Удар акинака

Всегда борьба

Степан остановился у афиши и, делая вид, что читает, осмотрелся по сторонам. Дворник убирает за проехавшим извозчиком, две бабы бредут по своим делам, прохожий, по виду — мелкий чиновник, бредет в присутствие. Тихо и спокойно, только чиновник явно мучается похмельем. Но это его трудности, Степану не интересные. А вот то, что из всех прохожих филером мог окзаться именно этот чиновник, его как раз интересовало. Впрочем, сомнения разрешились быстро — чиновник свернул в ближайший переулок. Степан неторопливо отошел от тумбы и пошел по улице мимо дворника. Тот как раз закончил уборку и возвращался к себе. Осмотрев проходившего мимо Степку, одетого как обычный рабочий, дворник что-то недовольно пробурчал себе под нос, но тут же успокоился и исчез во дворе за забором, хлопнув калиткой.

Окончательно успокоившись, Степан прибавил шагу и быстро добрался до следующих ворот. Не оглядываясь, заскочил в калитку. И только тут позволил себе облегченно выдохнуть. В нужном дворе все тихо, даже дворник появился откуда-то только когда Семен уже подошел к дому.

— Ты к кому? — увидев незнакомого работягу, дворник сразу попыталсяего остановить.

— К студенту Семецкому. Земляк евонный, передать новости от родственников, — тут же пояснил ситуацию Степан.

— Земля-я-як, — недоверчиво протянул дворник. — Ну пошли, земляк, провожу.

«Хорошо, что такой случай заранее обговаривался», — подумал Степан, пока они поднимались на крыльцо. Студент Григорий Семецкий жил на мансарде, к котрой поднимались по скрипучей лестнице. Поэтому даже стучаться к нему не пришлось — он встретил гостей на лестничной площадке.

— Семен? — удивился он, увидев Степана. — Ты — здесь? Что-то случилось?

— Так энтот … парень точно к вам, Григорий Иванович, — все же уточнил дворник.

— Ко мне, Анисим, ко мне, — успокоил его Семецкий. Дворник, удовлетворившись ответом, развернулся и начал спускаться по лестнице. А Григорий пригласил Степана в комнату.

Степан вошел и осмотрелся, пока Семецкий запирал дверь на задвижку. Комнатка была небольшая, но уютная. Непривычно наклоненный потолок с прорезанным в нем окном, ниша, в которой стояла кровать, стол, два стула и книжная полка, забитая учебниками, журналами и тетрадями.

— Меня сейчас Степаном зовут, — первым делом поправил Степа студента.

— Черт возьми! — выругался Георгий. — Не предупредили. Ладно, — махнул он рукой, — не думаю, что Анисим твое имя запомнил. Да и не связан он с охранкой, полицейским только и докладывает, по должности. А им навестивший меня земляк не интересен.

— Надеюсь, — согласился Степан. — Однако, перейдем к делу, товарищ Георгий.

— Согласен. Присаживайся, товарищ Се… Степан. Чай будешь?

— Нет, спасибо. Попил в трактире, пока сюда добирался, — вежливо отказался Степан, он же — подпольщик — эсер, до начала своей партийной деятельности носивший имя и фамилию Иосиф Бляйшман. Удивительно, но на еврея он не походил, напоминая скорее обычного русака откуда-нибудь из-под Рязани. Чем частенько и пользовался, ускользая от жандармских загребущих лап. Его же собеседник выглядел как типичный студент из разночинцев, с круглыми дешевыми очками на лице и в нарочито деревенской рубахе-косоворотке.

— Итак, что с группой? — перешел к деловой части беседы Степан-Семен-Иосиф.

— Готовы пятеро, — ответил Георгий. — Необходимо оружие…, — он замялся, — и деньги.

— Деньги я привез, оружие сегодня заложат в тайник у старой мельницы. Когда сможете забрать? — Степан говорил негромко, словно к чему-то прислушиваясь.

— А завтра и заберем, товарищ Степан, — обрадованно заверил собеседника Георгий.

— Тогда — деньги, — Степан встал со стула и начал расстегивать косоворотку.

— Стоп, — махнул рукой Георгий. — Ну ка… — он быстро проскользнул к двери и прислушался. — Лестница. Скрипит, — контрастировал Семецкий. Степан молча развернулся и выхватил спрятанный где-то за спиной небольшой компактный револьвер.

— Брось, Степа, — остановил его Георгий. — Дверь дубовая, хотя и тонкая. Так что твой «бульдог[34]» в ней даже дырки не сделает, пуля застрянет. А если в щели попадешь, то никого не заденешь. Помоги лучше сдвинуть стол.

Похоже за дверью расслышали шум от передвигаемой мебели, особенно, от опрокинутого набок стола. Отчего совсем перестали маскироваться. Теперь на лестнице вовсю бухали сапогами и звенели ножнами уставных шашек. Пока там развлекались этим звоном, Семецкий открыл прикрытый столом тайник под полом и достал оттуда два пистолета Браунинга.

— Держи, Семен. Этот лучше твоего револьвера будет, — отдал он один Степану.

— Господин Семецкий, открывайте, полиция! — одновременно с криком кто-то изо всех сил ударил в дверь, пытаясь ее вышибить.

Когда в дом пытаются вломиться с таким криком, люди с темной совестью пытаются убежать или стреляют[35]. Хотя эсеры свою совесть темной не считали. Наоборот, полагали полицейских силами зла, а себя борцами за справедливость… но стрелять начали именно эсеры. Тридцать восьмой калибр (9 мм), да еще под бездымный порох — это не шутка. Пули пробили дубовое полотно, словно бумагу. За дверью загремело, похоже, кто-то упал вниз по лестнице. Но через мгновение загрохотали ответные выстрелы, разносившие полотно двери в щепки. Полицейские стреляли из револьверов Смит-Вессона, патронами с дымным порохом. Поэтому после нескольких выстрелов просто вынуждены были прекратить стрельбу, иначе им на лестнице просто стало бы нечем дышать. Да и обзор от порохового дыма совершенно не улучшился.

— Сдавайтесь! — крикнул кто-то из-за двери. — Вы окружены, сопротивление бесполезно!

— Чтоб вас жеребцы вместо кобыл поимели! — ответил им Степан. И грязно выругался, словно моряк.

В ответ прозвучала еще пара выстрелов, окончательно доломавших верхнюю часть дверного полотна.

— Что будем делать? — приподнявшись над опрокинутым набок столом и дважды выстрелив в дверь, Степан-Семен-Иосиф посмотрел на Георгия.

— Уйдем крышами. Направо по крыше, а там спрыгнешь на сараи и по ним на соседнюю улицу, — приподняв пистолет над столешницей, выстрелил куда-то в сторону двери Семецкий. — Я стреляю, ты к окну. Давай! — закричал Семецкий, одновременно снова открыв огонь.

Выстрелы слились в почти пулеметную очередь. Под этот аккомпанемент Степан, бросив свой пистолет Георгию, вскочил и помчался к окну. Распахнул его и начал вылезать на крушу, когда раздались ответные выстрелы. На фоне глуховато звучавших выстрелов из револьверов полиции резко выделялись выстрелы браунинга Семецкого и ответные выстрелы из чего-то аналогичного ему из-за двери. Одна из пуль нового оружия пробила не только дверь, но и столешницу и на излете зацепила ногу Григория. Заставив резко дернуться от боли. Отчего пара последних выстрелов Семецкого ушла в потолок.

Развернувшись, чтобы взять запасной магазин, Григорий от неожиданности чуть не выронил пистолет. Степан, который по его мнению, уже должен был бежать по крыше к сараям, висел в окошке неподвижно и на полу под ним расплывалась небольшая темно-красная лужица.

— Сатрапы царские! Чтоб вам всем…! — заряжая браунинг выкрикнул Георгий. После чего начал стрелять в сторону двери, размеренно и неторопливо, считая каждый выстрел и одновременно во весь голос крича — напевая любимую песню. — Черный ворон, что ты вьешься, над моею головой! — выстрел, — А, сволочи! Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой! — выстрел… Полицейские не стреляли, как думал Семецкий, ожидая, пока у него не закончатся патроны. Он как чувствовал возможные неприятности, получив сообщение от прибытии курьера, поэтому заранее снарядил целых четыре магазина. В тайнике лежало еще четырнадцать патронов россыпью. Вот только времени на снаряжение ими ему точно не дадут, уверенно подумал Григорий, выпустив седьмой патрон в сторону двери и заканчивая петь. — Черный ворон… весь я твой…

Додумать планы и допеть песню ему уже не удалось. В окно поверх тела Степана заглянуло дуло револьвера и семь выстрелов, заполнивших комнату дымом сгоревшего пороха, завершили этот затянувшийся кровавый фарс…

Расположенный на углу Московской и Ильинской улиц двухэтажный дом купца Симорина, во дворе которого располагался небольшой одноэтажный флигель, жил сегодня тревожной жизнью. Туда и сюда по двору в сторону флигеля бегали жандармы и полицейские. Что объяснялось очень просто — во флигеле располагалась канцелярия охранного отделения, а снимавший в самом доме квартиру жандармский ротмистр Федоров был начальником этого самого отделения. Главной же задачей этого самого отделения и являлась борьба с революционерами, бомбистами и анархистами в самом городе, но не в губернии. При этом отделение действовало фактически независимо от губернского жандармского управления, глава которого, полковник Померанцев, относился к этому весьма неодобрительно. При этом полковник стремился получать сведения о революционерах сам, минуя охранное отделение и действуя через помощников в уездах. И соответственно, использовать эти сведения самому. Результатом чего и стала сегодняшняя неудачная попытка арестовать эсеровского резидента в Саратове и приехавшего к нему с явно не простыми известиями курьера. Причем ротмистр Федоров узнал о намеченном аресте уже после того, как на Соколовой улице вовсю шла перестрелка.

Вот и забегали филеры да посыльные полицейские туда — сюда и обратно. Ибо дело получилось не просто громким, а очень громким. Попытка ареста обернулась настоящим боем. Перестрелка в городе. Да еще с потерями не хуже, чем на фронтах в Китае или Корее — двое убитых злоумышленников, один убитый полицейских, двое же раненых. Причем один из раненых словил пулю в живот и, по донесению врача, может не выжить. В обывательских слухах вообще рассказывали о настоящем бое, погибшей роте полицейских и уничтоженной банде японских шпионов. Которая готовилась вырезать полгорода, чтобы таким образом отомстить за проигранные сражения. Почему для такой мести был выбран провинциальный Саратов, пусть и губернский центр, но не дотягивающий даже до Смоленска или Киева, никто, естественно, не задумывался. Зато жалобы в канцелярии губернатора и обер-полицмейстера посыпались градом, причем со скоростью превосходящий скорость поступления донесений.

Именно поэтому сейчас секретарь губернатора, графа Татищева, пытался получить у ротмистра Федорова точные сведения, почему вместо его специалистов в аресте участвовали полицейские под командой штабс-ротмистра жандармерии Шепелева из губернского жандармского управления.

— Так что мне докладывать моему начальнику? — не удовлетворившись невнятными отговорками Федорова, секретарь губернатора, коллежский асессор Эраст Петрович Насакин настойчиво требовал конкретного ответа. Конечно, по табели о рангах они имели один и тот же класс, но секретарь самого губернатора, к тому же родственник, хотя и дальний, жены его сиятельства, имел больший вес. Поэтому ротмистру пришлось подробно объяснять, что сведения о прибытии курьера бомбистов первым получило губернское управление и передало в охранное отделение уже после того, как началась попытка ареста. И именно поэтому полицейскими командовал не сам Федоров, а имеющий небольшой опыт подобной деятельности штабс-ротмистр Шепелев, недавно перешедший на службу в Отдельный Корпус Жандармов.

— … Признаюсь честно, Эраст Петрович, я бы полагал правильным вообще арестовать курьера на обратном пути. Ибо, судя по найденным у него суммам, смутьяны готовят в нашем городе очередную акцию. Такие деньги просто так не привозят. Арестовав этого субчика после встречи мы могли допросить его. А также имели бы возможность проследить за его конфидентом и вытянуть всю цепочку. Однако сейчас, к моему глубочайшему сожалению, все ниточки оборваны и следствие придется начинать заново, — оправдывался Федоров, невысокого роста мускулистый, крепкого телосложения блондин. Смотревшийся в повседневном жандармском мундире весьма представительно.

— Я вас понял, Николай Дмитриевич, и вполне с вами согласен. О чем и доложу его сиятельству, — успокоил жандарма Насакин. — Однако же, полагаю, в вашей компетенции предложить меры по предотвращению возможных происшествий в городе.

— Ничего, кроме усиления полицейской охраны государственных и публичных учреждений я пока предложить не в силах, — развел руками Федоров. — Филерам своим я задания дал, будем усиленно искать сообщников. Но пока, сами понимаете…

— Хорошо, — согласился Насакин. — Ваши предложения его светлости я передам. И попрошу вас приложить все усилия, чтобы разоблачить и арестовать этих бандитов.

— Будем стараться, Эраст Петрович, так и передайте его светлости, — согласился ротмистр.

И, едва успев распрощаться с секретарем, окунулся в работу. Или, скорее в ее имитацию, так как бурная деятельность охранного отделения закончилась фактически ничем. Жандармам так и не удалось узнать ничего о целях приезда курьера и составе эсеровской ячейки. Впрочем, Федорова это не спасло. Начальство не гневалось, а вот один из уцелевших эсеров, разнорабочий из крестьян, Егор Панкратов, сильно осерчал на ротмистра. Почему-то посчитав именно его главным виновником смерти своего лучшего друга и наставника Георгия Семецкого. Где и каким путем он раздобыл револьвер, следствие так и не установило. Ну, а дальше все произошло до ужаса банально. Возвращавшегося из губернского присутствия на извозчике ротмистра, воинственный эсер дождался у ворот во двор дома купца Симорина.

Поскольку канцелярия охранного отделения находилась по-прежнему во дворе, его приняли за нового агента, дожидающегося начальника. А спросить и проверить никто не рискнул, опасаясь влезть не в свое дело. Так что Панкратов спокойно дождался, пока ротмистр сойдет на землю, окликнул его. И всадил в повернувшегося к нему Федорова[36] весь барабан. После чего бросил револьвер и спокойно ушел. Возможно, его бы даже и не нашли, если бы не филер, запомнивший Егора в лицо. Поиски увенчались успехом и через три дня Панкратова задержали в его родном селе Шевыревка. По итогам следствия и суда отправился убийца жандармов на сахалинскую каторгу.

А вместо неудачливого ротмистра в Саратов приехал новый глава охранного отделения — штабс-ротмистр Александр Павлович Мартынов. Москвич, но с опытом работы в столице, Мартынов согласился поехать в незнакомое ему Поволжье налаживать работу местного охранного отделения. Хотя сделавший ему протекцию при переводе в Санкт-Петербург генерал Иванов, в свое время послуживший в железнодорожном отделении Саратовской жандармерии, отговаривал его от этой должности.

— Куда? В Саратов? Поздравляю! Вас там непременно убьют! — встретив Мартынова, сразу заявил он. Разговаривали они долго. Но Мартынов жаждал настоящей сыскной работы и после беседы у начальника Департамента полиции действительного статского советника Трусевича назначение принял без колебаний.

Оставив семью в столице и известив о прибытии будущих сослуживцев телеграммой, отравленной на адрес охранного отделения, Александр Павлович отправился в дорогу, переодевшись в статский[37] костюм. С самого начала новый начальник охранного отделения решил соблюдать конспирацию и ходить без мундира, в целях предупреждения покушений со стороны местных революционеров. Забегая вперед. надо заметить, что замысел его увенчался успехом: пробыв больше пяти лет в Саратове на острие борьбы с революционерами, Мартынов остался практически неизвестным ни местному обществу, ни местным подпольным ячейкам. Перед самым отъездом из Саратова в Москву жена Мартынова приняла участие в собачьей выставке и один местный сплетник с говорящей фамилией Арапов, проявил интерес к ее собаке.

Когда полицмейстер Дьяконов сказал ему, что испанский пудель принадлежит начальнику местного охранного отделения, тот немедленно пристал к нему с просьбой представить его Мартынову. Кадет был уязвлен в самых лучших чувствах: как так могло получиться, что на протяжении пяти лет рядом с ним жил и работал главный охранник Саратова, а он даже и представления не имел, как он выглядит. Дьяконов, получив согласие самого Мартынова, на другой день издали показал его Арапову: вот он, мол, наш начальник охранки. Арапов снял шапку и перекрестился:

— Ну, вот, наконец-то сподобился!

Надо признать, Мартынов с неиссякаемой энергией и упорством рубил «гидре революции» головы: срубит голову, вырастают две-три новые; через некоторое время искоренит и эти две организации — на их месте появляются еще. Так продолжалось несколько лет, пока к тринадцатому году революционное подполье обессилело под ударами охранки и больше не воспроизводилось.

Вот только схрон с закупленным на японские деньги оружием так и лежал все это время в том месте, куда его доставили…