Удар акинака

Падение империи

Великая империя, раскинувшаяся в свое время от океана до океана и владевшая землями на трех континентах, агонизировала. На протяжении шести веков своего существования она считалась одной из могущественных исламских империй. Но уже почти двести лет эта империя медленно и неторопливо слабела и теряла свои земли, приобретая славу «больного человека Европы». Теперь же наступил видимый всем финал. Армия, некогда заставлявшая дрожать европейские столицы, не могла удержать стены столицы от войск противника. Флот вообще никто уже не учитывал всерьез, кроме мелких стран, способных разориться от приобретения одного крейсера. Империя погибала и погибала так, как гибнут великие империи — грязно и кроваво. И особенно кроваво ввиду некоторых привычек подданных этой азиатской империи…

Петр сидел на чердаке посольства около пулемета Максим и внимательно следил за происходящим на улице. На противоположной стороне, у шведского посольства опять началось непонятное движение. Очень уж этим фанатикам хотелось вырезать «неверных». Шведов вон вырезали, да так, что только один охранник и спасся. А вот с русским посольством ничего не получилось, в отличие от шведских охранников, русские казаки спать на постах не привыкли. Так что пришедшие «резать горло» сами попали на расправу. Кубачинские кинжалы, как оказалось, могли резать горло не хуже турецких. К тому же пластуны действовали ими более умело, чем потомки янычар. В результате сотрудники посольства успели подняться. Женщин и детей, а также сугубо гражданских чиновников во главе с послом укрыли в комнатах в центре здания. А все, способные держать оружие заняли оборону. Анжу и его помощник — на чердаке, на котором заранее оборудовали пулеметную точку.

Поэтому когда с первыми лучами солнца пошла основная толпа погромщиков, вооруженная чем попало, от армейских винтовок до винчестеров и ножей, ее встретили пулеметные очереди и залпы винтовок охраны. Успевшие добежать до забора так и повисли на нем безжизненными манекенами. Остальные, поняв, что сейчас их будут убивать, с дикими криками начали разбегаться, поливаемые безжалостным свинцовым дождем. Большинство так и осталось лежать на брусчатке. Убитые молча, а раненые кричали и стонали до тех пор пока случайная пуля не прерывала их мучения. Или до тех пор, пока силы их не покидали и они могли только негромко хрипеть. «Но кажется, — подумал Анжу, — даже валяющиеся на улице и повисшие на решетках забора трупы этих османских фанатиков нисколько и ничему не научили». Он еще раз внимательно всмотрелся в происходящее на той стороне улицы. Немного подумав, дал короткую очередь. Двое упали, убитые или тяжело раненые. Уцелевшие из нагло собравшейся небольшой группы турки стремительно разбегались, словно тараканы от тапка, и прятались кто куда. Но тоже не все. Сухо щелкнул выстрел из винтовки и к двоим «мученикам за веру» добавился еще один явный труп. Стрелял, как понял Анжу, полковник Хольмсен из своего личного «маузера» с телескопом[75]. Поэтому, скорее всего сейчас очередной предводитель этих азиатов отправился на тот свет и некоторое время, можно надеяться, будет тихо.

Петр отвлекся от созерцания улицы и осмотрелся. В видимой над крышами части неба количество дымных столбов, поднимающихся над горящими домами, не увеличилось. Видимо до мародеров и желающих «резать неверных» дошло, что устраивать поджоги опасно для них самих. А может быть в город все же вошли болгары или высадили десант русские, а может быть и англичане. И начали наконец наводить порядок. Только вот не оказался бы этот европейский порядок для русского посольства хуже, чем нынешний беспорядок, в очередной раз подумал Анжу. Заодно припомнив, как его удивил посол Чарыков, неожиданно оказавшийся приличным и инициативным начальником. А не закоренелым чинушей, способным только вести нудные и безрезультатные переговоры с османами.

Но едва стало ясно, что болгары вышли к Чаталджинским позициям и в итоге могут оказаться в Константинополе, Николай Валериевич приказал военному агенту Хольмсену и Анжу готовится к возможным беспорядкам. По его распоряжению женщин и детей из семей сотрудников посольства и желающих уехать русских поданных отправили на специально арендованном французском пароходе «Виль де Пари» в Севастополь. Одновременно он приказал отправить туда же с частью архива и стоявшую в Стамбуле стационером канонерскую лодку «Донец», заодно и уменьшив персонал посольства до самого минимума. А еще, тоже по приказу посла, закупили и припрятали в подвалах запасы пищи и воды.

Так что когда в Константинополе началась паника и беспорядки, самым подготовленным к этим событиям оказалось подготовлено именно российское посольство. Пожалуй, даже более подготовленным, чем многие османские государственные департаменты и службы. Которые, надо заметить оказались практически сразу парализованы бегством большинства служащих сразу после того, как султан Мехмед V, а также большая часть правительства и меджлиса (парламента) «перебрались» на кораблях военного флота в Ускюдар — Скутари, на азиатский берег Босфора Вслед за ними побежали и многие горожане. Вот только переправиться на тот берег Пролива оказалось не просто сложно, а почти невозможно. Ибо уходившие на тот берег моряки постарались либо угнать с собой, либо повредить лодки на этом берегу. Да и большинство лодочников предпочло спастись себя и свои семьи на том берегу. И не спешили, а чаще и не могли возвратиться назад. Так как на берегу их уже ждали патрули моряков и дворцовой полиции, арестовавшие любые плавающие предметы, прибившиеся к берегу. Под тем предлогом, что возвратившиеся на европейский берег лодки будут конфискованы болгарами и использованы для войск переправы через пролив.

Многие из прибежавших к берегу жителей, отчаявшись, искали самые экзотические способы добраться на ту сторону, используя все, что попадало под руку и могло плавать. Но вплавь проплыть километр или полтора, даже держась за бревно, мог далеко не каждый. Были, конечно, и жадные до наживы, которые пытались за баснословные деньги переправлять богачей в Ускюдар. Но ничего хорошего из этого не выходило, поскольку таких перевозчиков чаще всего просто убивали и отбирали у них лодки. Понятно, что на европейский берег такие посудины уже не возвращались. К тому же многие, не желая попадать в толпу на том берегу и возвращаться на охваченные смутой улицы Стамбула, предпочитали, если позволяла плавучесть лодки, не плыть к азиатскому берегу, а отправиться по водам Босфора к берегам Мраморного моря…

Корабль его величества «Кинг Эдуард VII» шел головным в колонне, состоящей из броненосцев «Лорд Нельсон», «Британия», «Агамемнон» и линейного крейсера «Инвинсибл». В передовом дозоре, всего в паре миль от колонны шел крейсер «Гемпшир» в сопровождении двух эсминцев. С ним в паре шел германский крейсер «Кенигсберг». За колонной следовал пароход «Байано», везущий второй батальон полка хайлендеров Гордона. За ними еще одной колонной шли германский линейный крейсер «Мольке», итальянский броненосный крейсер «Джузеппе Гарибальди», французские крейсера «Глуар» и «Кондэ». Мателотами за ними держались австрийский «Санкт Георг» и английский «Блэк Принс». За ними, в некотором отдалении шло еще несколько вспомогательных судов. Вся эта армада прошла проливом Дарданеллы без единого выстрела с берега. И сейчас бороздила волны Мраморного моря, подходя все ближе и ближе к османской столице. Стоящий на мостике флагмана адмирал Милн слушал рассказ прибывшего на борт прямо из Константинополя помощника военно-морского агента коммандера Бонда[76].

— … По последним сведениям болгары пытаются продвинуться по улицам к центру города. Но встречают ожесточенное сопротивление отрядов фанатиков и сохранивших боеспособность сил турецкой армии. В самом городе паника и беспорядки. Османские фанатики, разбойники и отряды башибузуков, а также дезертиры из рядов армии и флота сбиваются в банды и грабят богатые районы, в первую очередь христианские и еврейские. Жители этих районов собираются в отряды самозащиты и в свою очередь нападают на районы базирования банд…

— Взаимная резня, — констатировал адмирал.

— Так точно, сэр, — подтвердил коммандер. — Ожесточенная.

— У нас десантников на всех кораблях наберется не больше бригады, — вслух заметил адмирал. — Нам просто не хватит сил, чтобы навести порядок в таком большом городе. Связь с передовыми частями болгар имеется?

— Никак нет, сэр. Послать из посольства никого не удалось, а телефонной, телеграфной и радиотелеграфной связи посольство лишилось еще до прорыва болгар к городу, — уже менее браво ответил Бонд. И пояснил, скорее для себя, чем для адмирала. — Турки, сэр…

— Хорошо, — что хотел сказать Милн, Бонд не совсем понял, поэтому предпочел промолчать. — Вы же говорите по-болгарски? — уточнил адмирал. — В таком случае прошу отправиться в Сан-Стефано. Найти там командование болгар и договориться с ними о совместном наведении порядка в Константинополе, — дождавшись ответа Бонда, он приказал своему флаг-офицеру, — Кэптен Танкред, прикажите отправить эсминец «Бигл» радиограмму. Пусть подойдут к нашему кораблю и примут на борт коммандера Бонда. Не обстреливать же нам город из двенадцатидюймовых орудий для успокоения его жителей, — проворчал адмирал себе под нос. Бон, уже развернувшийся, чтобы уйти с мостика вслед за Танкредом, услышал эти слова, но оборачиваться не стал. Хотя намек и понял…

В Триполитании известие об очередном разгроме турок вызвало незначительное оживление среди итальянских войск. Появилась надежда, что наконец-то прекратятся столь досаждающие гарнизонам набеги отрядов кочевых арабских племен, возглавляемых турецкими офицерами. Впрочем, к командиру пехотной роты капитану Сильвио Скарони и его единственному оставшемуся в живых лейтенанту Витторио Леоне, также как к их подчиненным эта новость еще не дошла. Но узнай они об этом, оптимизма у них вряд ли прибавилось. Какой тут может быть оптимизм, если роту, засевшую в оазисе, окружил со всех сторон отряд примерно в тысячу всадников? Конечно, дня два назад и всадников было человек на двести или даже триста больше. Вот только и рота была почти полного состава военного времени, да еще с двумя пулеметами.

А сейчас их осталось чуть больше половины, и пулеметы отказались стрелять. Как оказалось новейший пулемет Ревелли не может стрелять, когда вокруг песок и пыль. Потому что стреляет он только смазанными патронами. А смазка, вот ведь какая неожиданность, при попадании в нее песка и пыли из смазки превращается в наждачку. Да и система питания из открытого многорядного магазина-гармошки, состоящего из десяти секций, каждая из которых вмещала по пять патронов, тоже отчего-то при засорении работать почему-то отказывалась. Видимо, не хватало руководящих указаний от конструктора. Но одними винтовками атаку полка конницы отбить очень трудно, даже такой неустойчивой, как арабская. Так что расчетам пулеметов он приказал делать что угодно, даже танцевать, петь тирольские йодли или неаполитанские канцоны, вылизывать языком каждый патрон или чистить смазку гребешками. Но к следующей атаке сделать все, чтобы пулеметы могли стрелять. В противном случае обещал использовать весь расчет как прикрытие для своих пехотинцев от обстрела из ружей арабов. Так как родом Скарони был, по слухам, откуда-то с Сицилии, то оба расчета, во главе с единственным уцелевшим командиром капралом Амилькаре Коста, ему сразу поверили. И засуетились вокруг пулеметов, как толпа нянек вокруг больного ребенка.

Арабы, покрутившись вокруг оазиса и поняв, что простыми скачками итальянцев не напугаешь, снова ринулись в атаку лавой сразу нескольких сторон.

— Огонь! Пачками! — приказал капитан, и пехотинцы принялись ожесточенно опустошать магазины своих Каркано.

— Стреляйте, порка Мадонна! Стреляйте! — лейтенант Леоне, подхвативший винтовку одного из убитых солдат, выстрелил. И сразу, выругавшись, скрылся за бруствером окопчика, в который врезалась пуля. Оглянувшись, он увидел капрала Капоне.

— Где этот сын осла, Коста, со своей адской косилкой, когда он так нужен?! — задав капралу вопрос, Витторио, не дожидаясь ответа, выпалил из положенной на бруствер винтовки куда-то в сторону атакующих.

— Счас будет! — дождавшись, когда лейтенант снова спрячется, крикнул ему в ответ Капоне. Дикий вой и вопли атакующих, грохот копыт приближались и, как заметил лейтенант, некоторые из бойцов вообще перестали стрелять. Опустившись на дно окопов они смотрели куда-то в землю, застыв от испуга. Казалось, уже ничто не остановит атакующих и тут сзади характерными короткими очередями по пять патронов залаял пулемет. За ним в другом направлении застрочил второй. И тот и другой выпустили всего по несколько магазинов, но арабам хватило и этого. Атака прервалась, словно по волшебству. Леоне осторожно приподнялся и осмотрелся. Удивившись при этом, что убитых во время второй атаки прибавилось не так много.

А потом арабы, отошедшие примерно на милю, неожиданно собрались в кучу и, похоже, начали о чем-то совещаться. Итальянцы тоже воспользовались передышкой, чтобы по очереди освежиться у источника и пополнить фляги с водой. Перевязали раненых и оттащили в одну из хижин убитых. Поделили патроны. Пулеметчики раздали часть обойм из своих магазинов тем, у кого осталось мало боеприпасов. Один из пулеметов сломался окончательно и бесповоротно. Услышав об этом, Леоне вслух пожалел, что вместо этого выкидыша мысли итальянских инженеров они не взяли пусть и более тяжелые, зато испытанные в боях английские Максимы.

Капитан, следивший за непонятной суетой у арабов в чудом уцелевший настоящий цейсовский бинокль, неожиданно присвистнул.

— Порка Мадонна! Готов поспорить на что угодно, что там турки, — объяснил он. — Похоже, им зачем-то нужен этот оазис. Не хотели ли они через него уйти в Египет? — подумал он вслух. Но, не дождавшись ответа ни от Леоне, ни от подошедшего с докладом капрала Коста, об этом вопросе больше не вспоминал.

Между тем арабы оставались на месте, а к оазису неторопливо пошагал, помахивая палкой с белым флагом, тот самый, увиденный капитаном в бинокль турок.

— Синьор капитан, парламентер, — доложил задумавшемуся Скарони капрал Капоне. — Пристрелить его?

— Нет, не стоит, — ответил, покачав головой капитан. — Интересно, что он нам хочет предложить.

— Пойду я? — предложил Леоне.

— Нет, пойду, поговорю лично, — ответил ему Скарони. — Он наверняка и по-итальянски говорить не умеет. Но, если офицер, французский знать должен.

— А если сподличает, синьор капитан? Вдруг выстрелит? — осторожно вступил в разговор Капоне.

— Устроит подлость — подстрелите. Но я полагаю, не станет. Если устроят что-то такое — веры им не будет и все насмерть встанут, но их сюда не пустят, — усмехнулся Скарони. — Дай-ка мне что-нибудь такое…

Догадливый Капоне быстро свистнул солдата, притащившего какую-то условно-белую тряпку, примотанную веревочкой к черенку от лопаты.

Пока Сильвио Скарони собирался и шел от позиции к нему, турок спокойно ждал, воткнув палку с белым флагом в землю перед собой.

— Добрый день, мсье капитан, — поприветствовал он Скарони на неплохом французском. — Капитан Кемаль.

— Капитан Скарони, — ответно представился Сильвио. — Добрый день. Если он, конечно, добрый, — добавил капитан, покосившись на валяющиеся трупы людей и лошадей.

— Капитан Скарони, если вам небезразлична судьба ваших людей, я предлагаю вам почетную капитуляцию. Вы заберете все оружие, запасы воды и покинете оазис. Я обещаю, что мы не будем вас преследовать. Нам необходим только оазис…

— У вас хороший французский, капитан Кемаль. Вот только я видимо им плохо владею, — ответил Скарони. — Почему я должен капитулировать и эвакуироваться? Мне и моим солдатам здесь намного комфортнее, чем в пустыне.

— Не хотите по-хорошему? — разозлился турок. — Тогда мы атакуем снова и потом живые позавидуют мертвым.

— А вот это не комильфо, мсье, — беззаботно улыбнулся Скарони. — Но я вас понимаю… Мой ответ — мы будем сражаться.

— Хорошо, — едва сдерживая злость, буркнул в ответ турок. — Даю вам еще полчаса на обдумывание. Оревуар, мсье, — бросил он, отворачиваясь.

— Оревуар, — ответил ему в спину Скарони. А по возвращении на позиции капитан сразу подозвал капрала Капоне и приказал ему взять пару солдат и езе раз обыскать все брошенные хижины в оазисе. — если успеете осмотрите и рощу на предмет возможных тайников.

— Я понимаю так, синьор капитан, что у торк здесь спрятано что-то серьезное, — сразу сообразил капрал. — Поищем.

Найти итальянцам ничего не удалось, а еще одну атаку они отбили с большим трудом. Приближалась ночь и с ней риск, что понесшую большие потери роту вырежут в темноте.

Но вот тут появилась… нет, не кавалерия из-за холмов, которая должна приходить на помощь всем положительным героям по канонам любимых лейтенантом Леоне приключенческих романов. Появилась в небе странная туча, которая примерно через четверть часа оказалась одним из трех приписанных к экспедиционному корпусу дирижаблей. Обнаружив пытавшихся его обстрелять из своих винтовок арабов, дирижаблю неторопливо набрал высоту и зависнув над арабским лагерем, накрыл его градом небольших авиационных бомб. А потом до самой темноты гонял остатки разбегающейся арабской конницы по пустыне вернувшись к оазису и встав на якоря лишь перед самым заходом солнца.

Повторный обыск оазиса, предпринятый после этого почти всей ротой Скарони, тоже оказался неудачным…

Коммандер Бонд благополучно добрался до Сан-Стефано, в котором расположилась главная квартира командующего болгарскими войсками объединенных Первой и Третьей армий генералом Дмитриевым. Болгары усилили войска, атакующие Константинополь, и начали применять в уличных боях артиллерию. Не стесняясь при этом сносить дома огнем горных орудий, сопровождавших пехотные роты. Одновременно в бухте Скания и на набережные Галаты, по берегам Золотого рога, а также неподалеку от дворца Топкапу высадились десанты английских, французских, итальянских и немецких моряков и пехотинцев. Причем первыми в Топкапу ворвались именно англичане и немцы. В результаты возникшей неразберихи и стрельбы по мародерам дворцовый комплекс изрядно пострадал. А также, как показали последующие расследования, был почти полностью разграблен.

К неимоверному удивлению остальных участников оккупации Константинополя и окрестностей, русские успели захватить изрядный плацдарм на европейском берегу Северного Босфора, включая и деревню Буюк-Дере. Причем не только устроить полевые укрепления, но подвезти и установить в них некоторое количество пулеметов и тяжелой артиллерии. А рота стрелков и охотничья команда шестнадцатого стрелкового полка даже сумели пробиться в русское посольство, полностью очистив его окрестности от мародеров.

Расположившийся в Ускюдаре султан Махмуд и слышать не хотел ни о заключении мира с Балканским союзом, ни о продолжении войны. Но пока он колебался, стараясь стравливать между собой успевших сбежать в Скутари младотурецких лидеров и прочих политиков, трое из них смогли сговориться. И устроили военный переворот. Эвнер-паша, Джемаль-паша и Талаат паша рассчитывали договориться с Англией и Германией, объявив республику «которая не должна отвечать за грехи империи» и вернуть хотя бы Константинополь. Тем более, что среди победителей в Балканской войне уже начались раздоры по поводу его принадлежности. Да и приславшие войска и флоты великие державы тоже по-разному смотрели на дальнейшую судьбу бывшей османской столицы.

Однако тут ко всем бедам, обрушившимся на империю, добавилось еще и арабское восстание в Хиджазе. Эмир Мекки, этого священного для всех мусульман города, традиционно выбирался из прямых потомков пророка Мухаммеда от его внука Хасана ибн Али, назначался османским султаном и был вторым по значимости религиозным авторитетом в империи после султана-халифа. Власти Османской империи старались раздувать противоречия между соперничающими ветвями Хашимитской династии, чтобы не давать эмиру Мекки добиться явной независимости от Стамбула. Но теперь, после свержения султана, амбициозный эмир Фейсал получил возможность не только избавиться от османского владычества, но и создать свое арабское королевство. Еще до переворота он отправил своего сына Абдаллу в Египет, где тот встретился с лордом Китченером, генеральным консулом Великобритании и фактически теневым правителем страны. На предложения Абдаллы тот отвечал уклончиво, но не исключил возможности «при определенном стечении обстоятельств» поддержать борьбу эмира за независимость.

Первый выстрел, давший начало Великому Арабскому Восстанию, был сделан самим эмиром Хусейном из его дворца в Мекке. Он лично взял в руки винтовку и выстрелил в сторону османских казарм, дав сигнал к началу восстания. В течение трех дней хашимитские силы захватили почти всю Мекку. Османский губернатор Галиб-паша в это время находился в своей летней резиденции в высокогорном местечке Эт-Таиф в сотне километров к востоку вместе с основой частью гарнизона. Поэтому город охраняли не больше полутора тысяч солдат. Однако крепость, расположенная на вершине горы, продержалась против войск эмира четыре недели, обстреливая город из артиллерийских орудий. Несколько снарядов попали в Заповедную мечеть и подожгли навес над одной из главных святынь ислама Каабой.

Осколки еще одного снаряда попали в фасад мечети, поразив написанное на стене имя третьего Праведного халифа Усмана ибн Аффана, что арабы восприняли как «предзнаменование неизбежного падения Османской державы». В конце концов у осажденных артиллеристов закончилось продовольствие и боеприпасы, и они были вынуждены сдаться восставшим. После того, как эмир Хусейн дал сигнал к началу восстания, отряд из четырех тысяч всадников ополчения бедуинского племени гарб под командованием их вождя эмира Мухсина напал на портовый город Джидда на Красном море. Гарнизон из полутора тысяч османских солдат, имея солидный запас боеприпасов и продовольствия, несколько дней успешно отражал атаки арабов мощным артиллерийским и пулеметным огнем. Боевой дух мятежников непрерывно падал и казалось турки смогут удержать город и порт. Однако получившие известия о боях под Джиддой англичане отправили на помощь восставшим три канонерские лодки. Которые подвергли турецкие позиции интенсивному обстрелу из скорострельных орудий калибром в шесть и четыре дюйма. В результате деморализованные турки сдали город.

Незадолго до начала восстания второй сын шерифа Хусейна Абдалла отправился в сопровождении небольшого отряда верблюжьей кавалерии человек в Эт-Таиф. Губернатор Галиб-паша пригласил Абдаллу в свой дворец, чтобы обсудить слухи о неминуемом восстании. «Люди в Таифе покидают свои дома вместе с детьми и всем имуществом, которое только могут с собой унести», — заметил губернатор. Взяв с полки Коран, он призвал Абдаллу рассказать ему всю правду о готовящемся восстании. Абдалла сумел выкрутиться, заявив:

— Если эти слухи не ложны, это означает, что либо восстание готовится против вас и шерифа, либо оно готовится шерифом и его людьми против вас. Но если последнее верно, разве приехал бы я сейчас к вам и отдал себя в ваши руки?

Покинув резиденцию поверившего его словам и успокоившегося губернатора, Абдалла приказал своим людям перерезать телеграфные линии и перехватывать всех курьеров, пытающихся покинуть Эт-Таиф. В полночь через два дня после начала восстания он отдал приказ своим войскам, усиленным ополчениями из местных племен, начать атаку на османские позиции. Бедуины быстро прорвали турецкую линию обороны и вернулись назад, захватив несколько пленных турок. Однако на следующее утро, когда турецкая артиллерия открыла огонь по арабам, многие ополченцы просто разбежались. Опасаясь, что его войска будут полностью разгромлены, если он попытается предпринять очередной штурм, Абдалла перегруппировал свои силы и взял Эт-Таиф в осаду. Однако его войскам, вооруженным лишь винтовками и карабинами Винчестера, никак не удалось бы не только взять крепость, но и удержать ее в осаде.

Если бы ему на помощь, с разрешения англичан, не пришли египетские войска. Перевезенные на английских кораблях в Джидду, они прибыли к Эт-Таифу на пятой неделе осады. И начали обстрел крепости из полевых и осадных орудий. Однако упрямый губернатор отказывался сдавать крепость еще почти месяц. Но в конце концов капитулировал. В течение четырех месяцев Хусейн и его сыновья захватили Мекку и Эт-Таиф, а также портовые города на Красном море — Джидду, Рабиг и Янбу. Они взяли в плен больше шести тысяч турецких солдат с относительно небольшими потерями с обеих сторон. Еще через месяц, пользуясь тем, что все внимание турок было приковано к Лондонской конференции, эмир Хусейн в одностороннем порядке объявил себя «королем Арабских земель», а его сыновья взяли себе титул эмиров. А глядя на него, независимыми эмирами объявили себя и некоторые вожди курдских племен. Сильнейшим из всех этих новоявленных властителей оказался эмир Барзани.

Пока на востоке и западе, юге и севере происходил распад империи, новые власти согласились на проведение в Лондоне переговоров о мире со странами Балкаснкого Союза и одновременно — международной конференции по Балканскому вопросу.

Мирный договор, надо признать, стороны подписали довольно быстро и без особых споров и сенсаций. Турецкая республика признавала потерю всех своих европейских владений, а также островов в Эгейском море. Греки первоначально требовали уступки и всех прибрежных к этому морю территорий, на которых проживало много греков. Но в итоге вынуждена была отказаться от своего требования. Ситуация с Константинополем договором вообще не рассматривалась. Зато флот турок был признан законной добычей болгар, греков и сербов. Но надо честно признать, что за исключением крейсера «Гамидие», пары современных канонерских лодок и четверки эсминцев, остальные корабли могли принести победителям лишь моральное удовлетворение.

Зато Лондонская конференция стала значительным международным событием, вызвавшим немалый интерес. Тем более, что началась и проходила она при явном нарастании противоречий между всеми участниками конференции. Великие державы сцепились, выясняя, под предлогом защиты интересов балканских государств, отношения между собой. Балканские страны, начав делить доставшееся им османское наследство, также вступили в непримиримую борьбу за получение большей доли преференций.

Единственный вопрос, который удалось решить в первый же день конференции, заключался в статусе Константинополя. Он стал международным портом под управлением комиссаров от всех великих держав. Готлиб фон Ягов от Германии и болгарин Александр Малинов пытались, надо признать, отстоять право Болгарии на этот город, как военный приз. Но их не поддержал никто, даже Австро-Венгрия и Италия высказались против. Также никакого успеха не имела попытка обосновать право на владение городом греческого представителя Иоанниса Грипариса. С большим трудом русскому представителю Извольскому удалось отстоять захваченный русскими войсками анклав на Северном Босфоре, как арендуемую (непонятно правда, у кого) территорию, с разрешением создавать там укрепления и устанавливать крепостную артиллерию любого калибра. Зато на следующий день, когда начали обсуждать ситуацию с сербским портом на Адриатике, уступить пришлось уже России.

В результате нескольких дней споров и торгов никак не удалось решить вопрос о создании автономной и нейтральной Албании под суверенитетом султана и под контролем и коллективной гарантией шести европейских держав. Англия колебалась, страны Тройственного союза дружно стояли за такое решение проблемы. Франция, как ни странно, тоже склонялась к этому решению. Против были только Россия, Сербия и Черногория. Черногория хотела получить завоеванный ею Скутари (Шкодер). Сербия, не получившая желанный морской порт, решила отыграться хотя бы в этом вопросе. В результате вопрос отложили на несколько дней, решив сначала заняться африканскими провинциями, аравийскими и среднеазиатскими владениями и эгейскими островами. С Триполитанией и Киренаикой решили быстро. Эти, никому, кроме Италии, не интересные пустынные земли оставили за Италией, образовавшей на этой территории «заморскую территорию Ливию».

С аравийскими землями вопрос оказался сложнее. Англичане не хотели отдавать арабам Палестину, Иорданию и Междуречье, признавая за вновь образованным королевством лишь Хиджаз, то есть территорию Аравийского полуострова. Франция опять колебалась. Россия поддержала Италию, которая считала, что территория Арабского королевства должна включать большую часть Ближнего Востока. Однако Италию не поддержали ни Германия, ни Австро-Венгрия, не желавшие окончательно ослаблять Турцию. После целого дня споров решено было, что этот вопрос Турция и Арабское королевство решат в двухстороннем порядке. О курдах вообще не вспоминали, а вот раздел островов Эгейского моря вновь вызвал споры. Греки требовали себе все эти острова, итальянцы требовали оставить им Родос. Но даже эти споры померкли, когда конференция вновь вернулась к рассмотрению албанского вопроса, а заодно и вообще границ балканских стран. До драк не дошло, скорее всего, только из-за солидного возраста большинства из участвовавших в конференции полномочных представителей и министров.

Германия заявила, что будет ориентироваться на политику Австро-Венгрии и Италии и готова защищать свои интересы, если вдруг подвергнется нападению с третьей стороны. Она останется верна своему союзу и готова поднять оружие за сохранение своего значения в Европе. Этим заявлением Берлин рассчитывал запугать Россию и Францию. При этом Тройственный союз не направлял свои угрозы против Англии, желая тем самым оторвать ее от Тройственного согласия.

Англичане, правильно оценив дипломатический ход Германии, сделали ей грозное предупреждение. «Если Германии и нам удастся сохранить мир, — заявил Грей в этот же день вызванному на аудиенцию германскому послу в Лондоне Лихновскому, — это приведет к самым лучшим результатам. Но если это нам не удастся, никто не может сказать, где мы окажемся». В Берлине, по оценкам русской разведки и посольства, «хотели мира во что бы то ни стало, а в то же время принимали меры к усилению армии». Теперь Россия на конференции действовала солидарно с Британией и Францией, стараясь ограничить аппетиты как сербов, так и болгар. Но делать это становилась все сложнее и сложнее.

Война могла начаться из-за любого вопроса — быть ли Скутари черногорским или Салоникам греческим. Раздел Македонии вообще грозил затянуть конференцию на несколько лет. Во время его обсуждения снова возник вопрос албанских границ, сербского порта на Адриатике и Скутари, как Черногорского владения. Сербы уперлись, требуя оставить им порт Дураццо. А греки никак не хотели отдавать Салоники болгарам.

И в это время Австро-Венгрия решила прибегнуть к последнему аргументу и двинула к сербским границам отмобилизованные ранее корпуса. В ответ сербы объявили мобилизацию, а Россия потребовала от Австро-Венгрии отвести войска. Конференция прервалась, потому что все вдруг осознали, что в любой момент вместо дипломатов начнут говорить пушки.