Beg For Me Morally Gray Book 3

8

СОФИЯ

Я так рассеяна во время обеда, что моему боссу приходится повторять три раза подряд. Когда он спрашивает меня, хорошо ли я себя чувствую, я говорю правду и отвечаю, что нет.

Я плохо себя чувствую. У меня такое чувство, будто кто-то засунул мне в задницу зажженную петарду.

Я не была так взволнована, не нервничала и не была уверена, что совершаю ужасную ошибку с тех пор, как…

Никогда.

К тому времени, когда Картер подъезжает к моей подъездной дорожке ровно в шесть часов, меня захлестывают волны паники, достаточно сильные, чтобы заставить более слабую женщину рыдать, уткнувшись лицом в ковер. Я превращаю это в игру, наблюдая издалека за вспышками истерии, как ученый, наблюдающий за чужой и враждебной планетой в телескоп в безопасной лаборатории.

Кажется, это называется диссоциацией. Полезный трюк, если у вас получается.

Картер стучит в дверь. Я открываю и молча стою, уставившись на него. Он оглядывает меня с ног до головы и морщится.

— Ой.

— Что не так?

— Ты до боли красива. Моим глазам буквально больно смотреть на тебя.

— Это худшая фраза, которую я когда-либо слышала.

— Знаю. Я надеялся, что это отвлечет тебя от переживаний, которые ты, похоже, испытываешь.

Мы смотрим друг на друга, разделенные лишь порогом и огромным количеством раскаленного пространства.

— Картер?

— Да?

— Что мы делаем?

Он серьезно обдумывает это, его волчьи голубые глаза пристально смотрят на меня. Весь в черном, воротник рубашки расстегнут, манжеты закатаны, золотистые волосы искусно взъерошены, он выглядит так, словно только что сошел с подиума от Armani.

Помолчав, он тихо говорит: — Ничего такого, чего бы тебе не хотелось сделать. Попроси меня уйти, и я уйду. Но, к твоему сведению, я буду в отчаянии. — Картер делает паузу, а затем размышляет: — К тому же, мне нужно будет найти хорошее место для удаления татуировок. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы стереть твой портрет, который я нарисовал чернилами у себя на спине? По крайней мере, четыре или пять сеансов, я думаю.

— Это совсем не смешно.

Он ухмыляется.

— Ты не уверена, шучу я или нет, не так ли?

— Пожалуйста, скажи, что шутишь. Я и так уже на взводе.

— Конечно, я шучу. — Он пожимает плечами. — Я имею в виду, что это вполне возможно. Эту идею мне подал мой брат.

— Твой брат сделал татуировку с чьим-то лицом у себя на спине?

— Да. Его жены.

— Ой. Ну, я полагаю, у многих людей есть татуировки с изображением их супругов.

— Конечно. За исключением того, что Каллум в то время был знаком с Эмери всего пару недель.

Это заставляет меня недоверчиво приподнять брови.

— Ты серьезно?

Он кривит губы и запрокидывает голову, глядя на меня так, словно знает все мои секреты и даже больше.

— Романтично, не правда ли?

Я сухо отвечаю: — Конечно. За исключением того факта, что вчера вечером, когда ты говорил о нем, то упомянул похищение и стокгольмский синдром, что совсем не романтично.

Картер задумчиво поджимает губы.

— Я имею в виду… некоторые люди могут подумать, что это так.

— Да, и эти люди читают слишком много любовных романов. Мы идем ужинать или так и будем стоять здесь и болтать о твоем сумасшедшем брате?

Он оживляется.

— Ты что, только что пригласила меня на свидание?

Какое-то время я смотрю на него, не веря своим глазам, а затем разражаюсь беспомощным смехом.

— Должно быть, это потрясающе – быть таким сумасшедшим. Давай уйдем, пока я не пришла в себя.

Картер хватает меня, запечатлевает страстный поцелуй на моих губах, а затем ослепляет улыбкой.

— Ты босс, красавица. Пойдем.

Сегодня вечером он приехал на другой машине, великолепном классическом Corvette серебристо-голубого цвета. Мы едем по бульвару Уилшир на закат, направляемся на север вдоль побережья, заходящее солнце бьет нам в глаза, а по радио играет «Hotel California».

Мое счастье – это маленький искрящийся шарик в моей груди, который расширяется, как воздушный шарик, наполненный гелием. Даже неоднократные предупреждения самой себе, что это безумие, не сдувают его.

— Куда мы едем? — Я перекрикиваю музыку.

— Малибу. — Картер убавляет громкость и смотрит на меня. В золотистом свете заката он выглядит потрясающе. — В мой любимый ресторан. Угадай, какой именно.

Вспомнив, что он говорил о своих любимых блюдах – суши и тайской кухне, я на мгновение задумываюсь.

— Nobu?

По его ослепительной улыбке я могу сказать, что права. Я также могу сказать, что Картер рад, что я вспомнила, потому что он протягивает руку и берет меня за руку. Сжав ее, он говорит: — Ты идеальна.

— Я так далека от совершенства, мы даже живем в разных мирах.

— Именно это и делает тебя идеальной. Ты даже не представляешь, насколько ты совершенна.

— Мне неприятно тебя огорчать, Ромео, но как только медовый месяц закончится, и ты придешь в себя, то поймешь, что я такая же обычная женщина, как и все остальные.

Отведя взгляд от шоссе, он подносит мою руку к губам и запечатлевает поцелуй на костяшках пальцев. Его глаза сияют от восторга.

Я строго говорю: — Не стоит придавать значение этому упоминанию о медовом месяце.

— Ты уже планируешь нашу свадьбу, не так ли?

Застонав, я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.

— Так и есть. Ты уже выбрала платье и все остальное.

— Нет, не выбрала. Хватит злорадствовать.

— Теперь я вижу это. Вырез в форме сердца, зауженная талия и множество жемчужин, вышитых вручную и покрывающих лиф…

— Меня поражает, что ты так много знаешь о свадебных платьях.

— Длинная кружевная фата, украшенная кристаллами, и прекрасный маленький букетик ландышей.

— Серьезно? Ты раньше работал у дизайнера одежды?

— …и великолепный длинный шлейф, который развевается у тебя за спиной, как русалочий хвост, когда ты идешь. В белом ты будешь выглядеть как видение. Принцесса-невеста. Совершенство.

Я смеюсь.

— Да, только на мне не было бы белого. Однако, неплохая иллюзия. Очень продуманная.

Нахмурив брови, Картер бросает на меня взгляд.

— Почему бы тебе не надеть белое?

— Потому что я уже была замужем.

— Какое это имеет отношение к делу?

— Белое свадебное платье – символ невинности и чистоты. Разведенные обычно надевают другой цвет, например кремовый или темно-синий, если они вступают в повторный брак. Считается дурным тоном надевать чисто белое на вторую свадьбу.

Гримаса отвращения, которую он изображает, забавна.

— Это самое глупое дерьмо, которое я когда-либо слышал!

— Эй, не вини меня. Не я устанавливаю правила.

— Ты обязательно наденешь белый цвет, когда мы поженимся. Не кремовый и определенно не гребаный темно-синий, как у стюардессы. Чистый, ослепительно белый.

Я усмехаюсь.

— Кажется, у тебя определенно сильные чувства по этому поводу. Но мы не собираемся жениться.

Картер игнорирует меня, продолжая свою тираду.

— Мне все равно, что кто-то думает о хорошем вкусе. Это моя гребаная свадьба, и моя невеста одета в белое, потому что белое символизирует надежду и новые начинания. Что символизирует кремовый цвет? Вот что я тебе скажу: пятно.

— Может быть, твоя невеста не захочет надевать белое, ты когда-нибудь думал об этом? Чистый белый цвет не очень идет большинству людей.

Он останавливается, чтобы подумать об этом.

— На тебе был белый костюм в том интервью, которое ты давала журналу Power. Ты была похожа на богиню.

— Спасибо. Но у меня оливковый оттенок кожи. Бледные женщины могут выглядеть так, будто они отходят после продолжительной болезни, если наденут белое платье.

— Ты хочешь, чтобы твоя невеста выглядела так?

— Конечно, нет. Но мы говорим о тебе, так что нам не о чем беспокоиться.

Картер долго и безудержно смеется над моим убийственным выражением лица.

— Смейся, забавный мальчик, потому что, возможно, это твоя последняя ночь на земле.

— Нет, я тебе слишком нравлюсь, чтобы ты могла меня убить.

— Хм. Давай посмотрим, как пройдет ужин, и я тебе отвечу.

Он снова целует тыльную сторону моей ладони и не отпускает, пока мы не заезжаем на парковку у ресторана.

Не зря Nobu Malibu регулярно признают самым красивым рестораном в мире.

Вид на воду и береговую линию, открывающийся с песчаного берега прямо на краю мерцающего Тихого океана, просто потрясающий. Нас провожает к отдельному столику на балконе с видом на воду молодая девушка в откровенном наряде, которая ведет себя так, будто ресторан принадлежит Картеру, а не почитаемому японскому шеф-повару Нобу Мацухисе.

— Так приятно видеть вас снова, мистер МакКорд, — мурлычет она, предлагая ему меню и наклоняясь так, что из-за низкого выреза ее шелкового платья без рукавов становится видна загорелая ложбинка между грудей.

Ей на вид не больше девятнадцати.

Я смутно припоминаю, когда моя кожа в последний раз так сияла, была загорелой и наполненной коллагеном. Я хочу посоветовать ей пользоваться солнцезащитным кремом, иначе весь этот прекрасный коллаген через несколько лет превратится в прах, но прикусываю язык и вместо этого улыбаюсь.

Однажды став матерью, ты остаешься матерью навсегда. Даже для детей, которых ты не рожала.

Даже не взглянув в ее сторону, Картер вежливо благодарит ее и заказывает шампанское. Бросив на него задумчивый взгляд и натянуто улыбнувшись мне, она ускользает, оставляя за собой аромат Chanel No. 5 и разочарование.

— У тебя есть поклонница, — замечаю я, расстилая белую льняную салфетку у себя на коленях. — Часто сюда приходишь?

— Пару раз в месяц, наверное. Еда потрясающая.

— Как и вид из окна.

Картер знает, что я говорю не об океане. Самодовольно улыбаясь, он наклоняет голову и откидывается на спинку стула.

— Ты ревнуешь?

— К девочке-хостес? Нет. Но вот цвет ее лица – это совсем другая история.

— Он приятный? Я не заметил.

— Как предусмотрительно с твоей стороны.

— Я знаю, ты думаешь, что у меня нет манер, но на самом деле они у меня есть. Смотри, я даже знаю, какой вилкой есть первой.

Он берет вилку, лежащую рядом со своей тарелкой, и машет ею передо мной.

— Очень впечатляюще. Было бы более впечатляюще, если бы на нашем столе было больше одной вилки.

— Боже, какая ты суровая. Сейчас ты скажешь мне какую-нибудь глупость, например, что мы не поженимся.

Я прячу улыбку за ладонью и жалею, что его дерзость была такой милой.

Подходит наш официант и заводит светскую беседу с Картером. Я краем глаза наблюдаю за ним, таким непринужденным в этой роскошной обстановке, таким красивым и уверенным в себе, и удивляюсь его неуверенности, о которой он так небрежно упомянул. Я думаю о терапии, которую он проходит, и о том, какие проблемы, возможно, нужно решить такому человеку, как он.

Судя по всему, что я о нем читала, он жил в роскоши, доступной немногим.

— София, ты не возражаешь, если я закажу для нас?

— Вовсе нет.

— Аллергии есть?

— Никаких.

Картер поворачивается к официанту и продолжает заказывать нам еду. По-японски.

Закончив, официант почтительно кланяется и уходит с легкой улыбкой, заметив мое ошеломленное выражение лица.

— Да ладно тебе, — растягивая слова, произносит Картер, разворачивая салфетку. — Ты же не думала, что ты здесь единственная, у кого большие мозги, не так ли?

— Нет, но японский?

— Ты впечатлена?

— Основательно. Ты много времени провел в Японии?

— Никогда там не был. Но я провел много времени в суши-ресторанах. Боже, жаль, что у меня нет с собой телефона. Я бы сфотографировал это потрясенное выражение твоего лица.

— У тебя нет с собой мобильного? У такого человека, как ты? Что, если кому-то понадобится связаться с тобой?

Его улыбка такая же нежная, как и взгляд.

— Они могут подождать. Я на свидании. — Картер понижает голос до шепота и наклоняется ближе. — Я бы сказал «со своей будущей женой», но я не хочу, чтобы меня зарезали на глазах у всех этих людей.

— Хорошее решение.

Мы отодвигаемся друг от друга, когда официант подходит, чтобы зажечь свечу на нашем столе, но наши взгляды не отрываются. Картер передвигает ногу по полу, так что она оказывается рядом с моей. Мой пульс бьется так же громко, как волны.

Когда официант уходит, Картер бормочет: — Спасибо.

— За что?

— За то, что не отменила свидание.

Я смотрю на воду и позволяю своему взгляду задержаться на последних отблесках золотого солнечного света на волнах. Чайки кружат и кричат над головой.

Внизу, на песке, крошечные пятнистые куличики носятся туда-сюда, подстерегая волны. Воздух пахнет солью и морскими водорослями, а ветерок нежный и теплый.

Мы с Ником часто брали Харлоу на пляж, когда она была маленькой. Дочь любила играть в песке, с радостными криками убегать от волн, охотиться за ракушками. Кажется, что только вчера она была ребенком.

Внезапно на меня накатывает щемящее чувство меланхолии.

Время летит так быстро. С каждым днем песок в песочных часах сыплется все быстрее и быстрее, пока внезапно не остается ни крупинки. И нас тоже.

Картер тихо спрашивает: — О чем ты думаешь?

Сглатывая комок в горле, я бормочу: — Иногда жизнь так прекрасна, что это может разбить твое сердце.

— Потому что всему приходит конец.

Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом. Удивленная, что он понял, я киваю.

— Ты веришь в жизнь после смерти?

— «Верить», возможно, неподходящее слово. Больше подходит «надежда». А ты?

— То же самое. — Он улыбается. — Мой отец любит говорить, что человечество создало идею Бога, чтобы справиться с нашим экзистенциальным страхом смерти, но я думаю, что это просто для того, чтобы позлить людей.

— Это довольно мрачно.

— У него интересное чувство юмора.

— Твой отец, должно быть, настоящий фанат коктейльных вечеринок.

Это заставляет Картера рассмеяться.

— Я не могу дождаться, когда ты с ним познакомишься. Он будет без ума от тебя, хотя, скорее всего, отречется от меня.

Я поддразниваю: — Зачем ему это делать, если мы не конкуренты?

Он усмехается, наклоняя голову, чтобы показать, что согласен с этим.

— Ты завоюешь его расположение. Никто не сможет устоять перед тобой.

Я не могу представить себе мир, в котором Картер знакомит меня со своим отцом, или что наши отношения зайдут так далеко, что мы познакомимся с родственниками друг друга, поэтому я просто улыбаюсь и оглядываюсь на неспокойный океан, решив насладиться трапезой, несмотря на все причины, по которым меня здесь не должно быть.

Официант возвращается с бутылкой шампанского и протягивает ее Картеру для одобрения, затем открывает пробку. Он наливает немного каждому из нас, говорит, что вернется с ведерком льда, и снова исчезает.

Картер поднимает бокал для тоста.

— За то, чтобы рисковать.

Когда я чокаюсь с ним своим бокалом, у меня такое чувство, будто что-то решено.