Какое-то время Жрица оставила его рассматривать то, что предстало перед его взором. Стояла тихо, молча, почти не шевелясь, поправила только прядь волос, упавшую на лицо. От её близости Богдану стало спокойнее, к тому же он учуял исходивший от неё необыкновенный аромат, чуть слышный, но такой приятный и нежный, что ему захотелось встать к ней ещё ближе. Но, конечно, он этого не сделал, подумав, что она и так уже, наверное, прочитала все до одной мысли, роившиеся у него в голове.
Перед ним простиралась огромнейшая, хорошо освещённая пещера. Внизу стояло множество небоскрёбов, этажей по восемьдесят или даже выше. В окнах горел свет, точнее, они не были тёмными, в них явно кипела жизнь. Между зданиями ходили люди, их трудно было разглядеть, но одеты они были точно не в тоги с капюшонами, а в какую-то более приемлемую для Богдана одежду. Машин по улицам не ездило. Деревья вот, правда, росли. Или, может, не деревья, а какие-то уличные украшения, потому как кроны были разных цветов: розовые, голубые, синие, зелёные.
— Это всего лишь небольшой район города, весь город отсюда невозможно увидеть, — негромко сказала Жрица.
Богдан не слышал её слов. Он смотрел на настоящее чудо, на то, что ни в каких мечтах никогда бы даже не смог придумать и поверить, если, конечно, не учитывать последние случившиеся с ним приключения. Между небоскрёбами летали тарелки, то есть те самые летающие тарелки, о которых люди писали уже почти сто лет, но толком так и не поняли, они реальные или выдуманные. Но самым возбуждающим и невероятным было то, что они летали сквозь стены, влетали и вылетали из стен, как будто стены стояли не каменные, а воздушные. Богдан замер, наблюдая за тем, как тарелки входят в стены, словно нож в масло. Ещё и ещё. И никто не обращал на это никакого внимания. К тому же, стояла тишина, точнее, шума от двигателей не слышно было вовсе.
— В обморок, что-ли упасть? — повернул он голову к Жрице.
— Не усложняй! — улыбнулась она ему в ответ.
Не усложняй! Всё просто и ясно. И что тут, действительно, усложнять? Ну, с ума я сойти не должен, так как они меня всё таки к потрясениям готовили. Может, она привела меня сюда, чтобы объявить о задании? Надавить психологически, показать, какой я муравей, и что моя маленькая жизнь полностью в их руках.
— Твёрдые объекты выглядят твердыми благодаря силе электромагнетизма. Но если
сдвинуть скалярные частоты в материале, то один объект может двигаться сквозь другой как по волшебству. Вы так, кажется, говорите? — немного улыбнувшись, разъяснила Жрица ситуацию с тарелками, которая явно выбила Богдана из колеи.
— Сколько людей живёт в таком районе? — задал он классический вопрос настоящего туриста.
— В этом? Около тридцати миллионов.
У него не было оснований ей не верить. Это у них на Поверхности вся статистика пишется в угоду политикам, а здесь другая цивилизация, здесь такие вещи проверяются со скоростью звука.
— Вас много, я понял. Может, даже больше нас.
— Конечно, больше. На Поверхности живёт несколько миллиардов. Но вы и миллиард не можете нормально прокормить.
— А вы взираете на это с ехидством большого брата, — резче, чем хотел, ответил Богдан.
— Не совсем так. Лучше худой мир чем
— Чем война? — перебил её Богдан, — война, но не с нами. Мы заложники там на Поверхности. Барахтаемся в своих научных заблуждениях, а вы нам подкидываете то одно, то другое. Мы буфер. Маленький живой заборчик с виноградом. Что значат твои слова «энергия любви для всех»? Для кого всех? Для вот этого огромного города внизу?
— У вас никто её не отберёт, если вы сами этого не позволите. Если будете не только защищаться, но и нападать, — она сказала это царственным тоном, медленно, тихо, с высоко поднятой головой.
Богдан почувствовал, как какая-то сильная холодная волна прошла сквозь его тело. Он напряг все свои наработанные навыки, чтобы не допустить ни одной мысли в голове — просто уставился на неё стеклянными глазами. Она медленно подняла руку, немного отодвинула часть туники и дотронулась до кулона, висевшего на груди. Под туникой виднелось что-то тонкое и прилегающее, и Богдан отчётливо увидел очертания её упругой небольшой груди. Как у них там с сексом, интересно, пронеслось в голове, и она тут же это поймала — губы расползлись в улыбке. Жрица потёрла большим пальцем правой руки кулон, после чего последовала яркая вспышка света.
Богдан открыл глаза. Теперь он и Жрица стояли на выступе скалы. Никаких предохранительных перилл предусмотрено не было. Внизу простирались и уходили за горизонт зелёные сегментированные поля с растениями, залитые дневным светом, и слышался шум воды. Трудно было поверить, что он где-то в глубине Земли, в пещере, что это не обычные бескрайние поля с рожью или пшеницей в степях Поволжья или под Саратовым. Богдан начал всматриваться, опять потрясённый и застывший на месте. Ему даже показалось, что он видит виноградники.
— Свет создаётся частотой, и мы используем гидропонную систему для орошения, — Жрица хорошо вела экскурсию. Она протянула руку, в которой держала горсть разных видов пород и кристаллов, потёрла их пальцами и раскрошила на мелкие кусочки, — в этой среде растут корни. Вода содержит естественные минералы, она течёт через компост и насыщена питательными веществами. Кристаллы и свет создают очень высокопродуктивную и высоко вибрирующую пищу.
— То-то я так тащился от ваших салатов в нашей столовке, — кивнул Богдан.
— Пошли дальше!
Они прошли в арку за спиной, которую Богдан сразу не заметил. В глубине арки находилась дверь. Жрица дотронулась до неё, и она сама открылась. Сразу за створками начинались каменные ступеньки, ведущие вверх. Они начали подниматься и буквально с каждым шагом усиливался появившийся запах сада — цветов, зелени, живой природы. Запах, точнее, запахи казались невероятно насыщенными. Становилось теплее. Они вышли на очень высокую площадку и смотрели поверх деревьев. Первое, что пришло в голову, когда он посмотрел на это великолепие, что перед ним настоящий райский сад. Такой, каким он может быть в человеческом воображении, если соединить воедино старые библейские картины, иллюстрации из книг, описывающих обитель Адама и Евы до грехопадения, или даже картины примитивистов с буйными красочными неведомыми растениями и птицами. Птицы летали повсюду, разноцветные, яркие, с длинными перьями, диковинные. Богдан следил глазами за птицами и увидел небо.
— Это небо наверху? Там облака! — воскликнул он, смотря наверх.
— Да, мы нарисовали небо.
— Дань памяти?
— У нас и солнце есть, а как же! — Жрица показала глазами на гигантский каменный обелиск, который из-за тумана Богдан ещё не рассмотрел.
Над обелиском светился плазменный шар.
— Кто тормозит нас на Поверхности? Это заговор? Всё, что рукотворно, можно сделать и наверху. Почему мы так отстаём? Вам это надо? С этим можно что-то сделать, ответь? — Богдан действительно хотел, чтобы она ему ответила, а вдруг?
— На Поверхности очень сложная намешанная генетика с разных планет. Всех, кто выжил в катаклизмах.
— Ну, тогда скажи. Пожалуйста, скажи, у нас есть шанс?
— Ты как маленький, — улыбнулась Жрица.
— Нужна опять волна, перезагрузка? Мы много говорим об эволюции, там, на занятиях в Центре. Я думал об этом. Наверное, есть выборочная эволюция, не для культуры в целом, а для избранных, некоторых?
— Космос хочет духовности, помощи, мы должны помогать, но это непросто. Мы тоже люди.
— Я этого и боюсь.
— Тебе нечего бояться. Ты многое уже можешь сам. И у тебя есть выбор.
— Только вы здорово поменяли масштаб.
— Это тебе поможет. Мы все хотим жить, — она посмотрела вдаль, Богдан проследил её взгляд, но ничего не заметил.
— В теле? Почему вы боитесь за физическую жизнь, если души бессмертны?
— Таков закон Вселенной. Воплощения достаются не каждому. Мы боимся за планету. Чтобы выжить, нам нужно сотрудничество. Да, мы выбираем «самых лучших» из вас. Будут катаклизмы и будет перезагрузка. Вы в тупике, ваше общество опять не справляется. Культура должна быть сострадательной и альтруистической. Она не должна разрушать себя войной. Мы все, на всех уровнях, должны бороться против саморазрушения.
— Прости, но мне кажется, ваша космическая ксенофобия даёт плоды. Что вам мешало выйти на контакт хотя бы век назад? Ты знаешь, сколько войн было в ХХ веке? Американцы сбросили две атомные бомбы на Японию, Гитлер бомбил чужие территории, травил людей в газовых камерах, миллионов смертей могло бы не быть из-за идеологии, чудовищных социальных утопий, из-за этой нефти грязной, из-за жажды доминирования, рабства. Где вы были со своими технологиями и духовностью? Это же ваша планета тоже.
— Мы здесь 18 миллионов лет, Богдан. Было и пострашнее. Здесь велись жестокие войны с пришельцами.
С пришельцами. А мы ничего этого не знаем. Расскажет? Сомневаюсь. Мы только можем чувствовать. Мне так хочется ей верить!
— Сейчас становится сложно. Не так, как век назад. Опасность идёт из другой галактики. Идёт жестокая вербовка как ваших, так и наших. Мы должны начать объединяться.
Что она такое говорит? Объединяться? 18 миллионов лет назад. Пришельцы. Я-то что могу? Но ведь она это мне говорит! Богдан протянул руку к руке Жрицы.
— Можно до тебя дотронуться?
Она красиво улыбнулась, по-женски как-то, хлопнула ресницами и обдала синевой.
— Я же прошёл очищение с ног до головы.
Захотелось её обнять. Как у них там с отношениями? Что могут мужчины, и что не могут женщины? А ещё и Жрица. Она подняла руку и провела ею по щеке Богдана.
— Ты прекрасна
— Захотел удостовериться, голограмма я или нет?
— Не совсем, — сказал Богдан, дотрагиваясь до её руки. Его переполняли чувства восторга к этой в прямом смысле неземной красавице, дурманящей всё его естество, — хотел бы попросить отправить меня обратно. А то я теряю рассудок, — улыбнулся он.
Она взяла кулон.
— Отправляю. Может, и правда, хватит на сегодня.
И Богдан полетел.