Бедный, наивный ребенок. Вот она, вера младенца! Если бы
все было так просто, как воображает себе маленький Крис.
— Не надо так говорить, малыш. Он будет жить. Я обещаю.
з*
Мальчик с недоверием прищурился, не зная, может ли дядя Джейк давать такие обещания.
— Знаешь, что я сегодня сказал папе на ушко? «Если умрешь, передай привет моей сестричке Дженни и поцелуй ее от меня».
Маленький Крис с гордостью смотрел на Джейка. Видно было, что он очень рад своей предусмотрительности.
— Мама сказала, что папа наверняка все слышал, потому что больные слышат больше, чем мы думаем. Правда, мама?
— Да, солнышко, — устало ответила Сью. Она была похожа на увядший цветок. — А сейчас я папе почитаю, ты посиди тихонько, ладно? — она открыла Библию и положила перед собой, почти касаясь руки мужа. — Это две последние главы Откровения.
— Откровение это последняя книга Библии, — громким шепотом пояснил Крис Джейку, качая при этом головой и вращая глазами, подчеркивая этим важность данного факта. Джейк с пониманием кивнул. Сью улыбнулась. Ей нравился их стиль общения между собой.
Джейк слушал невнимательно, его мысли блуждали, изредка возвращаясь к торжественному голосу Сью: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали... И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с нами; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их; и отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ибо прежнее прошло».
Сью остановилась и подняла глаза на мужа. В уголке его правого глаза стояла большая слеза. Будто по подсказке прочитанных слов, она достала платочек и вытерла ее. Потом она наклонилась и поцеловала мужа в уголок рта. «Я люблю тебя, Крис».
Она продолжила чтение, а Джейк отправился в мир средней школы, оттуда к реке Бентон, на встречи старшеклассников, летнюю практику, колледж, Вьетнам... воскресный жребий. Монетка. Голос Сью становился громче, отчетливее, будто она черпала силы из своей огромной книги. Маленький пальчик скользил вниз по странице. Сейчас он указывал на строчку всего за пару абзацев до конца всей Библии. Маленький Крис сидел, затаив дыхание. Джейк прислушался.
Сью продолжала: «Се, гряду скоро: и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний. Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне — псы и чародеи, и любодеи и убийцы, и идолослужители и всякий любящий и делающий неправду».
Джейк поморщился. Одним эта книжка сулит радость и счастье, а другим угрожает.
«Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром».
В этот момент в палате раздался глубокий вздох. Сью и Джейк, взрогнув, посмотрели друг на друга: каждый думал, что вздох исходил от другого. Оба повернулись к малышу. Тот обошел кровать и стоял теперь с противоположной стороны, прильнув к плечу отца. Голова большого Криса приподнялась на шесть дюймов от подушки — глаза широко открыты, взгляд устремлен куда-то вдаль, за пределы маленькой палаты, за пределы этого мгновения. Он еще раз вздохнул, губы внезапно растянулись в улыбке. Казалось, жизнь вернулась к нему. В следующий момент голова упала обратно на подушку.
Джейк почувствовал внезапное движение ветра. Было такое впечатление, что кто-то вышел из палаты.
Это ушел Крис.
Он стоял в полумраке тоннеля, не зная, в какую сторону идти. В одном конце, куда путь был короче, мелькали странные тени вперемежку с тусклыми сполохами. В другом конце, дальнем, сиял ослепительно яркий свет, но глаза от него не болели, наоборот, хотелось смотреть еще и еще. И там и там суетились какие-то существа, в движениях одних чувствовалась неуверенность и ожидание, в поведении других ощущалась спокойствие, свойственное победителям. Он вспомнил, что сам только что вошел в ближнее отверстие тоннеля, и понял, что за тусклая неопределенность осталась позади. Он еще не знал, что ждет его впереди. Исследовательский дух подталкивал его в сторону дальнего, таинственного... входа или выхода откуда исходила невероятная сила притяжения и сияние.
Крис почувствовал наступающую слабость, словно кто-то открыл в его теле потайной клапан и выпустил всю энергию. Сквозь пелену он видел беспокойных врачей, трубки механизмов, мигающие лампочки — ему мешали покинуть наскучивший мир. Одновременно он ощутил прилив новых сил, причем более совершенных, чем те, которые его покинули. Тело все больше отдалялось от него. Он всегда был воином, борцом, последним героем, который так просто не расстанется со своей жизнью, но в конце тоннеля его ожидал не конец жизни, а ее начало. На этот раз проигравшему доставалась сама Жизнь, вибрирующая, динамичная, сильная. Она была почти осязаемой, тянула за собой, пьянила. Как корабль, попавший в шторм и не знающий, на какой порт лучше взять курс, Крис разрывался между двумя направлениями и, так и не выбрав, предоставил шторму решить за него. Почему-то ему захотелось довериться шторму, положиться на его властные порывы.
Лежа с закрытыми глазами, Крис различал свет, проникающий сквозь веки. Иногда до него долетали голоса: вначале чужие, профессиональные, строгие, потом нежный, родной. Услышав мелодичный голос жены, он так обрадовался, что захотел тут же подняться с кровати и обнять ее. Ему казалось, что силы вернулись к нему. Он не смог расслышать всего, но некоторые фразы долетали до него, в том числе тихие слова «я люблю тебя». Он попытался ответить: «Я тоже люблю тебя», но губы не слушались его, как и веки, которые тяжелыми заслонками закрыли глаза. Тело стало неудобной и обременительной оболочкой, оно отказывалось исполнять приказы еще ясного ума. Крис смирился и лежал, с благодарностью слушая Сью и принимая ее заботу о себе.
Она была такая очаровательная. Крис вспомнил, как впервые увидел ее. Он учился в одиннадцатом классе, а она в восьмом, и они оба пришли на каток в Долине Вильяметты. Дети, подростки и взрослые с удовольствием надевали коньки: в их маленьком городке было немного других развлечений. Огни, музыка, сахарная вата, воздушная кукуруза, лимонад, объявление по микрофону: «Катаются все», толчея, смех, следующее объявление: «Катаются пары», волнение, страх, робкие слова: «Можно вас пригласить?» и ее ответ: «Да»... Они поженились через год после Вьетнама, когда он демобилизовался. Он блаженствовал от одной мысли, что они теперь вместе навсегда.
Он услышал другой голос — Анжелы, так похожий ца мамин, только потоньше. У девочки было меньше лет за плечами и меньше жизненного опыта, но она унаследовала от Сью ее ум и находчивость. Голосок дрожал от страха перед будущим.
— Папа, это Анжела. Ты слышишь? Я люблю тебя. Я все время молюсь за тебя, мы все молимся.
Анжела. У нее сейчас самый прекрасный возраст — двадцать один год, полна энергии, веселая. Уже почти год замужем, но так и осталась «папиной дочкой». Они всегда находили общий язык, но после гибели Дженни десять лет назад стали просто неразлучны. Крис услышал, как она всхлипывает, а Сью утешает ее.
— Пожалуйста, поправляйся скорее! Ты же самый лучший папа на свете. Когда тебя выпишут, я приготовлю твое любимое жаркое. Помнишь, ты говорил, что у меня вкуснее всех получается? И булочки испеку, и в теннис будем играть, и ты выиграешь, честное слово! Папочка...
Крис почувствовал, что гс^лова дочери опустилась ему на грудь, а потом отпрянула, боясь затруднить ему дыхание. Солнышко мое, не бойся, наоборот, мне хорошо, Kozda ты так близко. К своему разочарованию, Крис не услышал своего голоса. Жаль, значит, Анжела не положит свою милую головку обратно. Несколько минут было тихо, потом заговорила Сью:
— Крис, я провожу Анжелу и скоро вернусь с маленьким Крисом. Нам не разрешают здесь втроем находиться. Анжела придет еще.
До свидания, папочка! Я еще приду к тебе, — в голосе дочери слышались надежда и боль.
До свидания, солнышко мое. Мы еще встретимся рано или поздно.
Тишина стала пустой и тяжелой. Сейчас ничего не мешало ему, и он начал осторожно продвигаться к дальнему концу тоннеля. Слова Анжелы убедили его было остаться в этом мире — не ради себя, а ради нее, ради семьи. Тот, дальний, иной мир тянул его все сильнее, и если бы дело было только в нем самом, он, не раздумывая, покорился бы воле волн. В самом деле, это было как выбирать между солнечным океанским побережьем и мрачным затхлым болотом. В то же время Крис знал, что конечное решение остается не за ним и не за его близкими, а за Кем-то Другим. Это радовало его. Он не сомневался, что Другой знает единственно правильный выход.
Знакомый мальчишеский голос вернул Криса к началу тоннеля. Как прекрасны голоса любимых людей! У Сью и Анжелы высокие и нежные, у маленького Криса тонкий, как у всех детей, но в то же время сразу слышно, что говорит мальчик. В какой-то момент Крис подумал, что этот ангельский голосок слышится из дальнего конца тоннеля, из мира иного, настолько он был чистый. Нет, не может быть. Он прислушался к словам ребенка.
— Папа, привет. Мама сказала, что неизвестно, слышишь ты или нет, но надо говорить, будто ты слышишь. Можно, я так буду говорить?
Крис улыбнулся, надеясь, что улыбка отразится на губах. Конечно, можно, сынок. Его слова так и остались мыслями. Он воспринял это уже без раздражения, примирившись с утратой мостика между мыслями и речью.
— Я был в гостях у Мартина, и мы смотрели футбол, а мама позвонила из больницы, прямо после матча, и сказала, что ты попал в аварию. Тетя Диана отвезла меня в больницу. Она не знала, куда поставить машину—то ли у главного входа, то ли у знака, где скорая помощь нарисована, и сказала, что ей влетит, если она оставит машину, где не надо, и еще машину могут забрать полицейские. А потом она сказала: «Блин, надоело все, ставлю здесь». А на самом деле она сказала не «блин», а другое слово, но мама говорит, что такие слова говорить нельзя. А тетя Диана раньше никогда не говорила такие слова, а мама сказала, что она просто нервничала. А Мартин не нервничает, а все равно это слово иногда говорит. А еще мама сказала, что ты не успел досмотреть второй тайм из-за аварии, я тебе могу рассказать, как наши сыграли. Хочешь?
Расскажи, сынок, конечно. Крису было безразлично, как закончилась игра, но ему было приятно слушать этот невнятный, но такой любимый голос. Так усталый путник в жаркий день приникает к источнику влаги, не задумываясь, откуда течет вода. Маленький Крис щебетал без умолку, удерживая отца у входа в тоннель. Его речь прервал доброжелательный и немного знакомый голос: «Больному нужен покой. Попозже вы сможете опять увидеть его». Не прогоняйте их! Они - мой единственный, покой. Крис прокричал это, но никто не услышал.
Он остался один. Крис не знал, сколько это продолжалось, потому что болтался между временем и безвременьем. Странное чувство, но не неприятное. Ожидание чего-то радостного наполнило его с новой силой — из дальнего конца тоннеля слышалась музыка, пение, оживленные разговоры, смех. Удивительный смех. Не хохот после удачного анекдота, позволяющий на миг оторваться
от забот и тревог, а искренний смех без границ и пределов, не омраченный печалями бытия. Люди всегда восхищались тем, как Крис смеется, но здесь было другое: нечто очаровывающее, притягивающее, завораживающее. Он ускорил шаги, устремившись к дальнему концу тоннеля. Ему хотелось скорее добежать до него, с разбега окунуться в тот мир, забыться в блаженстве.
Сердце Криса разрывалось между двумя мирами. Он был привязан к земному миру тяжелой якорной цепью, его корабль никак не мог отцепиться и отправиться в свободное плавание к новым берегам, подобно Колумбу или Магеллану. Он мечтал поскорее встретить обитателей этих неизведанных земель и узнать их поближе. Он не мог дождаться окончания родовых мук, хотел, наконец, появиться на свет и отсечь пуповину, связывающую его с прошлым.
Мысли Криса блуждали, и он спрашивал себя, останутся ли воспоминания о тоннеле в его памяти, если он выйдет из комы и вернется к земной жизни. Неужели привычные заботы и ощущения вытеснят произошедшее с ним в сумраке промежуточного состояния? Он очень надеялся, что ничего не забудет.
В этот момент Крис оказался где-то наподобие кинотеатра, перед ним поплыли кадры его жизни на земле. Удивительно, что ни один эпизод не был вырезан или отредактирован. Действие шло очець быстро, но полнота картины сохранялась. Глядя на себя со стороны, он вдруг начинал понимать то, что раньше воспринималось неверно. У него появилась объективность стороннего наблюдателя. Жизнь зародилась в темном и теплом убежище, куда порой проникал сумрачный свет и невнятные звуки, а поблизости слышался ритмичный гулкий стук. Кадры сменяли один другой с невероятной скоростью, от этого должна была бы закружиться голова, но Крис продолжал с интересом следить за сюжетом, сравнивая этот фильм с уроком повторения в конце четверти.
— Я жена Криса, меня зовут Сью Кильс. Я работаю медсестрой на скорой помощи и нахожусь здесь с разрешения доктора Миль-галь. Я никому не мешаю.
— Неужели? — с сомнением произнес незнакомый голос. — У мистера Кильса очень настойчивые друзья и родственники. Никакие правила их не останавливают. Повезло человеку.
— Если бы вы знали его, это не казалось бы вам таким удивительным, — ответила Сью. Милая Сью! Ты так любишь меня, я не заслужил этого. Благодарю Тебя, Господи, за милость Твою!
— Рада тебя видеть, Джейк. Как ты себя чувствуешь?
Джейк! Здесь? Значит, с тобой все в порядке, дружище! Тот же
незнакомый голос пояснил:
— Я поймал его разгуливающим по отделению реанимации. Ему надо немедленно вернуться в палату, что мы и собирались сейчас организовать.
Крис представил, как Джейк по-партизански пробирался в реанимацию, и засмеялся. Он сам удивился, насколько хорошо воспринимает все происходящее у его кровати. Тело было по-прежнему безжизненно, но связь разума с земным миром обострилась после просмотренного фильма о собственном прошлом. Он не мог открыть глаза и посмотреть на Сью и Джейка, но воображение нарисовало ему такие четкие образы, что зрения и не требовалось.
Вновь наступила тишина, но теплая, нежная, полная близкого присутствия любимой Сью. Она держала его за руку, гладила по щеке, в воздухе витал аромат ее духов, такой знакомый и родной, уже неотделимый от нее. Он почти слышал ее беззвучные молитвы, догадываясь, какие слова приходят ей в голову. В какой-то момент Сью отпустила его руку, и большая шершавая ладонь заменила ее тоненькие пальчики. Джейк. Крис знал, как тяжело сейчас его другу. В сердце родилась молитва: Господи, помоги ему пережить все это. Явись ему, откройся ему, приведи его в лоно Твоей благодати...
Крис не мог понять, как так может быть, что он ясно воспринимает все происходящее, но не может сообщить об этом Сью и Джейку. Вдруг он догадался, что его душа начала медленно покидать тело, она набирала силу, а тело теряло — подобно песочным часам, где крупинки быстро перетекают из одной половинки в
другую. В верхней части часов осталось совсем мало песка, скоро последние крупицы его жизни перейдут в иное измерение... но новый голос опять вернул его в палату.
— Дядя Джейк, вы здесь? Здрасьте!
Маленький Крис!
— Хорошо бы он не умер. Но если умрет, он попадет в рай.
Нежность и гордость за сына переполнили Криса.
— Не надо так говорить, малыш. Он будет жить. Я обещаю.
Эх, Джейк, не тебе решать.
— Знаешь, что я сегодня сказал папе на ушко? «Если умрешь, передай привет моей сестричке Дженни и поцелуй ее от меня». Мама сказала, что папа наверняка все слышал, потому что больные слышат больше, чем мы думаем. Правда, мама?
— Да, солнышко.
Да, солнышко. Я все слышу, по крайней мере, сейчас. Как ты говорил про поцелуй для Дженни, я не помню, но откуда-то знаю о твоей просьбе. Я не забуду, сынок, ни за что не забуду.
— А сейчас я папе почитаю, ты посиди тихонько, ладно?
Крис почувствовал тяжесть прислонившейся к нему книги, и
ему стало хорошо и спокойно. Запах потрепанных страниц и кожаной обложки смешивался с ароматом духов, создавая удивительное, неземное благовоние.
— Это две последние главы Откровения.
— Откровение это последняя книга Библии.
Крис улыбнулся, но никто об этом не узнал: его губы остались неподвижными. Сью тоже улыбнулась. Сначала он подумал об этом, а потом увидел ее осветившееся нежностью лицо. Как он мог видеть с закрытыми глазами? Он внимательно слушал, как жена читает о новом небе и новой земле, о том, что Бог будет обитать с человеками. Он знал, Кто ждет его по ту сторону, и мысль об этом тронула его до слез. Это было как раз тогда, когда Сью дошла до места: «И отрет Бог всякую слезу с очей их». Она остановилась, Крис с сожалением начал ждать продолжения. Что-то мягкое, наверное, платочек, коснулось его щеки, удаленной на тысячи миль. Он плакал? Да, оказывается, плакал, теперь ему было видно: вот оно, его бледное лицо там, внизу, и маленькая ручка Сью с платком вытирает ему слезы.
Слово Божие пронизало его насквозь, пробежало по всему телу множеством крошечных иголок. Сейчас Крис лучше понимал смысл знакомых фраз, чем раньше, когда был здоров и полон сил. Во-первых, его ничто не отвлекало, мысли о товарообороте, билетах на самолет и работе в саду остались позади. Телевидение, радио, утренние газеты, телефонные звонки, компьютеры не имели права на вход в палату интенсивной терапии. Все его внимание было отдано тому единственному, что заслуживало этого внимания — Слову Божию. Сью продолжила: «Се, гряду скоро: и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его».
Вид комнаты с огромной высоты был удивительно четким, он даже вздрогнул, посмотрев вниз. Это не было игрой воображения, просто он стал намного лучше видеть. Он разглядывал вихры маленького Криса, лысеющий затылок Джейка, страницы открытой Библии, на которых он теперь мог с легкостью разобрать любое слово. Он следил по книге за стихами, которые читала жена, и впитывал их в себя, как губка. Одновременно тяга ввысь все нарастала, еще немного, и он вырвется из пут земного притяжения и устремится вместе с бурным потоком туда, в новое. Он уходил все дальше из палаты и от входа в тоннель, видя перед собой сияющую цель.
Он заметил, что не один. Его сопровождал некто, покидающий землю вместе с ним. Не пришедший из мира иного встретить его, а именно уходящий из мира сего с ним. Спутник был огромного роста и недюжинной силы, похожий на человека, но не человек, лицо спокойное, но целеустремленное, как у благородного воина. Он выглядел уставшим, как после тяжелой битвы. Крису показалось, что они должны быть знакомы, но он не успел вспомнить. Его внимание привлекли голоса и образы в дальнем конце тоннеля. Теперь он видел лучше, и стремление приблизиться к счастливым существам стало еще сильнее. То, что казалось невнятным шумом и второстепенными деталями, вдруг вышло на
первый план. Он все еще различал голос жены, читающей Откровение, но ему приходилось вслушиваться в каждое слово.
«Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром».
Голова большого Криса приподнялась, он глубоко вздохнул. В этот момент мост между мыслью и действием восстановился, и его вздох ворвался в палату. Краем глаза он видел растерянных Сью, Джейка и маленького сына, но не мог повернуться к ним: перед его взором предстала потрясающая картина нового мира. Завеса пала, корабль снялся с якоря и поднял паруса. Крис был свободен. Путешествие началось.
Не замечая стен и потолков, он двигался вперед и вверх. Внизу осталась комната для посетителей, где сидели Анжела с мужем. Дочка молилась про себя, но Крис слышал каждое слово. Ему захотелось задержаться здесь, в последний раз погладить ее по волосам, попрощаться с любимицей прежде, чем отправляться в дорогу... но не мог остановиться. Он прошептал им всем: «Прощайте!», хотя знал, что его голос не достигнет их. В то же время он знал, что покидает их не навечно, их разлука когда-нибудь закончится, и его неслышное «Прощайте!» превратится в радостное «Привет!». Он толком не представлял себе, каким будет далекое царство, в которое держал путь, и с нетерпением ожидал приятных сюрпризов.
Крис видел силуэты столпившихся в тоннеле людей. Некоторые махали ему руками. Загадочный спутник обогнал его и вскоре достиг конца пути. Похоже, эта дорога была ему хорошо знакома. Великан встал у стены, и немедленно к нему приблизился другой широкоплечий гигант, размахивая руками от радости, как если бы они давно не виделись. Крис шел медленно, осторожно, как человек, впервые ставший на водные лыжи. Еще бы, он впервые пережил умирание.
Толпа у ворот росла, некоторые лица были ему незнакомы, но многих он узнал. Последний шаг — или первый? — и Крис оказался в новом мире. Подойдя к концу пути — или к началу? — он впервые вдохнул райского воздуха. В этом вздохе проявилось и восхищение красотой увиденного царства, и восторг перед великолепием его обитателей. Единственное земное впечатление, сравнимое с этим, было подводное плавание с аквалангом на Красном море. Он нырнул, ушел в толщу воды и через стекло маски увидел неописуемое красочное зрелище. Тогда он испугался странного громкого звука под самым ухом, и оказалось, что это был его собственный вздох, искаженный аквалангом. Вот и сейчас он как бы восхищенно вздохнул, но его эмоции были настолько же сильнее, насколько царствие небесное прекраснее чудес подводного мира.
Множество добрых рук подхватили Криса, он тянулся к ним, пожимал их, словно удостоверяясь в их реальности. Видимо, у него было подобие тела, потому что все прикосновения он полноценно ощущал. Внезапно он вспомнил, что такое же событие с ним уже происходило. Да, да, это было в том мире, когда он родился на свет. Тоннель был своеобразными родовыми путями, по которым он вышел в мир небесный. Его встретили руки небесных акушерок, помогавшие ему родиться, подтягивавшие и подталкивавшие его, а теперь суетливо готовящие его к встрече с новой семьей. Итак, он был в наиболее реальном из миров, который нередко воображал себе таким и эдаким, но так и не угадал — так нерожденный младенец неясно представляет себе лицо мамы и бесконечные чудеса, ожидающие его вне утробы.
Впереди всех стояла удивительной красоты сияющая женщина, черты лица ее показались Крису немного знакомыми, но он не мог вспомнить, где мог встречать такую яркую, ослепительную, величественную даму. По всему видно, что она — весьма уважаемый здесь человек. По земной привычке Крис оценивал вначале внешность, потом характер, но сейчас именно внутренняя сущность этой женщины, каким-то образом очевидная и понятная, помогла узнать ее телесный облик. И в тот момент она произнесла его имя: «Кристофер!».
— Мама!
Толпа вокруг них с одобрением загудела, люди хлопали в ладоши и кивали, подтверждая правильность догадки.
— Вот ты и дома, Кристофер.
У матери по щекам текли слезы, это удивило его, но потом он подумал, что даже в раю может бьггь место слезам радости. Они обнялись, и Крис понял, насколько сильно скучал по ней. Она родила его на земле и первой обняла его, новорожденного, а теперь она встречала его в Царствии небесном и первой обняла его, вошедшего в новый мир. Он с благодарностью вспомнил, как она внимательно слушала его рассказ о вере, о евангельских истинах, как потом молилась вместе с ним, призывая Христа войти к ней в сердце. Получилось, он принес ей жизнь вечную, как она когда-то дала ему жизнь земную.
В нем еще оставалось немного земного скептицизма, он с трудом верил, что такое счастье возможно. Все ему было внове, а потому он еще не привык, что по-настоящему истинное — всегда чудесно, а по-настоящему чудесное — истинно. Крис огляделся и понял, что попал на праздник в свою честь. Он обнимал мать и говорил бы только с ней, но обступившие их люди смущали его, и он решил отложить долгие разговоры на потом. Так жених с невестой едва успевают перекинуться за свадьбу десятком слов из-за необходимости общаться с гостями, но не переживают из-за этого, ведь впереди у них — целая жизнь. Сотни людей с сияющими лицами стремились поприветствовать новоприбывшего и роились вокруг него, как пчелы вокруг своей королевы. Он обратил внимание на их ослепительно белые одеяния. Что это, праздничные костюмы или повседневная одежда обитателей рая? Да одежда ли это? Ни один человек не был похож на другого. Общность между ними отражали их душевную чистоту и принадлежность к единому Господу. Различия являлись плодом их индивидуальных особенностей, ибо каждый обладал лишь ему свойственными талантами и жизненным опытом. Одеяния, если их можно было так называть, казались естественным продолжением тела, их предназначение было не скрывать, а раскрывать. Рассматривая людей вокруг себя, одного за другим, он в каждом находил много нового, что на земле оставалось тайной. В старом мире внешность была обманчивой, а здесь нет, — наоборот, она указывала на истинную, внутреннюю сущность, на характер и темперамент, даже на происхождение, опыт, события биографии.
Голоса поющих сливались в единый хор, некоторых языков Крис не знал, но все интуитивно понимал. Все махали ему, приглашали пройти вглубь. Он чувствовал себя шахтером, которого откопали из обвалившейся штольни к восторгу родных, друзей и журналистов, ожидавших его возвращения в мир живых. Разница была лишь в том, что шахтер возвращался к привычному положению дел, а Крис впервые видел все, что теперь его окружало. Впрочем, он не переживал из-за того, что не знаком с местными порядками. Впереди была целая вечность, он всему научится.
В толпе он заметил несколько существ, сходных с великаном, сопровождавшим его в тоннеле. Они стояли кучкой и приветливо махали ему издали. Над толпой возвышалась фигура Некоего Существа, сияющая особенным мягким и всепроникающим светом, она притягивала взоры, завораживала. Крис наполнился благоговейным трепетом, ибо понял, Кто это. Вот Он — Ветхий днями, но вечно молодой. До этого момента Он молча наблюдал за происходящим с доброй улыбкой, радуясь свершившемуся, гордясь тем, что дело Его рук удалось. Действительно, Он был Автором всего этого праздника. Он шагнул вперед, и толпа отхлынула, освобождая Ему дорогу. В Его движении чувствовалась мощь урагана, но это был добрый ураган, заставляющий вращаться галактики мановением перста. И вот Он, создавший вселенную силою мысли, протянул Крису руку, как если бы это была рука простого плотника. Конечно, все знали, что Он — не обыкновенный плотник, Его взгляд приковывал к Себе внимание, и все глаза были устремлены на Него. В тот момент невозможно было бы смотреть в сторону, да никто в ясном уме не захотел бы делать этого.
— Приветствую тебя, сын Мой! Войди в Царствие, даруемое тебе по заступничеству* а не твоими делами заслуженное. Но приди, прими венец за дела, сотворенные тобой во имя Мое, по воле Моей.
Он с любящей улыбкой посмотрел Крису прямо в глаза и с очевидной гордостью добавил:
— Хорошо, добрый и верный раб, войди в радость Господина твоего.
Толпа взорвалась криками восторга, Крис, потрясенный, опустился на колени, но даже это показалось ему недостаточно, и он пал на лицо перед Отцом небесным. Все вокруг последовали его примеру. Они поклонялись Господу вместе с ним и в его манере, и в имитации его жестов чувствовалось уважение к новоприбывшему, ведь праздник был в его честь.
— Встань, сын Мой. Ты преклонял колени предо Мной в том мире, где это стоило немалых трудностей. Твоя преданность — драгоценнейший из даров, и я принимаю ее. Однако сейчас поднимись, не бойся Меня. Ты перешел из смерти в жизнь, это новый мир, который я сотворил тебе на радость.
Крис встал, и с ним встали встречающие, они оставались на полшага позади него. Глаза могущественного Господина, один лишь взгляд которых мог бы стереть любого с лица земли и из воспоминаний живущих, смотрели на Криса с одобрением. В них было также нечто иное, такое, чего он не ожидал увидеть. Рука Царя царей опустилась ему на плечо, и он увидел на ней глубокие страшные шрамы. Переведя взгляд вниз, он заметил такие же раны на ногах. «Разве в раю не все совершенно?» — с изумлением подумал Крис. Первая неожиданность, а сколько их еще впереди. В тот же момент ему пришло и понимание. Да, любой ребенок знает, что в Царствии небесном все будет чисто, непорочно, идеально. Шрамы, полученные на земле, не были игрой или притворством, и могли исчезнуть лишь тогда, когда кто-то другой взял бы их на себя. Раны Плотника остаются вечно. Он — единственный, Кто мог бы быть по-настоящему совершенным, и единственный, Кто в Царствии небесном выглядит несовершенным.
Крис вновь заглянул в добрые глаза, зная, что мысли его уже известны Господу. Великий Творец, всемогущий и бесстрастный, обезображенный и страдающий, тихо сказал: «Ради тебя, сын Мой, ради тебя». Они стояли и смотрели друг на Друга, затем Господь заговорил, а Крис склонился к Нему, чтобы ничего не пропустить.
— Как новорожденное дитя, ты не сразу привыкнешь к ярким краскам нового мира. Тебе надо научиться ходить, прежде чем ты побежишь или полетишь. Тебе предстоит узнать много интересного, и Я дам тебе прекрасных учителей. Нам еще о многом предстоит поговорить. Мы будем вместе гулять в прохладе Моих садов, и Я дам тебе новое имя, которое будем знать лишь ты и Я. И в один прекрасный день Я поставлю тебя на почетную службу, это место тебе принадлежит по праву, ведь ты верой и правдой служил мне в мире тьмы.
После этих слов наступила восхищенная тишина. Сияющая фигура Господа медленно отдалилась, предоставляя остальным возможность говорить с Крисом. Тот же не мог опомниться от общения с Плотником: Он был сердцем всего происходящего, Он наполнял смыслом все вокруг, благодаря Ему вся эта многоликая и многоязыкая толпа удерживалась вместе. Мысли унесли Криса к последним моментам жизни на земле. Тогда он, как верный пес, царапал когтями закрытую дверь в незнакомый дом, зная, что за ней — его любимый Хозяин. Тогда ему не надо было знать ничего больше, да и сейчас этого знания было бы достаточно. Где Господь, там и Царствие небесное.
Крис окинул взглядом толпу, вычленяя улыбающиеся лица старых друзей, учителей, клиентов, однополчан. Вот Гарольд и Эмма, Даниэль и Лаура. Он помнил их сгорбленными старичками, а здесь они были стройными и сильными, куда более живыми, чем бодрые олимпийские чемпионы и голливудские актрисы в том мире. А вот Джерри, Грег, Леона... все те, кто так много сделали для него, а потом взошли в Царствие раньше него. Крису очень хотелось обнять их всех, поговорить о том о сем, но прежде всего он искал то одно-единственное лицо, не увидев которое, он не мог ни с кем разговаривать. Остальные, очевидно, поняли это и отошли в сторону, где ждали, улыбаясь, когда он встречался с ними глазами. Наконец, он разглядел вдали очаровательную физиономию, улыбающуюся от уха до уха. Девочка, которую он не видел десять лет, бежала к нему. Она нарочно пряталась позади толпы, чтобы насладиться видом озираю-
щегося отца и счастливой переменой на его лицо в момент, когда он все-таки увидит дочку.
— Папа! Я так долго тебя ждала.
— Дженни, доченька моя!
Крис обнимал ее, плача навзрыд, как это бывает при долгожданных встречах, потом подхватил ее на руки и закружил, потом пустился в пляс с нею на руках, смеясь и крича от восторга. В каком-то смысле дочка выглядела старше, чем в день смерти, но была так же молода духом, и он понял, что та очаровательная детскость, которая ему в ней особенно нравилась, останется у нее навсегда. Оба плакали, не в силах сдержать слез, да и не пытаясь. Глядя друг другу в- глаза, они смеялись над этими слезами, и все встречающие смеялись вместе с ними. Крис вспомнил, что у него есть послания дочке.
— Дай, я поцелую тебя за маму, за Анжелу... Они обе очень скучают по тебе. А еще за...
— Знаю, знаю, за маленького Криса! — перебила Дженни с той же озорной улыбкой, с какой распечатывала подарки в день рождения. Она всегда отыскивала припрятанные коробки задолго до праздника и хорошенько изучала их содержимое. — Я слышала, как он просил тебя поцеловать меня от него, но думала, ты не слышишь.
Крис кружился с дочкой на руках, и краем глаза видел, что все веселятся от души, в том числе и Тот, перед Которым все кланялись в начале. Что же, ничего удивительного, ведь Он — Творец любой радости и всех праздников, Он наделил всех нас Своей способностью веселиться. Крис вспомнил, какое удовольствие получал от детских праздников, и подумал, что Создатель родственных и дружеских отношений должен получать наивысшее блаженство от торжества, в котором участвует вся эта огромная семья.
Взгляд Криса вновь остановился на могучем великане, телосложением похожего на олимпийского чемпиона по греко-римской борьбе, но еще на три фута выше ростом. Его лицо казалось бесстрастным, но глаза с живостью следили за ходом праздника, как будто оценивал, достаточно ли торжественно встречают Криса. Рядом с ним стояло несколько подобных ему существ, которые вели себя, как братья по оружию, чей товарищ вернулся с опасного спецзадания с убедительными победами и новыми байками. Это был тот самый таинственный великан, сопровождавший его в тоннеле. Крис задумался. Кто это? Почему мы вместе покинули землю?
Сью тихо всхлипывала, закрыв лицо руками. Джейку показалось, что она чуть слышно прошептала: «До свидания, мой любимый друг».
Джейк сидел в застывшей тишине, потрясенный. Даже во Вьетнаме он только один раз видел человека в краткий миг, когда душа покидала тело. Часто приходилось видеть живых за несколько минут до последнего вздоха йли только что убитых. Он вспоминал бодрых молодых солдат, чьи безжизненные тела помогал оттаскивать с передовой всего час спустя; тяжело раненых, скончавшихся в госпитале вскоре после того, как он их туда доставил. Когда дыхание Смерти становилось слишком явственным, Джейк старался исчезнуть, не теряя времени, чтобы не встретиться с ней лицом к лицу. Ему обычно удавалось держать ее на расстоянии. Один раз не получилось тогда, и вот второй раз — теперь.
Едва придя в себя сама, Сью обернулась к маленькому Крису. Он воспринял ее объяснения со странной покорностью, как если бы давно ждал этого события и понимал его смысл. Это такая форма отрицания, подумал Джейк. Мальчик крепко обнимал маму, крепче, чем она могла обнять его. Их горе наполнило палату.
Джейк пристально смотрел на Криса. Да он ли это? Тело его, знакомые черты лица, но это как опустевший дом друга, где остались лишь мебель и настольная лампа, а хозяин уехал навсегда. Главное, обычно люди пугают друг друга покойниками, но Джейку было совсем нестрашно. Кто боится старых диванов? Криса больше нет. Но что значит «нет»? Нет совсем, канул в небытие и — с концом? Или «нет» в смысле «нет с нами», в зоне досягаемости наших органов чувств? Если хозяин просто переехал, сообщит ли он свой новый адрес?
Внезапно палата наполнилась людьми в белых халатах, все суетились вокруг койки с Крисом, хотя ему было уже все равно. Одна из медсестер, явно выполняя указание доктора Симпсона, посадила Джейка в коляску и повезла прочь. Он не сопротивлялся. Для Криса он уже не мог ничего сделать. Они молча доехали до лифта, спустились на второй этаж. Какое счастье, что она не пристает с утешениями! Приближаясь к своей палате по белому коридору, Джейк увидел Натали. Она стояла руки в боки, сердито нахмурив брови. Реанимационная сестра остановила коляску у стены, подошла к Натали и что-то прошептала ей на ухо. Та понимающе кивнула, выражение лица стало более приветливым. Женщины вместе переложили Джейка из коляски на кровать и вышли. Натали остановилась в дверях и сказала мягким голосом:
—Примите мои соболезнования. Мне очень жаль, что так получилось с вашим другом.
Джейк не ответил, дверь закрылась. Он чувствовал себя, как выжатый лимон. Больше не было смысла лежать, думать, смотреть по сторонам, сон пришел как избавление. Он уснул, надеясь, что проснется нескоро, но глаза открылись через три часа. Застыв в неопределенности полудремы, он с надеждой сортировал сновидения и воспоминания, но по мере пробуждения воспоминания становились яснее, а сновидения расплывчатее, и смерть Криса, вместо того, чтобы исчезнуть в клубке запутанных образов, выросла и заслонила собой все остальные события — реальные и воображаемые.
Он позвонил. Явилась медсестра — не Натали, и он вздохнул с облегчением. У него не было сил продолжать игру в мужское обаяние. Эта была молодая, светловолосая, деловая.
— Не могли бы вы узнать, как состояние моего друга, доктора Лоуэлла?
— Давайте позвоним с вами в реанимацию и спросим.
К его удивлению, медсестра взяла с тумбочки телефон Джейка и набрала номер.
— Мне проще позвонить, чем потом организовывать поиски пропавшего пациента.
Так, ясно, персонал предупрежден. Милая улыбка ничего не значит, шутливый тон тоже. Джейк подавил стон досады и несколько раз попытался изобразить приветливое выражение лица, пока сестра, зажав трубку между щекой и плечом, поправляла его одеяло и ждала ответа.
— Рэйни, привет! Это Шэрон со второго. Будь добра, посмотри состояние доктора Лоуэлла. Тут один мой пациент интересуется... Да, он... Да, присматриваем...
Шэрон бросила на Джейка веселый взгляд. Тот отвернулся к окну. День хороший, солнечный. Трое подростков на велосипедах гоняют по пустой больничной стоянке. На улице холодно, а что удивительного, конец октября, солнце уже не греет. Мальчишки в теплых куртках, наверное, уже мечтают о снежных горках. Джейк вспомнил, как они с Крисом и Доком играли в прятки в сугробах. Искать надо было по следам на снегу, и они придумывали всякие способы запутать сыщиков: пройтись по забору, влезть на поленицу, вскарабкаться на дерево или пойти по такой тропе, что преследователь собьется с пути. Однажды следопытом был Джейк, а Док и Крис вдруг разошлись, чтобы сбить его со следа. Надо было выбрать, чьим путем продолжать идти — последовать за Доком или за Крисом. Жизнь была так проста, так невинна, думал Джейк, глядя на ребят с велосипедами. За плечами так мало, впереди — так много. Детство, друзья детства, неужели все это никогда не повторится?
Медсестра все еще говорила по телефону, точнее, в основном, слушала, и говорила «Ага». Джейк думал, что ей так долго рассказывают о состоянии Дока, и приготовился слушать подробные объяснения.
— Короче, прогноз какой? Хоть примерно? Отлично, все поняла. Спасибо, Рэйни, я ему так и передам.
Шэрон со смехом положила телефон на место.
-* Рэйни просила передать вам две вещи. Во-первых, ей нравится ваша колонка в «Трибьюн».
— А во-вторых?
— А во-вторых, отделение реанимации охраняется теперь отрядом доберман-пинчеров с железной хваткой, которым специально выделили лоскут от вашей пижамы для тренировки команды «фас».
— Ха. Ха. Ха. Как чувствует себя доктор Лоуэлл?
— Состояние все еще критическое, но есть признаки улучшения. Достигнута стабилизация. Видимо, утром после обхода его переведут из «критических» в «тяжелые».
— Значит, он будет жить?
— Гарантий нет, но его бы не стали переводить в «тяжелые», если бы существовала прямая угроза жизни.
— Спасибо.
Джейку больше не хотелось говорить. Он услышал главное: Док выкарабкается.
— Пожалуйста. Ужин через полтора часа. Можете еще отдохнуть.
Он пролежал, вытянувшись на койке, около часа, закрывая глаза, когда в палату заглядывала медсестра, и открывая их вновь, когда дверь за ней притворялась с неприятным скрипом. Справившись с раздражением, он пытался по-настоящему задремать, но тут вновь слышался цокот каблучков. Уснуть так и не смог, потому что медсестра заглядывала в палату каждые пять минут, проверяя, на месте ли пациент. Очевидно, его внесли в список «неблагонадежных». Дверь опять скрипнула, но это была не медсестра. Вошел маленький смуглый длинноволосый мужчина с длинной бородой, колыхавшейся при каждом движении. Лицо обрамляли черные кудрявые пейсы, характерные для евреев-ха-сидов. Джейк видел такого один раз, когда ездил в Нью-Йорк. Те части лица непрошенного гостя, которые оставались не закрытыми буйной растительностью, казались высеченными из мрамора. Глубоко посаженные глаза прятались под густыми нависшими бровями, зрачки влажно блестели. Извиняться за вторжение он явно не собирался. С заметным бруклинским акцентом и без малейшего намека на неуверенность он объявил:
— Мне нужен раб Божий Иаков.
Джейк изучал странное лицо несколько секунд, потом не спеша ответил:
— Здесь таких нет.
— Меня послали сюда.
— Я Джейк. А Иакова никакого здесь нет. Спросите еще раз, какая у него палата.
— Понятно. — Странный человек не уходил.
Что это за понятно? Повисла неловкая пауза. «Хасид» стоял в дверях и пристально смотрел на Джейка, а тому почему-то расхотелось настаивать на том, чтобы посетитель удалился. Обычно Джейк никому не рассказывал о своих чувствах, и даже в лучшие времена не любил говорить с незнакомцами, но сейчас он, к своему удивлению, первым нарушил тишину:
— Можно вас спросить, как старого человека? -- не очень прилично называть кого-то «старым», но Джейку показалось, что этот господин, наоборот, будет доволен.
— Спрашивайте, сын мой.
— Утром скончался один из моих самых близких друзей. На моих глазах.
— Это большая честь для вас. Вам повезло.
— На данный момент у меня нет ощущения, что мне повезло.
— И тем не менее, это так. Смерть — ключевой момент в жизни человека. Это как последний штрих к нашему портрету. Художник кладет на картину последние мазки, подписывает шедевр и ставит холст сушиться. Работа завершена.
Джейк пристально смотрел на собеседника. Раввин, не иначе.
— Знаете, меня больше всего беспокоит одно ощущение... Собственно, я не перестаю вспоминать... Дело в том, что, когда он умер, было такое чувство, что он... вышел из комнаты.
— Так и было.
— Я в том смысле, что это произошло буквально, такое впечатление, что он был, но в какой-то момент вдруг исчез, осталось тело, одно тело.
«Хасид» кивал головой, вежливо ожидая окончания сбивчивого рассказа, как если бы Джейк тратил время на пересказ общеизвестных истин перед, действительно, серьезным заявлением. Когда серьезного заявления не последовало, бородач сказал:
— Я вас понимаю. Мне приходилось видеть последние мгновения жизни у многих людей.
— И вы испытывали то же чувство? Правда? Тогда объясните, что это было?
Собеседник задумался, подбирая слово. После некоторого молчания он произнес:
— Ихавод.
Джейк ждал объяснений, но их не последовало. Покопавшись в памяти, он вспомнил, что одного из персонажей во «Всаднике без головы» звали как-то похоже.
— Ихавод?
— Совершенно верно. Вы помните книгу Иезекииля?
Джейк притворно кивнул, хотя не помнил даже, кем был бедняга Иезекииль — царем, апостолом или ангелом. Сцроси, кто пел «До-ва-дидди», и он назовет имя певца и год (Манфред Манн, 1980!), а вот Библия... если бы он участвовал в телеконкурсе «Своя игра», эту категорию выбрал бы самой последней.
— Слава Божия обитала в храме, но на глазах пророка Иезекииля отошла от порога Дома Господня; посему имя храму было дано «Ихавод», что на святом языке означает «отошла слава». Дух Святой покинул то место, храм стал всего лишь опустевшей оболочкой. Тело вашего друга опустело, и пребудет покинутым до того дня, когда все мертвые восстанут из гробов и будут служить Господу еще лучше, чем прежде. Тело, оставшееся после вашего друга, — не ваш друг. Это Ихавод. Отошла слава.
— Я не могу поверить в его смерть. Он был еще слишком молод.
— Слишком молод? Никто не слишком молод для того, чтобы умереть. Время назначено для каждого из вас.
Для каждого из вас? Джейк не успел задуматься над оговоркой, потому что бородач продолжил:
— Позволь рассказать тебе древнюю притчу, Иаков.
Джейк решил не поправлять. Запутался старик в именах, но
это неважно.
— Расскажите.
— Раб прибыл со своим хозяином в Багдад. Рано утром, когда они расхаживали по базару, раб увидел саму Смерть в человеческом обличье, и она посмотрела страшным взглядом прямо ему в глаза. Раб понял, что она пришла за ним, и в ужасе бросился к хозяину. «Господин, спаси меня! Я видел Смерть, и она посмотрела на меня страшным взглядом, не иначе, хочет забрать мою душу еще до заката. Позволь мне оставить тебя, и быстроногий верблюд умчит меня в Самарию, там Смерти не найти меня». Хозяин согласился, и перепуганный раб помчался быстрее ветра, ибо до Самарии было пятнадцать часов пути.
Спустя несколько часов, пробираясь сквозь толпу на улице Багдада, хозяин столкнулся лицом к лицу со Смертью. Нимало не испугавшись, он поспешил спросить: «Зачем ты угрожала моему рабу, когда мы утром ходили по базару?».
«Я не угрожала, — ответила Смерть, — я просто с удивлением взглянула на него. Видишь ли, у меня с ним нынче ночью назначена встреча в Самарии, а тут вот он, гуляет по Багдаду».
Старик закончил рассказывать притчу, но так и смотрел в глаза Джейку, не отрываясь. Помолчав, он добавил:
— Смерть придет тогда, когда ей назначено, ни минутой раньше, и ни минутой позже, и убегать от нее бесполезно. Вопрос лишь в том, готов ли ты к тому, что ждет тебя по ту сторону?
Джейк с трудом отвел взгляд. Уставившись в простыню, он размышлял над притчей, показавшейся ему одновременно остроумной и неприятной. Наконец, он поднял глаза на собеседника, но того уже не было в палате. Джейк подумал, что забылся в своих мыслях и слишком долго просидел молча. Как стыдно! Гостю наскучило с ним, и он ушел на поиски настоящего Иакова.
Джейк позвонил. Через пятнадцать секунд появилась Шэрон.
— Простите, что дергаю вас, — начал он. Медсестра не сказала: «Вы меня не дергаете», и Джейк расценил это как недобрый знак. Видно, он ее совсем достал. — Простите. Я только хотел спросить. Вы не видели пожилого мужчину невысокого роста, темноволосого. Похож на еврея, может быть, раввин. Длинная борода, пейсы. Такого ни с кем не спутаешь.
— Я видела его дважды. Сначала десять минут назад, он шел по коридору, я спросила, кого он ищет, но таких на нашем этаже не лежало. Я посоветовала ему вернуться в приемный и уточнить номер палаты. А минуту назад смотрю: опять идет по нашему этажу. Я спрашиваю: «Вы нашли, кого искали?», он отвечает: «Да». На том и расстались.
Вечером того же дня в палату неуверенно вошла Джанет Вудс. Неужели авария была только вчера? Сколько всего изменилось за одни сутки...
— Привет, Джейк.
— Привет, привет. Что новенького? — он улыбнулся одними губами, в глазах застыло уставшее, горькое выражение.
— У меня ничего. У тебя много.
— Да откуда много? Обычный трудовой день журналиста. Работаю под прикрытием, собираюсь писать статейку о том, как больницы греют руки на беспомощных пациентах. Пришлось организовать аварию, чтобы выглядело правдоподобнее.
Джейк не изменился. Пытается шутками скрыть неловкость от ее присутствия и своей ранимости. Зачем? Джанет сразу поняла, что кроется за этой бравадой. Ему никогда не удавалось обмануть ее.
Джанет присела на стул у кровати и вдруг расплакалась.
— Ужас какой случился с Крисом!
Джейк нехотя протянул руку к ее плечу, хотел привлечь к себе, но оно напряглось и отказалось. Он убрал руку. Повисла неловкая пауза.
— Да, ужас. — Он не знал, что еще сказать, чтобы заполнить тишину. — Как Сью себя чувствует?
Джанет взяла себя в руки и ответила немного сухо:
— Переживает, конечно. Но ты ее знаешь, держится лучше меня. И намного лучше Бетси.
— Что говорят про Дока?
— Все то же. Состояние стабильное. Жить будет. Про спинной мозг говорить пока отказываются. Бетси уверена, что это
неспроста, что-то там серьезно. Боится, что Док окажется в инвалидном кресле. Она бы пережила, но...
Она не закончила фразу, но Джейк и сам понял: но Док не переживет. Он поклялся себе не оставлять Дока в такой ситуации. Есть инвалиды, которые ведут активный образ жизни, качаются, занимаются спортом. Их мощные бицепсы смотрятся еще эффектнее на фоне кресла-коляски. Док мог бы стать одной из звезд пара-баскетбола или марафонцем-колясочником. Джейк представлял его, ловко огибающим препятствия на суперагрегате с огромными блестящими колесами — на инвалидной коляске настоящего мужчины, аккуратной, чистенькой и пахнущей дорогим салоном для медтехники, — и думал: «Док справится, я помогу ему».
Джанет смотрела на Джейка, не зная, как поступить. Он был как бы «человек из прошлого», уже частично позабытый, а сейчас нахлынули горькие воспоминания, и ей было тяжело сидеть рядом с ним. Подумать только, она с большей радостью провела бы эти минуты с совсем чужим человеком, чем с этим, которого обещала любить в радости и в горе, пока смерть не разлучит их.
— Наверное, тебе надо отдыхать, — догадалась сказать Джанет. Джейк не стал уговаривать ее остаться еще. Она легко похлопала его по руке и направилась к выходу. Задержавшись в дверях, она помялась и проговорила:
— Каролина тоже хотела прийти, но у нее сегодня волейбол. Их команда вышла в финал, это важный матч...
Джанет тут же пожалела, что сказала. Это прозвучало очень черство. По-человечески, дочь должна бы наплевать на волейбол й прийти в больницу к отцу, чудом избежавшему смерти. С другой стороны, если бы Джейк хоть один раз поинтересовался бы ее успехами и хоть один раз пришел бы поболеть за нее, она бы пришла, не раздумывая. Джейк и Джанет оба знали, что не было бы матча, нашлась бы другая отговорка.
— Пока, Джейк.
— Пока.
После ужина Джейк решил включить телевизор, но ни одна передача не привлекла его внимания. Часа два он скакал с канала на канал, везде шли сериалы вперемежку с выпусками последних известий, и то и другое — чушь, впрочем, он не оставался ни на одном канале больше нескольких секунд, и стороннему наблюдателю его вывод мог показаться несколько поспешным. После дерганого вечера настала дерганая ночь: его бросало то в жар, то в холод; он с трудом забывался сном, но тут же просыпался то от кошмарных видений, то от голоса медсестры. Казалось, она заходила в палату чаще, чем днем — то проверять наличие признаков жизни, то ставить уколы, то давать таблетки. Сначала говорят,: «Отдыхайте, отдыхайте», а потом будят каждые пять минут. Джейк не был приспособлен для больничной жизни. Ему хотелось на волю.
Он с трудом разлепил глаза и увидел перед собой лоток с завтраком. Он начал лениво ковыряться в еде, отмечая про себя, что по качеству больничная пища в эволюционном развитии стоит на ступень выше, чем самолетная. Позвонил Винстон — редактор, — сказал о работе не беспокоиться, выздоравливать, а командировку в Кливленд, намеченную на четверг, он уже отменил. Хоть какая-то польза вышла от этого ужасного происшествия.
В 9:40 появился доктор Бредли, непривычно мрачный и подавленный, да еще в пиджаке и при галстуке, а не в синем балахоне. Похоже, он сегодня не дежурит. Зачем тогда пришел? Поди, про Дока будет говорить? Сейчас объяснит, что тому придется до конца дней передвигаться в инвалидной коляске.
— Здравствуйте, Джейк. — Голос врача звучал очень мягко, что настораживало.
— Что случилось?
— Вам пришлось немало пережить за последние пару дней.
— И что?
— Боюсь, мне придется огорчить вас еще больше. Доктор Лоуэлл... Грег... Ваш друг...
Джейк приготовился услышать, что Док никогда не будет ходить, и напрягся, чтобы не выказать эмоций. Бредли выглядел, как сдувшийся пузырь. Он облизал пересохшие губы и продолжил:
— По всему получается, что сегодня рано утром он пришел в себя...
— Пришел в себя?!
— Да, но... каким-то образом... непонятно, как так вышло... он сумел сам себя экстубировать...
—■ Что это значит?
— Он выдернул трубку из гортани. *
Джейк растерянно смотрел на врача, не решаясь задать главный вопрос. Тот не стал дожидаться.
— Мне очень жаль, мистер Вудс. — Доктор Бредли беспомощно развел руками. — Он мертв.
Джейк сидел за рулем своего синего кабриолета — «Форд-Мустанг» последней модели — и с трудом удерживал взгляд на дороге. В аварию попал пять дней назад, выписался два дня назад. Ему хотелось опустить голову и разрыдаться, как ребенку. Вот и похоронный зал Фэрлон с белой часовней в глубине ухоженного парка. Разноцветные клумбы, подстриженные кусты, ровные дорожки — все идеально, словно рассчитано на то, чтобы отвлечь мысли посетителя от неприятной цели визита. Джейк так боялся этого дня, но он наступил неумолимо и неотвратимо, как орегонский дождь. Пятница. Похороны Дока.
Похороны Криса уже прошли, Сью никого не звала, панихиды не устраивала. Вместо этого желающие приглашались на заупокойное богослужение в ближайшее воскресенье, то есть через два дня-. Ужасная неделя.
Джейка мучила совесть за то, что он никак не поддержал Бетси. Он ее видел-то только раз, когда она зашла к нему в палату в день смерти мужа. Бедная Бетси. Она никак не могла поверить в то, что произошло. «Док был отличный водитель», — повторяла она, Джейк кивал. Но что произошло, то произошло, назад не вернешь. А кроме того, ее заверяли, что Док будет жить. Просто мистика какая-то. По словам врачей, он очнулся, но, видимо, бредил и случайно выдернул трубку. Как можно было это просмотреть?
Никто не говорил вслух о возможности второго варианта, но Джейк не мог отделаться от мысли, что именно этот вариант и имел место. Док не бредил. Он очнулся, трезво оценил свое состояние и выдернул трубку нарочно. У Джейка мурашки по коже пробегали от таких предположений, но чем дальше, тем более правдоподобными они казались.
Все было так бессмысленно. Бетси сидела у его кровати и жалобно спрашивала: «Почему Док умер? Как так получилось?» Джейк с раздражением слушал и молчал. Откуда ему знать? Он журналист, его работа — доводить факты и мнения до сведения масс, а абсолютные истины и философия смерти — из другой оперы. Может, у странного раввина найдется ответ на ее вопросы. В таком случае, я тоже с удовольствием послушал бы его.
Ожидание скорого выздоровления придало смерти Дока особенно зловещий оттенок. Ощущение, как в боевике, где герои входят в самый надежный лифт Лос-Анджелеса, слышится хлопок — и лифт резко падает на десять этажей вниз. Если бы Джейк не был непосредственным участником всех событий, он бы подумал, что это очередной прикол в стиле Дока. Тот с детства любил разыгрывать людей и вовлекал в свои затеи товарищей. Как-то раз они втроем намазались с головы до ног клубничным вареньем и разлеглись на полу в кухне, зажав под мышками здоровенные ножи. То-то крику было, когда мама вошла! На какие-то мгновения Джейк забывался и начинал верить, что Док разыграл свою смерть, а потом явится на собственные похороны, как Геккельбери Финн, который стоял и слушал, что люди говорят о нем. Ах, если бы это было так!
Бетси сказала, что Док никогда не высказывал пожеланий о порядке проведения похорон и как поступить с телом. Она призналась, что даже разговора на эту тему не заходило. Как поступить с телом ? По всему видно, она только что говорила с директором похоронного зала, который не может поверить, что люди умирают, не оставив инструкций на эту тему. Так нотариус удивляется, когда выясняется, что покойный не оставил завещания. Да никто не пишет завещаний и не оставляет инструкций о собственных похоронах. Если так болезненно думать о смерти, она придет раньше.
4 У последней черты
Бетси выбрала гроб. Джейку он показался похожим на «Кор-ветт» без колес. Снаружи — гладкая голубоватая поверхность из стекловолокна, внутри — белая шелковая обивка. Однако никто не оценит весь этот комфорт. Туда положат оболочку, которую Док бросил в этом мире. Занятный получается парадокс: после панихиды к могиле Дока отправятся все, кроме него самого. Кстати, Бетси рассказала, что брат Дока настаивал, чтобы его кремировали, а прах развеяли где-нибудь в лесу у охотничьей избушки, поскольку «Док любил лес». Если так рассуждать, то лучше подобрать место для могилы с видом на живописный уголок дикой природы. Можно закопать его у реки, приладить к надгробному памятнику удочку с наживкой и забросить ее в воду - пусть рыбачит! Злой, саркастический тон собственных мыслей испугал Джейка.
Он вошел в просторный холл, где уже толпилась сотня-другая людей в черном. Ему навстречу сразу устремился директор похоронного дома или кто-то из его приспешников — худой, бледный и величественный, живой труп в костюме для покойников. Интересно, он когда-нибудь улыбается? Каково ему живется в царстве мертвых, где даже в солнечные дни нет солнца?
Живой Труп отвел Джейка в зал «для избранных» — там висела табличка «члены семьи». Джейк впервые оказался в таком месте и с изумлением обнаружил, что оттуда семья может беспрепятственно наблюдать за гостями, тогда как гости их видеть не могут. Сказывалось отсутствие опыта: Джейк избегал похорон под всеми возможными благовидными предлогами, а когда путь к отступлению оказывался отрезан, являлся с опозданием и уходил через заднюю дверь, так и не приблизившись к выставленному для прощания телу.
Живой Труп передал Джейка в руки своему сотруднику, сопроводив этот процесс несколькими странными жестами типа речи глухонемых. Тот кивнул и проворно провел Джейка во второй ряд, недалеко от Бетси, которая сидела, конечно, в первом. По левую руку от нее через одного человека сидел сын Франклин, а вот между Франклином и Бетси была девушка, чье лицо было Джейку незнакомо. Молли? Не может быть... Но это была она,
семнадцатилетняя дочь Дока и Бетси, уже давно не ребенок. Она же по возрасту - как Каролина, два месяца разницы. Они с Доком стали отцами почти одновременно, и их девочки были лучшими подругами, пока не пошли в школу. Справа от Бетси сидела Сью, после нее Джанет. Джейк настороженно оглядел зал: Каролины нигде не было. Ему хотелось увидеть дочь, но в то же время он боялся, что им не о чем будет говорить, а молчание всегда получается неловким. Джейк разочарованно заключил, что она не пришла, но вздохнул с облегчением. Он дотянулся до плеча Бетси и молчаливым жестом выразил свое сочувствие. Все! Его долг перед ней можно считать исполненным. Не то чтобы Джейку было ее не жаль, просто вокруг было много других людей, куда лучше умеющих утешать скорбящих вдов, чем он. Бетси, Сью и Джанет обернулись к нему все одновременно, как танцовщицы в синхронном плавании. Из шести покрасневших глаз текли слезы. Красота! Просто красота.
Тут Джейк почувствовал, как кто-то прислонился к его коленям.
— Дядя Джейк, вы здесь? Здрасьте!
— Привет, привет, Крис! — услышав знакомый невнятный голос, Джейк расслабился, настроение улучшилось. Маленький Крис даже на похоронах сумеет доставить немало веселых минут собеседнику.
Орган играл какую-то торжественную, величественную симфонию. Док ненавидел органную музыку. Хуже этого могла быть только гармошка.
На сцену поднялся господин в черном фраке. В программке его обозвали «церемониймейстер», а не «священник», что радовало. Док терпеть не мог священников, считая их всех шарлатанами и лицемерами. Уже через двадцать секунд стало ясно, что речь церемониймейстеру составляли люди, знавшие о покойном только понаслышке. Ты хоть раз с ним, общался, умник? Почему не пригласили выступить того, кто лазил с ним по деревьям, жил в одной общаге, пробирался в одной цепочке по вьетнамским джунглям, пел у охотничьего костра холодными ночами?
/
— Самые близкие друзья называли его «Док», и так же обращалась к нему любящая жена Бетси. Она попросила и меня называть его так, — объявил выступающий. — Но если я оговорюсь и по привычке скажу «Грегори», будьте великодушны к моей оплошности. — Он самодовольно улыбнулся, считая себя остряком. Однако если бы его шутка и вышла смешной, она все равно была бы неуместной.
Далее церемониймейстер продолжил в том же духе, а Джейк с тоской отмечал про себя, где неточность, где ошибка, где не в тему, а где просто чушь. Речь состояла из разрозненных фактов разной степени правдивости, добросовестно подобранных для выступающего родными, коллегами и приятелями. Результат получился ужасным, поскольку все это он перемежал собственными догадками или приличествующими случаю восхвалениями.
— Док был верным мужем...
Джейк закрыл лицо руками, надеясь, что на этом пункте господин долго не задержится.
— ... нежным отцом...
Джейк не сомневался, что Док любил жену и детей. Беда в том, что в этом часто сомневались они...
— Грегори... Док... любил жизнь. В этом он был примером всем нам. Он не терял времени даром, ловил каждое мгновение, наслаждаясь его неповторимым вкусом и извлекая из каждого события максимум удовольствия. Позвольте мне в связи с этим прочесть отрывок из стихотворения Дилана Томаса:
Пусть к вечеру в вас удаль юности взыграет:
Сердца на склоне лет пусть страстью запылают, Угасший было день опять зажгут.
Отсюда церемониймейстер сделал феноменальный вывод:
— Док обхитрил смерть, обвел ее вокруг пальца, ибо успел прожить не одну, а много жизней за отведенный ему срок. — Он замолчал и обвел глазами аудиторию, как бы ища поддержки. Видно было, что человек хочет произвести впечатление, но его желание не совпадало с возможностями. Наконец, он подошел к заключительному тезису, который должен был, как финальный аккорд, поставить жирную и окончательную точку в его выступлении. Для большей убедительности он вернулся к тому имени, которое до этого отовсюду повычеркивал в соответствии с просьбой Бетси, и с чувством произнес:
— Док живет во всех нас. Он жив, пока мы помним и любим его.
Как вас прикажете понижать, милостивый государь? Человек обычно или жив, или мертв, а воспоминания на это никак не влияют. Джейку было немного стыдно за переполнявшую его злую иронию, но медовый голосок церемониймейстера и его покровительственный тон раздражали до безумия.
— Грегори однажды сказал своему брату: «Знаешь, Дел, если бы мне довелось выбирать музыку для собственных похорон, это была бы песня Синатры «Я делал все, как я хотел». — В зале раздались смешки, что явно польстило выступающему. — Он не довольствовался протоптанными дорожками, не позволял себе приспосабливаться к общепринятым нормам. Это был независимый, отважный, уверенный в себе человек, который достойно встречал жизненные трудности. Он был всегда верен себе, и в этом его главная заслуга перед всеми нами. Он был целеустремленным и настойчивым, никогда не сворачивал на полпути. Он добивался всего, что хотел: стал лучшим спортсменом, лучшим студентом, лучшим офицером, лучшим врачом. Он все делал, как хотел, и достигал замечательных успехов. Давайте послушаем песню, выбранную им самим.
Это же была шутка! Разве можно такие слова всерьез воспринимать? Не включайте!.. Но музыка зазвучала, Фрэнк Синатра завыл дурацким голосом, народ в зале оживился, на лицах заиграли улыбки.
Прожил я жизнь без сожаленья О том, что что-то не успел.
Все испытал, всего добился:
Я делал все, как я хотел.
Дикое несоответствие веселой мелодии и мрачного повода для встречи создало необычную атмосферу, в которой люди расслабились. В обгцем-то, в духе Дока — он нарушал все табу, и даже в смерти он оставался верен себе. Было ощущение, что он с удовлетворением наблюдает из гроба за происходящим в похоронном зале и даже заговорщицки подмигивает собравшимся.
Наконец, песня умолкла — она тянулась бесконечно, так что Джейк уже начал нетерпеливо ерзать, — и на трибуну потянулись выступающие. Сначала вышел кто-то из больницы и с пафосом прочитал письмо от благодарного пациента, которому Док спас жизнь. Представительница Национальной женской организации объявила Дока «защитником прав женщин». Пронеслась череда посланников от гражданских организаций, соревнующихся в похвалах покойному.
Панихида оборвалась неожиданно и как-то неуклюже. На трибуне вновь появился Живой Труп со скорбной улыбкой на лице и начал подавать знаки сидящим, чтобы по очереди проходили к телу прощаться. У Джейка было хорошее место: ему удалось разглядеть практически всех и узнать из них по меньшей мере половину. У него была феноменальная память на лица, с именами дело обстояло хуже. Так или иначе, он вычислил с десяток докторов, среди них Бредли и Симпсон, несколько заплаканных медсестер, включая Роберту, которую Симпсон отчитал за проникшего в реанимацию Джейка. Мэри Энн — секретарша Дока, больничные администраторы, ребята из тренажерного зала... А это кто? А-а-а, владелец ллагазина спортивных товаров. Лишился лучшего клиента.
Двое мужчин в темных костюмах показались Джейку зашедшими сюда случайно. Он наморщил лоб, пытаясь с чем-то их связать, но не смог и остался с чувством неудовлетворенного любопытства. Совершенно незнакомые лица. Один лет пятидесяти, толстый, рыжие волосы зачесаны назад, причем такое впечатление, что он перед самой церемонией попал под крупный, редкий дождь. Его спутник — десятью годами моложе, темноволосый, накачанный, с лицом боксера, которого не раз отправляли в нокаут. Оба безучастно посмотрели на гроб и покинули зал, так и не перемолвившись ни с кем из присутствующих. Вряд ли у них были какие-либо личные отношения с Доком.
К телу вызвали «членов семьи». Вначале пригласили последний ряд, потом предпоследний, в итоге Джейк с маленьким Крисом вышли раньше, чем сидевшие в первом ряду Джанет, Сью, Бетси и дочери Дока. Джейк начал медленно приближаться к гробу, — настолько медленно, что маленький Крис обогнал его в нарушение протокола. Мальчик остановился перед блестящим ящиком и, раскрыв рот, уставился на существо, лежавшее внутри. Детская ручка с выставленным указательным пальчиком поднялась вперед, и Джейк с ужасом подумал, что малыш дотронется до трупа. Из-за маленького Криса ему пришлось отказаться от хитроумного плана по быстрому проскальзыванию мимо гроба. Его глаза нехотя задержались на покойном. Ничего общего с Доком у этой куклы не было. В гробу лежала скульптура, грубовато слепленная из чего-то типа папье-маше и одетая в лучший костюм ДоКа. Костюм был шикарный, и Джейк с восхищением стал изучать его. Конечно, конечно, это же тот самый, в котором Док прошлой весной ходил на вручение памятного знака «Врач года». Лицо у скульптуры было выкрашено белой краской, сразу понятно, что это не Док. Тот всегда светился ровным бронзовым загаром: ему достаточно было пробыть на солнце двадцать минут, и все думали, что человек только что вернулся с Карибского курорта. Фигура вот была похожа: широкие плечи, мощные бицепсы. Годы утренних пробежек, занятий на тренажерах и лыжных прогулок не проходят даром. И мотор у Дока был отменный, он сам говорил: «Шедевр!», а кому знать, как не ему, сделавшему десятки операций по пересадке сердца. От природы у него были идеальные пропорции, которые он старался сохранять с помощью суровой дисциплины. Столько трудился, чтобы поддерживать себя в форме... А толку-то?
Джейк наклонился к маленькому Крису, который слишком надолго замешкался у гроба. Мальчик с недетской грустью смотрел на Дока. Так жалеют неудачников, у которых больше не осталось надежды. Увлекая за собой ребенка, Джейк в последний раз скользнул глазами по лицу Дока и вдруг поперхнулся при виде
страшной картины. Быстрыми шагами отступая к выходу, он тащил за собой маленького Криса, но видение стояло перед глазами. Тряхнув головой, он попытался отогнать наваждение... Поздно. Мимолетный образ уже отпечатался в мозгу, как клеймо на бедре у гордого скакуна. Джейк увидел в гробу совсем другого человека. Себя.
Стоянка перед церковью Доброго Пастыря была битком забита. Джейк с трудом нашел, куда поставить машину, но выходить из нее не торопился. На часах было 14:55, подумать только — семь дней после аварии с точностью до минуты. Хорошо, если Сью увидит, что он приехал без опоздания, но слишком рано появляться тоже не хотелось — малознакомые люди будут приставать с разговорами, а он еще после похорон Дока в себя не пришел.
В вестибюле церкви висели фотографии Криса, на столике лежали какие-то предметы, очевидно, связанные с памятью покойного. Перед ними толпились люди, так что Джейк не стал подходить ближе. Народу собралось много, зал на семьсот мест был весь заполнен, некоторые стояли в проходах. К Д жейку подошел высокий светловолосый мужчина его возраста и крепко пожал ему руку.
— Здравствуйте, Джейк. Вы меня, наверное, не помните. Я Алан Вебер, несколько лет назад мы с вами, Доком и Крисом ездили вчетвером в Эджвуд играть в гольф.
— Как же, как же, — закивал Джейк, смутно припоминая дружелюбного игрока, честно обыгравшего его по всем статьям. Крис часто рассказывал про Алана, они были близкими друзьями, но беда в том, что Алан служил в церкви Доброго Пастыря пастырем, а от священнослужителей Джейк старался держаться подальше. Однако сбежать он не успел.
— Сью заняла на вас место в первом ряду, я провожу вас.
Джейку пришлось идти за проповедником по центральному
проходу, пряча глаза от множества пристальных взглядов. Последний раз такое довелось пережить в день собственной свадьбы, и превращать это дело в привычку не было ни малейшего желания.
Маленький Крис, стоявший прямо на сиденье (второе с краю в первом ряду), просиял:
— Дядя Джейк, вы здесь? Здрасьте!
Джейк был уверен, что даже самый глухой из сидящих на заднем ряду, не говоря уже о семистах остальных, расположившихся поближе, услышал это восторженное приветствие. Это усугубило его неловкость от пребывания в церкви. Рядом с маленьким Крисом сидела Сью, за ней Анжела с мужем, дальше родители Сью, потом Бетси и Джанет. За Джанет он увидел потрясающе красивую девушку и с минуту размышлял, кто это может быть. Внезапно он ощутил прилив жара ко лбу, сменившийся волной холодного пота. Он узнал в незнакомке собственную дочь Каролину.
Он не видел ее несколько месяцев, она изменилась* В этом возрасте девушки меняются быстро, вот и Молли повзрослела, а с ней он встречался не так давно... Неужели прошло так много времени? Каролина не смотрела в его сторону, но по выражению лица он догадался, что она его видела.
— Вот и Джейк! Садись, мы для тебя оставили самое лучшее место, — Сью показала на место у прохода рядом с маленьким Крисом.
— Спасибо.
Джейк сел и с досадой уставился перед собой. В нескольких футах от его глаз возвышалась кафедра проповедника в форме креста, эта близость и вызвала досаду. Маленький Крис щебетал без умолку, невнятным голосом рассказывая ему об интереснейших событиях минувшего утра и всех воскресных дней. Джейк узнал, куда складывают песенники, где будет стоять хор и как переделать этот зал в спортивный. Оказалось, что кресла легко выносятся, а из боковых стен выдвигаются баскетбольные щиты с корзинами. Покойный Крис несколько раз звал Джейка в церковь, но тот всегда находил отговорки, даже если это было приглашение поиграть в баскетбол. Сейчас он с тоской подумал, что зря отказывался. Прости, друг! Я так и не пришел сюда побросать мяч в корзину, а ведь мы бы с тобой могли здорово повеселиться. Если бы я знал...
На кафедре появился пожилой мужчина и, взмахнув рукой, запел какую-то песню под тем предлогом, что ее любил Крис. Зал подхватил. За этой песней последовало еще несколько, из всех них Джейку знакома была только «О, благодать, спасен тобой...». Вышел квартет из двух мужчин и двух женщин с синтезатором, они исполнили ритмичную мелодию с повторяющимися словами: «Бог — мой, Бог — мой! Мой!», а потом что-то замысловатое про якорь и завесу. В зале неожиданно погас свет, на белый экран упал длинный луч, заиграла бодрая музыка. Лица Криса сменяли одно другое. На черно-белых слайдах он был совсем малышом в забавных тортиках и ссадинами на коленках. Рядом была его мама — молодая, высокая, красивая, а за спиной — тот их старый дом, в котором они с Джейком лазали на чердак пугать летучих мышей, да так и не нашли ни одной. А вот Крис-первоклассник в строгом пиджачке и со своей незабываемой улыбкой от уха до уха. Люди не могли удержаться от смеха, и Джейк смеялся вместе со всеми. Новый слайд: три школьника в заляпанных футболках, волосы торчат во все стороны, как у последних хулиганов. Позируют на фоне спортивной площадке, а делают вид, будто случайно здесь стояли. Джейк хорошо помнил тот день — это был его день рождения, одиннадцать лет. Пятна на футболках — от земляничного торта, который мама испекла по его заказу. Расправившись с угощеньем, друзья отправились на соседнюю спортплощадку, ловко перелезли через ограду и устроили себе настоящее веселье. Маме пришлось обойти кругом, чтобы войти через ворота и сделать этот снимок.
Мама. Джейк осознал, что не звонил матери после аварии. Она еще ничего не знает про Дока и Криса. Впрочем, она могла прочесть некрологи в газете, в доме престарелых всегда полно газет. Или кто-нибудь из других пациентов рассказал ей, старушки любят посудачить. А скорее всего, ей Джанет звонила, так что беспокоиться нечего... Просто стыдно, и все.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Джейк сосредоточился на слайдах. Выпускной после девятого класса, череда снимков — везде рядом с Крисом крутятся они с Доком, корчат рожи, балуются. Чемпионат штата по футболу среди старших классов, золотые медали, самый памятный день: сборная их школы выстроилась на награждение, и в центре — они, трое неразлучных друзей. Крис в военной форме, рядом двое таких же лейтенантиков. Джейк вгляделся в свое юное лицо — он стоял, как всегда, посередине, между Доком и Крисом, и было это целую вечность назад, а кажется, только вчера. И опять он — на свадьбе Сью и Криса. А вот малышка Дженни с огромными бантами. Бедная девочка. Джейк почувствовал комок в горле и обернулся на Сью. Она улыбалась странной улыбкой, в которой смешались радость и горечь. Вскоре рядом с Дженни появилась крошечная Анжела, на следующем слайде — маленький Крис с сестренками, потом счастливая пятерка на фоне рождественской елки, на природе, во дворе... Внезапно семья из пяти человек стала семьей из четырех: на снимках больше не было Дженни. Вчетвером на фоне рождественской елки, вчетвером на берегу океана, вчетвером перед своим домом. Молчаливый знак свершившейся трагедии.
Джейк вздохнул. На экране опять улыбались трое лучших друзей: Крис, Док и Джейк на охоте, кто-то с ними однажды ездил и сфотографировал их вместе; Крис, Док и Джейк играют в футбол после сильного дождя, и Джейк упал прямо в грязь. Крис с беременной девочкой-подростком, которая жила у них несколько месяцев. Крис с ее ребенком. Крис играет в баскетбол с мексиканскими детьми. Это было, когда он участвовал в программе помощи нацменьшинствам. Наконец, последний слайд — просто текст, набранный кругленьким школьным шрифтом (впрочем, на эту деталь вряд ли кто-то обратил внимание помимо Джейка): «Хорошо, добрый и верный раб, войди в радость Господина твоего».
Диапроектор погас, медленно зажглись лампы дневного света под потолком, тишину взорвал шквал аплодисментов. Джейк присоединился, зная, что аплодисменты предназначены не составителю слайд-программы, а ее герою. Человеку, который хорошо прожил жизнь, который до последнего дня оставался верен семей-
ным узам, который от чистого сердца и без расчета на благодарность помогал нуждающимся. Джейк одновременно почувствовал какое-то внутреннее тепло и — озноб. Непонятное ощущение.
Алан Вебер поднялся на кафедру. Глаза у него были покрасневшие, припухшие. Он заговорил не сразу, видимо, его переполняли сильные чувства. Справившись с волнением, он произнес дрогнувшим голосом:
~ Крис был мне близким другом. Я попробую говорить как бы от его имени, то есть скажу то, что сказал бы он сам, будь у него возможность вернуться к нам ненадолго и поучаствовать в этом богослужении.
Джейк напрягся. Он с удовольствием променял бы это кресло на любой уголок земного шара, лишь бы там можно было укрыться от этого самонадеянного господина.
— Когда легендарный проповедник Д. Л. Муди умирал от тяжелой болезни, он сказал собравшимся у смертного одра: «Скоро газеты напишут, что я умер. Не верьте этой чепухе! К тому времени я буду живее, чем когда-либо!» Да, господа, на этой неделе газеты поспешили объявить мертвым нашего Криса Кильса. Не верьте этой чепухе! Сейчас он живее, чем когда-либо!
По залу прокатилась волна одобрительного шепота. Оптимисты вы, ребята, завидую!
— Нам с вами трудно вообразить себе загробную жизнь. Представьте себе двух близнецов в утробе матери, рассуждающих о своем будущем. Один говорит: «Там огромный прекрасный мир с зелеными лугами, снежными горами, бурными реками. Там живут лошади, собаки, кошки, жирафы, а в океанах можно встретить. китов и дельфинов, а также диковинных рыб. А еще там есть люди, похожие на нас, но больше, и они умеют ходить, бегать, прыгать, играть в футбол и баскетбол. Они понастроили небоскребов, стадионов, автомагистралей. Скоро и мы будем жить среди них, потому что покинем наше нынешнее пристанище». А второй близнец отвечает брату: «Ну и фантазер же ты! Очнись! После рождения никакой жизни нет!»
В зале с пониманием засмеялись.
— Суть в том, что реальность не ограничена пределами наших знаний или нашей веры. Жизнь после рождения реальна, хотя младенцу в утробе трудно себе ее вообразить. Жизнь после смерти так же реальна, хотя нам бывает трудно себе ее вообразить.
А ты-то откуда узнал, что она реальна? На каком основании ты решил, что мы — не кучка нулей, исшедших ниоткуда и идущих в никуда? Может, мы просто перестаем быть, а может, наша сущность переходит в иное тело и продолжает скитаться по земле, а может, нас поглощает космос... Можно сколько угодно рассуждать, но истины не знает никто. И ты не знаешь.
— Я хочу привести четыре важных факта, касающихся смерти.
Джейк демонстративно посмотрел на часы и поморщился.
— Во-первых, смерть — самое достоверное из всего, что нам обещает будущее. Действительно, из всех родившихся на свет умирает 100 процентов.
Ну, наконец мы услышали что-то положительное, доброе, обнадеживающее.
— Во-вторых, смерть наступает независимо от того, готовы ли вь* к ее приходу. Разговоры о смерти не приблизят ваш последний час ни на минуту. Отрицание смерти не помешает ей нагрянуть незваной гостьей. Псалом 38:5 напоминает нам: «Век мой, как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий». И вопрос лишь в том, что мы с вами сделали, чтобы приход Смерти не был для нас, как снег на голову.
Понятно, понятно! Сколько можно одно и то же повторять?
— В-третьих, смерть — не конец, это переход из одного состояния в другое. Она разрушает связь между духом и телом. В книге Екклезиаста 12:7 сказано: «И возвратится прах в землю, чем он и был, а дух возвратится к Богу, Который дал его». Смерть — это дверь в мир иной. Если бы я сейчас вышел из зала через вон ту дверь, вы не могли бы видеть меня, но разве из этого вы заключили бы, что я перестал существовать? Конечно, нет. Вы бы поняли, что от ваших глаз меня скрывает стена. Крис вышел из нашего мира через дверь и стал недоступен для нашего взора, но не исчез.
Откуда ты взял, что это дверь? Может быть, это просто дыра.
— Последнее, что я хотел сказать: смерть приведет нас лицом к лицу с Создателем. Там, по iy сторону двери, нас ожидает Бог, и все мы однажды предстанем перед Ним. В Послании к Евреям 9:27 написано: «Человекам положено однажды умереть, а потом суд». Главное для каждого из нас — записано ли наше имя в Книге Жизни, которую откроет Агнец, ибо от этого зависит, где мы проведем вечность. В раю или в аду.
Джейк поежился. Почему у всех проповедников пунктик на тему ада? Нельзя без этого, что ли?
— На титульном листе своей Библии Крис записал слова Джима Эллиота — миссионера, отправившегося проповедовать Евангелие аборигенам в джунглях Эквадора и убитого ими. Так вот, Эллиота отговаривали от поездки, но он сказал следующее: «Человек, который отказывается от того, что и так потеряет, ради того, что с ним вечно пребудет, не дурак». - Алан остановился и пристально посмотрел на кого-то в зале. Джейку показалось, что на него. Запомните, друзья мои, Крис был не дурак, это точно.
Джейку показалось, что две пары мощных рук ухватили его с двух сторон и тащат каждая к себе, будто отбирают друг у друга.
— В Послании к Римлянам 14:12 сказано однозначно: «Каждый из нас за себя даст отчет Богу». Крис был готов к этому дню, ибо вся жизнь его была освещена светом вечности. Да будет так и у каждого из нас.
Алан замолчал, эмоции переполняли его. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. «Мне очень не хватает Криса. Мы каждый вторник вместе обедали, говорили о том о сем. Я уже страшно соскучился по нему. >Кду не дождусь, когда мы встретимся вновь... на той стороне. — Голос Алана все-таки дрогнул. — Горечь расставания можно пережить только благодаря уверенности в предстоящей встрече.
Какая уверенность? О чем ты, умник? Ты этого не знаешь, и никто не знает.
— В завершение позвольте рассказать вам одну историю, которая случилась на самом деле. Жил-был на свете один шведский химик по имени Альфред Нобель. Он изобретал взрывчатые вещества, а правительство страны щедро оплачивало эти изыскания. Когда умер его брат, одна газета по ошибке опубликовала некролог на самого Альфреда. Там его описали как человека, сколотившего состояние на беспрецедентно массовых убийствах людей. Ученый был потрясен такой оценкой своей жизни и решил направить свое богатство на благо человечества. Так появились знаменитые Нобелевские премии, в том числе Нобелевская премия мира. В каком-то смысле Альфреду Нобелю повезло: он смог увидеть свою жизнь как бы уже из мира иного, однако сохранив при этом возможность вернуться и что-то исправить. Давайте поставим себя на место Нобеля. Какие некрологи написали бы про нас? Только пусть авторами будут не предвзятые газетчики, а беспристрастные ангелы небесные. Прочтем внимательно начертанные ими строки и, помня пример нашего брата Криса, проживем остаток дней так, чтобы нам не было потом стыдно за некролог настоящий.
Алан Вебер прошел к своему креслу. Джейк следил взглядом за тем, как он спускается с кафедры, шагает по проходу, осторожно устраивается на своем месте, и думал, что этого человека не так просто разгадать. Пока он размышлял над загадочной личностью проповедника, на кафедру взошел высокий юноша и хорошо поставленным тенором спел «Ближе, Господь, к Тебе». Эта песня особенно тронула Сью. Наконец, все встали и запели песню, которую Джейк никогда не слышал. Мелодия напоминала военный марш, она подошла бы для поднятия духа солдат перед битвой за правое дело.
Бог — крепость наша, наша мощь,
Бояьверк несокрушимый,
Стоит, как вечная скала,
Над вражеской дружиной.
Эту песню опять объявили, как «любимую» песню покойного. Интересно, откуда у Криса столько любимых песен, про которые ближайший друг даже не слышал? Впрочем, Крис часто пред-
принимал попытки познакомить Джейка с этой частью его жизни, но тот сам отказывался. Вся эта религиозная муть его никогда не привлекала.
Богослужение закончилось, но Джейк никак не мог уйти. Незнакомые люди подходили и выражали свои соболезнования, да еще маленький Крис посчитал себя обязанным представлять Джейка каждому встречному. Кроме того, мальчик потащил Джейка на «экскурсию» в воскресную школу, где он играл с другими детьми в Ноев ковчег, его мать изучала Библию в группе для домохозяек, а отец, оказывается, вел занятия для старшеклассников. Неудивительно, что и спустя час Джейк все еще находился в церкви. Он был не один такой, в зале и вестибюле все еще толпились люди, до Джейка доносились обрьюки их разговоров и смех, хотя некоторые вытирали слезы. В конце прохода стояли Сью, Анжела и Алан Вебер, к ним продолжали подходить сочувствующие. Джейк подошел к выставке фотографий Криса и его личных вещей. Среди вещей, разложенных на столе, он увидел старую бейсбольную перчатку, совсем маленькую, детского размера, она досталась в наследство маленькому Крису. Джейк отвернул подгибку — так и есть, его полустертый автограф на месте, рядом с витиеватой закорючкой Дока. Они тогда вместе играли в Детской лиге и подписали друг другу перчатки «на счастье».
Конец целой эпохи. Не с кем теперь смотреть чемпионат по футболу осенними воскресными днями. Не с кем ездить на охоту. Никто не позовет кататься на «автомобиле настоящего мужчины» или играть в трехмерные игры на плоском экране офисного компьютера. Нет больше Дока. Нет больше Криса. Надо поехать домой и хорошо напиться. Или выспаться. Или сначала напиться, потом выспаться.
Скорее бы наступило завтра. Я бы начал забывать о происшедшем. Джейк не знал, насколько зря он надеялся на это.
Народ в церкви не расходился. Что их здесь держит? Нет, чтобы бежать от запаха смерти, спасаться от угрожающих проповедей и скорбных речей.
Что-то здесь было такое притягательное, что не отпускало людей по домам. Им нравилось сидеть и размышлять, глядя на крест в центре зала, им было приятно говорить друг с другом, сравнивая впечатления. Была какая-то атмосфера ожидания, которая захватила даже Джейка — впервые в жизни ему захотелось подольше побыть в таком месте, как это. Он одновременно рвался прочь и искал повод задержаться. С одной стороны, его раздражал присущий этим людям ореол уверенности в столь неопределенном вопросе, как смерть. Одновременно его влекла к себе необъяснимая вера в чудо, столь очевидно наполнявшая сердца Криса и его друзей.
Джейк решил побыть еще немного. На самом деле, в церкви куда спокойнее, чем в мире за ее стенами. Кроме того, его успокаивало чувство «абсолютной истины», в какой-то момент незаметно подкравшееся к нему и обхватившее мягким кольцом. Последние два часа покажутся теплыми и уютными, когда наступит утро понедельника, и ему придется отправиться в реальный, жестокий мир.
Джейк Вудс подъехал к зданию редакции газеты и поставил машину на своем любимом месте. Он не был здесь неделю. Подумать только, со времени аварии прошло уже восемь дней.
Он бросил в автомат несколько монеток, обеспечив себе парковку на три часа. Он мог бы оплатить сразу круглосуточную сто-# янку, но ему нравилось каждые три часа устраивать себе небольшой перерыв. Свежий воздух, лица людей, шум улиц бодрили его и давали свежий взгляд на вещи. Иногда, если рядом было свободное место, он переставлял машину к соседнему автомату, но патрульные уже знали его и не заставляли придерживаться этого правила; главное — вовремя бросай деньги в щель.
Джейк медленно приблизился к арчатому входу редакции, выложенному коричневатым мрамором. Любой неосторожный шаг усиливал тупую боль в спине, шее и животе. Он с нетерпением ждал этого дня, мечтал вновь окунуться в работу, но в то же время страшился возвращения. Он не желал к себе особого внимания, а более всего ненавидел жалость. Он готовил себя к сочувствующим взглядам и понимающим кивкам.
Джейк глубоко вдохнул и переступил порог. Первый, кто встретился с ним глазами, был Джо. Важный, крикливый охранник очень гордился тем, что работал в здании газеты «Трибьюн» и мог обращаться к знаменитому обозревателю просто «Джейк». Однако сегодня он был необычно вежлив:
— Здравствуйте, мистер Вудс.
Вот, начинается.
— Привет, Джо! Как жизнь?
Джейк спросил по инерции, на самом деле вовсе не желая выслушивать рассказ о том, как поживает охранник, а тот и не стал отвечать. Джейк достал из кармана свой пропуск и прикрепил его себе на грудь. Три года назад только посетители должны были носить свой пропуск на виду, но после серии угрожающих звонков и неприятных происшествий это правило распространилось на всех — еще один показатель общественного упадка в городе, некогда считавшемся открытым и безопасным. Лицо на пропуске было на три года моложе и гораздо менее помятым, чем то, которое Джейк имел при себе.
Секретарша Элейн встретилась с ним вглядом и нежно улыбнулась:
— С выздоровлением, Джейк. — Она немного помедлила и добавила: — Такое несчастье... Сожалею о твоих друзьях...
— Я тоже.
Джейк сказал это резко, как отрезал. Элейн прикусила губу: не то сказала, надо было как-то иначе выразиться... Она не сразу поняла, что нет на свете таких слов, которые могли бы утешить Джейка Вудса.
Пока он шел к лифту, люди расступались перед ним, как перед прокаженным. Точно так же расступились воды Черллноголлоря в фильме «Десять заповедей». Его раздражало, когда люди обращались к нему, и раздражало, когда не обращались.
Перед лифтом стояли два репортера. Дуглас Джармер из раздела спортивной хроники и еще один парень из «Новостей экономики». Джейк не смог вспомнить его фамилию, да и не очень старался. В старые, добрые времена, до того как «Трибьюн» объединилась с «Геральд», Джейк знал всех журналистов; теперь же число их так разрослось, что он оставил всякие попытки запомнить весь персонал. Большинство из них он знал в лицо, а также, читая газету, знал много имен. Однако он давно уже не пытался совместить одно с другим. Большая газета обеспечивала журналистам частичную анонимность, что весьма устраивало Джейка.
«Новости экономики» заговорили первыми:
— Ну что, Джейк, как там семьи твоих друзей после несчастного случая?
— Нормально, — соврал Джейк. Он знал, что это звучит глупо, поэтому добавил: — Конечно, им тяжело, но переживут как-нибудь.
— Ну а ты как? Я слышал, тебя изрядно потрепало?
— Да так, пара синяков и царапин. Со мной все в порядке.
Как со мной может быть все в порядке, когда Дока и Криса больше нет ? Ему опять вспомнился Вьетнам.
Поездка на лифте, обычно столь мимолетная, тянулась целую вечность.
На третьем этаже ребята поспешно выскользнули в раскрывшиеся двери, Джейк нарочно замешкался и вышел последним. Он ступил на знакомую и родную территорию. Вот уже несколько лет отдел новостей был его вторым домом.
Деловой и радостный шум, наполнявший огромный офис, сра- 4 зу же взбодрил и успокоил его. Все вокруг кипело энергией, все находилось в движении. Кто-то имел спешащий и серьезный вид, кто-то — вальяжный и игривый, но все вместе это переплеталось в единый неровный ритм. Царицей здесь была бумага: она покрывала все свободное пространство и наполняла воздух своим характерным ароматом. То были газеты, блокноты, факсы, копирки, журналы, письма, оберточная бумага, конверты, коробки. Листы бумаги разнообразных размеров были приколоты к доскам объявлений, прикреплены к мониторам компьютеров, свисали со стен. Голубые, зеленые, красные, желтые прямоугольники отчаянно пытались обратить на себя внимание, контрастируя с заполонившими все белыми, Телефонные книги и справочники служили мостиками во внешний мир, открывали новые горизонты. Здесь было царство слов и идей, контактов и сроков, производства и производительности. Здесь была волшебная страна, в которой обитал Джейк. Он был рад своему возвращению. Только бы пережить этот день, и все войдет в свою колею.
Помещение было разделено низкими перегородками на отдельные кабинки. Их было далеко за сотню, но каждая имела собственное лицо благодаря ярким побрякушкам на мониторах, фотографиям на столах и разным степеням беспорядка. Более трехсот журналистов трудились на отдел новостей; многие из них делили один стол на двоих, работая посменно. Некоторые привилегированные ветераны являлись единоличными владельцами своих рабочих мест, и среди таких был, конечно, Джейк. Для нович-ка это помещение представлялось запутанным, безвыходным лабиринтом. Войти сюда было намного легче, чем выйти, а найти нужного человека представлялось настоящим подвигом. Для Джейка же все эти закоулки были как дом родной.
Он прошел по коридору мимо кабинетов членов редколлегии, которым единственным на всем этаже полагались отдельные офисы. Простые смертные работали в окружении коллег, сидящих в полутора метрах справа и слева, в метре спереди и в двух — сзади через проход. Идя по этому лабиринту к своему столу, Джейк миновал Сета Гарпера, обозревателя, автора персональной колонки и обладателя персональной кабинки. Конечно, «персональной» она могла считаться с большой натяжкой. Это не был отдельный кабинет, как у редакторов, но перегородки возвышались над его столом не на полметра, как у других, а на целых полтора, и не с двух сторон, а с трех. Кроме того, кабинка находилась не в глубине лабиринта, а с краю. Гарпер сидел ко всем спиной и делал вид, что у него отдельный кабинет; так легче было отключаться от непрерывного шума. Джейк улыбнулся, заметив у Сета в ушах зеленые поролоновые затычки, подобные тем, что украшали монстра в фильме «Франкенштейн». Сам Джейк к этой отчаянной мере прибегал крайне редко, но Гарпера, видимо, сроки поджимали, и он пытался абстрагироваться от внешнего мира. Это напряженное состояние было Джейку хорошо знакомо.
Пять лет назад «Трибьюн» пожаловала Джейку персональную кабинку, но он протянул в ней только полтора месяца и запросился обратно в упорядоченный хаос центральной части отдела. Он осознал, что происходящая вокруг возня служила неисчерпаемым источником сил и энергии. Непрерывное движение будило от застойной дремы, бодрило, увлекало за собой. Именно сюда стекались последние сенсации, поэтому Джейк всегда держал руку на пульсе, всегда знал, под какими заголовками выйдет вечерний номер «Трибьюн» и какие события пройдут главными новостями в телевизионных выпусках последних известий. Доступ к оперативной информации давал ему выгодное преимущество перед
именитыми обозревателями типа Гарпера, уединившимися за перегородками персональных кабинок и не успевавшими за веяниями времени.
Джейк секунду помедлил, прежде чем свернуть в левый проход, ведущий к его рабочему столу. Через пару мгновений он увидит знакомую до мельчайших подробностей картину, которую не раз вспоминал, лежа на больничной койке. Сразу за поворотом будет его кабинка. Напротив него, по другую сторону низенькой перегородки, сидит Джерри, ходячий словарь синонимов, всегда готовый подсказать Джейку нужное словцо, никак не приходя-щее в голову. Справа от Джейка — Сэнди. Задняя стенка ее компьютера находится на расстоянии вытянутой руки, поэтому Джейку всегда нелегко устоять перед искушением время от времени шевелить проводки, ведущие к монитору, и пугать ее безвозвратной пропажей всех файлов. Сэнди — это бесценный источник разнообразной полезной информации; одна из самых толстых папок на столе Джейка подписана: «Сэнди: идеи для колонки».
Джейк завернул за угол. Джерри первый заметил его и сразу же выразительно глянул на Сэнди, сидевшую к проходу спиной. Она оглянулась. Джейк сразу понял, что они говорили о нем, ждали его появления, и это было неприятно. Он решил взять инициативу на себя, задать непринужденный тон, чтобы не захлебнуться в волне искренних и глубоких соболезнований.
— Так-так, репортеры номер 183 и 197, автор персональной колонки под номером 3 вернулся в строй, лафа закончилась.
Джерри приподнялся со своего стула, перегнулся через стенку и пожал Джейку руку. Сэнди тоже встала и, несколько замешкавшись, обняла его:
— Мы так скучали по тебе, Джейк!
— Ну и прекрасно, вот я и вернулся. А то я уже забеспокоился, что редакция, отчаявшись, предложит Джерри вести мою колонку!
— По крайней мере, с точки зрения правописания она была бы безукоризненна! — засмеялся Джерри.
Он с облегчением вздохнул: Джейк совсем не изменился, держится молодцом, можно вернуться к работе. Тот остался бы очень
доволен своим актерским мастерством, но вскоре понял, что Сэнди обмануть не смог. У женщин все-таки удивительная интуиция.
— Так я, пожалуй, займусь делом, не буду вас больше отвлекать, — бодро сказал Джейк, краем глаза следя за Сэнди. Она украдкой вытирала слезы. Он отвернулся.
Джейк окинул взглядом свой сгол. Красный пластмассовый ящик для внутренней почты был переполнен. Он просмотрел с десяток личных записок, внутриофисных сообщений, ксерокопий и факсов, все еще пахнущих краской. Сам же стол был чистым и прибранным. Когда Джейк уходил домой в прошлую пятницу, на его столе высились кипы бумаг, представляя собой археологический срез: более «древние» артефакты составляли нижние слои, в то время как более новые экземпляры покоились на поверхности. Наведенный порядок был делом рук Сэнди. Время от времени она разгребала завалы на его столе, мудро избегая жизненноважной зоны в непосредственной близости от компьютера: там у него каждая записочка была на счету, и он точно знал, листочек какого цвета и размера в глубь какой кипы засунут и насколько глубоко.
Компьютер был уже включен все той же заботливой рукой, зеленый курсор приветливо мигал ему с экрана монитора. Джейк ввел шестизначное имя «jhwood», и с небольшой задержкой компьютер выдал: «Новых сообщений 64». Джейк застонал. Обычно ему приходило по шесть-семь писем в день. То бывала, в основном, внутриофисная переписка. В последние несколько лет электронная почта сделалась весьма популярным средством общения между журналистами и редакторами. Почему бы и нет? Электронные письма не теряются, их невозможно откопировать с ошибками, они всегда доходят до верного адресата в отличие от бумажных записок, брошенных небрежно на край стола. Джейк до сих пор вспоминал один печальный случай из докомпьютерной эры: записка, в которой ему обещали сенсацию, если только он немедленно позвонит в приемную губернатора, оказалась погребенной в завале на его столе. Он случайно наткнулся на нее спустя неделю и готов был рвать волосы от досады. У электронной почты было еще одно неоценимое преимущество, признаваемое
всеми без исключения журналистами: куда проще отправить главному редактору сообщение, чем дозвониться до него, а также намного приятнее отделаться письмецом, чем смотреть ему в глаза. Особенно, если просишь отпуск на недельку.
Чуть поодаль через проход обитал Гектор, вооруженный тремя коротковолновыми радиоперехватчиками. Часами прочесывая эфир, он выуживал сообщения о происшествиях, обещающих стать сенсацией, и незамедлительно высылал на место события репортера. Задачей Гектора было отправить человека как можно раньше, чтобы тот успел до приезда полиции. Иногда ему это удавалось. Перехватчики громогласно хрипели и шипели, и человеку со стороны совершенно не верилось, что кому-либо в радиусе тридцати метров от Гектора удавалось продуктивно работать. Однако весь фокус заключался в том, что в отделе новостей журналисты учились избирательно отключаться от окружающего их непрерывного шума, реагируя лишь на те звуки, которые представляли для них интерес. И хотя время от времени кто-нибудь окрикивал Гектора, требуя сделать потише, пару раз на дню на его улице случался праздник: к его столу сбегались репортеры со всего отдела. В такие минуты Гектор не преминал напомнить им всем, что, если бы не его шипелки, отделу новостей приходилось бы собирать новости по вчерашним газетам.
В соседнем с Гектором ряду в поле зрения Джейка попадали два журналиста, две противоположности, за которыми Джейк всегда наблюдал с большим интересом. Оба были музыкальными критиками, но Арт занимался классикой, а Курт писал про «поп» и «рок». Оба они имели работу, о которой мечтает всякий любитель музыки: бесплатно ходили на концерты, встречались за кулисами с исполнителями, да еще и получали за это зарплату! Каждый день они получали со звукозаписьгоающих студий самые последние альбомы и, надев наушники, погружались в волшебный мир. На Арте был всегда безукоризненный костюм, пожалуй, лучший во всем отделе. Он никогда не появлялся на работе без галстука, впрочем, как и еще примерно треть журналистов и все редакторы, несмотря на то, что уже лет пять как администрация отменила единый стиль одежды для сотрудников. (Джейк считал эту отмену не менее значительной, чем отмену рабства, и с тех пор ни разу не надевал галстук, за исключением тех случаев, когда ему предстояло брать интервью у какой-нибудь важной персоны). Рабочий стол Арта всегда находился в идеальном порядке, даже ручки были разложены аккуратными рядочками, подобно нотам в нотной тетради. У Курта же были длинные волосы, стянутые на затылке в хвостик, линялые джинсы, стоптанные кроссовки «Адидас» и футболка с рекламой турне рок-группы столетней давности. Джейк не мог удержаться от улыбки, глядя на них. Утонченный Арт, слегка прикрыв глаза, мелодично покачивался в такт музыке, а взъерошенный Курт крутился в своем кресле, барабанил пальцами по столу и шевелил губами, проговаривая слова песни, которую слушал.
— Вудс! — неожиданно рявкнул знакомый голос. Громко человек умеет кричать. До приоткрытой двери в противоположном конце прохода было метров пятьдесят. — Зайди ко мне!
Винстон. Он навещал Джейка в больнице, но тот раз был не в счет, потому что участливый посетитель в палате Джейка не был похож на главного редактора газеты «Трибьюн». Тогда Джейк еще подумал, что какой-нибудь самозванец, инопланетянин вселился в тело бедняги и заявился в больницу. Сейчас был уже настоящий Винстон, вечно недовольный, орущий, спешащий, злобный. Одним словом, редактор. Джейку было приятно, что он отнесся к нему в своей обычной манере. Я знал, что могу положиться на Винстона.
По дороге от своего стола до кабинета редактора — путь, называемый в народе «дорогой на эшафот», — Джейк миновал не меньше дюжины журналистов по обеим сторонам прохода. Кто-то кивал ему, кто-то улыбался, кто-то прятал глаза, кто-то смахивал слезу. Он услыхал несколько приветствий из серии: «С выздоровлением!» и проигнорировал их.
Зачем я так? Они, в сущности, славные малые и хотят, как лучше. Джейк почувствовал, что его отношение к ним несколько смягчилось.
Он отворил дверь и увидел Винстона с большой коробкой из-под бумаги для ксерокса.
— Вудс, это все твое. Забирай, а то весь мой кабинет захламил!
Джейк не сразу понял, что в коробке, даже после того как Винстон с силой всучил ее ему.
— Это письма от твоих поклонников. Только не вздумай задирать нос и не надейся на повышение зарплаты. И, будь добр, занимайся их прочтением в свободное от работы время.
— Спасибо, Винстон. Что, завидно? Тебе-то никто писем не пишет.
Редактор свирепо взглянул на Джейка из-под бровей, словно хотел сказать: «Ладно, не разводи болтовню. Без тебя дел по горло, за каждым из вас не набегаешься». Джейк развернулся с коробкой наперевес и уже собрался закрыть за собой дверь, как вдруг Винстон остановил его:
— Слушай, постарайся не напрягаться. Сегодня у тебя разминочный день. Сиди, читай свои письма.
— Сам знаю. Я это и собирался сделать.
Винстон махнул на него рукой, как будто отгоняя назойливую муху:
— Тогда проваливай.
Джейк вышел из кабинета. Все глаза были устремлены на него. Так всегда бывало, когда кого-нибудь из репортеров вызывали на ковер. Некоторые из коллег улыбались, зная, что в коробке. Джейк объявил:
— Ладно-ладно, если кто-нибудь прислал печенюшки, так и быть поделюсь.
Многие засмеялись. Джейку показалось, что слишком уж ретиво.
Усевшись за свой стол, Джейк первым делом вскрыл письма, отосланные экспресс-почтой, и заказные. Многие из них были недельной давности. В те времена, когда он занимался журналистскими расследованиями, в его отсутствие редактор сам вскрывал всю срочную корреспонденцию, чтобы не упустить каких-нибудь жареных сообщений. Автору колонки сенсаций не слали, и конверты так и пролежали запечатаными всю неделю. В заказных бандеролях оказывались книжки, хотя он и не писал рецензий, аудиокассеты с записями радиопередач или лекций, разные журналы. Джейка всегда удивляло, зачем люди шлют ему всю эту дребедень, да еще и платят немалые деньги за доставку.
Он с недоумением покачал головой, вытащив из толстенного пакета письмо ректора какого-то захудалого университета к его выпускникам. В приложенной записке Джейку советовали написать о них очередную колонку. В пакет также был вложен каталог этого университета на случай, если Джейку понадобится дополнительная информация об этом «блестящем» учебном заведении, и приглашение приехать в гости. Обещали обеспечить компетентным гидом. Уже пакую чемоданы!
Около двух десятков больших желтых конвертов содержали в себе ценные доклады по темам, которые он затрагивал или должен был затронуть в своей колонке. Все они были от людей, предлагавших свою всестороннюю поддержку. Когда Джейк просматривал свою почту, он ощущал себя золотоискателем: приходится перемывать немало песка и глины, но в один прекрасный день попадается настоящий драгоценный слиток — достойная награда за скучный и грязный труд. Большинство журналистов выкидывали всю эту макулатуру, не читая, но Джейк научился выбирать из моря «рацпредложений» процентов пять стоящей информации.
Остальные письма Джейк разложил на кучки по типу и размеру конверта и дате отправки. Рекламные пакеты и безличные послания он безжалостно спустил в корзину, даже не вскрывая. Чтение он решил начать с длинных деловых конвертов. В большинстве из них были личные письма, отзывы о прочитанном. Зачастую в эмоциях читателей было трудно разобраться, поскольку люди писали о его колонке от восемнадцатого октября или шестнадцатого ноября, не упоминая, о чем, собственно шла речь, а Джейк помнил свои колонки по темам, а не датам. Порой он чувствовал себя в роли Шерлока Холмса, пытаясь при помощи метода дедукции разгадать, чем так восхищается или возмущается читатель.
Например, какой-то университетский профессор писал: «Вы сказали как раз то, что я думал, но выразили это с таким мастерством, на которое я не способен! Спасибо Вам». Подобные слова Джейк считал высшим комплиментом, которым его удостаивали довольно часто.
Читателям нравится личный контакт с журналистом, даже когда они не во всем с ним согласны. Еще в начале своей карьеры, когда Джейк болезненно воспринимал критику, Леонард, его наставник, часто напоминал ему: «Я не очень-то разбираюсь в футболе, но люблю смотреть «Футбольное обозрение», потому что вечно не согласен с комментатором. Необязательно, чтобы людям нравилась твоя колонка, главное, чтобы они ее читали».
На прошлой неделе на месте колонки Джейка была напечатана краткая заметка о несчастном случае и о гибели его друзей, поэтому большинство накопившейся почты были письма со словами поддержки и соболезнований, в том числе письма лично от мэра, нескольких конгрессменов, известных спортсменов и прочих знаменитостей. Самыми дорогими были письма от тех, которые не стремились ничего получить от него, на чью карьеру и репутацию он не мог повлиять ни положительным, ни отрицательным образом. Этими людьми могло двигать только одно: искреннее участие.
Одно письмецо было от мальчика, чью собаку переехала машина; другое — от девочки, чья подружка умерла от рака. Он читал письма одно за другим, совершенно не замечая, что происходило вокруг, лишь вздрагивад время от времени на чей-нибудь громкий голос, резкий звук радиопомехи в углу у Гектора или на приветствие очередного коллеги, пробегающего мимо.
Вдруг запикал будильник на его ручных часах. Через десять минут истекали три часа на парковочном автомате. Неужели прошло уже три часа? Ворох вскрытых конвертов и прочитанных писем свидетельствовали о последнем. Джейк решил пораньше отправиться на обед. Он сгреб пачку еще не открытой корреспонденции в дипломат. Обычно он обедал в одиночестве; сегодня же компанию ему составят читатели.
Джейк вышел из здания редакции и направился в свое излюбленное местечко на углу Мэйн-Стрит. Через дорогу он заметил Тоню и улыбнулся ей. Юная Талантливая девушка, в прошлом году закончила факультет журналистики в Колумбийском университете и пока числится «репортером общего профиля». Тоня разговаривала с каким-то бездомным. У нее „был вид изголодавшегося в поисках материала репортера. Знакомое состояние. Порой тема статьи никак не приходит в голову, и, сидя за столом в отделе новостей, репортер готов в отчаянии биться головой об стену, но стоит только выйти на улицу, взглянуть на спешащих мимо людей, как сюжеты для написания возникнут сами собой.
Джейк подобрал немало тем для своей колонки, выходя на минутку спустить пару монет в автомат на стоянке: приключения курьера-велосипедиста; школьники, прогуливающие уроки; швейцар в дверях отеля и секреты его постояльцев; будни уличного торговца беляшами. Персонажи, сюжетные линии, темы колонок толпами бродили вокруг здания газеты. Двадцать лет назад, когда Джейк был таким же желторотым репортером, как Тоня, он тоже рыскал по окрестным улочкам в поисках хорошего материала, повторяя про себя пять золотых правил мудрого Леонарда: конфликт, его последствия, актуальность, новизна и читательский интерес. Эти правила были не им придуманы, но именно он возвел их на уровень искусства. . ■
Джейк расположился за столиком, потягивая крепкий кофе со взбитыми сливками и шоколадной крошкой. Скоро должны принести его любимый бутерброд с индейкой. Он читал письма одно за другим. Одно из них, со знакомым обратным адресом (Дом престарелых «Виста») и ромашками на конверте, он вскрыл медленно, даже с трудом, словно его пальцы скрючило артритом. Это было письмо от матери. Ей уже было тяжело писать, поэтому записки с каждым разом становились все короче. Она посылала их на адрес газеты, потому что в последние годы он часто переезжал, а кроме того, она знала, что работа была его настоящим домом. Она уже плохо слышала, поэтому перестала звонить ему, чтобы не раздражать его и не раздражаться самой.
Милый Джейк!
Джанет позвонила мне и рассказала о твоей аварии, а потом я прочитала об этом fe газете. Нелепый несчастный случай... Какой ужас! У нас все только об этом и говорили, и врачи и пациенты Я очень беспокоилась за тебя. Мне больно думать о Крисе и Греге. Мне очень хотелось приехать на похороны Грега. Я надеялась, что ты заедешь за мной, но, наверное, ты себя неважно чувствовал. Может быть, ты все еще лежал в больнице? У меня в голове все путается, я уже не помню, что Джанет мне говорила. Я прочитала в газете, что поминальное богослужение по Крису состоится в это воскресение. Не мог бы ты заехать за мной? Мне бы очень хотелось там поприсутствовать, повидаться с его семьей, выразить им свое сочувствие. Пожалуйста, позвони мне или приезжай.
Скучаю, целую, мама.
Почерк к концу письма становился все хуже и хуже, и в слове «мама» можно было разобрать только первую «м». Джейк испытал чувство, которое наполняло его при каждом общении с матерью, — чувство вины. Однако вместо того, чтобы побуждать к действиям, угрызения совести повергали его в оцепенение. Чем дольше он не навещал ее в доме престарелых, который находился лишь в получасе езды от дома, тем большую неловкость он испытывал, когда наконец приезжал к ней.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги