минералке «на вынос», но обещанного коктейля мальчик тогда не получил. Джейк сознательно заказал Крису только водичку, потому что пожалел новые чехлы в салоне своего «Форд-Мустанга». Пусть пьет коктейль за столиком у «Весельчака Ау», мистер Чанг все вытрет.

Джейк шел по проходу, держа Криса за руку. Они спустились с трибуны, прошли через забитую до отказа стоянку, точнее, перебежали ее под моросящим дождем. Для мальчугана это было не меньшим приключением, чем сама игра. Джейк, по своему обыкновению, решил сэкономить и припарковал машину прямо на газоне рядом со съездом на шоссе. Это было его любимое место. Оно всегда было свободно, поскольку никому и в голову не приходило ставить сюда машину! Джейк с гордостью говорил, что только у журналиста хватает наглости на такой трюк. Он даже специально оставлял на лобовом стекле свое журналистское удостоверение, на случай, если вдруг какой-нибудь бдительный полицейский захочет выписать ему штраф за незаконную стоянку. Джейк тешил себя мыслью, что, увидев этот пропуск, сотрудник правопорядка поймет, что журналист здесь на задании и вынужден был бросить автомобиль где попало в интересах какого-нибудь чрезвычайно важного журналистского расследования. Многие подвергали сомнению добрую волю со стороны полицейского, у которого тоже задание - план по штрафам выполнять надо. Тем не менее, Джейк упорно продолжал оставлять машину на газоне, и пока это сходило ему с рук.

Джейка захватил мальчишеский восторг Криса, и они с азартом прыгали через поребрики, наперегонки бежали через улицу, срезали путь по мокрой траве. А вот и замаячил синий бок «Фор-да-Мустанга». Свободной рукой Джейк нащупал в кармане ключи от машины, но, доставая их, поскользнулся и, взмахнув рукой в поисках равновесия, выронил тяжелую связку в густую траву. Как назло, дождь припустил.

— Беги к машине, я догоню! — Джейк махнул в сторону автомобиля, а сам присел на корточки и начал шарить в мокрой лебеде в поисках злополучных ключей.

Маленький Крис с улыбкой закивал и послушно побежал дальше, переваливаясь из стороны в сторону, как все люди с синдромом Дауна. Мальчик был уже метрах в пятнадцати от машины, когда увидел, что дверца с пассажирской стороны открыта. Темная фигура в длинном плаще склонилась в глубь салона. Крис, как всегда, предположил лучшее: кто-то, наверное, решил оказать дяде Джейку услугу — выключить забытые фары, вернуть взятую на время вещь или закрыть оставшуюся незапертой дверцу. Он весело поприветствовал незнакомца:

— Эй, здрасьте!

Человек в плаще вздрогнул и стукнулся головой о край салона. У него в руках было что-то, что он поспешно сунул в карман. Другой рукой он потянулся за пазуху. Дождь лил уже как из ведра, к тому же заметно стемнело, но Крису показалось, что он уже где-то видел этого человека. Знакомый незнакомец растерянно уставился на мальчика, раздумывая, как поступить.

Джейк нащупал наконец связку ключей и уже с облегчением вздохнул, как вдруг услышал выстрел. Он бросился к машине. Сначала ему показалось, что маленький Крис убегает прочь в темноту, а на земле рядом с открытой передней дверцей осталась лежать неясная темная фигура. Но убегавший не очень-то походил на мальчика с синдромом Дауна, скорее на спортсмена-про-фессионала, к тому же он был одет в длинный темный плащ. Это безмолвное, бездыханное тело на земле... это, должно быть, маленький Крис.

Не помня себя от страха и моля, сам не зная кого, лишь бы все обошлось, Джейк пролетел оставшиеся двадцать метров, не чувствуя под собою ног. Крис лежал навзничь без движения, и Джейк приготовился к худшему. В темноте под проливным дождем ничего нельзя было разобрать. Джейк склонился над ангельским лицом невинного ребенка, беспомощно распростертым на мокрой холодной траве.

— Дядя Джейк, вы здесь? Здрасьте!

— Крис, дружище! Как ты?! — не дожидаясь ответа, Джейк приподнял его и затащил в машину. Несмотря на мглу и потоки воды, Джейк заметил свежую царагшну на дверце своего «Форд-Мустанга»: кто-то поработал отмычкой, чтобы забраться внутрь. Джейк запрыгнул на водительское сиденье, мокрый насквозь.

— Крис, малыш, ты точно в порядке? Он в тебя не попал? Он. тебя ударил?

Для маленького Криса наступил его золотой момент. Он чувствовал себя, как у охотничьего костра, готовый поведать оживленным слушателям великую историю своего триумфа. Крис любую историю рассказывал торжественно и в мельчайших подробностях.

— Он оттолкнул меня, я упал, но совсем не ушибся. Было совсем не больно. А потом я услышал треск, похожий на звук фейерверка, ну, который в Орегоне запрещен, и, если хочешь их попускать, то надо ехать в соседний штат, где они разрешены, за них еще Кенни Олсон попал в переделку, потому что запустил, а в Орегоне нельзя, ну и...

— Я знаю, знаю, а дальше?

— Ну, а дальше я просто лежал в траве и старался не двигаться. Во-первых, я немного напугался — не сильно, но довольно прилично, — а потом я услышал, как ты подбежал и начал кричать, но я продолжал просто лежать, потому что по телевизору всегда говорят, что не надо двигаться, пока вы не убедитесь, что с вами все в порядке, а я не был уверен, что со мной все в порядке. Я увидел, как этот дядя ковыряется в твоей машине, но я не знал...

Когда Крис на второй круг рассказал свою историю, Джейк крепко прижал мальчика к себе, взъерошил ему короткие светлые волосы на макушке, шутливо нажал на кончик носа, бережно поправил край невероятно грязной курточки и аккуратно пристегнул ремнем безопасности. Потом включил свет и осмотрел салон. Вроде бы все было на месте: кулек из «МакДональдса» с пустыми коробочками из-под картошки и одноразовыми пакетиками кетчупа. Магнитола не тронута. Вовремя они подоспели!

Никакого ущерба, кроме царапины на дверце. Хотя... Джейк похолодел. Он распахнул бардачок. Пистолета не было. Вор скрылся с заряженным нацистским «Вальтером».

— Да, достал. Но возникли кое-какие проблемы, — человек говорил, тяжело дыша, все еще не оправившись от быстрого бега.

— Какие проблемы? — голос его собеседника был вялый и усталый, как если бы его владелец мучился от головной боли и меньше всего на свете хотел знать о каких-либо проблемах.

— Пацан меня застукал.

— Какой пацан?

— Да тот уродец. Он его на игру возил. Там все и произошло. Конечно, было темно, и дождь был сильный, — может, он меня и не разглядел как следует. А, может, и разглядел, кто его знает.

— А объект тебя видел?

— Нет, объект — нет.

— Ты уверен?

— Сто процентов. Только пацан. Ну, что теперь делать-то?

— На сегодня ты уже достаточно наделал, — головная боль явно усилилась. — Я доложу начальству, посоветуемся. Пока оставь пацана. До поры до времени не трогай.

Особый агент Саттер расправился с бутербродом в считанные се^: кунды; Джейк даже не успел откусить от своего. Саттер уже ополовинил бокал сангрии; Джейк же еще не притрагивался к своему. Мысли о пропавшем «Вальтере» кому угодно отобьют аппетит. После пары дежурных фраз Джейк собрался с духом и рассказал Саттеру о произошедшем после матча.

— Самое ужасное, что пистолет не был зарегистрирован. Он мне достался от отца. Не то, что он мне его подарил, просто умер, а пистолет остался.

— Нацистское оружие, говоришь. Ну-ну. Скорее всего, твоя версия о случайном уличном воришке верна, хотя не исключено, что это был наш добрый знакомый, бейсболист-любитель. Наверное, он и его приятели не пожелали, чтобы ты разгуливал с^пушкой, - Саттер называл бандита, напавшего тогда на Джейка с битой, бейсболистом-любителем и очень этой шуткой гордился.

— Да как они узнали, что у меня в бардачке пистолет? Я его пару дней как туда положил.

Саттер пожал плечами.

— Завтра вечером возвращается Мэйхью, так что он и еще один-два агента снова заступят на пост тебя сторожить. А до тех пор, не ходи по пустынным переулкам, держись многолюдных мест. Договорились? Кроме шуток, Джейк, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Джейк улыбнулся:

— Да, Саттер, я тоже к тебе очень привязался.

— Да ну? Не пора ли нам обменяться кольцами? Я и так что-то с тобой чересчур откровенен, - знали бы об этом в Бюро, по головке бы не погладили. Так что, надеюсь, когда гриф секретности с этого дела будет снят, и ты начнешь писать свои мемуары, ты уж меня не подводи, ладно?

Пока слегка успокоившийся Джейк жевал свой бутерброд, запивая его сангрией, Саттер просматривал свои записи. Он перелистывал блокнот, останавливаясь на отдельных страницах, возвращаясь назад и сравнивая разные факты, как матерый, умудренный опытом следователь. Он напомнил Джейку Чендлера. Наконец Саттер заговорил:

— Как я уже сказал по телефону, с полгода назад на личном счете Лоуэлла появилась кругленькая сумма, причем перевод был сделан не напрямую, а по довольно замысловатой цепочке. Этот факт согласуется с твоими компьютерными файлами. Но вчера выяснилось, что таких переводов было два. Это мог быть либо один гонорар в двух частях или два отдельных гонорара. Это еще неясно.

— Уже известно, за что эти гонорары?

— По-моему, Мардсон уже ответил на этот вопрос. Все просто: доктор Лоуэлл продвигал тех или иных пациентов вперед по списку.

— По какому списку? — Джейк даже отодвинул недоеденный бутерброд.

— По списку кандидатов на пересадку сердца. К нам в руки попали кое-какие документы из клиники. В списке было девять имен. Три месяца назад одному из пациентов — весьма состоятельному пациенту — сообщили, что с новым сердцем он может прожить еще лет десять, в противном случае, ему осталось не больше двух месяцев. Загвоздка была в том, что он был номер девять по списку, так что ждать ему предстояло не меньше полугода, надеясь, что девять потенциальных доноров со здоровыми органами отойдут в мир иной раньше, чем он сам. Сам понимаешь, не всякий встречный захочет добровольно расстаться со своим здоровым сердцем, — Саттер хохотнул над своей черной шуткой, которая не показалась Джейку смешной.

— Так или иначе, но нашему «немнимому больному» показалось, что полмиллиона долларов — это не слишком крупная сумма за то, чтобы его имя оказалось в списке под первым номером.

— Полмиллиона долларов?!!!

Не так уж много, если подумаешь, что ожидало его в противном случае. Сам понимаешь, там денег уже не понадобится.

— Ты хочешь сказать, что Док принял взятку?

Вот именно. Хотя, конечно, не напрямую, не так цинично и откровенно, как это делают политики. Для этого необходим посредник, - здесь-то и вступает в игру организованная преступная группировка, точнее, ее преображенный вариант. Помнишь, я тебе рассказывал? Цепочка такая: больной, который хочет новое сердце, изъявляет свое желание адвокату, который говорит, что знает человека — возможно, одного из своих клиентов, — который знает другого человека, который может посодействовать в этом вопросе. Этот человек связывается с нашим богачом и за скромное вознаграждение — не без того! — предлагает свои услуги в качестве посредника. Сделка между врачом и пациентом напрямую — слишком рискованное дело. Посредник в таком деле необходим, без него — никуда.

— Саттер, неужели это правда? — выдохнул Джейк. Все услы-шанное подтверждало самые худшие его предположения. Это объясняло содержание писем Криса к Доку, но совершенно не укладывалось в голове.

Чистейшая правда. Посредником может быть кто-нибудь из медперсонала клиники или тот же продажный адвокат. Его задача — убедить врача, что в подобных махинациях участвуют и другие доктора, что это общепринятая практика и что он один остался за бортом. Конечно, наш добрый доктор вначале возму-щается, но, поразмыслив, решает не упрямиться и не упускать прекрасную возможность. Ведь список претендентов существует и находится во власти врачей. Именно они решают, чей случай тяжелее и кому, в конечном итоге, достанется донорское сердце, почка или другой какой орган. Врач пытается убедить самого себя, что ничего дурного не делает, что он и так бы продвинул того пациента номер девять вперед, так что ничего страшного не произойдет, если он еще и получит за этот жест небольшое вознагражденьице: «Государство итак забирает половину

моей зарплаты — грабеж среди бела дня! Так что, почему бы и нет? Пациенту будет хорошо, мне будет хорошо, никто не пост- радает, все только выиграют».

— Просто не верится, что Док мог согласиться на такое... — Джейк пытался выглядеть как можно более недоверчиво, но в душе все сомнения уже давно рассеялись.

, — А почему бы ему не согласиться? Он, что, святой?

— Я не говорю, что святой, но Док всегда был порядочным,

честным... Старался жить по совести...

— А ч-to такое — «жить по совести»? Неужели кто-нибудь зна-

ет, как жить по совести? А, кроме того, чем врачи лучше всех остальных? Почему-то никто не ахает, когда всплывают черные делишки известных бизнесменов. А врачи тоже не дураки, свою выгоду понимают. Рыба ищет, где глубже — слыхал? За пол-лимо- на можно и не через одного доходягу перешагнуть.

Последняя фраза прозвучала, как пощечина. Джейк вспомнил,

как Крис произнес эти самые словр, во время спора с Доком на тему супружеской верности. Крис сказал: «Брачные узы самое святое, что у нас есть в жизни. Кто свою жену ни во что не ставит,

тот и через других людей перешагнет», и Джейк тогда подумал,

что он слишком далеко загнул, а теперь получалось, что слова друга оказались пророческими.

— Но почему Док на это пошел? Он же и так неплохо зараба-

I тывал... — беспомощно прошептал Джейк, хотя и сам знал ответ. ^f Саттер усмехнулся. Похоже, ему нравилась роль просветителя.

— Деньги, деньги, друг мой! Их всем не хватает, и врачи — не

исключение. Наша система здравоохранения, вообще, печется о чем угодно, только не о докторах и не о больных. Все эти регуляр- ные пересмотры врачебной этики, правила принятия решений о жизни и смерти, финансовый аспект, опять же. А теперь, когда кому-то пришло в голову прибрать все частные клиники под госу- дарственный контроль, огромная часть бюджета стала уходить на разросшийся бюрократический аппарат, и средств на зарплату врачам совсем не осталось. И вот они работают с утра до ночи, и подработок набирают по полторы ставки, а домой приносят мень-

ше, чем в старые времена без этих сверхурочных. А ведь им, беднягам, надо свои трехэтажные дома оплачивать, которые они в кредит покупали еще до этой реформы. Детки их все по частным школам, это тоже в копеечку обходится. А остальное уже по мелочи: машины, например. Ну кто из них добровольно пересядет с БМВ на какую-нибудь таратайку?

Эти ребята влезли в долги, чтобы заплатить за учебу в мединституте, и надеялись на хорошую капиталистическую прибыль. А тут их и накрыли этой социалистической реформой. Подставили, в общем. Некоторые открыто возмущаются, подписи собирают, митинги организовывают. Другие протестуют «втихушку» — ищут способы подработать в обход новых правил. Социалистические идеалы никого до добра не доводили!

— То есть Док был среди тех, кто протестовал «втихушку». Но как же это все происходило? Ты говоришь, еще один врач действовал вместе с ним?

— Да. По-моему, те письма не оставляют никаких сомнений, что так оно и было. Коллега втянул его в этот бизнес, а может быть, первым был твой друг, и именно он вовлек второго доктора. Так или иначе, откуда-то поступил заказ: найти убедительные медицинские основания для того, чтобы номер девять превратился в номер один. Лоуэлл согласился. Уж не знаю, мучился ли он в связи с этим, или отнесся к этому делу просто, без нравственных терзаний. Деньги ему перечислили профессионально — концов не найдешь. А само продвижение по списку прошло легче легкого. Твой друг оповестил пару коллег и отчитался перед небольшим коми-, тетом. Навесил им что-то о несовместимости группы крови, возраста, массы тела — я в этом не особенно разбираюсь. Но их вполне удовлетворили его объяснения, никто не стал вдаваться в детали.

— Послушай, но если он сделал все, что эти бандиты от него хотели, зачем им надо было его убивать?

— Мне это самому интересно. За тем я тебе все это и пересказываю. Так-то мы подобную информацию кому попало не раскрываем, но мне нужны все данные, которые попадут в руки тебе. Любая зацепка, любая возможность, новые улики — типа тех файлов, например. Сами бы мы на них не вышли, это точно. Не может же ФБР вломиться в дом к людям и начать проверять содержимое компьютера — по крайней мере, на данном этапе, пока мы не хотим привлекать к себе внимания. Если они заподозрят неладное, живо спрячут концы в воду, а мы останемся в дураках.

Вот ты спрашиваешь, зачем им надо было его убивать. Может, он потребовал больше денег? Может, он отказался с ними сотрудничать? А ведь по правилам игры, если уж взялся за дело, назад дороги нет. Ты или соучастник, или опасный свидетель. Муки совести тут до добра не доводят. Может, он на исповедь к священнику собрался — а это уж точно им бы не понравилось. Омерта!

— Омерта? Что это?

— Омерта. Обет молчания. Так у мафиози называется клятва держать язык за зубами. Отрыл рот — умри. Они обычно предупреждают об этом — конечно, когда человек уже влип, и назад дороги нет — мол, только проболтайся, и тебе крышка. Потому они и процветают. В наши дни большинство людей достаточно разумны, чтобы понимать: нет такой идеи, за которую стоило бы отдать свою жизнь.

Джейк понимающе кивнул и тут же упрекнул себя за это. Неужели, правда, в наши дни стало не за что умирать? Он вспомнил • слова своего генерала: «Когда не за что умирать, то и жить незачем». А не в этом ли корень всех бед? Наше общество насквозь прогнило именно из-за того, что у людей не осталось идей, за которые стоило бы умереть, а потому нет и идей, ради которых стоит жить.

Джейк и Саттер распрощались, ФБРовец свернул за угол, а Джейк пошел к счетчику доплатить за парковку машины. Походка его было неровной, спина сгорбленной. Он нес на плечах такой груз, какой и десятерым показался бы тяжким бременем.

Поднявшись в отдел новостей, Джейк обнаружил записку, приклеенную прямо на экран компьютера — единственное место, где журналист уж точно не проглядит оставленное ему сообщение. Джейк узнал почерк Джерри и вопросительно посмотрел на коллегу, который уже выглядывал из-за разделяющей их стенки.

— Твой автоответчик почему-то не работал, вот я и решил послушать, кто тебе названивает каждые две минуты. Вдруг президент, думаю, надо бы ответить, а то нехорошо выйдет. И правильно сделал, потому что тебе звонил не какой-то там президентик, а корреспондент из «Лос-Анджелес тайме». Хочет взять у тебя интервью! Оказывается, ты куда более важная птица, чем я думал.

— Какое еще интервью?

— Он не сказал, а я не стал допытываться. Ты меня знаешь — я же профессионал, в чужие дела не лезу. Лучше подслушаю, когда ты будешь с ним разговаривать.

— Спасибо, Джерри.

— Вам ничего не нужно, господин Вудс? Кофе не изволите? Или, если желаете, я за свежей газеткой сбегаю. А ботиночки вам не почистить? Уж я постараюсь, будут как зеркало блестеть...

— Заткнись, а? — Джейк изобразил возмущение, но на самом деле с трудом удерживался от смеха.

— Заткнуться? Как прикажете, господин Великий Обозреватель, дающий интервью в «Лос-Анджелес тайме». Сию минуточку. Ради вас — все, что угодно... Давай, звони ему поскорее. Сил нет ждать.

Джерри слыл ходячим «словарем синонимов», но не менее ярким его достоинством была способность перевоплощаться, которой позавидовал бы любой знаменитый комик. Благодаря таким кадрам, как Джерри, Джейк любил свою работу в «Трибьюн». Он придвинул к себе серый телефонный аппарат, зажал трубку между плечом и ухом, бросил беглый взгляд на записку и быстрыми ударами кончиков пальцев набрал указанные десять цифр, словно напечатал название новой колонки.

— Здравствуйте. Могу я поговорить с... — он снова посмотрел на записку и продолжил: — с Фрэнком Хармсом? — Джейк поднял глаза на Джерри, превратившегося в слух. — Похоже, у него секретарша!

— Да какая секретарша? Просто кто-нибудь из ребят взял трубку. Я же отвечаю на твои звонки! — недоверчиво прошептал Джерри. — Не может бьггь, чтобы у корреспондента была секретарша, пусть даже в «Таймс».

— Фрэнк Хармс слушает.

— Добрый день, Фрэнк. Это Джейк Вудс из «Трибьюн». Мой секретарь передал мне, что вы звонили.

Джерри скорчил возмущенную физиономию и погрозил Джейку кулаком.

— О, здорово! Спасибо, что перезвонили. А у вас секретарь? Ого. Пока не забыл, я же только вчера видел Корнелиуса Леонарда, он вам передает большой привет. Он приезжал на встречу с нашим начальством, а те повели его в отдел новостей, представили ему некоторых из нас.

— Леонард? Надо же, а я у него совсем недавно был, когда в Нью-Йорк летал.

— Дело в том, что кто-то упомянул вашу колонку о презервативах и о реакции читателей на нее, а Леонард сказал, что хорошо вас знает и что у вас репутация лучшего обозревателя на западном побережье. Читатели вас обожают. И вот последняя колонка, будучи весьма неожиданной, вызвала огромный интерес. Леонард посоветовал мне самому вас обо всем расспросить. Вот я и позвонил. Сейчас, сейчас... Куда же я ее дел? Одну минуту — знаете, как бывает, вроде бы здесь на столе была, на самом видном месте...

— Очень вас понимаю. — Джейк окинул взглядом свой стол и вздохнул. Есть отличный способ навести здесь порядок — дайте лишь немного бензина и зажигалку.

— А, пока не забыл, можно еще вопрос: ваши колонки в скольких газетах выходят?

— На данный момент, в сорока. Недавно агент сообщил мне, что еще двенадцать изданий собираются присоединиться к «Творчеству», так что, если переговоры пройдут успешно, будет в пятидесяти двух.

— Правда? Ого. Здорово. Поздравляю. О, нашел. А Леонарду, кстати, она очень понравилась.

— Серьезно?

— Да, да! Он сказал, что давно пора было за них взяться.

— Это точно.

— Он сказал, что искренне вами восхищается. Не у каждого найдется смелости замахнуться на такого гиганта.

• — А о чем, конкретно, вы хотели со мной поговорить?

— Да тут по статье есть парочка вопросов. Во-первых, вы пишете: «Я сам так думал. Недавние события показали мне, насколько жестоко я ошибался». Какие недавние события имеются в виду?

— Это личное, в общем-то. Я своими глазами увидел, как нескольким подросткам школьная пропаганда искалечила жизнь. Им давали презервативы, внушали, что секс — это нормально. Ничего хорошего из этого не вышло.

— И вы считаете, что школьная администрация не должна была обеспечивать презервативами сексуально активных подростков, которые подвергались реальной опасности заразиться СПИДом?

— Я хотел сначала разобраться, надо ли подросткам вступать в половые отношения. Основная мысль моей последней колонки такова: раздавать презервативы и подталкивать школьников к сексуальной активности неправильно, потому что именно половая распущенность и способствует распространению ВИЧ. Вся эта просветительская работа ведется безответственно: из вида упускается самая надежная альтернатива контрацепции, а именно — воздержание.

— И эта позиция отражает некий перелом в вашем сознании, как я понимаю. Ведь раньше за вами не замечали консерватизма!

— Как я писал в колонке, мои взгляды несколько изменились. При этом я не считаю себя консерватором. Есть вопросы, по поводу которых мое мнение остается вполне либеральным. А вообще, мне кажется, все эти ярлыки значения не имеют. Я написал то, что считал правильным.

— А вы не могли бы немного рассказать об этих событиях в личной жизни, которые привели к такому перелому?

— Честно говоря, не мог бы. Это, действительно, очень личное и совершенно не для публикации.

В этот момент Джерри, внимательно слушавший разговор, деликатно поднялся с места и отправился в сторону комнаты отдыха. Джейк мысленно поблагодарил его за чуткость.

— А так, не для записи? — голос Хармса прозвучал очень участливо, заинтересованно.

— Между нами?

Если говорят «не для записи», это и значит «между нами», зачем переспрашивать? Джейк упрекнул себя за глупоё уточнение, но голос Хармса нисколько не изменился, он с той же теплотой подтвердил:

— Конечно. Мне просто хочется понять вас.

— Короче, учительница и школьная медсестра выдавали презервативы моей дочери и внушали, будто спать с кем попало — в порядке вещей. Я был в школе, разбирался с ними. Там просто ужас какой-то творится.

— А... с дочкой что сейчас?

Джейк заколебался, но, с другой стороны, Хармс так искренне хотел понять его, и вреда не будет, если один человек в далеком Лос-Анджелесе будет знать о трагической истории бедной девочки. Наоборот, он тоже сможет что-нибудь изменить, кого-то остановить...

— Но еще раз повторяю: это не для публикации. Она беременна, и у нее ВИЧ.

— Да вы что?! — в голосе Хармса прозвучала плохо скрываемая радость старателя, напавшего на золотую жилу. Джейку вдруг стало неприятно продолжать разговор.

— Знаете, я, на самом деле, очень занят. И вообще, мне тяжело об этом говорить. Да еще все эти ругательные отзывы на мою колонку...

— Еще два вопроса осталось. Всего два. Почему...

— Нет, все. Мне надо идти. До свидания.

Джейк бросил трубку и бессильно откинулся на спинку стула. Зачем надо было с этим придурком разговаривать? Ему же никакого дела нет до Каролины, ее слезы — только интересный поворот сюжета, недостающее звено, яркая иллюстрация. Джейк вдруг задумался о том, сколько раз сам использовал горе других людей, чтобы расцветить очередную статейку. Хармсу придется помучиться, сидя на такой информации. Джейк похвалил себя за то, что

несколько раз подчеркнул: «Не для публикации». Хорошо, когда разбираешься во всей журналистской кухне, а ведь сколько людей наивно выкладывают корреспонденту все свои тайны, полагаясь только на добрую волю репортера. Джейк отлично знал, что большинство журналистов не страдает от избытка сострадания к героям публикаций, а потому надеяться на деликатность газетчиков просто глупо. Он вспомнил, как сам вставлял в свои колонки чужие признания, не задумываясь о чувствах невинных жертв таких публикаций. Главным для него был хороший сюжет.'Потерпевшие возмущались, но Джейк только пожимал плечами — что за неадекватная реакция? Новости есть новости, люди имеют право знать правду. Более того, журналист имеет право — даже обязан — им ее сообщать.

Остаток дня прошел в ожесточенных боях с переменным успехом. Телефон разрывался; причем кампания была явно кем-то оркестрована, поскольку все звонившие говорили практически одно и то же, даже в тех же выражениях. Наверняка читали по бумажке. Интересно, им текст по почте разослали? Да нет, не успело бы дойти. Организаторы, видимо, воспользовались современными средствами связи. Вскоре Джейку удалось выяснить, что большинство возмущенных «читателей» саму колонку не видели и ссылаются на некий «сокращенный вариант» с комментариями. Источник они не называли, а когда Джейк спрашивал слишком настойчиво, бросали трубку. Среди оскорбленных были сотрудники «Планирования семьи», школьные учителя, начальники из НАВО — в том числе, Барбара Бетчер. Барбара оказалась оригинальнее других и к основному списку обвинений добавила кое-что от себя: она не могла поверить, что Джейк, которого давно знает с самой лучшей стороны, мог превратиться в «ультраправого агитатора» и нанести своей «безответственной» публикацией «непоправимый ущерб», правда, не объяснила, кому.

Джейка несколько задевала высокомерная тональность всех этих откликов. Когда он предлагал звонившим предоставить конкретные материалы или статистические данные, опровергающие

его колонку, возмущенные собеседники становились только еще более возмущенными, воспринимая такую просьбу как личное оскорбление. *

Позвонила председатель местной феминистской организации и суровым голосом предупредила, что вынуждена будет отменить свое приглашение на завтрак для бизнес-леди, запланированный на следующую субботу, и единственное, что может спасти Джейка Вудса — немедленная публикация опровержения. На самом деле, Джейк совершенно забыл про этот завтрак, да ему не очень-то и хотелось туда идти — доклад еще готовить пришлось бы, а сейчас не до того. Тем не менее, он не выдал искренней радости от отмены приглашения, а решил немного снять стресс и вступил с сердитой дамой в дискуссию:

— Вы мне, что, угрожаете? А всего-то я сделал — одну колонку написал не так, как вам бы хотелось! Получается, если я не твержу, как попка, каждый день одно и то же по вашему сценарию, то можно и договор нарушить, который мы с вами... — Джейк полистал ежедневник, — шесть месяцев назад заключили? Как ваши угрозы вписываются в концепцию о терпимости к чужим взглядам? Чем ваш звонок отличается от цензуры?

Феминистка взорвалась, ее и без того визгливый голос перешел в ультразвуковой диапазон. Спасая уши, Джейк отодвинул трубку подальше, и растерянная Сэнди выслушала всю эту тираду с полураскрытым ртом и поднятыми бровями, дважды густо покраснев от неприличных выражений. Джейк дождался паузы и ехидно произнес:

— Честно говоря, мне и так не хотелось с вами завтракать. Вы вечно выбираете самые дешевые забегаловки, где даже яичницу толком поджарить не умеют. Кроме того, мне было бы стыдно тусоваться с людьми, которые закатывают истерику всякий раз, когда журналист осмеливается воспользоваться Первой поправкой.

Джейк бросил трубку с торжествующей улыбкой на лице. Нащупав в верхнем ящике толстый черный фломастер, он зубами открыл его и с искренним удовольствием вымарал из ежеднев-19 У последней черты

ника запись о завтраке с феминистками. Затем он взял красную ручку и аккуратно подписал на освободившуюся субботу: «Сводить Каролину на завтрак в «Пондерозу».

Принесли почту, на имя Джейка писем оказалось втрое больше обычного. Те, кто всегда любил его колонки, проклинали его последними словами, а те, кто обычно осуждал его статьи, благодарили и восторгались смелой публикацией. Джейк чувствовал себя преданным — верные фанаты отвернулись от него из-за од-ной-единственной колонки, несмотря на то, что в ней не было ни одного слова неправды. Прямо, «шаг вправо, шаг влево — расстрел». Одновременно, он не уставал удивляться незлопамятности тех, кого он много лет высмеивал и оскорблял. Они ни словом не поминали старого, а лишь заверяли в своей поддержке и предлагали помощь и защиту. Такое впечатление, что мир перевернулся вверх ногами.

На следующий день, перед обедом к кабинке Джейка подошел Кларенс. В руках у него был утренний номер «Трибьюн», свернутый в трубочку.

— Ну, как, держишься? — с улыбкой спросил он, хлопая Джейка по плечу.

— Да ничего, справляюсь пока... — Джейк и сам удивился, насколько устало прозвучал его голос.

— А я тут подумал: не проголодался ли наш вояка? Такая колонка почище Вьетнама будет. Пошли, вместе пообедаем. Я угощаю. А еще до меня дошли сведения, что на тебя готовится покушение, так что без телохранителя — никуда. Обрати внимание: по четырем углам отдела новостей залегли снайперы с винтовками М-14, а из вентиляционного люка прямо на тебя смотрит отличный 40-миллиметровый гранатомет. Кроме того, мои радары засекли вражеские самолеты, посланные господами из НАВО, СГСА, НОЖа и «Права на выбор». Держись рядом со мной, они по негру стрелять не станут. На расстоянии они принимают меня за либерала.

Джейк рассмеялся. Кларенс, с его дружеской улыбкой и добродушными шутками, был как нельзя кстати.

I — Пошли, Кларенс. Я как раз думал, что пора бы перекусить.

— Вот и отлично. Они поджидают нас у лифта, но мы их обманем и спустимся по аварийной лестнице. А если серьезно, — Кларенс вдруг перестал улыбаться, — я подумал, что тебе не помеша-

I ет плечо друга... когда ты будешь это читать.

I Он положил перед Джейком газету, которая оказалась утрен-I ним номером не «Трибьюн», а «Лос-Анджелес тайме», и коротко сказал:

I — На третьей странице.

I, Джейк с утра и не вспоминал о вчерашнем звонке от Фрэнка ' Хармса.

— Надеюсь, он из меня не сделал эдакого героя? Мы всего-то , минуты три поговорили, причем половина из них была «не для f публикации». По-моему, ему не удалось бы наскрести даже на ¹ маленькую статейку.

| По лицу Кларенса трудно было что-то понять, он явно старался

; не. показывать эмоций, но при этом зачем-то же пришел, хотел быть рядом с Джейком, когда тот прочитает. Что там этот Хармс г настрочил? Вроде, по разговору - нормальный парень, доброжелатель-j* ный, Леонарда знает.

! Однако, еще не открыв третью страницу, Джейк одернул себя J за наивные рассуждения. Сколько раз он сам располагал к себе \ людей притворным сочувствием только чтобы потом разнести их 1 в пух и прах в своей колонке...

|| Вот эта статья. «Причины странностей известного обозревателя — семейные проблемы». Не может быть. Не может быть. i Только не это.

\]

ч

)

ПРИЧИНЫ СТРАННОСТЕЙ ИЗВЕСТНОГО ОБОЗРЕВАТЕЛЯ - СЕМЕЙНЫЕ ПРОБЛЕМЫ Фрэнк Хармс

Джейк Вудс, популярный обозреватель из «Орегон трибьюн», чьи колонки выходят в сорока газетах западного побережья, включая «Лос-Анджелес тайме», два дня назад удивил читателей резкой критикой в адрес организации «Планирование семьи».

«Это была невероятно злобная статья, и к тому же совершенно лживая, — с горечью говорит Вики Нунан, сотрудница калифорнийского отделения «Планирования семьи». — Просто не верится, что уважаемый журналист может бездумно повторять пропагандистские лозунги ультраправых, выдавая их за правдивые факты».

Когда я попросил г-на Вудса прокомментировать свою новую позицию, он заявил: «Раздавать презервативы молодым людям безнравственно, даже если это может спасти кому-то жизнь. Я считаю, что они просто не должны вступать в сексуальные отношения». Он также добавил: «Государственные школы поступают безответственно, организовывая занятия по половому воспитанию для учащихся, вместо того, чтобы запретить подобные уроки».

В разговоре со мной г-н Вудс неоднократно упоминал некий «перелом», произошедший в его сознании. Действительно, как мы все помним, он был активным сторонником просвещения школьников в вопросах безопасного секса, выступал за пропаганду контрацепции и средств защиты от венерических заболеваний. Откуда же этот фанатизм, это ханжество, столь несвойственные образованным людям? В последней колонке, вызвавшей недоумение широкой публики, орегонский обозреватель пишет: «Недавние события показали мне, насколько жестоко я ошибался».

Многие читатели хотели бы знать, что же это за загадочные события, о которых в колонке ничего не сказано. На мой вопрос г-н Вудс ответил, что все дело в его семнадцатилетней дочери, которая вела активную половую жизнь, в результате чего забеременела и заразилась СПИДом. По мнению г-на Вудса, ответственность за это должны нести учителя и школа, а также организация «Планирование семьи».

Марла Крюгер, пресс-секретарь организации «Планирование семьи», говорит об этой ситуации с искренним сочувствием. «Конечно, все это ужасно. Могу себе представить, как переживает мистер Вудс из-за своей дочери. Но мне очень жаль, что горе настолько ослепило его, что он набросился как раз на тех, кто делает все возможное, чтобы подобных трагедий не случалось. Я на-58 О

деюсь, что мистер Вудс придет в себя и постарается использовать свое влияние разумнее. Он мог бы многое сделать для подростков, объясняя им опасные последствия незащищенного секса на примере своей личной трагедии».

Джейк сидел, тупо уставившись на газетную страницу, и не мог найти слов, чтобы как-то отреагировать на прочитанное. Наконец, он поднял глаза на друга и чуть слышно пролепетал:

— Да как же это, Кларенс? Как он так мог? Взял, да и выложил все про мою Каролину. Как же? Я же несколько раз ему сказал, что это не для публикации, и он меня заверил, что это все — между нами... Он меня обманул, получается? А я-то, получается, предал родную дочь! Господи, Кларенс, что теперь делать? Она хотела с собой покончить, когда узнала о беременности, а теперь об этом еще и в «Лос-Анджелес тайме» напечатали! Что с ней будет, если она узнает?

Гнев на лживого репортеришку из Лос-Анджелеса переполнял все его существо, однако впервые за всю его жизнь сердечная боль и отчаяние оказались сильнее гнева. Джейк уткнулся лицом в сгол, прямо в газетную страницу, открытую на статье о странностях известного обозревателя, и тихо застонал. Кларенс присел на корточки рядом с ним, положил руку ему на плечо. Джейк поднял на него покрасневшие глаза:

— Знаешь, он ведь и все остальное переиначил. Некоторые слова взял мои, но так их повернул, что смысл получился совершенно другой. А этот «перелом»? Я таких выражений даже и не использовал, это он меня все о каком-то переломе спрашивал. Да как у него совести хватило? Он ведь меня подставил. Разыграл из себя такого понимающего, сочувствующего, про Леонарда рассказывал, чтобы меня к себе расположить. Надо было мне его на пленку записать! Я бы позвонил их главному редактору и проиграл бы запись нашего разговора. Его бы в тот же день вышвырнули на улицу!

Джейк и сам понимал бессмысленность своих угроз. Ну, записал бы он это интервью, ну, проиграл бы эту запись редактору.

Хармс сказал бы, что неправильно его понял или что было плохо слышно по телефону. Извинился бы за недоразумение, но при этом добавил бы, что Джейку надо было яснее выражать свои мысли. Фрэнк Хармс просто делал свою работу. Он ворвался в жизнь Джейка на краткий миг, ухватил для себя то, чего недоставало для остренькой публикации, и исчез навсегда. В его задачи не входило оставление доброй памяти о себе в сердце Джейка Вудса.

— Джейк, а ты сам никогда так не делал? Не случалось ли и тебе перешагивать через кого-то ради интересной колонки?

— Перешагивать?

Опять это слово. Джейк помедлил, затем неуверенно произнес:

— Знаешь, бывало, конечно, что человек неясно выразится... или если очень надо... Но не так же!

— Короче, бывало? Честно говоря, у меня такое тоже один раз проскочило — парень пооткровенничал со мной, а я сболтнул в колонке... До сих пор стыдно.

Джейк опустил голову. Он и сам понимал, что просто оказался «по ту сторону баррикад». В самом деле, в среде журналистов действовал негласный закон «Своих не трогать». Этот своеобразный заговор общих ценностей, о котором говорил Леонард, служил надежным щитом от любых посягательств. Джейк переступил черту и из охотника превратился в дичь. Что ж, придется привыкать к новой реальности. Единственное, о чем он сейчас жалел — это о том, что из-за его неосторожности пострадала Каролина.

Кларенс искренне переживал и искал способа как-то успокоить друга. Его угольно-черное лицо сморщилось: в нем, как в зеркале, отразились страдания Джейка, корчившегося над раскрытой газетой.

— Да, с журналистами такое обычно не случается. Даже самые отпетые скандалисты не устраивают ловушек товарищам по профессии, все эти приемчики приберегаются для простых смертных. Типа бандитского кодекса чести. В общем-то, тут все понятно: ведь куда легче издеваться над безоружными, а братья-журналисты могут и ответной публикацией прихлопнуть. Ну, а слово из контекста вырвать или фразу переделать — вообще никто за грех не считает, это уж само собой разумеется. А ты просто расслабился, у тебя еще опыта нет — ты всего два дня в «чужих» ходишь. Не расстраивайся, все могло быть намного хуже. Вспомни, больничного капеллана с работы выгнали, после того как Джэ-мисен его пропечатал. Что, забыл? Старый дед, всю жизнь в той больнице капелланствовал. Статья про медбратьев-добровольцев из «Голубой силы», помнишь? Дедуля Джемисену по секрету сказал, что была бы его воля — разогнал бы он всех гомиков, которые в больнице настоящий Содом устроили. А тебя хотя бы с работы не гонят, скажи спасибо Винстону.

Джейк молчал. На данный момент работа была ему слабым утешением. Его больше беспокоило, как он будет оправдываться перед Каролиной и Джанет. Он вспоминал слова дочери: «Я помню, как я перепутала слова на каком-то новогоднем утреннике в пятом классе, а потом прочитала об этом в твоей колонке. Надеюсь, эти мои признания не увидят свет». И вот, пожалуйста.

— Журналистика, — продолжил Кларенс, — это как рыбалка. Бездна удовольствия для того, кто держит удочку. А у рыбы на этот счет совсем другое мнение. — Он похлопал Джейка по спине. — Ладно, не сиди так. Пошли на обед, развеешься по дороге. В такой момент полезнее всего держаться подальше от газет и газетчиков, а потому прогулка на свежем воздухе будет очень кстати.

Джейк подъехал к зданию редакции, но мотор выключил не сразу. Из динамиков по четырем углам просторного салона «Форда-Мустанга» лилась нежная рождественская мелодия, которая напоминала Джейку детство и те счастливые времена, когда все в жизни было просто. Он нехотя вытащил ключ, вылез на тротуар, захлопнул дверцу. Замерзший студент в костюме Санта-Клауса звенел колокольчиком на углу улицы, собирая пожертвования для Армии спасения. Праздники на носу! Так не хочется подниматься наверх, в отдел новостей, где круглый год ничего не меняется, вместо музыки —■ какофония телефонных звонков, жужжания принтеров, шипения факсов и нескончаемого пощелкивания нажимаемых клавиш. О Рождестве напоминает только случайная открытка, приколотая кнопкой к чьей-то стенке, а так — большинство даже не считает нужным украсить терминал еловой веточкой или протянуть вокруг стола гирлянду.

Джейк только что был у Каролины. Он все рассказал ей про «Лос-Анджелес тайме» и несколько раз повторил, что винит во всем только себя и просит прощения. Каролина вначале растерялась, но потом сказала: «Знаешь, я в Лос-Анджелесе никого не знаю. Какая разница, кто что про меня там написал. Не переживай так». Джейк не был с ней согласен, он считал произошедшее ужасным, недопустимым, возмутительным... Больше всего его удивила легкость, с которой она простила его. Сам он не мог простить себя, вновь и вновь возвращался к злополучному интервью, клялся себе, что больше никогда не предаст доверия дочери.

Джейк похлопал рукой по высокой стопке писем, накопившейся за две недели. Часть из них он уже успел рассортировать по большим желтым конвертам. Первая партия поступила после премьерной публикации «колонки о презервативах» в «Орегон Три-бьюн», то есть писали жители северо-западного региона. Вторая, более крупная волна почты хлынула спустя неделю — после того, как колонку перепечатали в сорока газетах западного побережья. Тут уж письма повалили ото всюду: Колорадо, Вайоминг, Аризона, Нью-Мексико, Калифорния. Отклики были просто феноменальные. Несмотря на то, что внутренний голос предупреждал: «Не будь дураком, оставь эту макулатуру в покое», Джейк чувствовал непреодолимое желанце вернуться к этому вопросу. Он набрал полную грудь воздуха и окунулся в море читательских писем.

Выписав для себя несколько основных моментов, на которых стоило остановиться, Джейк отложил конверты с почтой и набросился на клавиатуру. Никогда еще колонка не удавалась ему так быстро: слова и фразы летели у него из-под пальцев, как автоматные очереди. Через двадцать минут «стрельба» утихла. Джейк вернул курсор на начало и внимательно перечитал получившийся текст.

Забавная штука произошла со мной после моей последней колонки, в которой я писал, что массовая раздача презервативов не спасает подростков от нежелательных беременностей и вензабо-леваний. Мне пришло немало доброжелательных отзывов, а некоторые читатели любезно присылали мне дополнительную статистику и научные данные, подтверждающие мою точку зрения. Одновременно я получил огромное число ругательных писем. Такого количества отрицательных откликов не набирала ни одна моя статья за все двадцать лет моей работы в журналистике. Не скрою, это было даже приятно, поскольку любой рекорд доставляет его автору прежде всего удовольствие от достигнутого.

Так вот, среди многочисленных эпитетов, которыми наградили меня возмущенные читатели, меня особенно привлек титул «поповский угодник». Мне он показался весьма неожиданным, поскольку я человек совсем не религиозный, да и в колонке ни слова о религии сказано не было. Второе загадочное прозвище — «гомофоб» — заставило меня на три раза перечитать колонку в поисках

каких-либо зацепок, но тщетно! Я не нашел там ни единого слова о людях с нетрадиционной ориентацией — даже положительного слова не нашел, а уж отрицательного — тем более. Поистине, писателю не дано предугадать, к каким высотам мысли его талант подвигнет вдумчивого читателя! Сие относится и к писателям откликов на колонки, поскольку вместо того, чтобы заставить меня замолчать раз и навсегда, ваши эмоциональные послания убедили меня в необходимости вернуться к этому вопросу.

Несколько лет назад уважаемая женщина, возглавлявшая тогда департамент здравоохранения, позволила себе довольно-таки скабрезное замечание (каюсь, в тот момент я ее поддержал): «На водительских курсах школьникам объясняют, как вести себя на переднем сиденье. Мы же должны научить их, что делать на заднем». Она, естественно, имела в виду не умение воздерживаться от секса, а умение пользоваться презервативами. Спустя какое-то время советник президента по вопросам СПИДа высказался в том же ключе, обвинив в распространении опасного заболевания... «живучую викторианскую мораль». Оригинальное объяснение, не так ли? С недавних пор и всемогущий Голливуд включился в кампанию по пропаганде так называемого «безопасного секса». Тот самый Голливуд, который активно ведет борьбу с «викторианской моралью» среди подростков и делает миллионы на постельных сценах с участием несовершеннолетних. Уже одно это должно насторожить нас и заставить немедленно поддержать противоположную точку зрения!

Четыре дня назад я смотрел телепрограмму о подростках. Показывали школу, где администрация организовала кампанию по имплантации девочкам ампул с норплантом (новейшим контрацептивом, сохраняющим свое действие в течение пяти лет). Разрешения родителей на вшивание постороннего предмета под кожу их дочерям, конечно, не спрашивали. Меня заинтересовали коротенькие интервью с тремя восьмиклассницами, которых корреспондент расспрашивала о личной жизни и сексе. Все трое признались, что жалеют об преждевременно утраченной девственности. Белое свадебное платье, первая брачная ночь, единственный мужчина на всю жизнь — такие идеалы были у этих школьниц, но этим мечтам уже никогда не суждено сбыться. Девочки говорили об этом со слезами в голосе. Что же, вы думаете, сказала на это ведущая? Да ничего. Программа была не об этом — надо было норплант рекламировать. Авторы передачи упустили возможность поговорить о намного более важной и интересной идее, чем надежная контрацепция, а именно, о понятии вторичной невинности: о сознательном решении человека прекратить сексуальную активность по соображениям морали, или из-за заботы о собственном здоровье, или от страха за свою жизнь.

Врачам известно (а вот школьникам об этом почему-то не говорят), что барьерный метод контрацепции отнюдь не является волшебным щитом, способным укрыть от любых неприятностей. Надевая презерватив, вы всего лишь уменьшаете число пуль в крутящемся барабане револьвера; при игре в русскую рулетку оставшиеся в нем носительницы смерти рано или поздно настигнут вас. Уйти от верной гибели можно лишь прекратив игру, то есть приняв решение воздерживаться от секса, каким бы возмутительным ни казалось это предложение моим сладострастным критикам.

Однако и помимо опасности заразиться смертельным вирусом, есть немало причин выступать против подросткового секса. Исследования подтверждают, что раннее начало половой жизни наносит серьезный вред растущему организму и глубокую травму неокрепшей психике. У подростков должна быть возможность все исправить, начать жизнь сначала, но им не хватает выдержки и самообладания, чтобы принять такое решение в одиночку. Здесь мы, взрослые, должны протянуть им руку помощи: научить их говорить сексу «нет» так же, как мы учим их говорить «нет» наркотикам, а главное: научить, как теперь говорить «нет», когда до этого все время говорили «да».

К счастью, нашлись энтузиасты, разработавшие программу для школьников, где детям предлагается реальный выбор. Из писем читателей я узнал, что экспериментальные семинары в ряде школ в разных концах страны уже дают превосходные результаты. Ав-

торы программы не навязывают подросткам воздержание как единственную возможность. Те, кто пожелает, волен идти путем Голливуда и «Планирования семьи», но это будет их сознательное решение: им будет известно и о возможных негативных последствиях такого образа жизни и об альтернативных вариантах. Помимо «безопасного секса» эти школьники будут знать о «своевременном сексе» и о преимуществах последнего.

Бродячие кошки спариваются с первым попавшимся партнером и не задумываются о последствиях. От животных нас отличает способность понимать, обдумывать и предвидеть. Мы анализируем законы бытия, причинно-следственные связи, механизмы принятия решений. Мы прекрасно осведомлены, что помимо сегодняшнего дня существует еще и завтрашний. Пора всем нам — и родителям и детям — научиться жить в соответствии со своими знаниями. Давайте задумаемся о завтрашнем дне.

Джейк откинулся на спинку стула. Он писал под влиянием чувств, не особенно задумываясь над структурой и логическим развитием мысли. Тем не менее, колонка получилась вполне связной, хотя основная идея показалась Джейку незнакомой: все получилось само собой, слова соединились в предложения, а предложения в абзацы словно по своей собственной воле. Очевидно, все эти мысли зрели у Джейка в подсознании, и только теперь, перечитав текст на экране, он вдруг понял их силу и смысл. Понял — и сам испугался.

Он нашел директиву «статистика» и щелкнул мышкой. Так, чуть-чуть больше 800 слов. Прекрасно. Надо еще немного подработать статью, довести ее до совершенства, чтобы зацепиться было не за что. Может, немного сбавить тон... да нет, не надо. Главное, чтобы готовая колонка вышла настолько хорошей, что Винстон и Джесс пожалели бы ее выкидывать. А ведь им не понравится, что он вернулся к этой теме. Откликов было много, это верно, и обычно в такой ситуации редакторы сами советуют обозревателю продолжить дискуссию: для того колонки и печатают, чтобы народ будоражить.

До срока оставался целый час. Джейк провел его за доводкой статьи, подбирая синонимы, убирая повторы, выверяя согласование времен и структуру сложных предложений. В 11:46 он отослал текст Винстону: по внутренней электронной сети колонка проплыла в общередакционнный компьютер на свое законное место в отделе «Форум», оставив Джейку приветливый флажок «Сообщение отправлено».

В 12:10 он, наконец, расслабился: ожидаемого звонка с потоком брани не последовало. Высунувшись в проход, Джейк увидел, что дверь кабинета Винстона раскрыта настежь, а перед столом главного редактора стоит Джесс с напряженным выражением лица. В принципе, они могли обсуждать все, что угодно, но сердце у Джейка тревожно забилось. Неужели они говорят про его колонку?

Он подпрыгнул на стуле, насмерть перепуганный неожиданным прикосновением чьей-то руки к правому плечу. Обернувшись, он увидел улыбающееся лицо Кларенса и услышал его веселый голос:

— Приветствую, святой отец!

Джейк засмеялся.

— Приветствую, сын мой. Зачем пожаловал?

— Да вот, колонку твою прочитал. И не только я! Народ уже на ушах. Кто-то в соседнем ряду на полном серьезе рассказывал, как «во время аварии у Вудса случилась мистическая встреча с Богом, после чего у него крыша и поехала». Теперь тебя все так и называют: «святой отец».

Видно было, что Кларенсу это все доставляет большое удовольствие, но Джейк не разделял его веселья:

— И за что меня так? За очевидные вещи, за здравый смысл? Какая тут связь с религией?

— Э! Э! На меня-то не нападай. Меня убеждать в твоей правоте — что в монастыре благовесгвовать. Я же за тебя! И почему я сам об этом не написал? Давно пытаюсь найти способ протащить нравственную тематику в спортивную колонку. Как раз хочу с тобой обсудить. Ты где обедаешь? Давай вместе пойдем и обсудим кое-что.

— Прекрасно. — Джейк еще раз выглянул в проход и увидел, что Джесс уже размахивает руками, а Винстон крутит головой и трет пальцами переносицу. — Я как раз собирался уходить, причем подальше. Слышал когда-нибудь про «Весельчака Лу»?

— «Весельчак Лу»? Это что, ресторан? Какое-то подозрительное название.

— Поехали. Теперь я угощаю.

Они много смеялись по дороге и говорили «ни о чем», Кларенс шутил над странным названием ресторанчика и делал разные невероятные предположения по поводу ожидавшего их приема. Рори же встретил Джейка и Кларенса с распростертыми объятиями, усадил за самый удобный столик и с восторгом записал заказ. Узнав, что новый клиент — спортивный комментатор, он немедленно поведал ему о дочери, которая играет в футбол, и о сыне, который занимается водным поло, а также о том, как они с женой ходят на матчи, ,где выступают их дети, причем и Сесилия, и Роберт — в основном составе. В свою очередь, Кларенс рассказал все о своих жене и детях, а Джейк впервые осознал, что они у Кларенса есть. Как-то никогда не догадывался спросить его о семье... Наконец, Рори с сожалением покинул их: надо было готовить заказанные блюда. Впрочем, прежде чем приступить к священнодействию на кухне, он принес им капуччино и кофе со сливками — за счет заведения.

— Хороший парень, — с улыбкой отметил Кларенс, глядя вслед удаляющемуся Рори. — А ресторан у него... просто музейный экспонат.

— Привет из другой эры.

— Точно. Что как раз возвращает меня к вчерашнему разговору с Джессом, о котором я собирался тебе рассказать. Я спрашивал, нельзя ли мне перейти из спортивного отдела куда-нибудь в политику или «Форум», короче, туда, где можно обсуждать более серьезные темы. Он ответил, что мои способности никто сомнению не подвергает, но вот убеждения и политические взгляды у меня несколько устаревшие, нет широты кругозора. Видишь, как? Он потом отметил, что религиозные группы и ультраправые организации ведут себя все более агрессивно, и мы не должны давать им в руки дополнительные козыри, а появление еще одной колонки, льющей воду на их мельницу, создаст иллюзию, что «Трибьюн» сдает позиции. Тогда я спросил его: «А что, догматизм и нетерпимость разрешаются только тем, кто в Бога не верит?» Знал бы ты, как он на меня посмотрел. Думаю, в тот момент судьба моей журналистской карьеры была решена окончательно и бесповоротно. А мне тогда вдруг пришла в голову удивительная мысль.

— Да? Рассказывай, я ее у тебя скраду. Удивительные мысли на дороге не валяются.

— Кради, если хочешь. Но Джесс уже слышал ее от меня, потому что я не удержался и высказал все это ему. Вот, смотри: если бы христианские группы вдруг пришли к власти, воплотили в жизнь все свои политические требования и внесли соответствующие поправки в законы, — конечно, этого никогда не будет, но я говорю: «если бы» — Америка стала бы очень похожей на ту Америку, в которой я родился. С тех пор многое изменилось, я будто живу в другом мире, на другой планете. И я сказал Джессу: «Если сравнивать Америку, в которой я родился, с Америкой, в которой я живу, то первая мне нравится больше».

— Неплохо сказано. Я как-то не задумывался об этом.

— И я не задумывался. На самом деле, Америка и сорок лет назад не была идеальной страной. Да и консерваторы не во всем правы. Тем не менее, в те времена, когда христианство еще не объявили вне закона, родители не боялись отпускать детей на улицу. А система образования? Теперь после всех этих «демократических» реформ половина выпускников средней школы собственное имя прочитать не может! А возьми семью. Когда было больше разводов — тогда или сейчас? Вот, в том-то и дело. Нынче полную семью днем с огнем не найти, и в негритянской среде с этим еще хуже, чем по стране в целом. Я вот вспоминаю, как все держались друг за друга — не только супруги, не только родители и дети, братья и сестры, но и вся дальняя родня была совсем не дальней.

— Ты не забывай, в шестидесятые годы расизм был, а сейчас...

— А сейчас что? Расизма нет? Не смеши меня. Зато все эти программы социальной помощи, квоты при поступлении в вуз, преимущества при приеме на работу привели к тому, что мы потеряли даже то, что имели. Особое отношение расхолаживает. Мой отец и дядья работали, обеспечивали свои семьи, а сейчас что творится? Новое поколение мужчин не имеет никакой ответственности за своих детей. Тысячи и тысячи матерей-одиночек живут на пособие, и их число растет с каждым годом, а никто не бьет тревогу! Ведь где оказываются наши мальчишки? В уличных бандах. В школах полиция теперь дежурит, на входе сумки проверяют, а никто не удивляется, привыкли уже. А причина одна —■ безотцовщина.

Кларенс и раньше про это говорил, но Джейк впервые понял, насколько все серьезно.

— Это все ресторанчик, Джейк. Навевает воспоминания о забытых ценностях и счастливом детстве... когда никто еще не знал, кто такие Мадонна и Фредди Крюгер. Как бы я хотел, чтобы мои ребята росли в том, давно ушедшем мире, когда в дверях школ еще не устанавливали металлоискатели, по телевизору не показывали ужасов, подросткам не раздавали «резину», но при этом все дети умели читать и писать.

— И что, ты хочешь как-то привязать все это к теме спорта?

— Конечно. Я собираюсь написать колонку о примерах для подражания. Начнем с того, что все лучшие спортсмены — негры!

Джейк улыбнулся такой прямолинейности,

Улыбаешься? Но посмотри сам: нас десять процентов среди всего населения, но восемьдесят — среди американских баскетболистов. Если в НБА вдруг попадает белый игрок, то все смотрят на него как на большое исключение, генетический артефакт. И все эти парни закончили те самые школы, где сейчас пропагандируется «безопасный секс» и девочкам вшивают норплант без раз-' решения родителей. Ведь большинство негритянских детей живет в бедных районах, где обстановка в школах еще хуже, чем ты писал в колонках. У нынешних подростков не так много достойных кумиров. Кто убедит этих мальчишек, что ответственность, трезвость, воздержание — это хорошо? Через несколько лет половина из них окажется за решеткой или на том свете, а те, что все-таки станут взрослыми, сделают несчастными много женщин и детей.

— И никакой альтернативы... — Джейк только сейчас реально представил себе жизнь чернокожих мальчишек и девчонок, пойманных в замкнутый круг квот, пособий, отвратительных школ.

— Альтернатива есть! — воскликнул Кларенс. — Я считаю, это должны сделать спортсмены. Они пользуются безусловным уважением, все мечтают стать, как они. По крайней мере, для гарлемского мальчишки куда реальнее попасть в НБА, чем в Гарвард, согласись.

Джейк согласился. Похоже, Кларенс задумал что-то стоящее!

— Только ты уверен, что спортсмены готовы вести достойный образ жизни ради детей?

— После того как Мэджик Джонсон подцепил ВИЧ, желающих испытывать судьбу становится все меньше. Наверное, поняли: от СПИДа никакие золотые медали не спасут! Конечно, страх — не лучший мотив, но лучше страх, чем ничего. Это пока только начало. Надо, чтобы было больше таких ребят, как Эй-Си Грин. Когда звезда американского баскетбола, трижды чемпион, которым восхищаются даже болельщики других команд, говорит: «Я решил ждать до свадьбы» — к нему прислушиваются. Надо, чтобы в каждой команде таких было хотя бы трое-четверо. Представь, что они тогда смогут сделать для мальчишек — и черных и белых! Я собираюсь поднять эту тему сразу после Рождества, в первой воскресной колонке. Все-таки это семейный праздник, все вспоминают детство, родителей, и внезапный разговор на тему отцовства и ответственности за детей может соити с рук. Как ты думаешь?

— Думаю, что ты смелый человек... Или немного глупый! — Джейк рассмеялся. Наблюдать со стороны было куда приятнее,

чем находиться в самой гуще переполоха,

— Говоришь со знанием дела. Но я еще не все тебе рассказал. Примеры для подражания — не такая плохая тема. В принципе,

все согласятся, что подросткам надо с кого-то делать жизнь. Почему бы не с баскетболистов НБА? Только я не собираюсь ограничиваться рассуждениями об отсутствии мужчины в семье как факте, я укажу причины. И одной из самых серьезных причин безотцовщины я считаю рост числа абортов.

— Подожди. Какая тут связь?

— Прямая. Мужчина привыкает думать, что, если женщина забеременела, это не их ребенок, а ее. Действительно, никто не спрашивает мнения отца, когда решается вопрос о сохранении жизни этого нового человечка. Сторонники абортов даже слышать не хотят о понятии «согласие отца ребенка на аборт». Получается, у мужчины нет никаких прав на решение судьбы малыша, которого он зачал.

— Я начинаю понимать. Права и обязанности должны идти рука об руку. Если мужчине говорят, что у него нет прав на ребенка, он немедленно считает себя свободным и от каких-либо обязательств.

— Именно. Мать единолично решает, сделать или не сделать аборт, и отцу нельзя вмешиваться. Однако почему в случае, когда она решает сохранить беременность, отец должен брать на себя ответственность за благополучие этого ребенка? Видишь, что получается: пропаганда абортов плодит безответственных мужчин. Они привыкают к мысли, что семьи могут обойтись без них. Более того, они видят, что матерью-одиночкой быть выгодно, ведь государство выплачивает ей пособие до тех пор, пока она не выйдет замуж.

— То есть отец, бросивший своего ребенка, даже не испытывает угрызений совести.

— Никаких. Мужчина оставляет беременную подругу и находит себе новую пассию, и это повторяется вновь и вновь. Если же он вдруг выражает желание сохранить ребенка, создать настоящую семью, заботиться о матери и малыше — а ведь это должно быть естественным желанием каждого мужчины! — ему говорят, что это не его дело, что судьбу ребенка будет решать женщина, а отца это не касается.

Кларенс замолчал, помешивая ложечкой остывший капуччи-но. Джейк тоже вспомнил про кофе, отпил несколько глотков, потом задумчиво произнес:

— Заведи ты этот разговор три месяца назад, я бы подумал, что у тебя с головой не все в порядке. А теперь — не знаю... Хотя, нет, знаю. Ты прав. Ты абсолютно прав.

— И это самое страшное.

— Ужас, ужас. Куда мы катимся? Но как же ты протащишь все это в спортивную колонку?

— Запросто. Кто у нас звезды спорта? Здоровые, сильные парни в самом репродуктивном возрасте, многие из них — негры, а потому пользуются уважением у негритянской молодежи. А я — спортивный комментатор, негр и, между прочим, тоже еще не вышел из репродуктивного возраста. Разве я не имею права завести с чернокожими кумирами настоящий мужской разговор?

— Попробуй. Чего тебе терять, кроме репутации и карьеры?

— Чувствуется, что у тебя большой опыт в этих делах.

Дэкейк поддел вилкой кольцо жареного лука и грустно усмехнулся:

— Да уж.

На следующий день Джейк явился на работу позже обычного — в десять утра. Охранник Джо встретил его словами «С наступающим, мистер Вудс!» вместо обычного «Привет, Джейк!», и он вспомнил, что завтра уже Сочельник. Джейк поднялся на лифте и пошел через отдел новостей к своей кабинке. На свои добродушные приветствия он получил три-четыре беззаботных «С Рождеством!», чуть больше обеспокоенных кивков, чьи владельцы явно сомневались в психическом здоровье обозревателя Вудса, и внушительное число нарочито увлеченных работой затылков, что могло объясняться очень недавно возникшей личной неприязнью. Были также и брошенные украдкой доброжелательные взгляды, коих набралось по меньшей мере с полдюжины. Как ни странно, дружественные сигналы исходили от людей, с которыми Джейк обычно почти не общался и даже имен

их не помнил. Он вдруг почувствовал себя, как тайный агент, обменивающийся с сообщниками условными знаками.

Пока компьютер загружался, Джейк перевернул страницу календаря. Двадцать третье декабря. От теплых мыслей о надвигающемся празднике отвлек мелодичный звоночек внутренней электронной сети. На экране высветилось: «Новых сообщений: 1». Всего одно? Зато — «степень важности: высшая».

Сбавь тон, тебя в «Трибьюн» держат не для того, чтобы проповеди писать. Мы с Винстоном решили дать «добро» на твою последнюю колонку, теперь отдуваемся. Вспомни, за что тебя повысили до обозревателя, и впредь придерживайся того стиля, за который тебященят. Ранее мы всегда шли на уступки, но ты, похоже, забыл, что не в разделе «Религия» печатаешься. У нас уже есть Вильям Ф. Бакли, нечего брать на себя его обязанности. Надеюсь, я ясно выразился. Джесс.

Джейк вдруг осознал, что уже с минуту сидит с открытым ртом, уставившись на текст письма. Он встряхнулся, провел рукой по лбу, несколько раз глубоко вздохнул. Такой оплеухи от Джесса он еще не получал. Он даже не знал, что Джесс может так резко выражаться. А что означают слова «теперь отдуваемся»? В ту же секунду Джейка словно окатило горячей волной, кровь хлынула в голову. Издатель. Рейлан Беркли недоволен. Конечно. Конечно!!! Госпожа Беркли — активистка НОЖа, сидит в совете директоров «Планирования семьи». Как же можно было забыть?! Одно дело — изредка публиковать статьи чужих журналистов, чьи взгляды «не совпадают с мнением редакции». Типа колонки Вильяма Ф. Бакли каждое второе воскресенье. Совсем другое — держать такого обозревателя в штате. Беркли не стал сам выходить на Джейка, чтобы потом иметь возможность гордо говорить о невмешательстве в работу журналистов. Зато начальников Вудса вызвали «на ковер» и задали такую трепку, чтобы впредь неповадно было диссидентов пригревать.

Джейк хотел сразу переслать письмо Кларенсу: как раз в одной струе с их вчерашним разговором, но передумал. Перечитал еще раз. При чем здесь раздел «Религия»? В колонке не было ни слова о религии... Джейк открыл вчерашний файл, пробежал глазами текст статьи. Только факты и выводы, сделанные на основе элементарной логики. Что тут религиозного? Или религия как раз и есть «факты и выводы, сделанные на основе элементарной логики»? Такое мнение в «Трибьюн» не очень распространено... А вот еще: «Ранее мы всегда шли на уступки». Да, верно. Всегда.

Но не в этот раз.

Джейк переступил черту. Не черту, отделяющую допустимые выражения от неприличных, недопроверенные факты от заведомо ложных, непредвзятое изложение от клеветы. Нет. Это была черта, за которой начинались определенные нравственные нормы и критика популярных общественных организаций в свете этих норм. Между прочим, усмехнулся Джейк, не так давно этих нравственных принципов придерживалось подавляющее большинство членов общества. Теперь же они кажутся настольно неприемлемыми, что упоминание о них вызывает тревогу на самом высшем уровне в мире демократически настроенных, открытых новым веяниям и терпимых к многообразию журналистов. Такой переполох, что можно подумать, на Землю напали марсиане, и над цивилизацией нависла смертельная угроза.

Джейк взял трубку и нажал кнопку автоответчика. Пять сообщений, все о колонке — два положительных и три отрицательных. Последнее показалось особенно интересным.

— Джейк Вудс, это Барбара Бетчер из НАВО. Сегодня утром у нас состоялось заседание исполнительного комитета. Мы официально отзываем наше приглашение на весеннюю конференцию. Мы не можем допустить, чтобы перед участниками выступал человек, чьи колонки подрывают самые основы всего, за что мы боремся. В нашем штате есть немало достойных людей, понимающих ценность образования для наших детей, и мы предпочитаем выбирать докладчиков из их числа, а не из числа наших идеологических противников. Надеюсь, это у тебя временно и скоро пройдет.

— И тебя с праздничком! — Джейк ответил Барбаре вслух, и Сэнди, которая не слышала сообщений, но легко догадалась об их содержании, подняла на него сочувственный взгляд.

До чего же короткая память у них, размышлял Джейк, откинувшись на спинку стула. Несколько месяцев назад казались лучшими друзьями. Что их так задело? Предателя в нем видят, а на каком основании? Он никогда не обещал им писать под их диктовку. Впрочем, сам виноват: мнил себя независимым, а на деле перепевал их песни, послушно повторял их лозунги. Неужели он был настолько ослеплен их пропагандой, что ради «идеи» говорил заведомую ложь или скрывал правду, наивно считая себя не-предвзятым борцом за истину?

Однако наиболее неприятными оказались не звонки из «Планирования семьи» и не упреки Барбары Бетчер, а изменившееся отношение коллег, особенно членов комитета по мультикультур-ным вопросам. Их поведение убедило Джейка в том, что его метафора о журналистской религии давно перестала быть метафорой. Большинство его коллег поклоняется идолу «политической корректности», и сам Джейк долгое время был его верным жрецом, хотя и делал это бездумно. Сия религия подчинила себе все уровни журналистики и породила свою инквизицию, которая строго следит за инакомыслящими. «Неверующие» — то есть старые консерваторы, никогда не признававшие идола — презирались, но не лишались некоей доли уважения. Что же касается «вероотступников», то эти заслуживали самой лютой ненависти и приговаривались к самым страшным карам. Джейк предал идола, преступил его священные законы, оспорил неприкосновенные догматы “ ^и стал еретиком. «На костер, на костер его!» — кричали компьютер, автоответчик и полный мешок читательских откликов. Клубы дыма окутывали кабинку обозревателя Вудса, языки пламени подбирались к его ногам, а возбужденная толпа визжала от восторга: «Смерть отступнику!».

Ровно в 6 часов б минут утра двадцать восьмого октября Грегори Виктор Лоуэлл покинул свое временное пристанище. Последние часы своей земной жизни он был без сознания, однако в тот момент, когда он покидал свое уже ненужное тело, все чувства вдруг обострились. Сколько мгновений или веков пронеслось на земле за этот момент, он не знал. Время текло совсем по-другому — если время еще имело смысл здесь. Только где — здесь?

Вначале Доку показалось, что он видит сон. Иначе как можно было объяснить совершенно реальное ощущение, будто он поднялся ввысь и оттуда смотрит на безжизненное тело, вытянувшееся на больничной койке. Он почувствовал себя как пленник, неожиданно вырвавшийся из тесной и мрачной камеры и теперь с восторгом вдыхающий свежий воздух свободы. Блаженство наполнило все его существо, но лишь на миг, и тут же отступило перед ужасом, наполнившим все его существо. Разум его лихорадочно работал, оценивая положение дел.

Он находится вне тела. Он мертв. И все эти годы он ошибался, полагая, что смерть является окончанием жизни. Он всегда считал, что души не существует, но оказывается, душа — это и есть он сам, его сущность. Он думал, что, умерев, перестанет существовать, но вот — не перестал, и даже странно теперь кажется, как можно было верить в такую глупость. Как может человек умереть? Нет, мы лишь меняем место жительства. Кто мог утверждать, что существуют лишь те люди, которые находятся с ним в одной комнате? Что стоит только кому-то из них выйти в другую, так он канет в небытие? Только безумец или эгоист.