В боях рожденное Знамя

ЭКОНОМКА

Как-то я сидел за столом и подписывал наградные листы на отличившихся в боях воинов. Вошел начальник политотдела дивизии Артюхов и доложил:

— Товарищ генерал! В 756-м полку намечается важное мероприятие, нам с вами необходимо быть там.

— Хорошо, Михаил Васильевич, пойдем, — отозвался я.

День был солнечный, безветренный, лесной воздух насыщен кислородом, лес только оживал после долгого зимнего сна.

Как только вышли из леса, увидели на поле несколько отдельных одноэтажных домиков. Подошли к одному и увидели на скамейке пожилую немку.

Артюхов заговорил с ней на немецком языке, но она знала хорошо русский.

Вид у нее был интеллигентный, лицо изрезано морщинами. Это была экономка Геринга.

— Еще вчера я боялась вас, красных, — еле слышно проговорила экономка. — Когда я вас увидела, то на какое-то мгновение почувствовала испуг и хотела уйти, а потом успокоилась. Теперь я знаю действительное отношение русских к мирным немцам. А Геббельс запугивал нас… Я знаю, как советские солдаты по-доброму относятся к нам, кормят, лечат. А вот гитлеровские солдаты, я читала, в России не жалели ни детей, ни стариков. Вы добрые солдаты.

Слушая старую немку, я вспомнил о Вере Емельяновой из села Присморжье, что под Старой Руссой. Это было в мае сорок второго года. На переднем крае бой не прекращался. Пулеметы строчили без умолку. И в этот момент послышался детский голос:

— Не стреляйте, не стреляйте!

Один из бойцов выскочил из траншеи навстречу бежавшей девочке, подхватил ее на руки и бросился в окоп. В полночь мне доложили об этом.

— Приведите-ка девочку ко мне, — распорядился я.

Ночь была очень темная. Солдаты-пулеметчики, укутав девочку в шинель, принесли ее на командный пункт.

Я сидел за картой, рядом со мной начальник оперативного отделения майор Акчурин. В блиндаже топилась железная печка, было тепло.

— Нас с девочкой прислал к вам командир полка, — доложили они. — Обе ноги у нее пробиты пулями.

Я приказал срочно вызвать врача, искупать девочку, перевязать раны, одеть в чистое платье.

Часа через два девочку (ее звали Верой) принесли ко мне в блиндаж. Раны ее оказались легкими, кости не были повреждены.

Вера повеселела, стала рассказывать по порядку, как взрослая:

— У меня были мама Анна Герасимовна, папа Дмитрий Емельянович, две сестры — Валя десяти лет и вторая, Таня, ей четыре года, и маленький Леша — ему полтора годика. Фамилия наша Емельяновы. Еще есть бабушка Катя — Екатерина Романовна. Где она, я не знаю. Мы в землянке в деревне Присморжье жили. Когда немцы отходили, бросили в землянку гранату. Маму и сестренок убили, остались мы с Лешей. Леша сильно плакал. Потом пришел к землянке немецкий солдат и бросил еще гранату в нас с Лешей. Леша больше не плакал. Я выскочила из ямы и побежала искать бабушку Катю. Она жила на окраине, но я ее не нашла. По дороге увидела машину с красным крестом на кузове, попросила перевязать мне раны, но меня вытолкнули. Это оказалась немецкая машина. Потом я долго, долго бежала. Кругом стреляли, а когда услышала, по-нашему говорят, стала кричать: «Не стреляйте! Не стреляйте!»

Звериный облик фашизма встал перед нами из рассказа девочки.

В ту ночь я долго не мог заснуть, хотя была тишина, чистое небо вызвездили яркие майские звезды. Всюду был мир, а я думал о войне, о судьбе Веры Емельяновой, из жизни которой, из памяти война не уйдет, к сожалению, никогда.