Удар акинака

Ополченцы

Анемподист Иванович Кощиенко приехал сюда, в Корею, в поселок Филипповка, четыре года назад из Полтавской губернии. За год до того из-за неурожая в губернии начались крестьянские волнения, подавленные войсками. В родном селе Анемподиста Шаровке казаки сто человек перепороли нагайками, часть посадили в тюрьму, некоторых отправили на каторгу. Подавить-то восстание подавили, но крестьянские настроения от этого не изменились. И тогда хитрый владелец соседних земель «сахарный король» Леопольд Кениг решил выселить бунтовщиков подальше от своего имения. Закупил шесть тысяч десятин земли в Уфимской губернии, а затем подкупил старших и парочку богатеев. Так и появился «приговор» крестьянской общины про переселение подальше от родного дома. Потом они долго добирались до новой «родины». Которая им совсем не понравилась. Непривычный климат, незнакомая земля… В первую же зиму несколько человек замерзло, а собранный на урожай не позволил нормально дожить до следующего.

В результате несколько семей просто вымерли, в том числе и семья Анемподиста. Он, молодой, не успевший еще жениться парень, выжил благодаря тому, что устроился работать помощником приказчика одного купца и уехал из села еще осенью. А возвращаться потом оказалось некуда и не только потому, что из всех родственников в живых остались только дяди. Как узнал Кощиенко, все переселенцы незадолго до того, как он вернулся вместе с приказчиком из поездки во Владивосток, решили переехать назад, на родную Полтавщину. Так что в Уфимской губернии ни одного его земляка уже не осталось. Решил тогда Анемподист вернуться, но не на немилую уже Полтавщину, а на Дальний Восток. Побывал везде — и в Приморье, и в Желтороссии. Но в конце концов устроился приказчиком в лавочке небольшой русской деревни неподалеку от Сеула. Жили в деревне в основном крестьяне-староверы, да купеческие приказчики и подручные, торговавшие с корейцами. Староверы оказались из какой-то секты, не столь фанатичной, как остальные и позволявшей спокойно общаться с «никонианами» и покупать у них товары. Так что Кощиенко прижился сразу.

А продавать Андя, как прозвали его в деревне, научился быстро и купец Демидов, которому принадлежала лавка, радовался выросшей выручке. Жизнь окончательно наладилась, когда Кощиенко нанял в помощники корейца Пака — «Пашу» Тэхо. Андя теперь мог не только чаще посещать православную церковь в Сеуле, но и начал подумывать о женитьбе, и даже приобрел новое увлечение. Причем увлечение появилось совершенно неожиданное и, надо признать, несколько разорительное для денежных накоплений. Как оказалось, еще при Георгии Добром местный азиатский царь-государь разрешил русским поселенцам иметь в каждом поселке вооруженное ополчение. И в их Филипповке такой отряд был — полторы дюжины вооруженных берданками мужиков, половина из которых успела отслужить в сибирских стрелковых бригадах. А староста деревни, Борис Громов, служил даже в лейб-гвардии стрелковом батальоне и вместо выдаваемой от казны берданки имел лично купленную «бурскую винтовку[11]». Кощиенко уже приходилось стрелять в хунхузов во время прежних поездок с приказчиком по Дальнему Востоку, так что он не отказался от участия в ополчении. А затем съездил в Сеул и купил в такую же «бурскую винтовку», как у старосты и сотню патронов к ней. И даже успел пострелять несколько раз, потратив десятка два патронов.

Жизнь наладилось и, казалось, так будет всегда. Но неожиданно весь этот «праздник души» Анемподиста поломали японцы. Напав без объявления войны на стоянки русского флота, они, как сообщил Кощиенко его корейский работник Паша Ким, затем высадили на юге полуострова армию. Которая быстро разоружила стоявшие там батальоны корейской армии и двинулась на север. Испуганный кореец рассказал, что по сообщениям родственников, японцы жестоко расправляются со всеми, кто рискует ослушаться их приказов. А русских убивают сразу, отрубая им головы. — Косподин, они коворить, што русски оскорпили их вторжением на семлю Ниппон, — объяснил ситуацию Паша-Пак. До этих слов Андя своему работнику не сильно верил. Не в то, что японцы убивают всех непокорных, в это он как раз поверил сразу, вспомнив увиденное в Китае и Приморье. Нет, он не верил, что японцы ни с того, ни с сего убивают всех встреченных русских. Слова же работника все объясняли вполне понятно. То, что японцы, убившие наследника государя-императора, обиделись на отомстивших им за это русских, Кощиенко нисколько не удивляло. Приходилось видеть, как люди, сделавшие кому-то гадость, обвиняли в этом именно потерпевшего. Поэтому отблагодарив Пашу за принесенные сведения полтинником, Андя, не теряя времени, отправился к старосте.

Как оказалось, Громов уже знал последние новости. У него сидел вернувшийся из Сеула Семен Овчинников, промышлявший извозом. Втроем обсуждать такие новости не стали, староста послал сынишку за справными мужиками, к которым прислушивались в общине. Ждать пришлось недолго. Похоже, новости о происходящем уже разошлись по общине, поэтому собрались все быстро.

Староста подождал, пока все соберутся и усядутся по лавкам. После чего кратко и четко, по-военному, рассказал все новости. Включая и переданные Андей сообщения от корейцев. Мужики задумались, переглядываясь и качая головами. Первым высказался диакон[12] Павел Диких.

— Неча пока людей тревожить и сход собирать. Ниппонцы далеко, пока до нас дойдут, мы тут и урожай собрать успеем. Там же, глядишь, и русская армия придет. Не так ли, Борис Михалыч?

— Если вспомнить, как мы совершали марши, — ответил староста, — то по меньшей мере месяца два у нас есть. Если только япошки солдат по морю не подвезут…

— На это флот есть, — успокаивающе прогудел уставщик Симеон Фролов. Пару лет назад отслуживший срок на береговой батарее, принадлежащей флоту и поэтому считавший себя знатоком морских дел. — Наш-от флот сильнее ихнего. Побояться ипошки сюда солдатиков вести, наши их зараз по дороге потопят.

Спорить никто не стал, чай не какие-нибудь сорванцы с улицы. Раз Симеон говорит о чем-то, значит знает. Да и Борису не верить — себя не уважать.

— Тогда так решим, — подвел итог Борис. — Сходку собирать не будем, зря мир тревожить не стоит. А мы всем объяснять будем, что пока спешки нет, да успокаивать самых нетерпеливых. А в воскресенье Симеон с кафедры всем объяснит. Решено?

— Решено! — дружно согласились «избранные мужи» и поторопились разойтись. У каждого свои дела и никто другой их не переделает.

На этом волнения по поводу русско-японской войны в Филипповке на время утихли. Но скоро на крестьян одна за другой обрушились печальные известия. Армия прислала пару — тройку кавалерийских бригад и бригаду сибирских стрелков. Причем стрелки всего лишь заняли оборону в Сеуле, а кавалеристы ушли навстречу неторопливо накатывающимся с юга японцам. Но даже не успевшему послужить в армии Кощиенко стало ясно, что удержать японцев от полного захвата Кореи наше командование не очень-то и надеется. Конница, она ведь для налетов да разведки хороша, о чем староста не раз рассказывал. Обороняться же пехота должна. А ее прислали мало, видно, как решил Анемподист, для блезиру. Царю доложить, что войска посланы и все… Таким умным оказался не только Кощиенко, но и жившие в Филипповке приказчики и купцы. Буквально за пару недель они съехали, заодно прихватив все свои товары, хранившиеся на складах. После этого наконец-то собрали сход. Но большинство отказалось бросать хозяйство. Решили только, что ополченцы выставят на всякий случай пост из двух человек на дороге в Сеул и будут заниматься по субботам и воскресеньям.

А потом пришли еще более ошеломляющие известия о поражениях русского флота и появлении японцев в Чемульпо, совсем рядом от Сеула и Филипповки. Вместе с этими известиями в деревне появилась полурота стрелков под командой поручика Гришина и прапорщика Сергеева. Сибиряки, как пояснил Анде Громов, представляли собой боковую заставу, охранявшую дорогу из Сеула от возможного налета японцев. Устроились они на одном из пустовавших купеческих участков. Офицеры с денщиками в доме, унтер-офицеры — в мезонине, в котором жила прислуга, а солдаты — на складе.

После таких новостей снова собрали сход общины. Но и теперь принять окончательное решение не удалось. Многих мужиков затиранили и подговорили бабы, не желающие бросать все нажитое трудом на поток и разграбление. Стоит уехать, тут не только японцы, корейцы местные все обнесут и к себе растащат, ходили разговоры по домам. Спорили долго, но в конце концов решили, что желающие могут уехать. Для охраны с ними отправили дюжину вооруженных ополченцев, а остальные принялись налаживать оборону. Подновили окопчики, вырытые еще во время прежних учений, наладили питание и охрану. Военные не вмешивались, лишь поручик иногда ходил и поглядывал за ополченцами. Да прапорщик Сергеев, которого звали на польский лад Станиславом, но с чисто русской фамилией и отчеством Сергеевич, вместе с фельдфебелем Мельником прошлись по линии обороны ополченцев, откровенно насмехаясь над окопчиками и трусостью крестьян-ополченцев. До драки не дошло только из-за привычного почтения к «их благородию». Но посматривали на эту парочку так, что прапорщик и его прихлебатель постарались побыстрее уйти к себе.

А потом началось. Сначала где-то вдали громыхнули берданки дозора, а в ответ раздался нестройный залп, напоминающий звук рвущегося холста. Потом несколько раз выстрелы берданок и из-за поворота дороги выскочил один из отправленных в дозор мужиков. Бежал он тяжело, хотя и славился на всю деревню, как непревзойденный бегун. Второго дозорного видно не было. Зато на дорогу выскочило несколько всадников в сине-красном с еле заметной на таком расстоянии желтой полосой на кепи. Казалось, еще немного и они настигнут беглеца и… Но Кощиенко уже стоял в своем окопчике. И без лишней спешки, но быстро прицелившись, выстрелил все пять раз, опустошив магазин винтовки. Его поддержали несколько стрелков, хотя расстояние для старых берданок было явно великовато. Отчего подбежавший в этот момент Громов потребовал прекратить огонь, употребив даже несколько небиблейских выражений. Тем более, что и стрелять стало не в кого. По полю убегал один конь, волоча по земле тело, зацепившееся ногой за стремя. Еще один конь бился в агонии, повалившись на спину и, похоже придавив наездника. Остальных преследователей словно сдуло ветром. Дозорный, Лука Панкратов, после выстрелов слегка притормозивший, все же сообразил в чем дело и вновь помчался к окопам.

Ополченцы успели занять все свои окопы. Даже Лука добежал и успел рассказать, что напарника убили, и рассказать про увиденных конников и пехоту. А стрелки еще только строились на купеческом подворье.

— Вчера их благородия у меня все остатки ханжи[13] выкупили, — пояснил Анемподист Борису странное поведение военных. — А солдатики, как мне чудится, тоже где-то причаститься успели.

— И ты молчал? — вызверился было Громов, а потом просто махнул рукой. Впрочем, им обоим бытсро стало не до солдат и их маневров. Из-за поворота колонной, на ходу без единого выстрела разворачивающейся в густую цепь, выходили японцы. Неразличимые в своей однообразности, одетые в синие мундиры, белые гетры, идущие ровным строем и неотвратимо надвигающиеся враги невольно пугали. Кощиенко показалось, что теперь-то ничего не остановит вражескую пехоту. Он невольно бросил взгляд назад, словно собираясь бежать.

— Что, Андя, страшно? — спросил устроившийся рядом в окопчике Борис. — Не боись, им тоже страшно, как и тебе. Стрелять только когда япошки дойдут до кривого камня! — громко приказал он выглядывавшим из окопчиков односельчанам.

В это время раздался дружный залп и над головой ополченцев просвистели пули. Оказывается, солдатики все же успели залечь на окраине деревни и теперь залпами обстреливали японцев издали. Кощиенко развернулся и внимательно посмотрел на результат очередного залпа. И разочарованно выругался. Один упавший и двое-трое покинувших строй раненых. И это у стрелков! Впрочем, Анемподист вспомнил про вчерашний солдатско-офицерский загул и снова выругался. Какая может быть прицельная стрельба с похмелья. Тут сбоку громко и задиристо щелкнул маузер Громова и Андя переключился на бой. Прицелился в размахивающего саблей и чего-то кричащего японским солдатикам офицера, выстрелил. И тут же испуганно спрятался в окопе, скрываясь от ответного залпа японцев. А сразу после него прозвучал ответный, не столь грозный и растянутый по времени залп ополченцев. За ним последовал залп стрелков.

Японцы же, несмотря на потери, заорав что-то воинственное, рванули бегом в атаку. Тут уж и Кощиенко стало не только до наблюдений, но до переживаний тоже. Он только успевал передергивать затвор и стрелять. А по опорожнению магазина — доставать новую обойму, перезаряжать винтовку и снова стрелять. Стреляли вразнобой, с максимальной скорострельностью все — и ополченцы, и стрелки. Но японцы, теряя и теряя солдат, все же добрались до окопов. Казалось теперь отряду ополченцев, вооруженных берданками без штыков, не выстоять. Но одновременно с японцами к окопам добежали сибиряки. Японцев, несмотря на потери, все равно было больше. Но солдаты и мужики дрались ожесточенно и настойчиво. Стреляли редко. Влияла ли теснота схватки, или же охватившее противников озверение. Солдаты действовали штыками, а крестьяне или использовали берданку как дубину, либо рубились топорами, прихваченными в окопы. В воздухе повис тяжелый запах убоины, крови и содержимого кишок.

Кощиенко, подстрелив подбежавшего к окопу японца, отбросил в сторону бурскую винтовку и схватил выроненную убитым японскую. Драться штыком он не умел. Поэтому первый же выпад закончился тем, что винтовка застряла в груди противника. Пока на него не выскочил следующий японец, Андя успел осмотреться и увидел оставленную кем-то рядом с окопом лопату. Хорошую, недавно проданную им кому-то из крестьян, до блеска отточенную о грунт. Бросившись с наклоном вперед, он успел подхватить это неожиданное оружие быстрее, чем подбежавший солдатик сделал выпад. Выпрямляясь, Кощиенко ударом черена отбил винтовку, а потом резко изо всех ударил лопатой вперед. Перерубив, совершено внезапно, японцу горло и попав под брызнувшую струей кровь. От неожиданности Анемподист дамже выронил лопату. И если бы японцы, не выдержав напора рукопашной, не побежали, этот бой стал бы для Кощиенко первым и последним. Каким он стал для почти десятка ополченцев и стольких же стрелков. Японцев, надо отметить, валялось на позиции и перед ней раза в три — четыре больше. Но всем было ясно, что еще один бой — и оборона русских просто исчезнет.

— Ну что, господа ополченцы, — поручик Гришин, не менее Кощиенко заляпанный кровью, в порванном в нескольких местах мундире, усталый, уже не выглядел тем блестящим и надменным «их благородием». — Успеют ваши семейства до вечера уйти?

— Должны, вашбродь, — устало ответил Громов, опиравшийся на японскую винтовку, как на костыль.

— Это хорошо, — согласился Гришин. — До ночи мы продержимся. А потом у меня приказ — отходить. Отравляй своих с обозом…

— Не, вашбродь. Всех не отправлю, — заупрямился Громов. — Раненых только. Остальных… охотниками к себе в роту возьмете?

— Хм… Служил? — дождавшись ответа старосты и посмотрев на стоящих за спиной старосты ополченцев, поручик вдруг улыбнулся. — Возьму. Только слушаться вам придется, как солдатам. Командовать… будешь ты. А пока — назначать парочку своих собирать японские винтовки. Потом среди самых умелых распределишь. А я мы…

— Разрешите, господин поручик? — обратился к Гришину подошедший сбоку Сергеев. — Солдаты построены, можем возвращаться к батальону.

— Кто вам сказал, что мы будем возвращаться, — удивился Гришин. — Отправьте с ранеными унтер-офицера Силина в батальон. Берите первый взвод, отправьте фельдфебеля Мельника с отделением в передовой дозор, а сами окапывайтесь с правого фланга. Я со вторым взводом — в центре, а ополченцы — слева. И быстрее, времени у нас до следующей атаки вряд ли более получаса.

— Е-е-есть, — вид у прапорщика был не слишком довольный, но выполнять приказ он отправился быстрым шагом.

Как ни удивительно, японцы атаковать не спешили, позволив отряду Гришина организовать вполне приличную оборону. Странное поведение противника поручика насторожило и он отправил два отделения для усиления боковых дозоров, а прапорщика Сергеева отправил в передовой дозор, для рекогносцировки. Прапорщик ушел… и пропал вместе со всем отделением. А потом японцы атаковали и с фронта и левый боковой дозор. Вторую атаку отбили с большим трудом. Окопы пришлось оставить и отойти к деревне. Но пока они окапывались в деревне, японцы обошли отряд со все сторон. Теперь стало ясно, что их было не меньше батальона. Но атаковать противник не спешил. Неторопливо окружив деревню и поставив на позицию пару легких пушечек, японцы выслали к обороняющимся парламентера…