Укротить сердце

Глава 24

Чарли

Руби ― чертовски красивое зрелище.

Я замедляю шаг и останавливаюсь в дверях конюшни, чтобы полюбоваться ее миниатюрной, гибкой фигуркой. Она стоит у стойла нового жеребенка изабелловой масти, которого только что привезли. Ее нежные руки гладят его щеки, кремовую гриву, розовый нос. Чего бы я только не отдал, чтобы оказаться сейчас на месте жеребенка.

Земля скрипит под моими сапогами.

― Второй раз за неделю, ― говорю я Руби. ― Это у него ты прячешься от меня?

Все еще поглаживая лошадь, она говорит:

― Я люблю его. Он такой милый мальчик. Как его зовут?

― У него нет имени. Называть их ― плохая примета. Означает, что они останутся у нас.

Ее тело слегка напрягается.

― Вы не оставите его у себя?

― Он отправится к покупателю в Дир-Лодж в следующем месяце.

― О.

Она кивает и наклоняет голову, чтобы коснуться лбом головы пони.

― Похоже, мы оба скоро отправимся в путь, да?

От ее слов у меня внутри все переворачивается.

Когда она смотрит на меня, я, черт возьми, едва не теряю самообладание.

Я никогда не видел, чтобы красавица была такой грустной.

― Эй, ― говорю я, сокращая расстояние между нами. Вид ее печального лица словно удар под дых. Ее голубые глаза, всегда наполненные радостью и солнечным светом, потускнели. ― Что случилось? ― Я обвожу взглядом ранчо. ― Кто-то что-то сказал тебе?

― Нет. Ничего не случилось.

Ложь. Красные круги вокруг ее глаз говорят о другом.

― Чушь собачья.

Ее нижняя губа дрожит, и мне это не нравится. Ни капельки. Я хочу выяснить, кто тот ублюдок, который украл ее солнечный свет, и избить его до полусмерти.

Я провожу пальцем по ее подбородку, поднимая ее взгляд к себе.

― Малышка, выкладывай.

― Ничего особенного, ― шепчет она, по ее щеке скатывается слезинка. ― Просто у меня был плохой день.

Я провожу руками по ее плечам.

― И поэтому ты здесь? У тебя был терновый день?

Она тихонько вздыхает.

― Ты помнишь. ― На ее губах появляется слабая улыбка.

Я не мог забыть. У меня были шипы каждый чертов день моей жизни, но этим летом моим подсолнухом стала Руби.

― Да. У меня был терновый день. И я люблю лошадей, ― говорит она с благоговением, от которого у меня сводит живот. ― Они меня успокаивают. ― Она опускает глаза. ― Мне просто нужно было куда-то пойти.

Черт, меня бесит, что она не пришла ко мне. Что она пытается решить наши проблемы на ранчо, но не позволяет никому помочь с ее.

Я жду, когда она начнет рассказывать, но она молчит. Внезапно меня накрывает волна злости. Мне не нравится, где мы находимся. Какое-то неустойчивое промежуточное состояние. Мы не вместе, но я чертовски уверен, что не хочу быть чужим для нее.

Больше не хочу.

Я теряю свое самообладание, то небрежное безразличие, которое я так старался сохранить с тех пор, как она появилась в моем городе.

Раньше я считал ее отвлекающим фактором на ранчо, но теперь нет.

Она больше, чем это.

Больше, чем радость.

Она стала для меня человеком, которого я жажду. Той, кого я хочу видеть каждое утро, когда просыпаюсь. Мне нравится рассказывать ей о своем дне, спрашивать, как прошел ее, спать рядом с ней по ночам и заслуживать этот потрясающий сон без сновидений.

Она ― все для меня.

Мне кажется неправильным не знать о ней больше.

― Меня тоже успокаивают лошади, ― говорю я, поглаживая ее по руке. Она улыбается, несмотря на грустное выражение лица. Что бы ее ни беспокоило, мое дело ― разобраться в этом.

― Правда?

― Да. Когда у меня в детстве что-то шло не так, я просто выходил из дома и садился в седло, ― говорю я ей. ― Проводил день у ручья, а когда возвращался домой, был в хорошей форме. Нет большей свободы, чем сидеть на лошади.

― Свобода, ― шепчет она. Затем ее глаза проясняются, и она смотрит на меня. ― На родео было так же?

― Да. ― Я выдавливаю из себя слова. ― Я начал помогать отцу объезжать жеребят, когда мне было семь лет. В старших классах участвовал в соревнованиях по конному спорту, прежде чем попробовать себя в высшей лиге. ― На вопрос в ее глазах я добавляю: ― Езда без седла.

― О.

Всплывают воспоминания. Мы с Уайеттом сравнивали травмы после «Last Chance Stampede» в Хелене. У меня была сломана ключица, у него ― порвано сухожилие в плече. Мы были избиты, в синяках и в полной заднице, и никогда еще не были так горды.

Участие в родео с моим братом было как глоток свежего воздуха. Чувство, что я могу удержаться на лошади, а потом тебя швыряют в грязь. Адреналин, простой и понятный. Это длилось восемь секунд, и я наслаждался каждой из них.

Она улыбается.

― Ты выиграл какую-нибудь медаль, ковбой?

Я ухмыляюсь.

― Призовые деньги, малышка. ― Я целую ее губы. ― Много-много призовых денег.

Она поворачивается, голубые глаза сканируют стойла.

― Какой из них твой?

Взяв ее руку в свою, я двигаюсь дальше по ряду и останавливаюсь перед массивным черным жеребцом.

― Этот. Стрела. ― Я глажу его холодный нос. ― Мой отец всем нам дарил лошадей на десятилетие. Традиция.

― Он красавец, ― вздыхает она.

― Он ублюдок. ― Я ухмыляюсь, отводя шелковистую прядь гривы Стрелы с его морды. В его темных глазах нет привязанности. ― О том, сколько раз он швырял меня на задницу, ходят легенды.

Руби смеется от восторга, вставая на цыпочки, чтобы потрепать его по гриве. Стрела тихо ржет, тянется к ней, шумно дышит в ее ладонь и втягивает запах. Я с удивлением наблюдаю за этим. Конечно, с Руби он обращается как с принцессой, но со всеми остальными ведет себя как настоящий придурок.

Наблюдая за тем, как она мурлычет со Стрелой, я вижу тоску в ее глазах. Она хочет покататься верхом.

И тут меня осеняет ― со мной или без меня ― она сделает это.

Однажды. Где-нибудь.

Когда меня не будет рядом, чтобы поймать ее.

Холодный пот выступает у меня на затылке.

Я сжимаю кулак, сердце бешено колотится. Эта мысль кажется мне невыносимой.

Она не Мэгги. С ней все в порядке.

Я делаю вдох.

― Хочешь прокатиться?

Она поворачивается, ее великолепные голубые глаза округляются от удивления.

― Правда? ― Ее радостная улыбка молнией пронзает мое сердце.

И тут я понимаю, что готов пойти на что угодно, чтобы сделать ее счастливой.

― Правда. ― Я обнимаю ее лицо ладонями. ― Мы поедем медленно.

Она кивает, как будто следит за ходом моих мыслей.

― Из-за меня?

Нет, из-за меня. Если мы поедем быстрее, чем рысью, я сойду с ума.

― Прогуляемся к ручью. Мы поедем вдвоем. ― Я не настолько храбр, чтобы позволить ей ехать одной.

Она тихонько взвизгивает и бросается в мои объятия.

Вместо того чтобы придумывать оправдания, почему между нами не может быть ничего, кроме секса, вместо того чтобы обманывать себя еще хоть одну чертову секунду, я делаю то, что хотел сделать весь день.

Я прижимаю ее к своей груди и целую.

Все, думаю я.

Я влип в эту женщину и не хочу ее отпускать.