Украина в огне. Как стремление США к гегемонии ведет к опасности третьей мировой войны

Украинское похмелье: Дух Версальского договора, запечатанный в бутылки Бреттон-Вудса Джеффри Соммерс

Кризис на Украине стал давно организуемым похмельем. Разрушение этой когда-то советской, промышленной и сельскохозяйственной республики-мотора после провозглашенной «независимости» напомнило оценку Тацитом военных побед Римской империи, вложенную в уста кельтского вождя Калга-ка перед битвой у Граупийских гор: «Они сотворили пустыню и назвали ее миром». То, как обошлись с бывшими советскими республиками, слегка напоминало комплекс мер относительно доброй воли, воплощенный в Бреттон-Вудских соглашениях после Второй мировой войны, но по содержанию они были ближе к ядовитому коктейлю Версальского договора. Последней каплей, которая привела Украину к коллапсу, был отказ Виктора Януковича от предложенного ЕС Соглашения об ассоциации. Янукович опасался, что последствия мер жесткой экономии приведут к свержению его правительства, но по иронии судьбы именно сам отказ от соглашения привел к его падению.

Если Соглашение об ассоциации стало последним толчком, приблизившим Украину к коллапсу, то похмелье стало результатом пьяного кутежа оппортунистов и прошлого, и настоящего. И вместе, и отдельно от России история Украины составляет неотъемлемую часть прошлого России. Вложенная в Россию, как в матрешку, одновременно сохраняя связи с Европой, история Украины представляет собой плавное и вечно меняющееся путешествие внутри Восточной Европы со штрихами Западной Азии. Эта модель повторяется и с Россией, находящейся внутри и европейского, и азиатского миров, одновременно и вместе с ними, и отдельно.

Россия и Украина были рождены буквально единым целым как Киевская Русь, и после своего рода «деления клеток», если воспользоваться биологической метафорой, начинались, как близнецы, но в итоге мутировали в связанные, но все же различные культуры. Они пользовались одним и тем же письмом, переданным им византийскими монахами Кириллом и Мефодием в IX веке нашей эры, и разделяли культуру, выкованную в Восточной православной церкви. Этнические украинцы считают себя более чистыми «русскими» по культуре (и что более тревожно, генетически), чем сама Россия. Восточные православные украинцы считают последнюю смешением этносов, выкованных за столетия в нацию силой имперского экспансионизма. Но, что предсказуемо, объявляют свою ветвь основателя династии Рюрика (по иронии судьбы финна) законными наследниками Киевской Руси.

Но все же Украина вряд ли представляет собой статические границы расселения однородной сохраненной культуры, чистой или какой-то иной. Украина по большей части представляет собой творение Советского Союза XX века и царских российских вкладов до этого. В середине XVII века Украина обладала малой территорией, около одной десятой от размера страны в нынешних границах. Русские цари — от Петра Великого и после него — столетиями добавляли дополнительные территории в центральной и северной частях. Екатерина Великая тоже добавила территорий на юге после присоединения Крымского каганата в 1783 году[79]. Владимир Ленин передал территории, которые сегодня составляют промышленный восток (т. е. Донецк, Харьков, Луганск и т. д.) и исторические города на юге, такие как Одесса. Именно здесь прошли протесты с требованиями большей автономии от Киева и даже с призывами к независимости. В то же время Иосиф Сталин забрал у Польши Галицию в 1939 году по пакту Молотова-Риббентропа. В 1944-м после изгнания нацистов во Второй мировой войне этот нефтяной и газовый регион (в то время) был официально аннексирован Сталиным. Но именно во Второй мировой националисты Галиции сражались с Советами, и потому-то сегодня Галиция непропорционально представлена в руководстве украинских правых радикалов, например в «Правом секторе» и «Свободе». Никита Хрущев завершил расширение Украины, добавив в 1954 году Крым, при том, что он постоянно был частью СССР. Таким образом, Украина выстроена на центростремительных силах внутри страны, которые в любой момент могут разорвать ее на части сами по себе или в комбинации с внешним влиянием России или США. «Законы» исторического материализма в 1954 году предполагали, что Советский Союз представлял собой будущее, и его статус неизменен и бессмертен. Однако то «будущее» погибло в 1991 году.

Российское вторжение в Крым, при сконцентрированном на Восточной Украине внимании, стало ответом на нарастание экспансии США/НАТО после 1990 года. Обрушение СССР и советского блока (Варшавского договора) положило конец крупнейшей империи современной истории. Еще более потрясающим стало то, что это был самый мирный распад большой империи в мировой истории. Факт остается фактом, империя протяженностью в дюжину временных зон, включающая сотню этнических групп, с определенными историческими и современными обидами, развалилась без кровопролития[80]. Это просто нечто чудесное.

Частично причиной того, что разрушение такой империи прошло со столь небольшим насилием, стало взаимное желание президента США Джорджа Буша и советского Генерального секретаря Михаила Горбачева признать, что страны Варшавского договора надо отпустить, чтобы освободить ресурсы внутри страны для реформирования СССР. В то же время второй уровень советских руководителей просто хотел снести СССР, чтобы можно было нажиться на приватизации государственных активов[81]. Демилитаризация должна была быть достигнута за счет разоружения, что совершенно замечательно, если учесть самые большие человеческие потери в истории из-за военного вторжения, произошедшего всего двумя поколениями ранее. Центром стала Германия, вновь объединившаяся в 1990-м. Она вторгалась к соседям каждое поколение или около того со времен Франко-прусской войны 1870 года. Во Второй мировой войне она опустошила СССР и довела 25 миллионов людей до смерти. Другие восточноевропейские государства, в том числе Румыния, как и жертвы сталинских репрессий (например, жители стран Балтики и западные украинцы), иногда приветствовали приход нацистов, чтобы вместе с ними сражаться против России.

Поскольку СССР рухнул, у России возникла серьезная озабоченность своей безопасностью, которая могла быть снята лишь гарантиями, что НАТО не двинется в государства Варшавского договора, где было пролито так много советской крови во время Второй мировой. Президент Джордж Буш обещал, что, если Советы распустят Варшавский договор, Россия может быть уверена, что НАТО не станет заполнять вакуум. Как выразился госсекретарь Буша Джеймс Бейкер, будучи в Кремле, раз планируется уход Советов из Восточной Германии, «не будет никакого расширения юрисдикции сил НАТО ни на дюйм на восток»[82]. Это обещание было достаточно существенным, чтобы заставить СССР разорвать Варшавский договор.

Преемник Буша, Билл Клинтон, нарушил обещание, быстро втянув бывшие государства Варшавского договора в НАТО. Преемник Клинтона, Джордж Буш-мл., двинулся на территории, ранее аннексированные СССР на Балтике, и в 2004-м включил их в НАТО. Следовало предвидеть — и возможно, это было неизбежно, — что новые участники захотят членства в НАТО, если учесть их опыт жизни под контролем Варшавского договора и прямого правления СССР в странах Балтики. Но желание гордящихся собой США окружить Россию военными базами привело руководителей России к тому, что они почувствовали себя преданными Соединенными Штатами.

После развала Советского Союза Россия наблюдала скрытые попытки организаций Госдепартамента США, таких как Национальный фонд в поддержку демократии, и НКО все больше укрепиться в странах бывшего советского блока. Это угрожало перестроить «ближнее зарубежье» России и превратить в неолиберальную периферию США. В этом смысле киевское «майданное» правительство представляло собой угрозу существованию России, ведь ранее шаги НАТО в Грузию в 2008 году уже нанесли удар на грани фола и привели к российской военной интервенции. Более того, большинство русских никогда не простили Горбачева за договоренности с НАТО в 1990-х. Российские дипломаты ясно заявили в отношении потенциальной экспансии НАТО, что Украина представляет собой черту, которую нельзя переходить. Перспектива того, что НАТО ассимилирует Украину, с точки зрения России — поглощение того самого дома предков, где была основана Россия, и земли, на которой она противостояла фашистскому вторжению в Великой Отечественной войне.

С учетом такого фона шаги «майданного» украинского правительства в направлении возможного будущего членства в НАТО неизбежно обеспечивали контрдействия России и рус-скоговорящего населения на Украине. Естественно, это произошло в тех регионах Украины, которые имели самое большое стратегическое значение для России и где была самая большая концентрация русскоговорящих жителей, — в Крыму. Русские в Крыму с тревогой наблюдали насилие националистов правого крыла в Киеве, которое широко освещалось российскими СМИ, но было вполне реальным, причем мало освещалось западными СМИ. То есть вопреки утверждениям России, Майдан был не только ультранационалистическим движением. Свою роль шовинистские элементы играли, но движение обладало широкой поддержкой, в нем были представлены элементы всего политического и даже этнического спектра[83].

Президент Украины Виктор Янукович был таким же жуликом, как и предыдущие клептократы — руководители Украины, которые использовали политическую власть, чтобы грабить государство и государственное имущество. И хотя многие русскоговорящие на юге и востоке считали Януковича «своим» президентом, но стоит учитывать, что на Майдане присутствовали этнические, сепаратистские элементы. Население Крыма и наблюдатели в России, однако, опасались, что Янукович был противозаконно смещен не из-за клептократии, а в рамках регионального и этнического разделения и завоевания с помощью политики национальной идентичности. Единственным возможным защитником, с точки зрения русскоговорящих крымчан, была Россия. Более того, «морковка» более высоких пенсий и социальной поддержки в России в целом тоже оказалась привлекательна для крымчан, желающих присоединиться к более процветающей и стабильной России.

Что же ускорило украинский кризис осенью 2013-го и в 2014 году? Многое, но больше всего — провалившаяся украинская экономика. Украина была коррумпированным месивом с момента, когда ее независимость была тайком запланирована и объявлена в результате Беловежских соглашений 8 декабря 1991 года в Белоруссии. Борис Ельцин, никогда не считавшийся самым сообразительным из сборища руководителей-геронтократов Советского Союза, воспринял идею, что развал советского блока обогатит Россию. Его «логика» была какой-то такой: «поскольку баланс выплат СССР представляет собой чистый поток ресурсов в страны Варшавского договора и во все, кроме одной, республики Центральной Азии, то Россия станет богатой, если сможет просто сбросить их со своего балансового счета». Таким образом, Ельцин замыслил с руководителями Коммунистических партий Белоруссии и Украины план выйти из СССР. В то же время США жаждали разрушить советский торговый блок, известный как Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), несмотря на оппозицию Франции, которая верно понимала, что это разрушит промышленность и торговлю на постсоветском пространстве[84]. С точки зрения американских евразийцев разрушение экономики России, а следовательно, и влияния было именно тем, что нужно. США жаждали разрушить Россию и воспрепятствовать будущему гегемону контролировать огромное евразийское пространство, составлявшее бывший советский блок. В частности, как предостерегал Збигнев Бжезинский в своей «Великой шахматной доске», контроль России над Украиной снова превратит первую в евразийскую державу[85]. Удерживать эти страны врозь с тех пор было мотивирующим смыслом для евразийцев в Госдепартаменте.

Совсем недавно эстафетная палочка этой миссии была передана Виктории Нуланд, помощнику госсекретаря США по европейским и евразийским делам. Нуланд — супруга Роберта Кагана, сооснователя проекта «Новый американский век» (PNAC) в 1997-м. PNAC собрал американских «ястребов», которые искали возможность сохранить американскую империю и были агрессивно настроены против любых вызовов[86]. Они печально известны тем, что были основными сторонниками американской войны в Ираке. Нуланд отмечала, что США с 1991 года потратили $5 миллиардов на Украине, чтобы сориентировать ее в желаемом для США направлении. Хотя это может быть желаемо с точки зрения США, но для России это не прошло незамеченным, тем более она это не приветствовала. Более того, характеристикой имперской спеси неоконов и США как нации G1 стало замечание Нуланд «(ненормативно) ЕС», когда при оценке европейских соображений[87] еще зимой 2014 года она высказала мнение о том, кто должен и кто не должен быть в новом украинском правительстве[88]. Неудивительно, что в результате главой нового украинского парламента стал кандидат Нуланд, бывший банкир и руководящее лицо коррумпированного прошлого правительства Юлии Тимошенко. Арсений Яценюк был избран премьер-министром нового украинского правительства, и можно было рассчитывать, что он протащит желаемые для США неолиберальные «реформы».

Стоит также отметить, что в России есть собственные евразийцы вроде Александра Дугина из Московского государственного университета, советника партии «Единая Россия» президента Путина. В противоположность целям Госдепартамента США расколоть Евразию фигуры вроде Дугина хотят ее объединить. Они хотят видеть восстановленную мощь России и ее культуру, защищенную от внешнего влияния. Они ищут возможность объединить в «Великую Россию» большую часть русскоговорящих областей. Их цель — в итоге вновь включить в состав России большую часть Украины, Белоруссии и Северного Казахстана[89]. Пока это означает удержание этих областей вне НАТО. Однако программа не распространяется на страны Балтии, которые они считают культурно отдельными от России. Так что обеспокоенность входом России в страны Балтии, вероятно, неуместна, несмотря на опыт советского захвата Балтики в 1940-м, в начале Второй мировой и последующих десятилетий советского правления, которое во многом имело исторически оборонную повестку.

Мы рассмотрели две «модели» обращения с поверженной великой державой в прошлом веке. Первая — Версальский договор после Первой мировой. Он прямо возложил вину за войну на Германию и потребовал расплаты. Униженная и обанкротившаяся Германия, таким образом, подготовила почву для следующей войны. Другой — Бреттон-Вудская система после Второй мировой. Хотя она и не была столь прогрессивной, как хотел Джон Мейнард Кейнс[90], но у нее было одно достоинство — она стала ответом на советскую экономическую и военную мощь, не говоря уж об идеологическом вызове путем поощрения национального экономического развития и социальной демократии в Западной Европе и Японии. Россия надеялась, что с ней будут обходиться как с партнером после одностороннего демонтажа СССР в 1991-м. Вместо этого обращение США с Россией больше напоминало Версальский договор, чем Бреттон-Вудс. Вместо построения постсоветского блока были предусмотрены — в сотрудничестве со многими олигархами собственно России — деиндустриализация, структурная корректировка и добыча природных ресурсов с целью обеспечения «пространственного укрепления» в эпоху глобального кризиса накопления, уходящего корнями в 1970-е[91]. Польша оказалась исключением, поскольку она была первой страной, отколовшейся от Варшавского договора, и, следовательно, получила намного больший пакет помощи (больше грантов, меньше займов)[92], чтобы соблазнить остальные государства Варшавского договора западными объятиями. Позже это будет иметь значение для западных украинцев, которые думали, что относительное благополучие было следствием членства в ЕС.

Результатом распада советского блока был экономический бум в США и Британии в 1990-х. Его подпитывали дешевая энергия и сырье из СНГ, причем выплаченные постсоветским экономикам деньги за эти товары вымывались обратно на счета в офшорных банках и рынки недвижимости в Нью-Йорке и Лондоне. Постсоветское пространство 1990-х было неразберихой, с демографическими потерями, превзошли которые только годы Второй мировой. Постсоветский средний класс разрушился. Некоторые районы после Варшавского договора (граничащие с Западной Европой) увидели экономическое восстановление в XXI веке, но также столкнулись с огромными «пузырями» и затем обрушением рынков недвижимости в 2008 году. Россия с ее обильными запасами нефти, газа и металлов процветала в новом тысячелетии (по крайней мере, в сравнении с бедственными годами Ельцина в 1990-е). Поддержка спросом на ресурсы из Китая и Индии плюс глобальный пузырь американских кредитов в годы правления Буша вкупе с иракской войной, подтолкнувшей цены на нефть вверх, — этого всего стало достаточно, чтобы богатство «просочилось вниз» и условия жизни многих русских улучшились, несмотря на все еще существующую безудержную коррупцию. Однако Украина никогда не видала такого улучшения. Она получила пузырь недвижимости, как и многие другие страны, и некоторые финансы влились в ее сектор производства стали в активные годы накануне краха 2008-го. Но большая часть народа по-прежнему зависела от непредвиденных обстоятельств, а после краха 2008 года она не смогла полностью восстановиться. Более того, коррупция осталась гигантской. Даже по стандартам постсоветского блока Украина была «примером» коррупции, вплоть до того, что ее отчитывала за это одна из «звезд» коррумпированности, Россия. Как отметил Путин 3 марта 2014 года на пресс-конференции:

Ничего или почти ничего не изменилось к лучшему. Коррупция достигла размаха, невиданного в России. Накопление богатств и социальная стратификация — проблемы, насущные и в нашей стране. На Украине все намного хуже, радикально хуже, они затмевают все, что мы могли себе вообразить[93].

Коррупция и нищета оказались слишком сильными для украинцев, особенно тех, кто имеет связи с Европой, куда они часто ездят по работе или с визитами. Например, Польша и часть Украины имеют общую историю, последняя исторически были частью Польши. А сегодня Польша обладает доходом на душу населения вдвое большим, чем Украина. Частично это объясняется тем, что треть Польши до Второй мировой была частью Германии. Общая граница с Германией и то, что большая часть бывшей немецкой территории теперь — часть Польши, привели к значительным немецким инвестициям. Более того, Польша, как уже упоминалось, получила существенно лучший пакет помощи, чем другие страны советского блока. Большая часть той помощи шла в форме грантов, а не займов, что ускорило развитие, снизив бремя обслуживания долга. И наоборот, Украина не получила никаких подобных выгод.

Предложенное Соглашение об ассоциации EC-Украина расширило надежды на европейские стандарты жизни и лучшее управление на Украине. Олигархи, которые приватизировали советскую промышленность и часто экспортировали прибыли в офшорные банки вместо реинвестирования в собственную страну, доминируют в украинской экономике со времен обретения независимости. Желание иметь более высокие стандарты жизни и более чистое управление у украинцев вполне понимаемо. Вопрос в следующем: улучшит ли партнерство с ЕС жизнь украинцев?

Экспансия ЕС во многом дала разочаровывающие результаты для народов и Востока, и Запада (хотя финансисты весьма выиграли). Мечты украинцев о процветающем, эгалитарном обществе, когда-то связанные с социальной демократией Европы, вполне рациональны. Ожидания, что ЕС принесет на Украину европейскую «социальную модель», однако были бы разбиты реальностью нынешних неолиберальных «приливов и отливов» в ЕС. Хотя многие надеялись, что после экспансии ЕС станет расширенным проектом «социальной Европы», реальный опыт состоял в использовании (если не эксплуатации) труда восточноевропейцев, что создает «риски», связанные с ненадежностью рабочих-мигрантов. Таким образом, зарплаты восточноевропейцев поддерживаются за счет расширения ЕС. В то же время экспансия ЕС в страны бывшего Варшавского договора в 1990-х представила западноевропейским производителям подлинное рыночное эльдорадо для их потребительских товаров. Это снизило безработицу в Западной Европе, созданную жесткой кредитной и налоговой политикой Маастрихтского договора по созданию евро. Более того, экспансия ЕС обеспечила процветание западноевропейским банкам, которые ранее были перегружены свободной от долгов восточноевропейской собственностью с крупными закладными[94]. Это дало поток прибылей для банков и инсайдеров Восточной Европы с полезными связями. Однако для простых людей это превратилось де-факто в налоги, и они должны были брать дорогую ипотеку, чтобы получить жилье.

Западная Европа ищет возможности получить еще одну инъекцию экономической энергии, повторяя ту же игру расширения на восток. Прибыли будут не столь велики при этой повторной попытке. Восточные рынки беднее и меньше, чем те, на которые первоначально распространилась экспансия Западной Европы в страны Варшавского договора. Рушащаяся модель европейской «социальной модели» отнюдь не для экспорта, а для потока потребительских товаров и финансового капитала. В итоге Западная Европа в обмен может ожидать получения все большей социальной патологии и преступлений со все более нестабильного Востока, который видит, как местная экономика все больше подрезается экспортом из ЕС.

Лучшим решением для Украины (и России) были бы отечественные инфраструктурные инвестиции, причем высшим приоритетом должны быть дороги. Это потребовало бы прекращения коррупции, чтобы снизить цены, раздуваемые инсайдерами со связями, — что легче сказать, чем сделать, конечно же. Выявление ниш технологий советских времен (космос и прочее) для развития в партнерстве с иностранцами тоже поддержало бы экономическое развитие. Эти отрасли промышленности представляют собой капитал, требующий десятилетий инвестиций для новичков. Украина и страны СНГ в целом могли бы мудро сохранить и эксплуатировать эти преимущества.

Сами украинцы (федеративных регионов) должны решить, какой способ действий лучше избрать. Нынешние условия и в России, и на Украине — не та модель, что вызывает восхищение. Но все же украинцы будут крайне разочарованы, если они ожидают, что партнерство с ЕС обеспечит социальную европейскую модель (она сама под сильным ударом на Западе). Лучший вариант состоит в том, чтобы найти альтернативу, основывающуюся на местном развитии и вовлечении других с позиций автономии. Многие украинцы думают, что партнерство с ЕС обеспечит законную систему и соблюдение правил, что очистит их экономику от коррупции и введет лучшие европейские обычаи. Однако реальность, может статься, заключит их в неолиберальные законные структуры, которые сократят перспективы развития Украины, наводнив ее западноевропейскими товарами и спекулятивным банковским капиталом. Это может оставить украинцев с неопределенными перспективами занятости, понизив их до уровня дешевой «резервной армии труда» для Западной Европы. Соответствующие правительства и экономические элиты пока и не преуспели, ни украинские, ни российские. Однако ожидание перемен от ЕС окажется разочаровывающим и лишь еще более отсрочит основные изменения, необходимые для трансформации экономик. Более того, западноевропейские социальные демократии будут разрушены увеличением трудовой иммиграции с Востока. Если «Партнерство» когда-либо разовьется до полного членства, западноевропейцы тоже обнаружат, что восточная политика правого крыла еще больше выхолащивает социал-демократических и зеленых политиков, которые дали такой высокий уровень жизни и стабильности в Западной Европе.

Много что можно было поддержать в протестах на Майдане, и, по иронии судьбы, теперь многое можно поддержать в протестах против правительства, возникшего на Майдане. Все же протестующим надо больше подумать о том, какие альтернативы дадут им цель, за которую стоит бороться. Запутанность с зонами свободной торговли ЕС, вероятно, даст столько же «Надежд и перемен», сколько Североамериканское соглашение о свободе торговли (НАФТА) дало мексиканским рабочим, а выборы Барака Обамы — членам Прогрессивной партии в США.

В то же время ЕС, по-видимому, склонен повторять свою экспансию недавних десятилетий на Восток в страны бывшего Варшавского договора, чтобы воспользоваться потоком экспорта потребительских товаров. Это помогает облегчить безработицу в Западной Европе, ставшую результатом жесткой неолиберальной и монетарной экономии Маастрихтского договора по созданию валютного союза Еврозоны. Но закупочный потенциал Украины намного ниже, чем стран, граничащих с Германией и интегрированных в рынок ЕС с огромными европейскими субсидиями. Никакого бума евроэкспорта не случится при вероятном предложенном соглашении. Единственное, чего может добиться ЕС, — обеспечить введение достаточно сильной программы мер жесткой экономии, чтобы держатели украинских бондов получили свои деньги. Возможный ущерб для украинских рынков из-за плохо проведенной либерализации торговли и возможный безвизовый режим могут наводнить ЕС дешевой рабочей силой.

Украинцы, глядящие на ЕС как на своего спасителя, потеряли чувство времени. Они видят последние крупицы социальной модели, которую пожертвовали на алтарь неолиберализма. Януковича предостерегали, что надо поднять НДС, налоги на труд и сократить субсидии на энергию и здравоохранение. Он сопротивлялся этому, чтобы воспрепятствовать ранним народным волнениям, но все равно его свергли. Теперь Украина обещает двигаться под западным неолиберальным наставничеством, первая политика которого состоит в том, что надо ожидать более высоких налогов на труд и на потребителей — ускоренную утечку капитала из страны в Швейцарию и в еврозону (т. е. офшорные банки в Лондоне и Риге).

Тимошенко, Ющенко и прочие — все были клептократами, которым неолибералы обещали обогащение в постсоветских государствах. Коррумпированный Янукович стал настоящим врагом только потому, что допустил непростительный грех отказа от воплощения программы мер жесткой экономии по лекалам ЕС/США. Цель ЕС и США состояла в передаче государственного достояния в руки отдельных лиц, которые будут управляться «невидимой рукой» (главным образом той, что была за «цветными революциями»), чтобы искать возможность получить прибыль, продавая то, что они захватили, западным инвесторам. Финансы — новая модель боевых действий, как отметил Майкл Хадсон. Мы наблюдаем захват того, на что в прошлом были нацелены военные интервенции: земли, природных ресурсов и инфраструктурных монополий[95].

Еще до свержения Януковича шли разговоры о «перезагрузке», поскольку США и Россия, казалось, направлялись к взаимному примирению. Его уход со сцены сначала вернул США и ЕС на влиятельную позицию и поощрил фанатичных евразийцев в Госдепартаменте. В то же время новое явление Юлии Тимошенко (которая опять вернула себе некий статус в тюрьме) представляет собой возвращение этнических украинских олигархов. Однако, как уже отмечалось, США предпочитают Арсения Яценюка на посту неолиберального реформатора. Но бурная радость, раздувавшая паруса американских неоконсерваторов и неолибералов при Майдане, быстро превратилась в уныние, когда Крым откололся от Украины и началось протестное движение в промышленных областях, например провозглашение Донецкой Народной Республики. В апреле 2014 года ничто не было очевидно, кроме того, что дни почти неограниченной «свободы рук» для США на российской границе — в прошлом.

Не существует большей причины для «крушений», чем попытки прогнозирования, особенно расстроенные введением новых переменных. То, что может показаться прообразом будущего, может быстро превратиться в калейдоскоп непредвиденных событий. То есть заглядывая в будущее сейчас, в середине апреля 2014-го, мы можем отважиться на догадки о перспективах и продлить их до воображаемых возможностей. Самое интересное было бы, если бы выполнялись апрельские Женевские договоренности и весь юго-восток (и возможно юг в целом) Украины был признан правительством Майдана в Киеве автономным. В настоящее время это демонстрирует различия во мнениях держателей акций относительно значения этих соглашений. Для «майданного» правительства соглашения означают больше автономии для регионов Украины после ухода протестующих из оккупированных правительственных зданий. Для протестующих это означает, что «майданное» правительство должно прекратить оккупировать правительственные здания в Киеве до того, как будет достигнуто новое соглашение. Решение этого тупика будет диктовать будущий ход событий. К несчастью, расстрел на Пасху протестующих в Донецке (Киев заявляет, что это устроила Россия, протестующие отвергают такое мнение) как минимум усложнил положение[96].

Более интересным, хотя менее вероятным, представляется шанс на нечто вроде развития национальной модели на востоке Украины, который в итоге сбросит бремя постсоветской глобализации и неолиберализма и воспользуется развитием унаследованной промышленной инфраструктуры. Это могло бы стать похожим на развитие Японии после Второй мировой, где по геополитическим причинам США расширили «приглашение к развитию», как выразился Иммануил Валлерстайн, но на этот раз Россия сделает так с Восточной Украиной через расширение льготных торговых соглашений и субсидий.

Маловероятно национальное экономическое развитие без нового руководства Украины. Цель политических деятелей с 1991 года состояла в опустошении ресурсов нации, а не в создании богатств. Структурные корректировки (один из эвфемизмов мер жесткой экономии) продолжат нагружать Украину долгами, используя их в качестве рычага для контроля ее экономической политики. В то же время Россия предлагает долговое послабление (или, по меньшей мере, больше займов) без развития, поскольку она все еще частично остается в плену неолиберальных идей. Пока Россия полностью не отвергнет неолиберализм, не будет никакого прогресса ни на Украине, ни в России. Для России (и части Украины), чтобы преуспеть, необходимо следовать модели национального развития. Либеральные критики ложно осуждают это как возврат к совет-ской автократии, но чтобы быть успешной, она должна быть больше похожа на прошлые модели национального развития в Восточной Азии и Западной Европе, хотя и с российскими чертами.

Россия и Украина выиграют от альтернативной экономической политики, основанной на региональных инвестициях капитала в экономическое развитие. Обе страны нуждаются в прекращении утечки капитала их олигархов в офшорные банки таких мест, как Лондон и Рига, и вместо этого мобилизовать свои природные ресурсы, недвижимость и ренты монополий для внутренних инвестиций. Такие шаги были бы осуждены в эпицентрах «налоговых льгот» (Лондоне и Нью-Йорке). МВФ и Европейский центральный банк заменили Госплан советских времен, но лишь опустошили капитал своей периферии вместо того, чтобы создать его. Хотя эти организации лучше работали, чем в корыстные времена конца XX века, они никоим образом не приблизились к воображаемому продвижению экономических моделей, основанных на политике национального экономического развития, которую создали богатые страны мира.

Конечно, худшим итогом были бы провокации или ошибки, которые привели бы Россию и США к прямому военному конфликту. Немногие ястребы в США бряцают оружием в пользу военных действий. Есть и обычные подозреваемые из бывшего Варшавского договора и стран Балтии, которые хотят набрать очки даже за счет действий, которые могли бы привести к глобальному ядерному холокосту. К счастью, эти голоса составляют меньшинство даже в их собственных странах. Более того, даже в Республиканской партии США большинство сопротивлялось призывам к военным действиям. Эскалация до взаимно гарантированного разрушения маловероятна, но с учетом возможности ее материализации даже в отдаленной перспективе, пусть и приводящей в крайнее замешательство, результат был бы именно таким. Страны Балтии, с учетом их небольшого размера и прошлого насильственного включения в СССР в канун Второй мировой, наиболее восприимчивы к агрессивным шагам России. России неплохо бы игнорировать шумные голоса русофобов той части, одновременно приглушая собственный шовинистический хор. Россия выиграла бы, терпеливо вовлекая балтийские государства как партнеров, от роста сотрудничества выиграли бы все стороны, при невмешательстве в дела друг друга. Короче, призыв к «финляндизации», если таково в самом деле искреннее желание России.

Другая возможность для районов Украины, где доминирует Россия, — быть присоединенными в крымском стиле. Такой итог возможен, но менее вероятен, если учесть, что концентрация русскоговорящих в регионах меньше, чем в Крыму. Более того, возможно, что именно Крым «присоединил» Россию, а не наоборот[97]. Скорый запрос Крыма о присоединении, по-видимому, застал Россию врасплох, хотя и был приятен с точки зрения России, которая была наготове со своими силами специального назначения, пусть и отрицает это. Тем не менее это присоединение будет стоить России сотни миллиардов рублей, если учесть стоимость поглощения (мосты, поставки энергии, социальные расходы и т. д.). Неясно, желает ли Россия взяться за следующее блюдо прежде, чем переварит большой кусок, который еще на тарелке. Более вероятно, что она предпочитает федерацию автономных республик с Украиной как подход, который лучше служит ее интересам.

Еще одна возможность для нового украинского правительства — отстаивать полный контроль над югом и востоком. С учетом событий апреля 2014 года и того, что, очевидно, является народным восстанием снизу (какие бы внешние влияния ни работали), оказалось бы сложным ввести контроль Киева над всем юго-востоком, с или без кровопролития. Более того, ранние попытки подобных действий в Донецке оказались затруднительными для украинского правительства, когда протестующие Донецка 6 апреля 2014 года захватили шесть украинских бронетранспортеров, а украинские войска «бежали», причем протестующие «наматывали круги» во вновь захваченных транспортных средствах[98]. Более того, попытки пропаганды «майданного» правительства оказались неуклюжими и любительскими. В какой-то момент, весьма глупо, «майданное» правительство заявило, что они намеревались позволить захватить свои бронетранспортеры. Затем «майданное» правительство (или связанные с ним силы) попыталось замарать протестующих, распространяя антисемитские флайеры и заявляя, что исходили они от Донецкой Народной Республики[99]. Предположительно это было сделано, чтобы противостоять ущербу для пиара, причиненному весьма реальным (хотя и преувеличенным в масштабе Россией) антисемитским экстремизмом «Правого сектора» и чуть менее — «Свободы».

Вернемся к наиболее вероятным сценариям автономных регионов внутри Украины. Такой регион был бы зажат между двумя самыми коррумпированными промышленными странами в мире: Украиной и Россией. Меньшие страны, или в данном случае автономные регионы, более отзывчивы к своим гражданам. Люди во власти с большей готовностью узнают людей, а люди с большей готовностью признают их политическое руководство. Малые промышленные страны обладают историей более частого формирования национальных развивающихся государств и иногда — социальных демократий. Подобное образование на Украине состояло бы из русскоговорящих и было бы размером со Швецию. Но другие постсоветские государства, такая как Латвия, были известны как центры коррупции, хотя меньшей, чем в России, в смысле контактов среднего гражданина с правительственной бюрократией. То есть такая автономная зона на Украине, в отличие от Латвии, весьма индустриализована и, вероятно, получала бы энергетические субсидии от России, что помогло бы поддержать и, возможно, нарастить эту промышленность.

Это отличалось бы от маленького постсоветского государства вроде Латвии, которое быстро деиндустриализовалось и положилось на транзит (порты и железные дороги) и офшорное банковское дело (оба источника доходов в известной степени коррумпированы) в целях поддержания экономики. Так что, вероятно, переход к местной автономии и настоящему привлечению капитала мог бы распространиться из Донецкой Народной Республики на весь юг и восток Украины.

Притяжение коррупции со всех сторон было бы очень сильным, но, возможно, рабочие и средний класс, недавно занятые борьбой за большую независимость, могли создать национальное развивающееся государство внутри Украины, в котором такая коррупция была вторична по отношению к экономическому развитию. Это могло повторить успехи национальных развивающихся государств, которые существовали в прошлом веке до глобального кризиса накопления 1970-х и неолиберальной финансиализации и глобализации, которые последовали затем. Эти развивающиеся государства были выкованы под давлением внешней угрозы и национального пробуждения. Может быть, эти силы снова были выпущены на волю в цехах украинского юга и востока. Возможно, в самом деле началось новое утро? Или кажущаяся кончина Женевского договора, ставшая результатом насилия, видна в эпизодах вроде резни в Одессе 2 мая 2014-го, угрожая нестабильностью, террором и даже войной.