Убрать ИИ проповедника

22. Опять кувшинка

Он плавал в бассейне уже около двадцати минут в полном одиночестве. Плавал и думал. Нет, не думал, а скорее следил за тем, что само вертелось в голове. Мысли приходили самые разные. Понравилась, например, та, которая спрашивала, а кто я сейчас по знаку Зодиака и по году Китайского календаря. Раньше он был Девой, если в детдоме ничего не перепутали. Он слышал, что когда его нашли, в пелёнках лежала записка — родился 22 сентября. Год тогда шёл 1943, год Козы. Заботливая мамочка не поленилась — обозначила дату рождения. Что это была за девчонка, его мать? Сколько ей было лет, когда он родился? Почему она его бросила? От кого он родился? От молодого или не очень? Этого никто не узнает, то есть, он этого уже не узнает. Как это казалось важно, как ему этого не хватало, знать имя матери. Хотя бы имя. Но вот ведь как всё обернулось.

Он подплыл к бортику, вытащил руки из воды, облокотился и замер — вылезать ещё не хотелось, но до ужина оставалось всего около пятнадцати минут. Всю жизнь я любил Марго — услышал Богдан новую мысль. Я не помню себя взрослым, не думающим о ней. Сколько бы он не пытался освободиться от этой любви, у него получались только мучительные сражения со своим внутренним я и вечные проблемы с женщинами, потому что неизбежно сравнивал их с ней и ненавидел свою горькую долю безответно влюблённого олуха. Столько лет!

Она видела только его силуэт на сцене и даже забывала здороваться, не говоря уже о том, чтобы спросить хотя бы один, любой, самый затрапезный вопрос за сорок лет. Кроме случая на гастролях, кода она оступилась, а он был рядом и успел подхватить её. «Спасибо, Эдик!» — были её слова, намертво врезавшиеся в память. Она тогда ещё в знак благодарности поцеловала его в щёку. Лучше бы она этого не делала. Ночью после спектакля он сидел у окна в своём номере и плакал. Первый раз ему была себя жалко. После этих гастролей он и начал делать её портреты. Сколько он их сделал? Десятки. Я так и буду Девой — Козой? Вернулся к прежним мыслям Богдан. Или я могу сам себе выбрать знак? Ну, скажем, Лев и Дракон! Или Водолей и Кабан! Предрассудки! Он подплыл к бортику и уже собирался вылезать, как услышал знакомый голос.

— Богдан, пошли! Я покажу тебе Подземный мир. Выходи, пожалуйста! — Жрица Наами сидела в кресле у бассейна, теребя белый локон на груди.

— Ты заходишь без стука, я понял. Я не замёрзну в мокрых плавках? — а что ещё можно было спросить. Подземный мир! Убить, вроде, не должны после всего, что я тут пережил, выучил и понял. Сердце всё равно колотилось от неизвестности. Он накинул халат, которых было достаточно разложено у бассейна, и последовал за Жрицей «вниз». Скорее бы уже!

Сначала они шли по каменному хорошо освещённому коридору с идеально отполированными стенами. Как он туда попал, не понял. Мгновенно как-то. Шли молча, Богдан даже еле успевал за быстрой и твёрдой поступью Жрицы. То ли от неожиданности или страха, то ли и правда там было холодно, но зубы стучали, как в детстве, когда барахтались в пруду до посинения холодным летом. Дошли до двери, Жрица остановилась.

— Тебе предстоит церемония очищения, прими как данность. Иначе ты не сможешь попасть внутрь. Это обязательно, — обернулась к нему Жрица.

— Зачем мне эта церемония? Но считай, что я точно так её и принял, — с трудом выговорил от холода Богдан.

— Мы должны убрать всю опасную информацию, которая у тебя есть с Поверхности.

— Я что, заразный?

— Да, очень. Вы наверху не экранированы от токсичных влияний и синхротронных излучений. Ваша пища тоже.

— Я давно это понял.

— Сомневаюсь, — ухмыльнулась Подземная красавица, пропуская его внутрь зала.

— Во всяком случае, из-за этой химической еды, которую нас заставляют есть, мы так мало живём, наверное. Вот сколько тебе лет, если я смею спросить?

— Проходи вперёд. У нас другой жизненный век. Но я ещё в периоде молодости. Хотя внешне мы мало меняемся. Разве что глаза немного выдают.

— Да, глаза тебя выдают, я бы им дал миллион. Наверное, дело не только в еде, чего уж там.

— Мы же хорошо тебя восстановили, Богдан. У тебя есть все основания мне верить.

— Мне бы понять сначала, — Богдан огляделся.

Он стоял в большой просторной комнате, отделанной розовым камнем. Освещение было заметно ярче, чем в коридоре. Стены украшали глухие арки, внутри которых блестели то ли зеркала, толи отшлифованный до максимально возможного блеска камень. Казалось, что за каждой такой аркой своя реальность или отдельный вход в какую-то неизведанную даль. У противоположной от входа стороне на постаменте стояла знакомая до боли розовая кувшинка, из которой лилась непрозрачная белая вода, но другой консистенции, чем молоко, например, более водянистая. Вода переливалась в бассейн постамент. Высота бордюра бассейна, куда собиралась белая вода из кувшинки, достигала примерно шестидесяти сантиметров.

— Здравствуйте! Вы должны полностью раздеться, окунуться в бассейн с головой, затем вытереться полотенцем, надеть тогу и сандалии.

Перед ним стояла другая женщина Внутренней земли, тоже в длинном одеянии с капюшоном, похожая чем-то на Жрицу, как похожи люди одной расы. На вытянутых руках она держала свёрнутое полотенце и одежду, поверх которых стояли сандалии. Она положила свёрток на выступ в стене и беззвучно и быстро исчезла, видимо, тем же способом, как и появилась. Жрицы в комнате тоже не было, но Богдан чувствовал, скорее, он был уверен, что за ним всё равно наблюдают, а как иначе? С их-то технологиями. Ещё он заметил, что Жрица красивее, чем та женщина, что принесла ему одежду, и намного. Он подумал об этом с удовольствием. Значит, есть генетика, уже хорошо.

Богдан разделся, и окунулся в белую воду у подножия кувшинки. Надо бы спросить, почему они выбрали этот цветок, а не бога какого-нибудь в виде человека. Никто, правда, не запрещал считать кувшинку божеством или каким-нибудь космическим объектом поклонения. Что-то же она означает, да ещё и всё, как она, розовое вокруг, а, может, у них другие глаза, и это вообще другой цвет.

Вода приятно обволакивала тело — ни тёплая, ни холодная, немного жирная или мыльная, или даже пузырчатая. Вытаскивая руку, он заметил, что на коже не оставалось никаких следов кроме едва уловимого цветочного запаха. Наконец он вылез из фонтана и вытерся белым полотенцем. Ткань была мягкой и высушила волосы буквально за полминуты, а тело даже не нужно было вытирать, вода практически не задерживалась на поверхности кожи. Балахон и сандалии прекрасно подходили по размеру. Что за материал они использовали для обуви, Богдан не понял — что-то эластичное, лёгкое и прочное, сделанное из одного куска. Дрожь, холод, страх — всё отступило, в голове появилась ясность, спина выпрямилась, и Богдану даже показалось, что у него как-то странно обострилось зрение. Как только он окончательно оделся, открылась дверь, и вошла Жрица.

— О, ты входишь через дверь? Неожиданно, — сострил Богдан.

— Дальше неожиданностей будет больше, — ответила она.

Он последовал за хозяйкой в дверь, и они оказались на своеобразном, не очень большом стеклянном балконе. Пол тоже был прозрачным. Скорее всего, его сделали не из стекла, а из чего-то более продвинутого, так как швов в месте, где пол переходил в перилла, не виднелось вовсе. Он напоминал, скорее, причудливую прозрачную раковину. Вид, который открывался с этого небольшого балкончика заставил Богдана на несколько секунд потерять дар речи.