У последней черты

— Это самое ужасное. Мы-то понимает, что малышу тут лучше, а они —■ нет. Они будут страшно горевать о нем. Помолимся за них, Крис?

Крис опустился на колени и начал молиться вслух, а рядом, держа его за руки, стояли на коленях Зик и Нэнси, кивая в такт его словам. Крис вспоминал тот страшный день, когда Сью, Ан-

жела, маленький Крис и он сам готовы были умереть от горя, потеряв самое дорогое существо на свете. В тот час их утешал Господь, и поддерживали молитвы святых, а сейчас он вновь встретился с Дженни и может видеть ее каждый день. Раньше он будто разглядывал великое произведение Художника с обратной стороны и видел лишь суровые нити холста с просочившимися пятнами краски, а теперь, наконец, обошел мольберт кругом и увидел несравненной красоты шедевр.

— Великий Боже, дай им силы пережить атаку вражьих сил и сохранить свою глубокую веру в Тебя. Дай им понять, что Ты плачешь вместе с ними, ибо знаешь, как ужасно потерять единственного сына. Помоги им разглядеть в туманных далях тот счастливый день, когда они вновь смогут обнять Бобби.

Крис замолчал, но остался стоять на коленях. Он вдруг подумал, что после гибели Дженни его мама наверняка молилась за него и Сью, как Зик с Нэнси молятся сейчас за родителей Бобби. Теперь он всегда будет спешить в небесный роддом вместе с Зи-ком и Нэнси, чтобы встречать членов семьи маленького Бобби. Их радость будет его радостью!

Внезапно он увидел Джейка, Джанет и Каролину. Разговор у них шел невеселый, и сердце Криса сжалось. Он начал молиться и за них, надеясь, что однажды они взойдут в Царствие и попадут прямо в его объятия.

Толпа начала редеть, у каждого были свои обязанности на предстоящем празднике. Несколько человек недалеко от Криса бурно обсуждали, чем лучше угостить маленького Бобби, который так долго не ел нормально, и как ему обязательно понравятся небесные яства, которые превосходят самые изысканные блюда лучших земных ресторанов, и как мальчик удивится, когда поймет, что стал ощущать вкус намного тоньше, чем даже когда был здоров.

Зик и Нэнси продолжали стоять близ врат рая, они обнимались с многочисленными родственниками и славили благость Всевышнего. Прабабушки, пратетушки, прадядюшки только и говорили, что о сегодняшней радости, когда еще один член семьи вернулся домой из тяжкого странствия.

Семнадцатилетняя девочка отложила книжку. Страницы были густо испещрены пометками, некоторые строчки подчеркнуты даже дважды — конечно, надо было взвесить все варианты! Наконец-то выбор сделан. Получится довольно-таки грязно, но зато быстро и надежно. Девочка проскользнула в ванную и приоткрыла шкафчик с шампунями и кремами. В уголке лежала мамина бритва с набором старомодных стальных лезвий. Каролина вытащила одно лезвие и осторожно потрогала пальцем острый край. Подойдет! Она присела на край ванны и безразлично уставилась на старую трещинку на стене. Жажда жизни, свойственная молодым, куда-то иссякла, и ей на смену пришла неведомая, чужая сила, заставлявшая стремиться к смерти. Каролина поднесла лезвие к запястью, примерялась: то ли место описывалось в книге. Одним резким, острым, бесповоротным жестом она зачеркнула свою короткую жизнь. Из вен хлынула кровь, и девочка пододвинулась так, чтобы не запачкать коврик на полу. Пусть течет в ванну, все маме меньше убирать придется. Лицо девочки побледнело, она покачнулась и упала в ванну, а ее жизнь продолжала стекать в трубу. Слабея, Каролина все же смогла повернуть голову на скрип двери. Встретившись глазами с нежданным свидетелем, она закричала: «Это все ты, ты! Ты во всем виноват! Я тебя ненавижу! Ненавижу!»

— Стой, Каролина, доченька, остановись! Не надо! Не надо! — Джейк выкатился из постели, упал на четвереньки, но сразу вскочил и бросился в прихожую, включая по пути все лампы. Чемпи молча следовал за ним с тревожным выражением на морде, готовый отразить атаки всех врагов, как только будет ясно, где они. Джейк остановился в центре гостиной и беспомощно огляделся по сторонам. На часах было 4:30 утра.

Он опять сорвался с места, вбежал в ванную, зажег свет и там, потом внимательно осмотрел все углы. Никого. Он осторожно сел на край ванны и зачем-то включил воду. Так, глядя на бегущую воду, он просидел минут пять без движения.

Джейк подъехал к дому Сью Кильс и припарковался на обочине под хорошо знакомым кленом. Он помнил, как Сью и Крис высадили молодой саженец перед домом как только переехали сюда двадцать лет назад, и с тех пор тот превратился в стройное взрослое дерево с роскошной кроной. Вдруг, прямо на глазах у Джейка, желтый лист с багровыми прожилками оторвался от ветки и заскользил в потоках воздуха, подобно миниатюрному дельтапланеристу, который пытается продлить свой полет. Увы, конец твой неотвратим, вон сколько шуршит по земле твоих собратьев... Джейк поежился. Середина ноября, в Орегоне начинается зима. Надо бы идти в дом, а не сидеть в холодном кабриолете с выключенным двигателем. Но он продолжал сидеть и перебирать события рано начавшегося утра: в 6:45 позвонил Джанет, чтобы убедиться, что с Каролиной все в порядке. На слово не поверил, попросил специально сходить в спальню дочери и убедиться, что она дышит. Джанет почувствовала, что голос у него был странный, но он настойчиво и неубедительно заверил ее в обратном. Не рассказывать же ей свой страшный сон. Джанет немного удивленно сказала, что она рада его вниманию к дочери, и он понял, что она беспокоится за него. Она всегда могла догадаться по его голосу, когда что-то было не так. Он так и не лег спать с половины пятого, ему было страшно даже заходить в спальню.

До назначенного времени оставалось несколько минут, да и на встречу с таким контингентом он не рвался, но все-таки вылез из машины и грустно посмотрел на раскидистый клен. Неужели кто-то, правда, прятался за этим деревом, потом подполз под красный джип Дока с самой обыкновенной ножовкой, но с необыкновенно сильным желанием убить человека. Джейк обвел взглядом гладко заасфальтированную стоянку перед домом, мечтая о том, чтобы земля умела бы говорить, и гадая, какую историю она могла бы поведать ему. В доме его ждали противники абортов, целая комната фанатиков, и сейчас они судачат о нем, а когда он зайдет, повиснет тишина, и двадцать пар глаз уставятся на него, а потом все набросятся на него и попытаются обратить в свою веру. Как не хочется туда идти! Его взгляд остановился на дешевой машине, которую водил Крис, — на бампере наклейка «Служу лишь Богу одному!» — и чувство неловкости усилилось.

— Дядя Джейк, вы здесь? Здрасьте! — послышался невнятный голос, который ни с чем не спутаешь. Луч света среди мрачных туч. Джейк немного расслабился и приветствовал мальчика с искренней улыбкой:

— Привет, привет, Крис!

Ребенок набросился на Джейка с той же бурной радостью, с какой Чемпи приветствовал хозяина после командировок. Однако, в отличие от Чемпи, маленький Крис продолжал расти, и тупая боль в спине и боку напомнили Джейку о недавней аварии.

— Я сам собираюсь в школу. И я сам готовлю себе завтрак, потому что мама молится с друзьями.

— Да ну? Сам готовишь завтрак? И что готовишь?

— Кукурузные палочки с молоком! — малыш произнес это с такой важностью, будто трудился над земляничными блинчиками и крем-брюле для королевского фуршета.

— Вот это да! Дашь попробовать?

— Я тебе целую тарелку сделаю, хочешь?

— Да нет, Крис, я ведь уже позавтракал. — Это была совсем безобидная ложь, но Джейку вдруг стало ужасно стыдно за то, что обманул такого милого, наивного ребенка.

— А у мамы там приготовлены пончики для всех, кто придет. Она сказала, что купила твои любимые, — мальчик произнес последние слова шепотом, и Джейк еле удержался от смеха, глядя на заговорщицкое выражение его лица.

•— Ну-у, пончик-то я съем, это обязательно.

— Дядя Джейк, а знаешь что?

— Что?

— Это секрет про мою сестру Анжелу. Но тебе мама разрешила рассказать.

— А что с Анжелой?

— У нее будет маленькая ляля! — Крис даже подпрыгнул от возбуждения.

— Ого! Здорово! Поздравляю. Так, значит, теперь ты будешь «дядя»! — Джейк задумался, а потом присел на корточки и спросил: — Крис, а хочешь сходить со мной на настоящий баскетбольный матч?

— Правда? Правда, дядя Джейк? Ура! Сейчас спрошу у мамы!

Маленький Крис побежал было в дом, потом вернулся, ухватил Джейка за руку и потащил за собой, по пути сообщая еще одну новость, о которой забыл оповестить:

— В четверг мама полетит в Нью-Йорк к тете Адели!

Такой он, этот ребенок — бездонный источник самой разнообразной информации. Подожди-ка! В Нью-Йорк? В четверг?

Сью встретила Джейка в дверях, обняла и с искренним чувством проговорила:

— Я так рада. Проходи.

Он последовал за ней и оказался в знакомой гостиной, где сидело четверо человек.

— Джейк, познакомься: это Бетти Бреннер, Сюзанна Ларго, Том и Зоя Селларс. А это Джейк Вудс, он был Крису как брат.

Такое представление тронуло Джейка. У Сью и Криса были совсем иные взгляды на жизнь, чем у него, но эти различия так не смогли разрушить их дружбу.

Приветствую вас, Джейк. Я все время читаю вашу колонку, и теперь рад познакомиться лично, — произнес Том Селларс, пожимая его руку.

А я заметил, заметил, что ты «читаешь» мою колонку, а не «обожаешь» мою колонку. Да-а, здесь другой мир.

Дамы также заверили Джейка, что им очень приятно с ним познакомиться, и Сью усадила его в кресло. Перед ним она поставила «его» кофейную кружку с эмблемой футбольной команды «Морской орел», а через минуту вернулась с подносом пончиков.

Она обнесла всех, но Джейк заметил, что она отложила его любимые на край, и поворачивала поднос другой стороной, так что когда дошла его очередь, он с удовольствием переложил их себе на тарелку. Первое положительное событие за сегодняшнее утро. Что ж, с большой кружкой черного колумбийского кофе и глазированным пончиком это сборище уже не кажется таким страшным.

Тем временем подошли еще люди, их тепло приветствовали Сью и остальные, и не прошло и пяти минут, как в гостиной сидело шестнадцать человек, среди которых Джейк узнал Алана Вебера, пастора, читавшего проповедь на заупокойном богослужении. Кажется, они с Крисом были друзьями.

Сью сразу ввела присутствующих в суть дела:

— Я лишь некоторых предупредила о цели сегодняшнего собрания, чтобы раньше времени всех не распугать.

Кто же так начинает, Сью!

— Хочу, чтобы вы знали: мнение Джейка не всегда совпадает с моим, но я ему доверяю, и то, что он сейчас вам расскажет — чистая правда. Это имеет отношение к гибели Криса и его друга, доктора Лоуэлла. Вы можете быть совершенно откровенны с Джейком, ничего из сказанного вами не попадет в «Трибьюн». Что еще сказать? Слово тебе, Джейк...

— Ну, во-первых, спасибо, конечно, что пришли. И прежде всего хочу попросить вас об одолжении — необходимо, чтобы все, сказанное мной, осталось между нами. Это очень важно.

Несколько человек кивнули, но Джейк со стыдом вспомнил, как с легкостью отправлял в печать доверенные по секрету факты, и скептически покачал головой. Беда в том, что этих людей он проконтролировать не сможет. От необходимости довериться им он волновался еще больше.

— На самом деле, все это настолько серьезно, что если кто-то из вас не может обещать полной конфиденциальности, я попросил бы этого человека покинуть собрание прежде, чем мы перейдем к сути дела.

Ни один не двинулся с места. Сидят, будто к стульям прирос-ли. Ладно, будь что будет.

— Короче, ситуация такая. Есть основания предполагать — точнее, нет, не предполагать — есть достоверные факты, указывающие на то, что Крис и Док... доктор Лоуэлл... были преднамеренно убиты.

Слова Джейка явились для всех присутствующих явным шоком. У нескольких женщин хлынули слезы; двое, сидящие по обе стороны от Сью, сочувственно ухватили ее за руки. Как журналист со стажем, Джейк отметил свою маленькую победу и похвалил себя за успешное начало. Теперь аудитория была у его ног.

— Неизвестный злоумышленник фатально повредил машину доктора Лоуэлла. Я не следователь из отдела убийств, но в течение нескольких лет мне пришлось заниматься журналистскими расследованиями. Погибшие были моими близкими друзьями, и поэтому я делаю все возможное, чтобы помочь полиции выйти на след преступника. Как сказала Сью, все это совсем не для публикации. Мы просто хотим найти убийцу.

Джейк остановился, не зная, как лучше сформулировать свою следующую мысль. Сью пришла к нему на помощь:

— Следователь из отдела убийств попросил Джейка составить список имен всех, кто мог иметь основания недолюбливать доктора Лоуэлла или желать отомстить ему за что-либо. Поскольку требовалось включать в список всех, даже самых маловероятных кандидатов, он получился очень длинным, и вполне возможно, что все эти люди совершенно невиновны. Однако, и для нас с вами это неудивительно, одними из первых в числе лиц, имевших претензии к доктору Лоуэллу, оказались активисты движения «Право на жизнь».

— Вы хотите сказать, что мы все тут... под подозрением? — с сомнением спросила Бетти Бреннер.

— Нет, нет, что вы, — поспешил успокоить ее Джейк. — Я лишь хотел узнать, не знаете ли вы лично кого-нибудь, кто имел особенно сильную неприязнь к доктору Лоуэллу. Может быть, кто-то ему угрожал, выкрикивал ругательства в его адрес, толкал его, писал ему письма, следил за ним, вообще вел себя агрессивно или рассуждал о необходимости насильственных мер.

Повисла долгая пауза, потом заговорил Том Селларс:

— Мистер Вудс, боюсь, у вас сложилось неверное представление о нас. Нет, действительно, я много лет регулярно читаю вашу колонку и могу утверждать совершенно точно: вы нас не за тех держите. Конечно, если смотреть по всей стране, случаи агрессии против гинекологов были, но наша группа, как и подавляющее большинство подразделений движения «Право на жизнь», придерживается ненасильственных методов борьбы. Мы и против абортов протестуем именно потому, что это агрессия, насилие против беззащитного человечка.

— Среди нас нет ни одного, ни одного человека, кто замыслил бы что-нибудь подобное! — добавила Бетти. — Мы приходим к абортариям для того, чтобы донести до женщин правду и предложить им другие варианты решения проблемы.

— Может быть, — вмешалась Сюзанна Ларго, — вам было бы легче разобраться во всем, если бы вы поняли, что мы делаем в абортариях. — Ее голос дрожал от возмущения. — Посмотрите, это фотография нерожденного младенца!

Ну, все пошло-поехало. Пропаганду развернули. Джейк сделал каменное лицо и нехотя посмотрел на нежно-розовое существо с крошечными глазками, ушками, ротиком, носиком, пальчиками.

— В абортариях пациенткам внушают, что это всего лишь кусочек ткани, а ведь это неправда. Мой муж — врач, и сама я медсестра, как Сью. Мы считаем своим долгом просвещать женщин в этом вопросе, они имеют право знать, на что идут. А со своей стороны мы предлагаем им другие способы выхода из ситуации, и никому мстить не собираемся.

— Давайте не будем горячиться. Для всех нас это больной вопрос, — вступил в разговор Алан Вебер. По наступившей тишине Джейк понял, что к голосу этого человека здесь прислушиваются. — Но Джейку нсшного труднее, чем нам. Могу представить, чего ему стоило решиться прийти на наше собрание! Поставьте себя на его место. Он потерял двух лучших друзей. Мы с ними как-то раз вчетвером играли в гольф — я видел, что это была особенная, даже уникальная дружба. Никаких тайных

целей у него нет. Лично я доверяю и ему и Сью. Нам не надо видеть в Джейке вражеского лазутчика, а Джейку не надо чувствовать себя в стане врага. Сейчас наш гость пытается найти истину, а разве мы с вами можем быть против поиска истины? Джейк, не надо извиняться и оговариваться, очень хорошо, что ты пришел к нам за помощью. Лично я среди сторонников жизни встречал только одного господина, который мог бы совершить нечто подобное. Он ни в одной из групп не числился, но на ралли в прошлом году приходил. У меня дома даже его имя где-то было записано, я поищу. И хотя я сомневаюсь, что он на самом деле решился бы на преднамеренное убийство, его имеет смысл проверить.

— 9to очень ценная информация, спасибо.

Заговорила женщина лет сорока пяти:

— Полтора года назад мне довелось немного общаться с доктором Лоуэллом. Мы тогда пикетировали его больницу из-за таблетки RU-486. Помню, в первый день он проехал мимо нас с улыбкой на лице, глядя прямо перед собой, будто не заметил никого. А спустя несколько недель постоянных протестов мы ему сильно надоели. Он грозил нам кулаком из окна машины, а однажды направил свой джип прямо на нас, как будто хотел нас переехать. Конечно, вряд ли он хотел нас сбить, но я очень испугалась. И все же я скажу вам совершенно искренне: у меня не было ненависти к доктору Лоуэллу. Да, я не понимаю, как человек, который закончил мединститут и прекрасно знает все факты о нерожденных детях, может все равно убивать их. Но у меня не было к нему ненависти! Если хотите знать, мы молились за него — прямо там, на тротуаре, где он чуть не сбил нас. Мы просили Бога открыть ему глаза. Пусть бы он понял, что творит! Можете не верить мне, но мы любили его, да, любили и желали ему добра.

— Вот вы спросили, не писал ли кто ему писем, — сказала Бетти. — Так рот, л писала. Но я не угрожала. Это было письмо о клятве Гиппократа, ведь врачи дают обет защищать жизнь человека, а не отнимать ее. Да, нас часто обвиняют в излишних эмоциях, но как же можно без эмоций говорить о детях? Нерожденные дети — такие же, как рожденные, только меньше, слабее, ранимее. Им нужна защита. И некоторые из присутствующих — по крайней мере, трое — знают все это не понаслышке.

Ее глаза наполнились слезами.

— Из тех, кто в этой комнате, только вам не известно, — продолжила Бетти, глядя Джейку прямо в глаза, — что у меня было два аборта, один на раннем сроке, другой на позднем. Я не знала, на что я иду, или не хотела знать. Я обратилась в организацию «Планирование семьи», и меня там заверили, что аборт — процедура простая, а потому — лучший способ решения всех моих проблем. Вот я и согласилась. А через два года я пришла к ним опять. А потом у меня начались приступы необъяснимой тревоги, мысли О самоубийстве, ночные кошмары о детях, которые спрашивают, За что я их убила — короче, все симптомы по полной программе. Только после нескольких лет тяжелейшей депрессии я прочла в одном женском журнале о сйндроме пост-абортного стресса.

Губы ее дрожали.

— В общем, если и кажется, что некоторые из нас слишком Эмоционально реагируют, то это лишь потому, что смерть ребенка пережить не так-то легко. А о докторе Аоуэлле я много думала потому, что... он-то и делал мне второй аборт.

Женщина, сидевшая рядом с Бетти, обняла ее и зашептала ка-кие-то утешающие слова. По глазам Сью Джейк понял, что эта подробность о Доке была ей раньше не известна.

Один из мужчин в деловом костюме, среднего возраста, сказал:

— Честно говоря, я знаю одного парня, который приходил к больнице и устраивал скандалы. Несколько раз кричал на доктора Лоуэлла, когда тот проезжал мимо. Однажды тот опустил окно автомобиля, и они вступили в перепалку. Мне было страшно неловко за это происшествие, я того парня отвел в сторону и проработал. Ты, говорю, если себя сдержать не можешь, сиди дома и Не ходи сюда, а то всех нас подводишь. Он и перестал приходить. Я не хочу его имени вслух называть, но скорее всего, это тот же самый господин, про которого говорил Алан. Я вам его имя запишу, но вы не думайте, будто я считаю, что он и есть убийца.

— Конечно, я не думаю. Спасибо за помощь.

— Знаете, — задумчиво сказал Том Селларс, — вы могли бы взглянуть на это ужасное происшествие под другим углом. Я обычно не разговариваю с пациентками абортария — моя жена берет это на себя — но если с женщиной приходит муж или приятель, я подхожу к ним и завожу разговор. Так вот, я видел по крайней мере двух мужчин, с которыми мне как раз не удалось пообщаться лично, которые возвращались в больницу некоторое время спустя и угрожали отомстить за свою женщину или ребенка. Даже мне было страшно. Имен я, конечно, привести не могу. За себя скажу, что твердо придерживаюсь принципа ненасильственной борьбы, но есть мужчины, которые не разделяют моих мирных взглядов. Они готовы пойти на самые крайние меры, чтобы наказать врача, искалечившего их жен и убившего их детей.

— Можно вопрос, мистер Вудс? — вдруг спросила беременная женщина лет двадцати пяти. Джейк оценил, что она должна быть где-то на шестом месяце.

— Конечно.

— А вам не приходило в голову, что доктора Лоуэлл мог убить кто-то, вместе с ним занимавшийся абортами и таблеткой RU-486?

— В смысле?

—. Сами подумайте, люди, которые зарабатывают на жизнь, убивая невинных младенцев, вполне могут убить и взрослого.

Джейк поднял брови.

— Ну, знаете, это очень маловероятно.

— Ваша основная версия тоже не очень достоверна, вам не кажется? Но у меня еще один вопрос. Мог ли преступник знать, что Крис тоже окажется в машине?

Джейк поколебался, но ответил:

— Полиция рассматривает этот вариант как возможный, но маловероятный.

На лице Сью никакой реакции не проявилось. Беременная женщина продолжила:

— Некоторые ярые защитники абортов говорили о Крисе ужасные вещи, я сама слышала. На мирных пикетчиков вопили нечеловеческим голосом, нападали с кулаками, кусали, таскали за волосы. И я не исключала бы тех, кто работает в абортариях, из числа подозреваемых. На такой работе человек становится черствым, безжалостным, перестает ценить жизнь людей. И даже если основной мишенью был* доктор Доуэлл, причиной убийства могли быть его внутренние размолвки с коллегами. Может быть, кто-то произвел аборт очень неудачно, и это надо было скрыть, а доктор Доуэлл знал. Может быть, они не поделили прибыль. Может быть, кто-то из сотрудников имел на него зуб. Вы проверяли врачей, которые с ним работали?

— Конечно, да, но я очень сомневаюсь, чтобы подобное преступление могло быть делом рук врача.

— Эх, мистер Вудс, мистер Вудс... Не надо себя обманывать. Врачи — те же люди, что и все, просто учились подольше и ходят В белых халатах.

Эти слова произнес мужчина лет шестидесяти, одетый хотя в джинсы и свитер, но явно из самого дорогого магазина. Джейк давно обратил внимание на этого молчаливого участника встречи, он был, очевидно, из высшего общества, держался с достоинством. Манера говорить у него оказалась неторопливая и отчетливая, как у тех, кто по долгу службы вынужден много объяснять.

— Мое имя Джим Барнс, а вообще-то многие зовут меня «доктор Барнс», поскольку я акушер-гинеколог и работаю в клинике, — представился говорящий. — Было время, когда я тоже производил аборты. Я убеждал себя, что делаю это ради женщин, но, на самом деле, ни секунды бы не пробыл в том отвратительном месте, если бы не деньги. До обеда я успевал заработать тысячу долларов, а остаток дня играл в гольф. В нашем штате гинеколог в абортарии зарабатывает в три раза больше, чем обычный аку-Шер-гинеколог в женской консультации или роддоме. Уверяю вас, Ва убийство детей платят куда охотнее, чем за их рождение. Прибавьте к этому полное отсутствие ночных дежурств и внеурочных вызовов — аборт ведь операция плановая. А когда денежки текут рекой, к этому привыкаешь, как к наркотикам: хочется больше и больше. Так было и со мной. Запросы растут, и вот на

тебе висят выплаты за виллу на берегу океана, за членство в гольф-клубе, за новую яхту. К обычному жалованию так просто уже не вернешься. Короче говоря, легко в этот бизнес попасть, легко там оставаться, но очень трудно вырваться из порочного круга. Скоро ты начинаешь увеличивать количество часов в операционной и уменьшать время на консультации, осмотры и приемы, но при этом оправдываешь свои действия очень и очень рационально. Аборты калечат врачей, превращают их в алчных, кровожадных зверей. Способен ли врач на убийство? Еще как! Нет, конечно, не каждый хирург-гинеколог автоматически превращается в бандита с большой дороги в буквальном смысле слова. Не каждый. Но не снимайте подозрения с человека лишь на том основании, что он окончил мединститут. Вы почему-то думаете, что доктора нравственно выше и чище, чем остальное население. Это не так. Я по себе знаю.

Разговор продолжался еще около получаса, и Джейк с удивлением отметил про себя, что обсуждение идет совсем в ином направлении, чем он ожидал. Впрочем, он почувствовал, что начинает лучше разбираться в этих людях. Раньше Сью и Крис казались ему уникальными экземплярами, сохранившими человеческое лицо, несмотря на общение с невежественными, высокомерными фанатиками. Теперь, после того как лед первых минут растаял, враждебность с обеих сторон улетучилась, и Джейк задумался. Неужели он ошибался в этих людях, оказавшихся умными, образованными, заботливыми? Он вдруг осознал, что за все годы работы журналистом он встречался с десятками и сотнями самых своеобразных групп и движений, но впервые вот уже целый час доброжелательно беседует с противниками абортов.

В 8:00 собрание закончилось, и все быстро откланялись. Сью вышла на крыльцо проводить гостей. В гостиной остались только Джейк и доктор Барнс, который почему-то замешкался.

— Честно говоря, я хотел вас кое о чем спросить, но не стал при всех, — пояснил он, слегка понизив голос. — Ваш друг когда-нибудь рассказывал о том, каково ему работается в абортарии?

— Вообще-то нет. А что?

— Я тоже не могу это описать так, чтобы вы себе это хорошо представили. Знаете, все, что там делается, противоречит всему, что составляет профессию врача.

— То есть?

— Я говорю вам совершенно серьезно. Суть клятвы Гиппократа в том, чтобы навеки развести убийство и профессию медика. Я Для вас принес текст этой клятвы, а также Женевскую декларацию, принятую после Второй мировой войны, где сказано, что врачи-фашисты опозорили профессию доктора.

Джейк взял в руки листок плотной белоснежной бумаги с четким текстом, крупно отпечатанным стандартным шрифтом на дорогом лазерном принтере. В верхней части страницы он прочитал: «Клятва Гиппократа», далее шел немного забавного стиля текст, в середине которого курсивом был выделен пункт:

Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария.

В некотором замешательстве от слова «пессарий» Джейк перевел взгляд ниже, где значился заголовок: «Женевская декларация Всемирной медицинской ассоциации, 1948». Предпоследний пункт декларации был также выделен курсивом:

Я буду проявлять высочайшее уважение к человеческой жизни с момента ее зачатия и никогда, даже под угрозой, не использую свои медицинские знания в ущерб нормам гуманности.

— Ну, что ж, спасибо, доктор Барнс. К сожалению, я сейчас очень спешу, мне сегодня колонку сдавать...

— Еще на секунду задержитесь, пожалуйста. У меня для вас еще есть статья из журнала Ассоциации врачей США. Она об искусственном прерывании беременности и о том, что творится за стенами абортариев. Там же приводится официальное мнение ААВ о гинекологах, производящих аборты, датируемое 1871 годом. Весьма любопытный документ. Почитайте.

И почему этот народец всегда норовит всучить свои агитки? Можно подумать, мне читать нечего.

— Все сводится к тому, — продолжал свою мысль доктор Барнс, — что гинекологи, работающие в абортариях, считаются в медицинских кругах изгоями. Они много зарабатывают, но за настоящих докторов их не принимают. Другие врачи рассказывают о них обидные анекдоты. Все это довольно-таки неприятно — не забывайте, я был одним из них. Многие злятся, некоторые впадают в депрессию. И я понимаю, что чувствовал ваш друг, под каким прессом он жил. Меняется твой характер, твои жизненные ценности, твое поведение. Я помню, что эта клоака сделала со мной, с моей семьей, с детьми, со всей моей жизнью. Я только сейчас начинаю приходить в себя.

— Рад за вас, доктор, но мне, действительно, пора. Спасибо за интересную беседу...

—Еще один маленький момент, Джейк, и я вас отпущу. У меня есть друг-психиатр, он мне очень помог. То есть, это сейчас я считаю его своим другом, но вначале я пришел к нему просто как пациент. Он специализируется на синдроме постгравматического стресса. Он много работает с ветеранами Вьетнамской войны, а также у него немало пациентов, и мужчин и женщин, перенесших психическую травму из-за абортов. У него наблюдались потенциально опасные люди, так или иначе связанные с производством абортов, в том числе жители нашего города. Если у вас есть основания думать, что вашего друга убили в связи с его деятельностью в этой сфере, доктор Сканлон может оказаться для вас ценным источником информации.

Джейк не собирался встречаться ни с каким психиатром, но из вежливости кивнул:

— Ясно. Сканлон. Запомню. Надо будет мне его найти.

— Не надо искать, я дам вам его визитку. А кроме того, у меня для вас подарок. Дело в том, что доктор Сканлон всегда очень занят, не говоря уже о том, что его время стоит весьма приличных денег. — Барнс усмехнулся. — Но я к нему записан на сегодня, на 15:00, и хочу, чтобы вместо меня пошли вы.

— Ну, это уже лишнее.

— Джейк, не отказывайтесь. Если вы, правда, хотите разоб-

раться в этом вопросе, лучше него вам никто не поможет. Если вы попробуете договориться с ним о встрече, скорее всего, он на-, значит вам какое-то неудобное время и очень нескоро. А я позвоню ему и предупрежу, что вы придете в 15:00 вместо меня. Честно говоря, мы с женой давно не проводили время вдвоем, вот я и свожу ее за город. Договорились?

Джейк с сомнением прочитал адрес на визитке и вздохнул.

— Ну, ладно. Это всего в пяти кварталах от редакции «Трибь-Юн». Схожу, пожалуй, к вашему другу-психиатру, раз уж вы так настаиваете.

— Вот и прекрасно. Мне счет приходит сразу за весь месяц, так * Что стоимость одной консультации будет моим скромным вкладом в ваше расследование. Крис куда больше сделал для меня. Он был одним из самых...

Доктор Барнс запнулся, глаза его покраснели, и он не стал продолжать.

Про Криса никто не может спокойно вспоминать... Зачем отворачиваться? Я все понимаю.

Доктор Барнс, наконец, ушел, и Джейк с облегчением развалился в кресле. Вернулась Сью, а с ней и маленький Крис, которому до автобуса оставалось еще двадцать минут. Втроем они с удовольствием и не спеша проболтали «ни о чем» до той минуты, Когда раздался гудок школьного автобуса. _t -Я побежал, дядя Джейк. А когда вы за мной заедете в пят-\ Ницу?

|; — Без пятнадцати шесть. Пойдет? — Джейк поднял глаза на

| Сью, и та с улыбкой кивнула. — Мы с тобой еще в кафе заедем.

Куплю тебе бутерброд с котлетой.

|» ' И жареную картошечку?! — с восторгом спросил Крис, как 1 ®У^{ДТ0 это была} мечта всей его жизни. Он стоял перед открытой I Дверью автобуса, полного таких же маленьких даунят со странными раскосыми глазами, и друзья, наверняка, слышали их разговор.^v

— Не только картошку, но также жареные луковые кольца, а Mi десерт — шоколадное мороженое! Все, что хочешь, — со сме-

* МОМ ответил Джейк. Сью просияла.

Крис, на седьмом небе от счастья, величественно вплыл в автобус. Едва оказавшись в салоне, он начал отчаянно жестикулировать, оборачиваясь на Джейка и тыча пальчиком в стекло. Явно рассказывал одноклассникам о том, что «вон тот дядя» работает в газете, и что он был лучшим другом папы, и что в пятницу он возьмет его на стадион и даже купит жареной картошечки. Автобус увез их восхищенные взгляды, но Джейк продолжал смотреть на дорогу. В се-таки удивительный люльчишка. Поговоришь с ним — и будто гора с плеч свалилась. Маленький Крис наслаждался жизнью, радовался самым обыкновенным вещам. Джейк иногда думал, что такое восприятие реальности должно бы быть нормой для всех людей, но почему-то дано лишь единицам.

Джейк заметил перед домом машину, до этого загороженную автомобилями гостей.

— О, так Анжела здесь?

— Да, Брюс в командировке на три дня, вот она и решила пере-ночевать у нас. Она ждет ребенка, представляешь? Мы так рады! Зайди, она так давно тебя не видела. Не бойся, она уже проснулась, я видела, как она стащила тарелку с пончиками из кухни.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Джейк вспомнил:

— Так ты в Нью-Йорк собралась? Мне Крис уже отчитался.

-- Да, в четверг, первым рейсом — в 8 утра. К сестре полечу, она не смогла приехать на похороны и так извинялась, но как бы она приехала? Бедная Адель даже ходить не могла, так была больна. Так что до понедельника побуду у нее.

— Хорошо, что собралась съездить. Отдохнешь.

— Надеюсь! — Сью остановилась перед спальней Анжелы. — Доченька, ты там? — Не получив ответа, она заглянула в комнату, где стояла швейная машинка, а потом в кабинет. Как раз там и оказалась Анжела — она сосредоточенно сидела перед отцовским компьютером.

— Я видела, как ты стащила пончики! Привет от всех, оставшихся без завтрака! — шутливо сказала Сью.

Анжела обернулась и расплылась в улыбке.

— Дядя Джейк!!!

Она обняла его с той же сердечностью, как Сью, и Джейк от-/ метил, как мать и дочь все-таки похожи.

— Поздравляю с беременностью. Рад за тебя.

— А я сама как рада! Только волнуюсь немного, и мама тоже.

— Над чем трудишься?

, — И не спрашивайте. Застряла тут, ничего не получается.

— Не может быть, ты же папина дочка, компьютер знаешь, как свои пять пальцев.

В общем, да. Но тут что-то непонятное. Я взялась распечатать все папины файлы, ведь он вел дневник, и письма тоже здесь хранил. Некоторые такие личные, прямо сердце разрывается читать. Я хочу каждое слово сохранить, чтобы мой ребенок, когда подрастет, смог бы прочитать все, что писал дедушка...

Голос Анжелы дрогнул, и Сью немедленно бросилась к ней и прижала к себе. Джейк с некоторой завистью подумал о наследии, которое Крис оставил своим детям и внукам. Теплое чувство, Не покидавшее его после вчерашней встречи с Каролиной, омрачилось. Если бы он погиб вместе с Доком и Крисом, что бы он Ьставил единственной дочери. Страшно подумать. Он поежился И отогнал такие мысли подальше. К счастью, Сью уже перестала обнимать Анжелу, и та готова была продолжить разговор.

— Я уже распечатала несколько сотен страниц, — пояснила Анжела, показывая на бумажную ленту с перфорацией и дырочками ПО краю, бело-черной рекой выходящую из примитивного матричного принтера. — Но осталась группа файлов, сохраненных в директории «КОД». Думаю, имеется в виду, что файлы закодированы, поскольку их там всего четыре, и они все закрыты для доступа.

— Закрыты?

— Смотрите сами. Когда я пытаюсь открыть любой из них, на Цкране появляется вот это.

Анжела щелкнула мышкой один из файлов, и на экране появилась надпись: «Введите пароль».

— Здесь пятнадцать ячеек, и надо подобрать точную комбинацию. Я перебрала все возможные варианты, которые, как мне кажется, папа мог бы использовать, но толку никакого.

— Интересно. И кроме этих четырех, остальные файлы все открыты для доступа? — спросил Джейк.

— Да. Самое странное, что это вообще непохоже на папу. Мы с ним кучу времени проводили за компьютером, он мне позволял все свои программы открывать, Интернетом пользоваться, сколько хочу. Я не помню, чтобы он когда-нибудь прятал файлы. Да и зачем? От кого? Он нам все рассказывал. А кроме того, — тут Анжела улыбнулась и хитро взглянула на Сью, — если он хотел бы что-то скрыть от мамы, то достаточно было бы уже просто сохранить это где-нибудь на диске без всякого пароля.

Сью сделала возмущенное лицо, но потом рассмеялась.

— Видишь, как они меня дразнят, Джейк? Ну, что поделать, не умею я этой штукой пользоваться.

— Я просто умираю от любопытства, — продолжила Анжела. — Все эти файлы сохранены недавно — в октябре, за две недели до папиной смерти.

Сью с восхищением посмотрела на дочь.

— Ты не расстраивайся, смотри, и так сколько распечатала. Я обязательно все прочитаю. Я уже перечитала все его любовные записки и поздравительные открытки.

Джейк откашлялся.

— Ну, ладно. Теперь мне, и правда, пора бежать. Ты, Анжела, сильно не загружайся на этот счет. Рад был тебя увидеть, держите меня в курсе, если что. Сью! Спасибо за пончики и за то, что заманила своих знакомых на эту встречу. У меня осталась пара часов, чтобы заскочить в редакцию, а то ведь твой доктор Барнс меня на прием к психиатру пристроил. — Джейк до сих пор не мог поверить, что добровольно отправится в психушку.

Спускаясь с ним по лестнице, Сью спросила:

— Ну и как продвигается расследование, вообще?

— Честно? Оно живет своей жизнью.

, Крис наслаждался величайшим преимуществом жизни в раю — здесь он, наконец-то, полностью освободился от самовлюбленности, столь свойственной людям на земле. В том мире ему приходилось все время работать над собой, бороться с эгоизмом. Теперь все это получалось естественно, поскольку он пребывал в Ком-то, Кто бесконечно превосходил его во всех отношениях и при этом , наполнял смыслом каждое мгновение его существования. Как глупо было бы прийти на праздник, где собираются интереснейшие из живших на земле людей, и провести весь вечер в мыслях о собственной персоне! Впрочем, в мыслях о себе нет ничего дурного, просто нужно ли тратить время на них, когда вокруг столько замечательных и разнообразных личностей? Одной из чудесных особенностей Царствия Божия оказалось удивительное счастье, Которое испытал Крис, став истинным и настоящим альтруистом. Отсюда, с этой вершины, он оглядывался назад и понимал, что искатели святости находят и святость и счастье, тогда как искатели счастья не находят ни того, и другого.

Он пытался сравнить свое теперешнее блаженство с моментами радости, пережитыми на земле. Ближе всего по ощущениям Оказалось восхищение бурей, когда он, как завороженный, смотрел на гнущиеся сосны и вслушивался в протяжные завывания ветра, подобные крикам дикого зверя... наслаждение от симфонического концерта, когда, казалось, душа отрывается от тела и устремляется под купол театра... восторг супружеской любви, когда Он в темноте прижимал к себе любимую жену и, теряя голову, шептал ей нежные слова... Читая захватывающий роман, можно забыться и, представляя себя среди главных героев, утратить счет времени. Насколько же прекраснее вдруг понять, что на самом деле ты среди главных героев, что ты живешь фантастической

жизнью, о которой мог лишь мечтать! Такова освобождающая сила Царствия небесного: ты становишься главным героем романа, исполнением своей мечты.

Крис до сих пор не мог привыкнуть к своему новому состоянию. Ему виделась картина: он не спеша идет по ночной улице, потом останавливается у маленького домика, где не задернуты шторы и видна ярко освещенная комната. Там сидит загадочная девушка и пишет письмо, она качает головой, шевелит губами, задумывается — но ему никак не догадаться, что в письме, с улицы невозможно разглядеть мелкие буквы, да и рука загораживает. Вдруг все меняется, и он уже рядом с девушкой, они сочиняют письмо вместе, теплый свет падает на белый лист, и каждое слово можно разобрать без труда. На земле Крис читал Слово Божие и находил для себя достаточно наставлений и указаний, чтобы относиться к жизни иначе, чем неверующие знакомые. Теперь же даже то, улучшенное, понимание казалось слабым и нечетким, его новое видение было подобно прояснившемуся экрану телевизора после удачной настройки принимающей антенны.

— Я захлебываюсь в воспоминаниях, Зиор. Люди и предметы, о которых я давно забыл, возвращаются ко мне еще более реальными, чем были на земле.

Великан кивнул.

— Тогда ты смотрел как через мутное стекло, сейчас ты видишь ясно. Пусть не до конца, но ясно. Ты не мог бы вспомнить того, чего никогда не слышал, не читал, не испытывал. Замечал ли ты, что мои объяснения кажутся тебе понятнее, если ты успел об этом поразмышлять, будучи на земле? Потраченное на размышление время не пропало даром. Не пропало и время, посвященное совершенствованию своей жизни по образу Божию. Теперь тебе есть, на чем достраивать.

— Ты хочешь сказать, что у одних жителей рая понимание глубже, чем у других?

Ангел помолчал, подбирая слова. Так воспитательница в детском садике ищет удачный ответ на вопрос маленького почемучки, чей разум еще подобен чистой странице тетради.

— Возьми пять выпускников школы, поступивших в один и тот . же университет. Они учатся вместе, но успехи у них разные. Каждый приходит со своим багажом знаний, который, в свою очередь,

* является плодом их собственных усилий в школьные годы — сколько времени они тратили на тот или иной предмет, не забывали ли делать домашних заданий, что в их жизни произошло за все годы до поступления в вуз. Так и здесь. Те, кто откладывал изучение Божия естества на потом, в райском университете начинает с азов И никак не может угнаться за остальными. Их радость полна, но возможности ограничены. В Священной Книге сказано: «Мы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять». Тот, кто пренебрегал порученными ему добрыми делами в том мире, в Царствии небесном неизбежно будет среди «троечников».

— Я знал, что Богу не безразлично, как мы проживем нашу Земную жизнь. Я столько раз говорил об этом другим людям. И все же оказывается, что она еще важнее, чем я думал!

— Многие люди просто не могут этого понять. Их разум наполнен безбожием настолько, что они не способны по-настояще-му поклоняться Господу и даже стараются избегать всего божественного. Они пошли по пути, на котором теряется смысл жизни и радость бытия. Сюда, в Царствие небесное, они восходят, Омытые кровью Христа, иначе в рай и не попасть. Однако они Совершенно не готовы к жизни в новом мире! — с болью сказал

I Зиор. Им приходится объяснять элементарные вещи, повто-рять одно и то же снова и снова. Как ты сам заметил, люди не j j Превращаются в небесных всезнаек по мановению волшебной , Палочки. Творец вселенной создал мир, где уживаются мудрость ? | И безумие, удача и проклятие, причина и следствие. Если жизнь Ц НЕ земле имеет смысл, ее влияние должно распространяться и в f'вечности. ¹

— Я предполагал, что наши дела и мысли имеют непреходящее значение, но не представлял, как это выглядит. Мне каза-Аось, что в момент смерти милостивое прощение Божие уравняет Нас всех.

- Земной мир носит людей в своей утробе, пока они не родятся свыше, а потом нянчит их у своей груди до того дня, когда передаст в мир новый. Это все звенья одной цепи, и ни одно звено не пропадает зря. Все люди должны преобразиться, чтобы жить в Царствии небесном, но некоторым требуется более глубокое преображение, чем остальным. Дело не в прощении, а в том, как прощенный христианин живет после принятия этого дара. Важно, где его дела и мысли, где его сокровище — на небе или на земле. Прощение — лишь начало новой жизни, оно не отменяет закона жатвы, закона причинно-следственной связи. Оно не лишает смысла твои поступки и твой нравственный выбор. Знаешь, земную жизнь можно сравнить с генеральной репетицией, где все должно происходить точно так же, как на премьере. Точнее, нет

— это первое действие пьесы, а потому без нее и весь спектакль не имел бы смысла. Благодать Божия отмоет тебя от жестоких и эгоистичных поступков, но раны на руках и ногах Спасителя напоминают о дорогой цене, заплаченной за твою чистоту. Ты видел, как святые бросают венцы к Его ногам: они жалеют, что не принесли Ему больше славы, не совершили больше добра, не подарили ближним больше любви. А при этом ни одно доброе дело, даже самое маленькое, не ускользнула от очей Господа и ныне курится на алтаре небес, как сладкое благовоние.

— «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, не потеряет награды своей», — вспомнил Крис.

— Именно так, Господин мой. Скоро ты сам станешь учителем!

— с удовлетворением сказал Зиор. — А знаешь ли ты, что твои добрые дела не только будут вечно помниться, но пребудут вечно? Бог может путешествовать по времени в любом направлении подобно тому, как мы гуляем по лесной тропинке, как нам вздумается. И нам дозволено возвращаться в прошлое, чтобы переосмыслять произошедшее.

— Как это, Зиор?

— Жизнь на земле подобна граммофонной записи или видеокассете, ее можно прокручивать вновь и вновь. Она не пропадает бесследно, а транслируется во вселенную, как телепередача.

Встань на кольцо Альфы Центавра, и увидишь землю четырехлетней давности. Отойди на третью планету системы Поллукса, что в созвездии Близнецов, и ты сможешь наблюдать за событиями так называемой Второй мировой войны. Вон, в той стороне сияет Бета Ориона — загадочная звезда Ригель, чьи спутники представляют собой огромные глыбы льда. Со второго видно самое начало Средних веков. А взойди на Аргос, восьмую планету невзрачной звезды Везен из созвездия Большого Пса, и на твоих глазах произойдут все удивительные чудеса жизни Иисуса Христа!

• Крис с восхищением смотрел на ангела, а тот продолжал:

— Человеческая жизнь вечна. Ничего не пропадает, а мчится СО скоростью света в бесконечность. То же, что совершилось во славу Христа, отделяется, отбирается из общей массы, как золо-тые слитки вымываются из простого песка, а затем возносится на Пьедестал на радость всем обитателям Царствия Божия. Мы, ан-|*елы, ценим все, что люди сотворили ради Господа, и не просто Наблюдаем за их делами, а участвуем в них вместе с вами. Когда-Нибудь мы с тобой отправимся в далекое странствие по истории, ■ТЫ станешь очевидцем величайших событий и узнаешь, как все

I Происходило на самом деле.

Крис представил себе, как он исследует историю, подобно спелеологу, изучающему замысловатую пещеру, и у него захватило Дух от такой потрясающей возможности. Тем не менее, у него Оставались сомнения.

— Я думал, что в раю люди не оглядываются назад, ведь впереди — целая вечность, надо стремиться туда...

— Нам обязательно нужно оглядываться назад, господин мой, Чтобы достойно поклоняться Сыну Божию. Разве ты не читал в Священной Книге о траде небесном? Там сказано, что на двенадцати

ратах будут написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых, t На двенадцати основаниях стены — имена двенадцати апостолов Агнца, и это для того, чтобы помнить о великих подвигах людей, Юзлюбивших Бога. В Священной Книге также сказано: «Пред ли-Ц§М Его пишется памятная книга о боящихся Господа и чтущих имя 1го». Когда ты эти слова читал, тебе что в голову приходило?

— Я... я даже не помню, что там такое есть...

— Это в книге пророка Малахии. Почитай.

— Почитаю...

Зиор внимательно посмотрел на Криса.

— Вот ты любил повторять: «Жизнь коротка, и каждый день может оказаться последним». Очень точно подмечено, господин мой. Я знаю, что эти слова были дарованы тебе Святым Духом. Ты только не знаешь, что заложенная в них истина оказывается еще глубже, чем ты думал. Посмотри.

В туманной завесе вдруг образовалось отверстие, и Крис увидел седого старца с глиняной табличкой в руке, на которую он старательно наносил клинописные значки справа налево. Почему-то Крису сразу было ясно, что это Моисей, а древнееврейские буквы легко сложились в слова 89 псалма — самого древнего в Библии.

В одно мгновение пронеслись тысячелетия, и Крис увидел самого себя — поздний вечер, старые джинсы, большая Библия, раскрытая примерно посередине. Заглянув через плечо самому себе, он увидел те же слова, что писал Моисей:

Господи! Ты нам прибежище в род и род.

Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века до века Ты — Бог.

Крис услышал собственный голос, взывающий из прошлого:

—• Господи, Моисей жаждет творить дела вечные. Вот он молит Тебя: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приоб-ресть сердце мудрое». Не знаю, сколько мне отведено, сколько времени Ты позволишь мне быть с Анжелой, Дженни, Крисом и с любимой Сью. Помоги мне, Господи, прожить эту короткую жизнь, как должно. Я так хочу творить дела вечные! Возьми, Боже, все, что у меня есть — деньги, имущество, жизнь, даже мою семью, все это Твое. Прости мне, Господи, грех гордыни и самовлюбленности, и дай мне силы стать лучше, чище, мудрее, чтобы я не увлекался сокровищем тленным, а стремился к нетленному.

Научи меня так счислять дни мои, чтобы приобрести сердце мудрое! Научи жить так, будто каждый день у меня последний! Молю Тебя во имя Иисуса Христа, Который живет и царствует во веки веков. Аминь.

Вдруг Крис заметил огромную тень за спиной того, прошлого себя. Кто-то встал на колени рядом с ним и начал молиться вместе.

— Как?! Не может быть! Я же был тогда один, Сью и дети Давно спали...

Крис не заметил, что произнес эти слова вслух. Он продолжал 1 удивленно вглядываться в того, второго участника молитвы, и . вдруг воскликнул: ^j — Зиор... Да ведь это ты...

I — Так все было на самом деле, господин мой, просто тогда гла-

fj: за твои видели совсем плохо, — отозвался ангел.

Вдруг они оба почувствовали одно и то же и вскочили.

— Да, твоему другу сейчас нелегко, — сказал Зиор. — Он ввязался в опасную битву, где ставки куда выше, чем он может себе представить. Ему нужны наши молитвы.

Джейк впервые шел на прием к психиатру, и он заранее решил, что этот первый раз будет и последним. Ему приходилось брать у психиатров интервью на разные темы, но то было нормально. Сейчас же он явится в клинику вместо бывшего сотрудника абортария на плановую консультацию и вынужден будет сидеть со всякими психами в одном коридоре ради того, чтобы этот специалист по душам помог ему вычислить убийцу доктора. Джейк с сомнением покачал головой. Даже не верится.

Оглядев приемную, Джейк решил, что ее оформлял энтузиаст, только что вернувшийся с конференции о важности ярких цветов в жизни шизофреников. Тут он обратил внимание, что нервно теребит пальцами край свитера, и сжал руки в замок. Впервые в жизни пожалел, что не курит: было бы чем занять трясущиеся руки. Взглянул на часы. Даже если доктор Сканлон — человек пунктуальный, ждать осталось целых десять минут. Тут Джейк вспомнил о своей любви к чтению и лихорадочно начал переби-

3 85

13 У последней черты

рать разложенные на столике журналы. Ему попался «Эсквайр» с надписью на обложке: «Статья номера: МУЖЧИНЫ И АБОРТ». Номер двухлетней давности, но на столике их лежало два экземпляра. Интересно, зачем. Внутренний голос тревожно закричал ему: «Брось этот журнал! И вообще, беги отсюда, куда глаза глядят, пока не поздно!!!», но было поздно. Джейк уже открыл журнал.

Статья была составлена из анонимных интервью двенадцати мужчин, считавших, что совершенный их женщиной аборт разрушил им жизнь. Некоторые из них поддерживали ее решение прервать беременность, другие тщетно пытались предотвратить это. Были и такие, кто сами стали инициаторами аборта. Например, первый респондент, названный в статье «г-н С.», заставил свою подружку избавиться от ребенка.

Формально она сама пошла в консультацию и подписала нужные бумаги, но на самом деле все решения принимал я. Я буквально вытолкал ее из дома. С тех пор мы никогда не обсуждали этого, как будто ничего не было. Однако ее слова перед операцией оказались пророческими. Она сказала мне: «Ты всю жизнь будешь об этом жалеть». А я сказал: «С какой стати?», но те слова запалй мне в душу, я вспоминаю их вновь и вновь. Она была права. Я не могу простить себе этого ребенка.

Многие мужчины утверждали, что после того, как их жена или подружка сделала аборт, отношения между ними оказывались безнадежно испорченными. Один из респондентов с болью рассказывал:

Все говорят, будто аборт — штука простая, времени занимает немного, и по цене приемлемо. Вот я и подумал, что ничего страшного, пусть. А вышло очень даже страшно. В наших отношениях прошла трещина, и с тех пор мы долгое время занимались тем, что пытались как-то ее склеить, а не получилось. Аборт ни для кого так просто не проходит. Те, кто утверждает, что это все ерунда, или не желают признать свою боль, или никогда не участвовали в этом отвратительном деле. А дело это, правда, отвратительное.

Джейк поморщился, но продолжил читать. Следующим был женатый мужчина, некий г-н К.:

Мы стали разбираться, почему у нас так испортились отношения. И внезапно нас как громом поразило: все началось год назад, когда ей пришлось сделать аборт. Мы подсознательно чувствовали, что вместе убили того, кого вместе создали, а ведь он был бы сейчас жив, более того — жил бы с нами в одном доме. Нас будто прорвало, мы наперебой начали рассказывать друг другу, как тяжело переживали из-за произошедшего. Мы даже не подозревали, что раздражение и беспричинные ссоры были результатом подавленного гнева друг на друга и на себя.

«Надо мне незаметно исчезнуть отсюда, и поскорее», — отчаянно подумал Джейк, борясь с пробуждающимся призраком прошлого в своей душе. До сих пор ему прекрасно удавалось держать это чудовище на привязи, так что воспоминания его почти не беспокоили. На странице оставалась еще одна история, и любопытство пересилило.

Мне пришлось долго с этим разбираться. Честно говоря, я до сих пор не пришел в себя. Я ложусь спать и думаю: «Какой ужас! И какое вранье!.. Но как я мог променять жизнь человека на барахло?!» Ведь, в сущности, все сводится к этому — передо мной открывались блестящие перспективы, я хотел много работать и зарабатывать, покупать себе барахло и не отвлекаться на маленькое существо, которое мешало бы мне богатеть.

Впрочем, тогда я так подробно об этом не размышлял. Это уже потом с каждым днем я все яснее и яснее понимал, что ребенок в животе женщины тоже человек. Я старался себя переубедить, но не мог. Мне стало бы легче, если бы я поверил, что там был бесформенный отросток типа аппендикса. А ведь я догадывался, что это не просто так, но настоял на аборте, и хуже этого быть ничего не может.

В итоге, получается так: она пошла на это ради меня, а я теперь чувствую себя убийцей и последним гадом. Если бы можно было все вернуть... Пусть бы у нее родился этот ребенок, пусть

бы мы поженились, пусть бы были пеленки-распашонки — другие как-то справляются, и мы бы справились. И разве это было бы хуже того кошмара, в котором я сейчас живу?

Иногда бывает, что хуже реальной жизни ничего нет.

Джейк молча сидел на стуле, не в силах пошевелиться. Хорошо еще, что в приемной, кроме него, никого нет: не от кого прятать глаза. Иногда бывает, что хуже реальной жизни ничего нет. Это точно.

Через пять минут из кабинета вышел элегантно одетый мужчина с серьезным выражением лица и направился прямо к Джейку.

— Мистер Вудс? — уточнил незнакомец, тепло пожав ему руку. -Ая Гарвей Сканлон. Рад вас видеть. У меня редко бывают такие подмены пациентов, но я легко адаптируюсь. Джим предупредил меня о вашем приходе, так что заходите, рассказывайте, что у вас.

Не надо было быть психиатром, чтобы заметить, что Джейк чем-то озабочен, и едва дверь кабинета закрылась, доктор осведомился:

— С вами все в порядке?

— В порядке. Просто я... только что прочитал неприятную статью...

— Вот как? Это какую?

— В старом номере журнала «Эсквайр». —Да что это за вопросы, тебе что за дело? Здесь я пришел вопросы задавать.

— «Мужчины и аборт»?

— Хотя бы.

Психиатр с пониманием кивнул. Видимо, поздравил себя с удачным подбором литературы, подумал Джейк с досадой.

— Не вы один так реагируете. Многие мужчины не могут читать ее без слез, а все почему? За последние двадцать два года в нашей стране было произведено более тридцати миллионов абортов, что означает, что своих детей потеряли пятнадцать — двадцать миллионов отцов. Добавьте сюда отцов, братьев и старших сыновей женщин, решившихся на такой шаг. За пять лет, которые я работаю с данным видом посттравматического стресса, у меня наблюдалось огромное число мужчин, имеющих отношение к этой проблеме, а ведь далеко не все пострадавшие обращаются за помощью к психиатру. Оказывается, что отцовский инстинкт проявляется намного сильнее, чем предполагалось ранее. Я убежден, что расхожая фраза: «Аборт — дело женщины и ее гинеколога», просто миф.

— В каком смысле «миф»?

— В прямом. За бортом остается немало лиц, имеющих к этому делу самое непосредственное отношение. Наиболее очевидное лицо — сам ребенок. Вам не кажется? А отец ребенка? Почему о нем все забыли? Мужчины несут вполне определенные обязательства перед своей женщиной и перед своими детьми. Когда эти обязательства выполняются успешно, мы чувствуем себя комфортно и спокойно. Если же мы не в состоянии исполнять свой долг, наше психическое состояние начинает резко ухудшаться. Ежегодно около миллиона мужчин посылают жен в абортарии, уговаривают любовниц избавиться от ребенка, или притворяются, что не знают, куда собирается забеременевшая подружка. Есть те, что пытаются отговорить женщину, но недостаточно убедительно. Во всех этих случаях имеет место последующее разрушение личности, тяжелые негативные явления в психике. Исключения бывают, когда данный мужчина — уже изначально безответственный, бессовестный тип. Всех остальных не покидает ощущение, что они стали соучастниками издевательства над женщиной и зверского убийства ребенка, причем именно тех, которых стремились защищать от всех бед.

Джейк заранее не знал, чего можно ждать от этого доктора, но он точно не предполагал, что разговор пойдет в таком ключе.

— Ирошу прощения, доктор Сканлон, но я лично придерживаюсь взглядов на аборт как на любую плановую хирургическую операцию. Женщина сама решает, удалять ли ей гланды, не так ли? То же и с абортом.

— То есть вы не особенно задумывались об этом вопросе?

— В каком смысле? — Кем этот тип себя возомнил?

Мистер Вудс, я не хотел бы вас обидеть, но всякий, кто подобным образом приуменьшает значение аборта, выказывает собственное невежество. Вы игнорируете очевидные научные факты, биологические и психологические. Я не отклоняюсь от темы, как раз наоборот. Не я к вам пришел, а вы ко мне, и я стараюсь вам помочь по мере возможности. Мы тут не обсуждаем аборт как проблему политическую или нравственную. Я не состою ни в каком движении — это наш общий знакомый Барнс числится активистом. А я всего лишь работаю с реальными тяжелыми психическими травмами. И как профессиональный психиатр могу сказать: ваше сравнение аборта с операцией по тонзиллэктомии - или, как некоторые еще любят сравнивать, с операцией по аппендэктомии — как нельзя, далеко от истины. |

Джейк сделал каменное лицо. В назревавшей «битве умов» он чувствовал себя, как совершенно не подготовленный к бою.

— Доводилось ли вам слышать об организации «Женщины — жертвы абортов»?

Джейк покачал головой.

— В этой организации тридцать тысяч членов и более сотни представительств по всей стране, а также минимум девять зарубежных отделений. Кроме них, я знаю еще около пяти групп помощи перенесшим аборт, оказывающих поддержку в восстановительный период. Я что-то не слышал об обществе в защиту людей, перенесших тонзйллэктомию. Интересно, почему? Да потому, что лишившиеся своих гланд не страдают от этой потери, тог-да как утрата ребенка воспринимается очень тяжело. Если людям не удается смириться с тем, что этот ребенок никогда не появится на свет, не научится ходить и не пойдет в школу, мысли о содеянном будут преследовать их, разрушать их супружеские отношения, ожесточать их. Такие люди становятся способны на страшные вещи, и потому им требуется помощь психиатра, чтобы остановить развитие болезни.

Джейк достал блокнот и недовольно посмотрел на собеседника. Тот замолчал, терпеливо дожидаясь вопросов.

— Сообщил ли вам доктор Барнс, что я ищу возможных подозреваемых в деле убийства моего друга доктора Лоуэлла?

— Да, ужасная история. Как я понимаю, вы предполагаете, что преступление могло быть связано с деятельностью доктора Лоуэлла в сфере производства абортов?

— Этот вариант рассматривается. Пока точно ничего сказать нельзя. Известно, что люди, связанные с... этой проблемой, ведут себя довольно эмоционально. - Джейк почему-то не смог произнести слово «аборт».

— Совершенно точно подмечено, мистер Вудс. Намного эмоциональнее, чем люди, связанные с удалением гланд и аппендиксов.

— Браво, доктор Сканлон. По всему видно, вы знаете эту область лучше меня.

— Не только лучше, но и с разных сторон. С точки зрения женщин, с точки зрения мужчин. Между прочим, они реагируют по-разному, и мне доводилось не только консультировать пациентов, но и вести группы восстановительной терапии как для тех, так и для других. А в последние три года появилась третья категория п&циентов — врачи и медсестры, задействованные в производстве абортов. У меня на данный момент таких наблюдается пятеро,

‘ первым появился доктор Барнс.

— Пятеро?! Вы не шутите?

— Какие тут шутки. Я психиатр, а не активист общества «Право на жизнь». У меня хорошая репутация, они считают, что могут доверять мне, и правильно делают.

Доктор Сканлон взял со стола большой блокнот с желтыми листами в линеечку, исписанными мелким почерком.

— Мистер Вудс, нам надо многое успеть. Если вы не возражаете, я вам сделаю кратенький обзор по основным видам реакции на аборт у людей различных категорий, а также укажу те линии, которые ведут к потенциально опасному поведению в отношении гинеколога.

— Я весь внимание.

— Начнем с женщин. Те, кто перенес аборт, в девять раз чаще совершают попытки самоубийства, чем среднестатистическая жен-

щина. Многие несостоявшиеся матери впадают в глубокую тоску. Некоторые начинают ненавидеть врача, делавшего операцию. Есть определенный тип женщин, которые вполне способны физически отомстить человеку, который, как она считает, обманом выманил у нее деньги и убил ее ребенка. Так убивают наркодельца, посадившего на иглу тебя, твоего лучшего друга или твою младшую сестренку. Так убивают маньяка, который надругался над твоим ребенком. Мы склонны недооценивать женщин, а ведь мать пострадавшего малыша способна на невероятную жестокость в отношении обидчика.

— Вы считаете, что одна из женщин, которым доктор Лоуэлл

делал аборт, могла бы, в принципе, его убить? I

— Этого исключать нельзя. Конечно, процент таких жецщин невысок, но из-за астрономического числа самих абортов количество патологических случаев также становится существенным. Считайте сами. Пусть даже только одна женщина из миллиона способна на убийство врача. Тогда за последние двадцать лет по стране могло быть совершено не менее тридцати подобных убийств. Лично у меня наблюдалось две пациентки, зацикленных на мести. Одна хотела убить врача, а другая — консультанта из организации «Планирование семьи».

— Не может быть!

— Может. Обе считали, что их обманули, сознательно использовали в своих целях. Обеим казалось, что после аборта в их жизни происходят одни несчастья, а доктор и консультант процветают, и это приводило их в ярость. Я не могу раскрыть вам более конкретные детали, существует врачебная тайна, вы знаете. Скажу только, что эти два случая были очень серьезными.

— Однако доктор Лоуэлл ушел из абортария несколько лет назад. В последние годы он был главным врачом в медицинском центре «Линия жизни». Если кто-то убил бы его из-за аборта, это случилось бы раньше.

— Не обязательно. После аборта имеет место период отрицания, который может тянуться несколько лет. За это время, в отсутствие квалифицированной помощи, может произойти глубокое разрушение личности. Кульминацией может стать внезапное осознание сути того, что представляет из себя аборт. Наступает страшное чувство вины, потом приходит гнев, иногда злоба. Некоторые люди, и таких большинство, направляют эти чувства внутрь и пытаются уничтожить самих себя. Однако есть и такие, кто выплескивает все наружу и уничтожает других — морально или физически. Знаете ли вы, что, по статистике, родители, избавившиеся от одного или нескольких детей, значительно более склонны к издевательствам над детьми, которых все-таки родили?

Джейк с сомнением покачал головой.

— Все логично: если можно убить ребенка за несколько дней до рождения, то почему нельзя отлупить такого же ребенка через несколько месяцев или лет после?

Джейк проглотил слюну.

— Нельзя ли вернуться к травматическому стрессу или как там его, и больше не отклоняться от темы?

—■ Конечно. Большинство людей знает, что синдром посттравматического стресса часто наблюдается у ветеранов Вьетнамской войны. К сожалению, мало кто догадывается, что те же симптомы переживают женщины, прервавшие беременность, хотя число пострадавших женщин неизмеримо больше. Когда же специалисты пытаются сделать выводы об опасности или вреде абортов достоянием гласности, средства массовой информации отказываются публиковать такие материалы.

Джейку было неприятно слышать очередные обвинения в адрес средств массовой информации, но он не придумал, как лучше опровергнуть слова доктора, и промолчал.

— Позвольте небольшой исторический экскурс. В начале восьмидесятых я начал работать с ветеранами Вьетнамской войны, страдавшими синдромом посттравматического стресса. Я хорошо понимал их страдания, поскольку сам служил во Вьетнаме. Между прочим, по этой же причине вы стали моим любимым обозревателем, всегда с удовольствием читаю те ваши колонки, где вы упоминаете о Вьетнаме.

— Спасибо.

— Мы с вами оба понимаем, что такое — терять друзей, думать о странностях судьбы, которая отправила их домой в цинковом гробу, а нам позволила вернуться пассажирским самолетом. Вы сами кого-нибудь убивали?

Джейк кивнул.

— А с близкого расстояния?

— Один раз.

— Я тоже. Один раз. Но даже это оказалось много, не так ли?

Джейк опять кивнул.

— Ну, вот. Эти ребята у меня лечились индивидуально, потом посещали группы восстановительной терапии, которые я вел. Для меня самого это было тоже очень полезно. Я отьфЪьл для себя другой мир — дружелюбный, понятливый, там все такие же, как я, там мое поведение не кажется странным. Очень похоже на ощущения пьяницы во время занятий у «Анонимных алкоголиков». Кроме того, я все результаты обрабатывал, подшивал, наводил статистику, читал всю литературу о синдроме посттравматического стресса, какую мог достать, встречался с коллегами. И вот десять лет назад произошел интересный случай. Один мой пациент в стадии компенсации опять пришел ко мне с теми же симптомами. Я начал разбираться и выяснил, что его подружка забеременела, а он оплатил ее аборт. Теперь он ненавидел доктора и ненавидел себя, его трясло, едва только он начинал говорить об этом. Представьте, что вы вышли из себя и зверски избили маленького ребенка, а потом осознали, что натворили. Он чувствовал себя, как человек, собственными руками убивший сына или дочь. G ним было страшно разговаривать. А ведь я в то время был «за выбор». Или точнее, я не особенно задумывался об этом вопросе.

Джейк отвел глаза и уставился в пол.

— У меня наблюдались женщины, перенесшие аборт, но именно тот мужчина заставил меня связать аборт с пост-травматичес-ким стрессом. Я снова углубился в литературу, вышел на некоторых специалистов, потянулась цепочка — в результате пост-трав-

г

магический стресс стал моим основным направлением работы, ко мне начали направлять пациентов из других консультаций. Между прочим, Ассоциация психиатров США, в целом выступающая в защиту абортов, официально признала, что искусственное прерывание беременности может быть причиной посттравматического стресса. Толчком к развитию симптомов может послужить любая мелочь, даже звук пылесоса. _л — При чем здесь звук пылесоса?

'! — Он напоминает жужжание вакуумного отсоса, используемо-

го для проведения абортов на очень ранних сроках. Знаете, что ветеран войны может услышать громкий звук и, неожиданно даже 1 для себя, спрятаться под стол? То же самое, i Джейк с пониманием закивал. Он дважды оказывался в «укрытии» с тех пор, как вернулся из Вьетнама. Второй раз случился целых десять лет спустя в луна-парке, куда он водил маленькую I Каролину. Долго потом пришлось объяснять изумленной девоч-[<мКе, зачем папа прятался под скамейкой. И еще белую рубашку | испачкал.

I — Подумайте, мистер Вудс. Ежегодно в нашей стране произво

дится полтора миллиона абортов. Допустим, травмированным ока-| зывается один процент пациенток. На самом деле, процент выше,

(- но даже если это будет один процент, получится пятнадцать ты-5 сяч женщин в год. Огромная цифра.

? Джейк вдруг подумал о Джанет. Его раздражала ее неустой-| чивая психика: чуть что — плачет, из-за ерунды нервничает. Скользко раз он ей презрительно бросал: «Тебе лечиться надо!», а ведь {может быть, правда...

| — Женщины страшно казнят себя и отчаянно ищут прощения.

Увы, многие не знают, куда обратиться. Как христианин я могу им помочь лучше, чем как психолог и врач. Им нужна милость I Божия, прощение Христово. Я подсказываю им, где это найти.

\ Раньше такие проповеди Джейк слышал только от Сью и Кри-} са, теперь же он натыкался на них на каждом шагу. Кроме того, его преследовали воспоминания о событиях, которые он старатель-F но пытался забыть.

S;

(:

— Подведем итог. В принципе, разъяренная женщина вполне способна физически отомстить доктору, которого считает своим смертным врагом. — Доткор Сканлон помолчал. — Тем не менее, я полагаю, что подобное преступление скорее совершил бы мужчина.

— И почему?

— Вы же читали интервью в «Эсквайр»?

Джейк кивнул.

— В статье опущен один важный аспект: агрессия. Это возвращает нас к тому, что я говорил ранее: мужчины по природе своей стремятся физически защитить своих женщин и детей, и физически же отомстить обидчику своих близкмх. Тот, чью сестру изнасиловали, иди чью мать убили, или чьего сына покалечили, испытывает дикую ярость и желание своими руками уничтожить преступника. Частично это является результатом подавляемого чувства вины за собственную неудачу — не углядел, не спас, не уберег, и в итоге он компенсирует это агрессией. Посмотрите, в стране набирает силу движение «За мужское начало».

— И что?

— Все эти ребята хотят вернуть себе свое мужское достоинство. Они устали вести себя, как бесполые нытики. Я. лично опасаюсь, что в ближайшие годы следует ожидать волны крайне жестоких терактов против гинекологов и абортариев. И кто знает, может быть, трагедия вашего друга — только первая ласточка?

Джейк сидел молча, мысли его метались от Дока к Джанет, от нее к себе, от себя к холодной зиме и к тому проклятому дню, когда почти тридцать лет назад он отвел ее в абортарий. Доктор Сканлон молчал, давая Джейку возможность закончить свое мысленное странствие.

— Еще вы забыли, — заговорил, наконец, Джейк, — рассказать про сотрудников абортариев и их проблемы.

— Гинекологи, специализйрующиеся на прерывании беременности, обычно притворяются безразличными и черствыми людьми, но за этой маской они прячут тяжелое чувство вины, которое, будучи постоянно подавляемым, трансформируется в деструктивное поведение. Исследования показывают, что у сотрудников абортариев наблюдается крайне высокий процент страдающих нарушениями сна в виде кошмаров, алкоголизмом, наркоманией, а также повышен процент разводов. Доктор Барнс все это пережил, и ТО же я наблюдаю у других гинекологов, обращающихся ко мне за помощью. Подробнее рассказать не могу, в нашем городе их не так много, вы бы сразу догадались, о ком идет речь. Кроме того, уже почти 16:00.

— Как, уже целый час прошел?!

— Так увлеклись, что не заметили? — Доктор Сканлон улыбнулся, а потом неожиданно предложил: — У меня в 16:00 группа восстановительной терапии, не поверите — пять мужчин, страдающих синдромом постабортного стресса. Мы друг друга хорошо Внаем, уже три месяца встречаемся. Думаю, они не будут возражать против вашего присутствия. Оставайтесь, может быть, захотите их о чем-нибудь спросить.

— Да ну, вы что? Я не могу, мне тут надо...

— Да ничего страшного с вами не случится. А вот вашему расследованию они могли бы очень помочь. Кто знает, может, именно кто-то из них подскажет вам ключ к разгадке?

— Да, но...

_ Я настаиваю. Честно говоря, у меня есть личная заинтересованность в вашем посещении. Помимо той подборки в «Эсквайр» И пары статей в медицинских журналах, я не видел публикаций о Влиянии абортов на мужчин. Я понимаю, что сейчас вы занимаетесь расследованием, но вдруг вам захочется написать об этой проблеме, привлечь внимание общественности. Я был бы вам безмерно благодарен.

— Ничего обещать не могу...

— И не надо. Ребята уже, думаю, собрались, сейчас предупрежу их. Подождите здесь.

С этими словами Доктор Сканлон поднялся и направился к двери, так что скорее всего не услышал ответ Джейка: «Ладно, так и быть», тем более что сказано это было очень слабым

голосом. Глядя на развешанные по стенам кабинета дипломы, Джейк с тоской подумал, что весь день идет не так, как он планировал. Такое ощущение, что власть над его жизнью захватил кто-то другой.

Пятеро пациентов доктора Сканлона представляли собой весьма разношерстную компанию. Двое были в деловых костюмах — Джейк предположил, что они явились на встречу прямо с работы. По фасону пиджака можно было догадаться, что один из них, седеющий мужчина лет пятидесяти пяти в левом углу дивана, занимает должность не ниже исполнительного директора. Второй смахивал на выпускника Гарварда — аккуратненький, чисто выбритый, очки золотые, как пить дать адвокат. Между ними на том же элегантном белом диване пристроился высокий узколицый мужчина в старых джинсах и стоптанных кроссовках. В кресле — таком же элегантном и белом, как диван, — сидел, откинувшись назад, молодой человек лет двадцати пяти в белых брюках и зеленом свитере. Во втором кресле восседал очень крупный широкоплечий парень в серых брюках и коричневом пуловере с пододетой рубашкой без галстука.

В мебельном гарнитуре, который для комнаты восстановительной терапии явно подбирал тот же энтузиаст, что оформлял приемную, было еще одно такое же кресло, и доктор Сканлон любезно усадил туда Джейка. Сам психиатр прошел к своему законному месту в конце комнаты — это был обитый бархатом стул с резными подлокотниками, удобно придвинутый к журнальному столику. Есть куда положить блокнот и ручку.

— Итак, господа, позвольте представить вам Джейка Вудса. Некоторые из вас могли читать его колонку в газете «Трибьюн». Однако ничего из сказанного вами не попадет в печать без вашего на то согласия, если только господин журналист не замаскирует личность цитируемого настолько, что догадаться об авторе слов будет невозможно. Я правильно говорю, Джейк?

— Совершенно правильно.

— Я не предлагаю вам представиться. Если хотите, можете сообщить Джейку свое имя, но давайте обойдемся без фамилий. Можете назвать свою профессию, где учились, откуда родом, но только если считаете нужным. Короче, будем придерживаться наших обычных правил.

Доктор Сканлон перевел глаза на Джейка и продолжил, уже обращаясь к нему:

— Ребята согласились встретиться с вами, потому что, как и я, считают эту проблему незаслуженно обойденной вниманием прессы. Мы сами жалеем, что ничего не знали об этом синдроме раньше, ведь тогда все могло бы сложиться иначе.

Пятеро пациентов не кивали, а просто с благоговением слушали психиатра. Видно было, что с этой мыслью они давно свыклись. Доктор Сканлон обвел взглядом присутствующих и теплым, располагающим к доверию голосом сказал:

— Думаю, лучше всего будет, если каждый из вас кратко расскажет о событиях, которые привели его в мою консультацию. Боб, начните, пожалуйста, вы.

Бобом оказался тот мужчина в костюме, которого Джейк окрестил «исполнительным директором».

— Моя жена забеременела в сорок лет. Мысль о еще одном ребенке привела меня в ужас. Наш младший сын должен был скоро закончить школу, я не мог дождаться, когда он, наконец, уедет учиться, и мы заживем беззаботной, свободной жизнью. Мы никогда не собирались заводить четвертого, а тут эта неожиданная беременность. У меня просто руки опустились: опять все сначала? Где взять силы? А кроме того, мне было бы как-то стыдно рассказать коллегам. В наших кругах не особенно уважают тех, кто рожает слишком много или слишком поздно. Дети — это прекрасно, но их должно быть немного и вовремя. А мы-то уже были не первой молодости, к тому же у нас и так было трое. Моя жена тоже не ожидала этой беременности, но почему-то обрадовалась. Потом она мне объясняла: «Как же иначе, любая женщина радуется беременности, потому что рождение детей — ее высшее предназначение в этой жизни».

Боб замолчал и виновато посмотрел на Джейка, ожидая критического комментария. Не получив его, он с облегчением вздохнул и продолжил немного оправдывающимся тоном:

— Это Донна сказала, не я. Я понимаю, что в наши дни не принята то так говорить о женщинах, как-то по-домостроевски звучит, но Jr это ее слова, она сама мне так сказала... когда было уже поздно.

|| А я не просто сидел и горевал о навалившемся несчастье, я ! начал действовать. Начал пугать Донну страшными историями о 1 родах в ее возрасте и о врожденных уродствах детей, чьи родите-Jf ли уже немолоды. Говорил, что ребенку нужны молодые здоро-^v вые родители, а не дед с бабкой. Я даже подговорил гинеколога рассказать Донне про высокий риск рождения ребенка с синдромом Дауна, хотя не такой уж это высокий процент, на самом-то деле. И все это я придумывал лишь бы избавить себя от лишних хлопот.

Донна загрустила, но, поскольку мой характер хорошо знала, спорить не стала, согласилась на аборт. Это было шесть лет назад. С тех пор вся наша жизнь пошла наперекосяк. Донна однажды сказала мне, что в день аборта какая-то часть ее умерла. Она ₍ нуждалась в моей любви и заботе, а я отказался и от жены и от ^ ребенка. Ей хотелось, чтобы я поддержал ее, заверил в своей радости, гордился бы ею, с нетерпением ожидал бы рождения нашего малыша. А я даже не желал признать, что внутри нее — ребенок, более того — мой ребенок. Донна сказала, что я не захо-* тел ребенка, который был высшим выражением нашей супружес-| кой любви, и ведь она права. Она все это приняла на свой счет, ей было так больно. Я сделал ей больно, больнее, чем можно себе представить.

После аборта я пытался все загладить: свозил ее на Гавайи, is купил ей новый БМВ, доказывал свою любовь деньгами. Поздно! Она уже поняла, что я за человек. Я не мужчина. Я трус! Я мерзкая свинья!!

От неожиданности Джейк отпрянул к спинке кресла. Последние слова, которые выкрикнул Боб, совсем не вязались с его респектабельной внешностью.

— Она перестала меня уважать, совершенно перестала. Сама мне это говорила. И себя перестала уважать. Все время боится, что дети узнают. Боится, что они спросят, за что мы убили их сестренку Или братика. Так что, вот уже шесть лет моя жизнь — сущий ад.

Для человека, который привык командовать и управлять, потеря авторитета была, наверное, самой страшной потерей.

— Меня зовут Дитто, — представился молодой человек в зеленом свитере. — Мы еще только начали жить вместе, но история получилась точно такая же. Мы планировали пожениться, но попозже. Мне казалось, что мы не готовы. Кроме того, если бы Сэлли продолжала работать, мы могли бы вместе накопить денег на хороший дом. Ребенок получился раньше дома, а я хотел, чтобы было наоборот. И вот какая злая ирония: теперь у нас есть дом, а детей в нем никогда не будет. Сэлли больше никогда не сможет забеременеть. Оказывается, что аборты часто вызывают бесплодие, и в контракте на совершение аборта про это было мелким шрифтом где-то внизу, но мы даже не прочитали. Да и кто думает о возможных осложнениях? Хочется поскорее разделаться с этим вопросом и жить дальше. Мы не пожелали ребенка, который у нас уже был, а теперь другого у нас не будет. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Дитто выжидательно смотрел на Джейка, но тот не реагировал.

— Мы страшно переживали, когда все выяснилось про Сэлли. Я был просто вне себя. Долго винил во всем больницу, хотел поубивать их всех, чтобы знали. После того, как мы обратились в психологическую консультацию, стало получше, но я не могу перестать думать, что было бы, если все вернуть да сделать по-другому. Мы записались в очередь на усыновление. Даже странно: столько женщин делает аборты, а мы ждем уже три года без толку. Хочется закричать: «Остановитесь, спасите себя от страшных страданий, подарите нам великое счастье, и пусть ваш малыш вырастет в любящей семье, сытый и довольный». Всем было бы хорошо... Надоели все эти разговоры о нежеланных детях, когда мы умираем от желания иметь ребенка.

Дитто замолчал, и повисла пауза. Доктор Сканлон нисколько не беспокоился, а вот Джейк неловко заерзал в кресле. Наконец, психиатр кивнул мужчине в джинсах, который сидел на диване между «костюмами»:

— Клэй, как ты, готов?

Клэй отреагировал не сразу, как будто не расслышал. Он еще какое-то время продолжал сидеть, разглядывая разлохматившиеся шнурки на кроссовках, потом его длинные ноги зашевелились в поисках другого положения, длинные руки с длинными пальцами взметнулись с колен и обратно, длинная шея разогнулась, и узкое лицо с грустными глазами повернулось на уже давно замолчавший голос доктора. В этом пациенте была какая-то детская беззащитность, а его голос оказался медленным и слабым, как у людей, склонных к самоистязанию.

— Вы помните число? Я никогда не забуду число. Четырнадцатое июля тысяча девятьсот девяносто первого года. А ведь я это число выучил только через год, сначала даже не думал про это. Пришел однажды с работы — я в магазине работаю, — а моя жена лежит на полу, и рядом с ней пустой пузырек от снотворного. Я вызвал «скорую», они увезли ее в больницу, промыли желудок. Врач мне сказал: <<Мы поставили миссис Далингер на учет у психиатра как склонную к самоубийству». Мою жену — на учет у психиатра!

Клэй закрыл лицо руками, как будто вновь переживал ужас и недоумение того летнего вечера, потом встряхнул головой и продолжил:

— Когда я ее спросил, зачем она это сделала, она сказала, что прошел ровно год после аборта. Она даже обиделась, что я не вспомнил. А я и не думал, что надо запоминать подобные даты — это же не день рождения и не праздник. А она все шептала: «Наша малышечка уже начинала бы ходить...», а потом: «Она бы уже качала говорить «мама...». Не было никаких сил это слушать. Она не могла забыть, а из-за нее не мог забыть и я. Психиатры называют это «синдром одержимости», так?

Доктор Сканлон кивнул.

— Через пять месяцев после первой годовщины аборта она ушла от меня. Четырнадцатое декабря тысяча девятьсот девяносто второго года. Я пытался ее вернуть, а она заявила в полицию, будто я ее преследую, они взяли меня на учет и запретили приближаться к бывшей жене ближе, чем на 500 метров. Она отказывалась говорить со мной. Начала пить, колоться. Я пытался записать ее к наркологу, но она не пошла. А еще она сказала: «Чтобы забыть этот аборт, мне надо забыть тебя». Вот тогда-то она и заявила в полицию, будто я ее преследую, и они взяли меня на учет. А потом...

Клэй вдруг громко всхлипнул, потом весь съежился и замер секунд на двадцать. Взяв себя в руки, он вновь заговорил:

— А потом наступило четырнадцатое июля тысяча девятьсот девяносто третьего года. Вторая годовщина после аборта. Ее тело обнаружила соседка уже на другой день. Дверь в квартиру была не заперта. Она покончила с собой.

У Джейка было такое чувство, будто его наотмашь ударили по лицу. Все, кроме него, уже знали эту историю, и все же равнодушных взглядов тут не было. Даже у доктора Сканлона повлажнели глаза. Клэй опять заговорил:

— Я потерял ее, мою Джанет. Потерял из-за этого аборта.

— Джанет? Вы сказали «Джанет»? — неожиданно вырвалось у Джейка. Он тут же пожалел о своей несдержанности.

— Да. А что? — Взгляд Клэя посуровел, он смотрел исподлобья с подозрением и тревогой.

— Ничего. Ничего. Просто у меня была... одна знакомая... которую так звали... но это не она. Совсем другая Джанет. Простите меня. Продолжайте, прошу вас.

Клэй неуверенно взглянул на доктора Сканлона, потом опять на Джейка. Тот готов был провалиться сквозь землю. Единственное, что его утешало, что перед пациентами психиатра не было нужды заботиться о собственном имидже.

— Мы оба согласились, что надо сделать аборт, — все-таки продолжил Клэй. — Но я мог бы отговорить ее. Я просто не знал тогда. Правда, не знал. Богом клянусь, я даже не догадывался. Нам в

консультации сказали, что это всего лишь кусочек ткани, ничего общего с настоящим ребенком. А через две-три недели я стоял в очереди в кассу и увидел обложку журнала «Лайф» с фотографией зародыша. Это было в августе тысяча девятьсот девяносто -второго года. Я почему-то помню все даты. Странно, да? Я стоял с молоком и цивом в руках и смотрел на эту фотографию, а потом взял журнал и стал листать. А там штук десять фотографий было, и все с подписями, с объяснениями. И тогда я понял. Это был настоящий ребенок. Наша доченька. Как я мог сомневаться? Сердцебиение, биоритмы мозга, пальчики. Это был наш ребенок.

Слово «ребенок» повисло над собравшимися, как тяжелая большая хрустальная люстра. Переливаясь многочисленными гранями, она неумолимо наваливалась на сидящий под ней, подбирала под себя. Джейк не помнил число. Интересно, помнит ли Джанет?..

Клэй стал похож на зомби, его лицо потеряло человеческое выражение, правое веко слегка подергивалось.

— Пусть все знают.

Джейк вопросительно поднял на него глаза.

— В газете своей расскажи, пусть все знают. Пусть мужчины почитают и поймут. Ведь они нам все время врут. Расскажи мужчинам, что нам все время врут. Сначала врут женам, потом нам, а правду узнаешь, когда уже слишком поздно. Расскажи, пусть все знают. Кто-то же должен рассказать.

Клэй не плакал. Наверное, внутри была такая пустота, что и слез не осталось. Уже почти неслышно, будто сам себе, он пробормотал:

— И потом про маму все врут.

При чем тут мама? Чья мама?

Доктор Сканлон открыл рот, будто хотел что-то уточнить, но потом перевел взгляд на парня лет тридцати в коричневом пуловере, который тихонько всхлипывал в своем углу. Слезы не вязались с его эффектной внешностью. Встреться они в других обсто-ятельствах, Джейк предположил бы, что перед ним любимец женщин, душа компании. Рост под два метра, бицепсы, как у Сталло-

не, квадратная челюсть. Наверняка из фермеров, вырос на парном молоке где-нибудь в Небраске или Огайо, потом в колледж взяли за спортивный талант, как всех таких деревенских мальчиков, и он четыре года на лекции не ходил, а бил по мячу.

Мысль о футболе заставила Джейка вспомнить о Доке и Кри-се, о школьных матчах, о чемпионате штата. А потом был Бос-вертский колледж, студенческая команда, где они втроем были основным игроками. А потом целых двадцать лет воскресных пикников в парке, где на небольшом поле они гоняли мяч до одурения, а потом по три дня не могли разогнуться, но друг другу не признавались. Вместе играли, вместе работали, вместе переживали, вместе смеялись. Как ему теперь не хватало этого «вместе»!

«Сталлоне» виновато посмотрел на доктора Сканлона и пока-головой. Он опустил глаза в пол и молчал, а Джейк неожиданно для себя почувствовал разочарование. Оказывается, ему очень хотелось узнать, как все было у этого парня. Странно, раньше Джейк ненавидел такие ситуации, его раздражали все эти «слюни», он старательно избегал людей, желавших поплакаться ему в жилетку. Они казались ему эгоистами, стремящимися лишить его ценного личного времени. Впрочем, однажды он прочел статейку о том, что современный мужчина должен быть чувствительным и ранимым. Идея ему понравилась, и он попробовал жить по-новому, но через несколько недель не выдержал и стал привычным безразличным Джейком, каким себя давно знал и любил. Пусть женщины будут чувствительными и ранимыми, как это было ис-покон веков. Он-то родился мужчиной. Если бы он захотел стать женщиной, сделал бы себе операцию по смене пола, а до тех пор — не обессудьте...

Когда он впервые прочитал о движении «За мужское начало», долго смеялся. Собираются мужики в кружок, бьют в барабаны и рассказывают друг другу трогательные истории из своей биографии. Однако аналогичная ситуация здесь, в кабинете психиатра, вдруг не показалась такой уж забавной. Что-то увлекло его, он искренне хотел продолжать общение. В этих людях он уви-

w'.

If

I

дел что-то родное, они напомнили товарищей по футбольной команде из колледжа, братьев по оружию из Вьетнама, Дока и Криса. Почти каждый день целый год, пока он воевал во Вьетнаме, мир уменьшался до двух человек — одного справа и одного слева от Джейка. Сейчас в этой комнате с белым диваном и креслами сидели респектабельный Боб, грустный Клэй, безымянный спортсмен, совсем молодой Дитто и еще один, который еще не говорил, и между ними не было ничего общего, кроме общего горя, которое сближало, объединяло, превращало в родных людей. Жизнь смешала их в одну кучу, как она смешала Джейка, Слайдера, Харвея, Гордона и бросила в азиатские джунгли. Перед Джейком начало неясно вырисовываться нечто, чем общество обделило мужчин, но в чем они страшно нуждались. Это чувство было удивительно свежим, бодрящим, даже целительным. Джейк с упоением вдыхал в себя тишину, которая не казалась пустой и неловкой.

Молчание нарушил пятый пациент — тот, в золотых очках, в котором Джейк вычислил адвоката.

- У меня на счету два аборта, у двух разных девушек. Первый

раз это случилось еще в школе, операцию оплатил мой отец; второй раз — в колледже, оплатил я. Я считал, что поступаю, как настоящий мужчина, спасаю их репутацию. Смешно даже. Если я беспокоился об их репутации, не надо было спать вместе! Но ведь это было в шестидесятые годы — сексуальная революция, свободная любовь... Казалось, все удовольствия этой жизни сами Шли в руки совершенно бесплатно. А бесплатного, на самом деле, ничего не бывает. Это как покупка в кредит — платить придется Обязательно, но позже и больше. Меня никто не предупредил, какие набегут проценты по этим долгам и как мне всю жизнь придется за них расплачиваться, а до конца все равно никогда не расплачусь. _ч

Он откашлялся и криво усмехнулся.

— Какая злая ирония! Я адвокат по налогам, и всю жизнь помогаю другим избавляться от долгов и процентов по ним.

Все-таки адвокат. Так я и думал.

— Я и не вспоминал ни о чем, пока вновь не оказался в школе на Десятилетии нашего выпуска. Я с таким нетерпением ждал этого вечера... Я учился на восточном побережье, ни на какие встречи выпускников не ездил, и так получилось, что никого из класса все десять лет не видел. У меня о школе тогда оставались только добрые воспоминания. Я был президентом Совета учащихся, победителем олимпиады штата по истории, меня всем в пример ставили. Когда я поступил в университет, учителя с гордостью всем рассказывали, в какой престижный вуз поступил их воспитанник. А Линда в старших классах считалась у нас самой красивой девчонкой, гимнастикой занималась, и любовь у нас была прямо как из книжки про школьников. Мне даже интересно было узнать, какая она стала. А на Десятилетии выпуска я ее увидел, и у меня все внутри оборвалось. Меня охватил такой стыд, такая тоска, я оказался совершенно не готов к этой встрече. Я пришел в ужас от мысли, что моя жена может с Линдой познакомиться. Хорошо, что она как раз с кем-то разговаривала в другом конце зала, не видела, как у меня лицо переменилось.

А все вокруг нас с Линдой стояли и наперебой удивлялись: «Как же так вышло, что такая красивая пара, а разошлись, как в море корабли! Вы и сейчас чудесно смотритесь вместе! И почему вы расстались? Вы так подходите друг другу!». А мы оба чувствовали себя страшно неловко, не могли дождаться, пока они замолчат и оставят нас в покое.

И вот, когда народ разошелся, я начал болтать о всякой ерунде, а она вдруг расплакалась. Я понял, что она думает о нашей тайне. Так и оказалось. Она вытерла слезы и тихо спросила: «Ты иногда вспоминаешь про нашего ребеночка?». Это меня окончательно выбило из колеи. Я рассердился на нее — весь вечер мне испортила. Я прекрасно жил десять лет, ни о чем не беспокоился, а если какая мысль и закрадывалась, я ее быстренько отгонял подальше. Когда заходил разговор об абортах, я был в первых рядах защитников права женщины на выбор. Не слушал никаких аргументов против. А на самом деле я просто старался убедить сам себя. Дошел до того, что участвовал в марше «Ее тело — ее выбор», мы ходили гонять пикетчиков от абортария. Как там у Шекспира? «Сдается мне, что эта дама уж слишком много протестует». Мы яростнее всего доказываем правоту идеи, в которую хотели бы верить, но не верим. Я хотел верить в «право на выбор», потому что иначе оказывалось, что я зверски убил двух невинных детей. Как с этим можно было бы жить?

Я про второй аборт еще не рассказал. Его сделала моя жена, тогда еще — будущая жена, мы учились на третьем курсе, пожениться планировали еще через год. Знаете, как при знакомстве где-нибудь на банкете или в гостях всегда спрашивают: «Сколько у вас детей?». Меня от этого вопроса передергивает. Жена отвечает: «Один», но я знаю, что она думает: «Двое». Мы никогда, никогда об этом не разговаривали, но я знаю, потому что и сам так думаю. Было бы двое. Но сейчас один. Вот если бы у вас был ребенок, но в шесть лет бы умер, вы могли бы сказать: «Сейчас у нас одна дочь, но был еще сын, он несколько лет назад умер». Вам бы посочувствовали, и не пришлось бы мучиться от того, что надо Что-то скрывать. Мы не можем говорить правду, ведь нам пришлось бы объяснять причину смерти старшего ребенка — мы сами решили убить его.

Джейк подумал, что по типу мышления этот адвокат был ему очень близок. Ему импонировали его честность и манера говорить.

• Пожалуй, при иных обстоятельствах они могли бы подружиться. Джейк вдруг подумал, что после смерти Дока и Криса у него не Осталось ни одного друга. С кем он может поговорить по душам? Олли? Кларенс? Может быть, да, Кларенс. Но так не хватает хо-

! рошей компании единомышленников, людей одной с тобой судь-* бы, людей, на которых можно положиться.

— Наша дочка сейчас в седьмом классе, а ее брат учился бы в 1 десятом. Мне почему-то кажется, что это был бы мальчик. Он * наверняка играл бы в баскетбол за честь школы, как я. Учился бы на одни «пятерки», как его мама. Он мог бы стать большим ученым и найти лекарство от СПИДа. Я никак не могу найти об-

щий язык с моей дочерью. Доктор Сканлон помог мне понять, что причина в моем страхе. Я не давал себе сблизиться с ней из-за того, что сделал с другими детьми. Кажется, нелогично? Но, действительно, бывает так, что родители не могут подружиться с одним ребенком, если избавились от другого. Мне очень тяжело. Я так люблю ее, но не умею доказывать эту любовь делами.

В глазах адвоката не было слез, просто неизбывная печаль. Он как будто постарел за время своего рассказа, между бровями пролегла глубокая морщина. Джейк опять подумал о Каролине. Ему так и не удалось с ней подружиться.

Внезапно заговорил тот широкоплечий парень в коричневом свитере. Его всколыхнули слова адвоката.

— У моего друга сын умер от лейкемии. Мальчику было всего семь лет. Страшное горе, ничего не скажешь, но хотя бы мой друг может вспоминать эти семь лет счастья, перебирать фотографии. И он знает, что сделал все для этого ребенка. Он все семь лет боролся за его жизнь. Спросите его, что бы он выбрал: аборт или семь лет бесконечных забот и тревог. Он бы ни секунды не сомневался — выбрал бы ребенка.

Голос у говорящего был низкий, в речи слышался легкий деревенский оттенок.

— Одно дело, когда ребенок умирает от рака, а другое — когда погибает от твоих рук. Сейчас мы чувствуем надежду. Наступит день, и мы встретимся с нашим малышом, и он простит нас, как простил Господь. Но даже зная это, все равно тяжело. Почему нас никто не предупредил? Сейчас в газетах постоянно печатают фотографии пикетчиков, дескать, мешают работе абортария. А когда мы ходили, хоть бы одна живая душа там стояла. Где они были, со своими плакатами? Я с тех пор тот район крутом объезжаю — не могу даже здание видеть. Там бы фильмы ужасов снимать. А по телевизору эти демонстрации начинают показывать, выключаю сразу, и такая обида берет — почему тогда-то никого не было? Почему никто не остановил нас, не рассказал правду? Мы бы прислушались. По крайней мере, мне хочется верить, что мы бы прислушались...

Он повесил голову, огромные ладони закрыли лицо, широ-к'^ш кие плечи опустились. Казалось, он хотел бы превратиться в

| гигантскую черепаху и спрятаться в панцирь. Опять наступила

k' .

тишина.

|_} Доктор Сканлон оглядел присутствующих, желая удостоверить-

У ся, что высказались все, и повернулся к Джейку:

— Ну вот, такие дела. Вам, думаю, удалось получить некое пред-I ставление о данной проблеме. Если хотите, можете о чем-нибудь

нас поспрашивать.

• Джейк автоматически закрутил головой и замахал руками, но

I вдруг осекся.

— Вообще-то, да. Вопросы есть. Много. Во-первых, как вам удалось примириться со своим прошлым? Как вы пережили период отрицания? Как вы смогли себя простить? Как вы научились говорить об этом вслух? Как вы помогаете своим женам или бывшим

; женам? Находите ли теперь общий язык с другими детьми? — Джейк оглядел комнату, впервые не пряча глаза от сидящих в /ней мужчин. — Слишком много вопросов, да? j Изящные настенные часы уже давно пробили пять, но никто не спешил уходить. Еще не меньше часа Джейк слушал, уточнял, Иногда помечал кое-что в блокноте, хотя по большей части ручка * скучала, спрятавшись в его пальцах: он боялся пропустить что-либо важное и не хотел отвлекаться на записи. Его интерес к рассказам пациентов доктора Сканлона не имел ничего общего с азартом журналиста или увлеченностью сыщика. В тот момент Джейк вообще забыл и о «Трибьюн» и о расследовании.

— Здесь удивительно прекрасно, неизмеримо прекраснее, чем ] на земле, и все по-другому. А в то же время я ожидал, что рай

будет еще меньше похож на земной мир. Оказалось, здесь не то что бы все совсем иначе, а просто без недостатков. Мы пребываем в теле — но тело это святое, совершенное, прекрасное. Мы живем по физическим законам, но они не сковывают нас, а осво-i бождают. Меня особенно удивляет, что остается ощущение течения времени.

Хы спрашиваешь сразу о многом,"— отвечал Зиор._Веч

ность не отменяет времени и не делает его безмерным, скорее, она преображает его в новый вид времени, когда все века и события становятся равнодоступны и равноблизки. Мы входим в реальные исторические эпохи, как ты входил в хранилище университетской библиотеки. Великие люди и их великие дела разло-жены в веках, как книги на полках, только руку протянуть. Господь наш — Агнец, закланный до сотворения мира. Прежде чем было время, прежде чем ваш мир начал быть, каждое мгновение уже существовало в величайшем разуме всеведущего Бога. И сию благодать Он дает также всем чадам Своим. .Жителям рая дозво лены фантастические путешествия, и уже хотя бы поэтому в Цар-ствии небесном не может быть скучно!

Крис понял, что Зиор не забыл его предыдущий вопрос о скуке. А тот продолжал:

— А что касается отличий... В Священной книге говорится о новой земле и новом небе. «Новое» — совсем не обязательно значит «другое». Вспомни свою жизнь в том мире, господин мой. Разве новая машина - это машина без руля и колес, или с дверцами на крыше и на дне, а не по бокам? Нет, это просто более совершенная модель, улучшенный вариант, а кроме того — без накопившихся царапин на бампере и без вмятины на крыле. Тело, данное тебе на земле, досталось тебе не по ошибке, а по предвечному замыслу Божию. Ты не изменишься здесь настолько, что потеряешь свой первоначальный облик, напротив — ты станешь всем, кем хочет тебя видеть Господь. Ты не животное, чье тело не имеет духа. Ты не ангел, чей дух не имеет тела. Ты человек, и обладаешь и тем и другим.

Крис с удивлением посмотрел на ангела, чей могучий стан казался вполне реальным телом.

— Я надеваю эту оболочку, чтобы путешествовать во времени и пространстве, но она не принадлежит мне. Она — мое временное жилище. Ты мог заметить, что у всех ангелов оболочки очень похожи между собой, а вот если сравнить с твоим телом, они кажутся странными. Это потому, что это - не настоящее тело, это

1 сосуд, наполненный моим духом. В тебе же тело и дух сливаются |¹ В единое целое, и ты даже не замечаешь всех преимуществ этого.

*' Вот ты вдыхаешь аромат цветка, и дух твой трепещет от восторга |1| — увы, ангелам сие блаженство недоступно.

Ты не смог взять с собой то тело, которое получил от Всевыш-Й него в земном мире — оно не подходит для Царствия небесного. Тем не менее, ты немедленно получил другое, которое помогает тебе вкушать радости бытия и ожидать нового вечного тела, которое будет даровано каждому в Судный день. Пребывая на земле, j.’i ты ожидал, что тебя переоденут в иное тело, ибо первое было г осквернено грехом рода человеческого и обречено на гниение и смерть. Христос исцелил твою бессмертную душу, но тело оста-I' лось смертельно больным. В час твоей смерти ты чудесным обра-зом расстался с ним.

— Разве духовное не выше физического? Разве физическое не мешает и не ограничивает духовное? — спросил Крис.

— Многие так думают: будто бы тело порочно, а дух благ, и потому рай должен быть населен бестелесными духами. Однако ты — человек, единство духа и тела. Потому вы ожидаете воскресения мертвых и царства будущего века, когда вы испытаете истинное совершенство своей двойственной природы. В тот миг душа и тело сольются в вечный идеальный союз.

Бог даст вам тела духовные. Что сие означает? Тело плотское позволяло вам странствовать по земле и участвовать в жизни себе подобных тварей, тогда как тело духовное сделает вас полноправными обитателям Царствия небесного. Духовное тело — больше, чем физическое, но оно не отменяет плоти. Когда Сын Божий сошел с небес на землю, святое тело Его было духовным, но не бесплотным — Он ступал по камням Палестины, говорил, ел и ¹ пил, касался людей, и люди касались Его.

— Но не ограничит ли такое тело порывов души, ее высших

проявлений?

— Отнюдь нет. Душа обретет истинную свободу, ведь без тела она не может ощутить всю глубину земных и небесных радостей. По причине мне приходится надевать тело при общении с тобой,

но снимать и надевать его — не то же самое, что быть с ним еди-ным целым. Твои чувства и впечатления от соприкосновения с сотворенным миром значительно тоньше и точнее моих, тут мне с тобой никогда не сравниться.

— Я однажды пытался вообразить, как души людей придут с востока и запада, воссядут за трапезой с Авраамом, Исааком и Иаковом... - задумчиво сказал Крис. - С тех пор, как я здесь, мне приходилось не раз вкушать небесных яств. Надо сказать, что го-лода я не испытывал, но еда показалась мне великолепной! Я не знал, что можно наслаждаться пищей и без голода, но оказывается, это возможно. Я с восторгом вдыхал изысканные ароматы, я смаковал необыкновенные кушанья, и я находил их вкуснее и сытнее, чем любое из земных блюд.

— Великий праздник, торжество небес — что может быть духовнее? что может быть материальнее? Здесь нет противоречия. В раю ты ни в чем не испытываешь недостатка, но в то же время сохраняешь способность радоваться привычным радостям: еде, работе, отдыху, спорту. Здесь ты воистину имеешь лучшее из Двух миров! Мечты, которые ты тщетно лелеял на земле, были муками голода. Сам того не зная, ты готовился к вечному блаженству. После воскресения твое новое тело позволит тебе наслаждаться Красотой еще сильнее, еще ярче, еще глубже — ты сможешь войти в Нее, погрузиться в самое естество Совершенства. Заметил ли ты, что здесь ты узнаешь старых знакомых скорее по характеру, чем по внешности?

— Да, с первой же минуты я обратил на это внимание.

— На земле тело скрывало дух, в Царствии небесном тело обнажает дух. Впрочем, и на земле тебе иногда удавалось разглядеть сердце человека по сиянию его лица.

— Ты прав, глаза могли рассказать многое. Порой мне удава-лось заглянуть в самые дальние уголки человеческой души и най-ти там любовь, сострадание, честность, страдание, жажду справедливости, миролюбие. Или мелочность, эгоизм, алчность, лживость, враждебность, безразличие. Верно сказано: «Глаза — зеркало души».

— А здесь все видно еще яснее, ибо все тело является зеркалом души. К счастью, души в раю чисты, тебе не приходится пугаться страшных чудовищ, каких немало ходит по земле, скрываясь за благообразным телом. Тебе встречаются удивительные и неповторимые личности, чья доброта и любовь сияют без преград.

— В своей матери я вижу красоту прожитых лет. В дочери — красоту юности. Как это может быть, ведь в раю нет старости и возраста?

— Вечность не отменяет возраст. Скорее, она вбирает в себя все возрасты, и человек одновременно живет всеми годами, месяцами, минутами, которые он прожил на земле. Твоя бабушка видит в твоей матери ту юность, которая радует тебя в твоей дочери. Твоя мать видит в тебе маленького мальчика, которого она качала на руках, а твоя дочь видит в тебе взрослого, к которому хочется взобраться на ручки. Они могли бы воспринимать тебя иначе, но им приятнее так. Заметь, это не иллюзия, они видят реального тебя, просто выбирают тот аспект твоей личности, который им ближе, роднее, привлекательнее, важнее. Все видят то, что есть, но не одно и то же.

— Я по-прежнему чувствую себя мужчиной, да и все остальные сохранили свой пол — я даже яснее это вижу, чем на земле. Мне странно это —разве не должны люди стать подобны ангелам небесным... подобны тебе?

Зиор с изумлением посмотрел на Криса.

!>

|

— Вы подобны нам в том смысле, что не женитесь и не рождаете детей. Что же касается пола — Бог сотворил тебя мужчиной, кем еще тебе быть? Творец может исправить испорченное людьми, но Он не переделывает творений Своих рук. Он создал женщинами твою мать, жену, Дочерей, и их женственность нельзя отнять, как нельзя ее передать другому или заменить на что-либо иное. Это неотъемлемая часть личности. Ты не являешься душой среднего рода, заключенной в мужское тело. Ты — мужчина, и об этом знает каждая клеточка твоего тела и каждая грань твоей души, ибо они едины. Мужское естество наполняет и пронизывает тебя, как женское естество наполняет и пронизывает Сью, Ан-

желу и Дженни. Христос искупил падших мужчин и падших жен-щин, вернул их мужскому и женскому началу исконную святость, но ни в коем случае не лишил их уникальности, заложенной от основания мира.

Небесная симфония складывается из женских и мужских мелодий, гармонично сливающихся в единую песнь славы. Никому здесь и в голову не приходит подвергать сомнению свою сексуальность. Разве захочет женщина отказаться от своего женского естества, если ее женственность расцветает во славу Господа? Разве захочет мужчина отказаться от своего мужского естества, если десница Господня сотворила его именно мужчиной? Здесь мужчины и женщины не ведут войны друг против друга, это было бы так же нелепо, как если бы атомы водорода объявили войну атому кислорода за право называться водой. Мужчины и женщины равно спасены и равно освящены, они пребывают в гармоничном единстве, для которого и были созданы. В счастливом браке со своей любимой Сью ты причастился того таинственного союза, который ожидал вас на небесах. Увы, не всем так повезло. Некоторые прибывают в Царствие небесное неподготовленными, они не знают святых различий между мужчинами и женщинами и не понимают суть человеческих отношений в раю.

Могучий стан Зиора вдруг показался Крису куда менее впечатляющим — в сравнении с новым телом воскресения, ожидавшим Криса в последний день.

-- Ты будешь мужчиной в высшем смысле этого слова, обладателем силы и могущества, но чувствительным и ранимым. Никогда одно качество не вытеснит другого. Таким до сих пор был только один Человек Сын Божии. Тело воскресения — тело и душа человека, не более того и не менее. Запомни, господин мой: предвечным указом Господа Бога всемогущего тебе было определено родиться мальчиком и вырасти мужчиной, а потому ты пребудешь мужчиной во веки веков.

Ъ тот день Джейк так и не попал больше на работу, от доктора Сканлона поехал сразу домой. По пути, правда, решил заскочить

за продуктами в гастроном «Морели». По переполненной автостоянке кружило с десяток автомобилей в поисках парковки, но Джейка это не обеспокоило. Он направил свой «Форд-Мустанг» на служебную стоянку, где гордо встал посереди пустынного асфальта, не оскверненного желтыми и белыми полосами. Господин Морели лично распорядился, чтобы по ночам Джейку позволяли ставить машину на пустой площадке позади магазина, где днем разгружались грузовики. Ночами там стояло лишь несколько машин работников гастронома, многие из которых он уже узнавал «в лицо». Новой была лишь последняя модель «Вольво» красновато-коричневого цвета, принадлежавшая, скорее всего, дежурному менеджеру.

С тыла магазин казался безжизненным: тихо, темно, ничего общего с оживлением, царящим на освещенной стоянке для посетителей. Джейк вышел в темноту и пошел на зеленый огонек, который, подобно маяку, указывал путь ко входу для персонала. Взбежав по бетонным ступеням, Джейк нажал кнопку звонка. В зарешеченном окне показалось и сразу расплылось в улыбке знакомое лицо грузчика. Через секунду дверь приветливо распахнулась, окатив Джейка волной яркого света.

Он катил перед собой тележку, привычным жестом бросая в нее привычные продукты: кофе, пирожки из индейки, сухие завтраки, двухлитровую бутылку диетической «пепси-колы», яйца, суп в консервных банках. Он думал о прошедшем дне, полном странных людей, неожиданных встреч, сложных разговоров и тяжелых воспоминаний. Ничего, скоро он будет дома. Дружище Чемпи бросится ему на грудь, а потом уляжется у его ног с блаженным выражением на пятнистой морде. Надо бы все записать в дневник — это поможет разобраться в сегодняшних впечатлениях. Расплатившись, Джейк развернулся и пошел через торговый зал с полными сумками продуктов к заднему крыльцу. Он с некоторым злорадством подумал о толчее перед главным входом и скромно погордился за себя.

Открыв служебную дверь, Джейк помедлил пару секунд, давая глазам привыкнуть к темноте, и зашагал по ступеням вниз.

14 У последней черты

Уголком глаза он поймал неясную тень, метнувшуюся из-за угла. «Статуя Свободы», — успел он отметить про себя и тут же покачнулся от резкого удара по затылку. Он рухнул на асфальт, банки с супом загремели, яйца приземлились с влажным хлюпаньем. Продолжая лежать с неловко раскинутыми руками, Джейк с усилием повернул голову в сторону нападавшего. Он показался ему огромным, широким, могучим, типа Терминатора, лицо закрыто лыжной маской. Впрочем, мало ли что это могло быть — в темноте не поймешь.