Территория российского посольства в Мадриде, время 15:56

Неброско припаркованная моргуновская „Тойота“ стояла на прежнем месте, не попавшись, к счастью, на глаза полиции. Собственно говоря, так и должно было быть, но от самых порой идиотских случайностей не застрахован никто и даже когда всё идет по плану, стоит принимать это как подарок судьбы. И увидив „свою“ машину, Моргунов облегченно вздохнул. Что ж, пусть с некоторым промедлением, но его идея сработала, сработала идеально! Ещё несколько минут назад, почти отчаявшись получить картины, он теперь напрочь забыл, что полотна пока не в его руках. Но теперь уже ничто не имеет права этому помешать!

Казанцев сел справа от него, Мак Рейнолдс с Лукиным сзади. Лица у всех приняли равно сосредоточенное выражение и со стороны могло показаться, что не один террорист вынуждает представителей 2 государств выполнять его требования, а все они вместе преследуют одну цель. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было.

Моргунов глянул в зеркальце и тронул машину с места.

— Дорогу знаете? — не глядя в его сторону процедил Казанцев.

— Да — коротко коротко ответил он. Ещё бы, столько бессонных ночей корпеть над своим планом! Дорогу к Museo Espanol de l’Arte Contemporaneo на Av.Juan de Herrero он нашел бы сейчас с закрытыми глазами! Сколько там всего прохожено и разведано, окна, отходные пути, да мало ли что! Быть полностью в курсе всех мыслимых и немыслимых вариантов неотделимо от общего успеха операции. Мало ли что! Но в душе Моргунов торжествовал, восторг переполнял его, хотя по сути самое главное было ещё впереди и разумом своим он понимал это. Однако разум с трудом сдерживал эмоции и более всего ему хотелось сейчас издать торжествующий вопль. Начало всему положено! И люди, олицетворяющие собой две громадные державы, до зубов вооруженных авианосцами, ядерными ракетами, многомиллионными армиями, выполняют его, его волю! Потому что он знает их слабые места, их страхи, их безволие и… их доброту, если угодно, да, тоже. Если чужие моральные принципы можно использовать во благо себе, почему бы не сделать этого? В том обществе, где он родился и вырос, в том бизнесе, где он сделал свои первые деньги, это был самый нормальный стандарт поведения. Так что Моргунов не чувствовал, что открыл нечто новое. Просто все уже имеющиеся навыки он довел до совершенства и искренне этим гордился.

Стараясь не давать волю эмоциям и соблюдая правила движения, он через несколько минут увидел очертания музея. В разгар дня машин на улицах стало больше и риск попасть на глаза бдительному полицейскому сократился до минимума. Моргунов хотел подъехать к самому входу, но сидящий рядом Казанцев покачал головой:

— Оставим машину на сто метров дальше, возле служебного входа.

Василий Петрович покосился на него недоверчиво, но возражать не стал. В конце-концов, подготовить какой-нибудь трюк они вряд ли смогут. Всё своё упрямство эти люди уже продемонстрировали, а времени осталось всего ничего. При каждом взгляде на часы Моргунов представлял, что сейчас происходит в небе за тысячи километров отсюда и сердце начинало биться сильнее. Собственно не от жалости к людям, нет, подобный вопрос не занимал его сейчас. От сознания того, как на многое он, оказывается, способен ради себя.

Затормозив, Моргунов первый вышел из машины, постаравшись как можно более глухо застегнуть пиджак, чтобы засохшая на рубашке кровь не вызвала у охраны подозрение и лишние вопросы.

„Нет, положительно всего предусмотреть невозможно“ — иронизировал он про себя — „ну кто бы мог подумать, что мне сейчас более всего будет не хватать свежей сорочки?“

Казанцев захлопнул дверцу машины и не оглядываясь пошел вперед. Непосредственно за ним следовал Мак Рейнолдс, а ещё на шаг сзади Моргунов. Замыкал процессию Лукин, которого террорист с легким сердцем оставил позади: уж от этого тюфяка опасности точно ожидать не приходилось. В остальном эйфория Василия Петровича не пошла в ущерб его осторожности — верный „Браунинг“ он не выпускал из руки, опустив её в карман пиджака.

Держа наготове своё удостоверение, 2 секретарь позвонил в небольшую запертую дверь на углу здания. Через минуту она отворилось и даже удостоверение оказалось излишним — в Мадриде все русские, состоящие на государственной службе прекрасно знали Казанцева в лицо. Оба охранника в коридоре были одеты примерно одинаково, в неброские светло-серые костюмы, но кто из них русский, а кто испанец, Моргунов отличил, не услышав ещё ни слова и подсознательно сосредоточил своё внимание на соотечественнике, предполагая, что большая опасность может исходить от него.

— Все эти люди со мной — бросил Казанцев и не оборачиваясь быстро направился вглубь коридора, с видом, преисполненным начальственной важности. У младшего и среднего персонала барско-снисходительный вид почти всегда вызывал должное почтение.

Пройдя по коридору и миновав пару лестничных пролетов они достигли кабинета директора выставки. В этой части здания находились только технические и административные службы, выставочные залы располагались выше и левее, но Моргунов отчетливо услышал, как три раза прозвонил зуммер, напоминая оставшимся посетителям, что выставка закрывается.

„Очень кстати, всё как и планировалось. Нет необходимости отвечать на лишние вопросы“ — не успел подумать Василий Петрович, как со всеми своими спутниками очутился в кабинете. Ещё два охранника, опять русский и испанец поднялись им навстречу, положив руки на закрепленные у пояса кобуры, но успокоенный видом и удостоверением Казанцева, русский сделал утвердительный жест и они снова заняли свои места. Очевидно, по условиям договора российская охрана имела на выставке приоритет, но как к этому относиться, Моргунов ещё не знал. С одной стороны Казанцев представляет для них авторитет больший, чем для испанцев, но с другой… Отчего-то с соотечественниками всегда было ладить сложнее и весь жизненный опыт Василия Петровича служил тому вящим подтверждением.

Российский руководитель выставки делил кабинет со своим испанским коллегой, так как отдельного соответствующего его рангу помещения, располагающего всей необходимой техникой, не нашлось. Больших неудобств им это не доставляло, поскольку Игнасио Лопес и Денис Астахов были давними знакомыми и прекрасно находили общий язык. Однако застать их вместе, да ещё в конце рабочего дня было непросто и то, что это сейчас удалось, являлось для Моргунова большим везением.

Первым на появление четырех гостей отреагировал Астахов:

— Сергей Иваныч… о, да тут целая компания!

Ответив на приветствие, Казанцев сел на единственный в кабинете свободный стул, а остальные остались стоять, постаравшись принять как можно более непринужденные позы. Поняв неловкость ситуации Лопес попытался отдать распоряжение охране принести ещё стулья, но был остановлен властным жестом 2 секретаря.

— Денис, господин Лопес — начал он озабоченно на испанском — у нас чрезвычайная ситуация…

Моргунову показалось, что его сердце сейчас взорвется в груди.

— …часть картин должна быть срочно снята с выставки и отправлена в Москву.

Да, это была ложь, но ложь во спасение. Всю дорогу от посольства Казанцев обдумывал свои слова и действия. Никакое другое объяснение не было бы принято и ещё оставался большой вопрос, будет ли принято такое.

Лица обоих руководителей выставки заметно вытянулись.

— Я не получал никаких распоряжений… — начал Астахов.

— Естественно — оборвал его Казанцев — если бы вы получили распоряжение, меня бы здесь не было. Это секретная операция, проходящая через ФСБ, то есть через меня — жестко подчеркнул Сергей Иванович по русски, дабы не порождать у испанца излишнего любопытства — о её причине и содержании я не имею права никому говорить, как вы понимаете.

— Неслыханно! Ну тогда покажите мне хоть ваш письменный приказ — возмутился Астахов — не могу же я просто так, за здорово живешь, сплавить картины!

— Можете. Письменный приказ я вам не покажу, но можете быть уверены, он существует. Я в состоянии проинформировать вас лишь о том, что распоряжение исходит от — он наклонился ближе к Астахову — Председателя ФСБ и Президента страны.

В лице собеседника что-то изменилось, но выражение недоверия полностью с него не исчезло. В этот момент в разговор вмешался Лопес:

— Я не знаю, почему вы должны изъять картины, сеньор Казанцев, возможно ваши причины действительно очень важны — начал он, тонко улыбаясь — но в любом случае об этом ничего не сказано в контракте с вашим министерством культуры. Несоблюдение условий контракта мы можем обжаловать через суд и штраф вам придется заплатить очень солидный.

— Это ваше полное право, господин Лопес и Вы можете им воспользоваться… — 2 секретарь бросил на него лишь мимолетный взгляд — …такая реакция испанской стороны моим руководством предусмотрена.

— Да что они там себе думают — всплеснул руками Астахов — месяцы скрупулезной подготовки, работы — и на тебе! Через несколько дней после открытия выставки часть картин отзывается назад! Что за работы-то хоть? — в его голосе мелькнул отблеск надежды.

Казанцев вполоборота повернулся к стоящему за его спиной террористу и протянув руку нетерпеливо прищелкнул пальцами. Через секунду список лежал перед Астаховым.

— О небо! Да это же самые интересные и дорогие образцы! Десять ценнейших шедевров! — он протянул листок Лопесу.

— После отзыва перечисленных экспонатов выставку можно закрывать — пожал плечами испанец — как верно заметил мой коллега, это всё самое интересное, что мы показываем.

— Он прав — тряся головой, подтвердил Астахов — ущерб для репутации нашей культурной работы будет громадным.

— И разумеется, я оповещу наш МИД — добавил испанец — подобное обращение с договорами и публикой вам даром не пройдет!

Казанцеву очень хотелось сказать ему какую-нибудь грубость, дабы собеседник надолго потерял дар речи, но сумел себя сдержать, призвав на помощь весь свой дипломатический опыт.

„Если бы вы только знали, что происходит здесь на самом деле! Что картины эти вы может быть никогда в жизни своей больше не увидите! Тогда что бы сказали?“

— Господа, мне не менее вас неприятно нарушать нормальную работу выставки, но не забывайте, что картины являются государственной собственностью, а я всего лишь выполняю приказ, полученный от того же государства — сказав последнюю фразу, Казанцев почувствовал, что сейчас покраснеет, хотя этого с ним не случалось со средней школы.

— Нет, я всё-таки позвоню в Москву, в министерство культуры! Должны же они дать какие-то объяснение!

— Вы не будете звонить в Москву — отрезал Казанцев по-русски тоном не терпящим возражений — я уже сказал, что операцию курирует ФСБ и на данный момент иные учреждения о ней не осведомлены. Господин Лопес — он повернулся у испанцу — я надеюсь, что и вы воздержитесь от комментариев, особенно что касается прессы. Иначе любое культурное сотрудничество с вашим музеем станет в будущем практически невозможным.

— Не думаю, что после всего мы будем в таком сотрудничестве заинтересованы… — Лопес продолжал нехорошо улыбаться.

Свою последнюю фразу Казанцев произнес лишь для того, чтобы пустить собеседникам пыль в глаза и рассеять их возможные подозрения. Об исчезновении картин пресса узнает завтра же, а когда прореагирует Москва, то и подоплека дела станет полностью ясна… „Что ж“ — невесело усмехнулся про себя Казанцев — „по крайней мере пресса точно будет на моей стороне.“

Все пришедшие с Казанцевым стояли позади, в глубине просторного кабинета и до сих пор не проронили ни слова. Каждый понимал важность происходящего и каждой клеточкой тела ощущал господствующее напряжение, но старался ничем не выдать своё волнение, чтобы не возбудить лишних подозрений. Моргунов в глубине души не предполагал, что распоряжения руководителя региональной секретной службы натолкнутся на столь активное сопротивление ничтожного чиновника и был удивлен и несколько испуган. Он всю жизнь прожил в России, где долгие десятилетия просто упоминание аббревиатуры „КГБ“ повергало в ужас кого угодно. И вот теперь неожиданные проблемы. „Да, очевидно времена всё же меняются“ — невесело сказал он себе и почувствовал как вспотела ладонь, сжимающая рукоятку пистолета.

Мак Рейнолдс внешне казался невозмутимым и помалкивал, чтобы никто не распознал в нем американца. Лукин тоже старался держать себя в руках, но непроизвольно подёргивающееся в нервном тике веко выдавало его состояние с головой. Заметив это, или по иной причине, Астахов решил призвать его на помощь:

— Анатолий Юрьевич, вы же мой коллега, помогите! Ну вам-то известно, что так не делается! Это же безобразие, скандал!

Лукин неловко поправил на носу очки:

— Денис, я подтверждаю всё, что говорит Сергей Иванович, меня тоже оповестило ФСБ. Что делать? Мне не меньше твоего неприятно, но мы люди маленькие, а это приказ сверху. Ты не думай, тут никто не своевольничает. Раз Москва требует картины, мы должны их отослать… — в голосе атташе по культуре звучала неподдельная скорбь.

Благодарность, которую Казанцев испытывал сейчас к этому человеку переоценить было невозможно. 2 секретарь не особенно рассчитывал на его помощь, понимая переживаемый тем шок. Взял он Лукина с собой скорее для безмолвного придания авторитета собственным словам. Однако его простая фраза могла оказаться просто бесценной. Авторитет Казанцева как представителя могучей и внушающей почтение организации не шел ни в какое сравнение с простым человеческим авторитетом Лукина, который, как шутили в посольстве, „умудрился ни разу в жизни не соврать, несмотря на тридцать лет дипломатической работы.“ И его позиция вполне могла оказаться решающей.

Астахов сокрушенно молчал, казалось, целую вечность. Лопес демонстративно устранился от ведущегося в основном на русском языке разговора и с самым презрительным видом листал свой блокнот.

Наконец русский директор подал голос и сказал негромко, но твердо:

— Я буду оспаривать ваши действия и дойду до самых высоких инстанций.

— Сколько угодно, Денис — Казанцев постарался, чтобы его улыбка выражала спокойную уверенность — не забывай, я просто выполняю приказ. Но выше тех инстанций, которые распорядились отозвать картины, просто ничего не существует.

Если бы Казанцева сейчас спросили, что он точно хотел выразить своей последней фразой, он бы не нашел подходящего ответа. Но несомненно было что-то такое. Что-то, что внушало ему священный страх…

— Хорошо — Астахов пожал плечами и решительно поднялся — другого выхода всё-равно не остается. Извольте следовать за мной. Сеньор Лопес — он смущенно взглянул на испанца — попрошу вас помочь мне выполнить распоряжение этих господ.

Казанцеву показалось, что он спиной почувствовал раздавшийся сзади вздох облегчения и подозревал, что и сам издал такой же.

Испанец встал с кресла и первым направился к двери, остальные проследовали за ним.

— Сигнализация уже включена? — обратился Астахов к охраннику в приемной.

— Так точно. Последний посетитель покинул охраняемую территорию десять минут назад.

— Прекрасно. Отключите сигнализацию на четверть часа.

Брови охранника непроизвольно высоко поднялись.

— Всё в порядке? — он молниеносно взглянул на незнакомых ему Мак Рейнолдса и Моргунова.

— Всё в порядке, Николай, успокойся. Москва дала распоряжение срочно отозвать несколько картин.

— А-а — протянул охранник и вытер рукавом пиджака пот со лба; искусство было для него не более чем охраняемым объектом.

Лопес сказал несколько слов его испанскому коллеге и тот с готовностью поднялся.

— Сигнализацию можно отключить только набрав кодовую комбинацию одновременно в двух местах — объяснил испанец — это потребует несколько минут времени.

— Поторопитесь — обронил Казанцев — мы пока пройдем в выставочный зал.

Мак Рейнолдс внимательно наблюдал за ним всё истекшее время и едва мог скрыть своё восхищение и воодушевление. Казалось, именно 2 секретарю, а не безмолвно стоящему рядом Моргунову потребовались картины, столь энергично и целеустремленно он действовал. „Он принял решение и идет до конца несмотря на весь риск.“ — подумал Алек. Поставить себя на его место отчего-то не хотелось. Оттого, что что Казанцева предало собственное правительство, вынуждая стать убийцей невинных людей? Или потому что Алек не мог с чистой совестью ответить себе, как поступил бы на его месте? Задумываться над этими вопросами времени не было. А ещё больше не было желания.

Поднявшись по лестнице в фойе и повернув налево, вся группа оказалась в выставочном зале. Дефилирующие в помещениях охранники, частично вооруженные автоматическим оружием, посматривали на них с удивлением, присутствие посторонних после закрытия выставки не было здесь обычным делом. Однако наличие всевозможного начальства явно их успокаивало. Картины, числящиеся в списке Моргунова были рассредоточены по нескольким залам и чтобы собрать их вместе требовалось определенное время. Василий Петрович, который ориентировался в залах не хуже организаторов выставки, сам указывал на желаемые экспонаты. Следующий за ним охранник аккуратно откручивал проводки уже отключенной сигнализации и помогал снимать полотна. Астахов наблюдал за этим сжав зубы и наконец не выдержав спросил:

— Вы-то сами кто будете?

— Я коллега Сергея Ивановича. Специально прибыл из Москвы для выполнения задания.

— И вы тоже не в праве говорить о его сути и смысле?

Моргунов снисходительно улыбнулся и покачал головой:

— Нет, не в праве. Да мне и самому немного известно.

— Ну а кто же может объяснить в чем дело?

— Полагаю, что не позднее завтрашнего дня вы получите все разъяснения — это была истинная правда и Моргунов чуть не рассмеялся.

— А как же условия транспортировки?

— Картины сегодня же будут погружены на спецрейс и самолетом отправлены в Москву — Василий Петрович постарался произнести эту фразу как можно более равнодушно.

— Я не это имею ввиду — еле сдержался Астахов — полотна вам не дрова! Требуется особая упаковка, микроклимат!

— Не беспокойтесь, в самолете находятся специалисты и они обо всем позаботятся.

Астахов повернулся на каблуках и направился к стоящему неподалеку Казанцеву:

— Вы распоряжаетесь здесь всем этим бардаком?

2 секретарь кивнул.

— Тогда извольте выдать мне собственноручную расписку — продолжал директор — надеюсь, это вашими инструкциями не запрещено?

— Разумеется, вы получите расписку.

Казанцев достал из кармана сложенный в несколько раз форменный бланк посольства и набросал на нем несколько слов.

— Денис, ты ничем не рискуешь — он протянул листок директору и поймал себя на том, что это очередная ложь. Если Москва по-прежнему не намерена уступать террористам, то директору тоже не сносить головы. Со своим уютным местом ему точно придется расстаться, просто дабы другим неповадно было — и это как минимум. Сергей Иванович понимал, что он только силой своего давления и авторитета вынуждает Астахова передать картины, хотя обычная процедура для этого должна выглядеть совершенно иначе.

Глядя внимательно в глаза 2 секретаря, Астахов принял расписку и произнес:

— Ну Сергей Иваныч, от вашей конторы я подобного в наши дни не ожидал.

— Мне очень жаль — Казанцев произнес это как можно более сухо и его собеседник так и не понял — то ли ему жаль того, что он думал о ФСБ лучше, то ли забираемых картин. Но 2 секретарь был искреннен. На самом деле всё сейчас происходящее причиняло ему боль.

Глядя на громоздящиеся перед ним полотна, Моргунов призадумался. Собственно говоря, ранее он намеревался потребовать, чтобы картины для него освободили от рам — так оно много компактнее и удобнее. Но глядя, на какое сопротивление наталкивается выдача полотен, он понял, что о таком лучше и не заикаться. В конце-концов ФСБ обязано оберегать национальные ценности, а не причинять им непоправимый ущерб! Директор вполне может приказать подчиненной ему охране воспрепятствовать передаче картин…

Итак, вместо десятка компактных листов Моргунов имел сейчас дело с достаточно объемным грузом. К счастью, длина самого крупного полотна не превышала восьмидесяти сантиметров и проблемы с тем, чтобы погрузить их в „Тойоту“ не было. Брать к аэродрому своих спутников он не собирался. Хватит, пообщались. Он подошел к Казанцеву:

— Всё готово. Берем картины и вниз. Грузим всё аккуратно в машину и я сматываюсь. Вы остаетесь здесь и следите за тем, стобы этот архивариус не поднял тревогу… раньше времени — улыбка Моргунова приобрела ещё более самоуверенный вид — скоро я буду на месте и истребитель получит приказ уйти — он помолчал и продолжил почти дружелюбно — дело почти сделано, не сваляйте дурака в последний момент.

2 секретарь отвернулся. Более всего ему вновь захотелось влепить террористу хороший удар в челюсь, после которого тот бы уже не поднялся, но он знал, что не имеет права сказать ему даже единое грубое слово, ибо судьба „Боинга“ до самого конца будет находиться в руках его собеседника. Захочет — отзовет истребитель, не захочет… Об этом не хотелось даже и думать. Должен отозвать! Зачем им самим лишние проблемы? Ведь в случае ареста за смерть трехсот человек придется отвечать по иной статье, чем за десять украденых картин! Сергей Иванович успокаивал себя этой мыслью, но отдавал отчет, что подобным образом поступил бы профессионал, такой же как и он сам. Что взбредет в голову психам, не мог предсказать никто.

— Мы выполним ваши условия, как придерживались их и ранее. Надеюсь, свои вы тоже исполните.

— Разумеется — Моргунов постарался произнести это так, чтобы развеять у собеседника все сомнения. В конце-концов убивать он действительно никого не собирался, а люди на борту „Боинга“ являлись не более чем человеческим материалом для достижения его целей. Материалом, оказавшимя в неверное время в неверном месте. И не более того.

Мак Рейнолдс внимательно наблюдал за ними. Русского языка он не знал, но на столь обостренном эмоциональном фоне человеческие переживания отчетливо отражались на лицах. Никакая деталь происходящего не уходила от его взгляда и развитие событий он считал блестящим. Удивление, которое Алек испытывал было прямо противоположным тому, что угнетало Моргунова; он предполагал гораздо большие сложности с выдачей картин и в глубине души завидовал непоколебимому авторитету бывшего КГБ. Если бы он, Алек Мак Рейнолдс, пришел на какую-нибудь американскую выставку в Мадриде и потребовал передать ему просто под расписку произведения искусства стоимостью в десятки миллионов долларов, то его элементарно подняли бы на смех. Отнестись к такому заявлению серьезно ни у кого бы элементарно не хватило фантазии. „Кое в чем пропаганда „холодной войны“ не врала — странные всё же они, русские“ — подумал он и впервые пожалел, что ни разу не использовал возможность узнать этих людей поближе. А возможностей таких в своё время в ЦРУ предоставлялось множество…

Свою задачу сейчас Мак Рейнолдс видел в том, чтобы внимательно следить за развитием ситуации и в любой момент вмешаться, если это потребуется. Речь конечно не шла о том, чтобы в случае проблем с передачей картин попытаться взять их силой, тут уж не помог бы и авторитет Казанцева, десятки человек охраны изрешетили бы их пулями в течении нескольких секунд. Помочь 2 секретарю психологически давить на директора выставки он, будучи здесь „чужим“, тоже не мог, да Казанцев и без того справлялся профессионально. Но Алек понимал, что он сейчас единственный человек, на которого Сергей может духовно опереться и не споткнуться в исполнении своей миссии. Что творится в душе у 2 секретаря Мак Рейнолдс хорошо представлял, весь опыт, все каноны поведения этого человека должны противоречить его нынешним действиям и бунтовать против них. Поддержать основополагающий разум и доброту, благодаря которым Казанцев действовал именно так, как он действует сейчас — вот что являлось главным. И ловя на себе иногда его решительный, но какой-то беззащитный взгляд, Алек снова и снова убеждался в том, что оценил свою задачу правильно. „Не дать ему отступить!“

— Хоть специальный транспорт для перевозки ценностей у вас есть? Я имею ввиду бронированный лимузин или что-то в этом роде? — всё более и более скептическим голосом поинтересовался Астахов. Происходящее постепенно начинало ему казаться несколько подозрительным…

— Наша задача обеспечить полную секретность, поэтому мы используем обычный автомобиль.

„Я никогда в жизни столько не врал…“

— О какой секретности вы говорите, Сергей Иваныч?! — директор сделал отчаянный жест — это же невозможно скрыть! Вся испанская пресса…

— В условиях секретности картины должны только покинуть страну — терпеливо объяснил Казанцев и отметил, что хоть это его заявление полностью соответствует истине.

Моргунов приблизился к ним с деловым и уверенным видом, понимая, что любое другое поведение развеяло бы последние остатки директорского доверия:

— Всё готово, пора — выразительно глядя в глаза 2 секретарю, он постучал пальцем по наручным часам.

— Да, нужно поторопиться — кивнул Сергей Иванович и вновь повернулся к Астахову — большое спасибо за сотрудничество, Денис.

Тот демонстративно промолчал и сделал жест охраннику включить сигнализацию.

Нести одновременно четыре картины в руках было крайне неудобно, но Моргунов почти не помнил себя от нервного восторга, которому он не давал прорваться наружу. „Ещё ничего не кончилось, ничего не решено“ — убеждал он себя и так оно и было, но близость победы кружила голову как обладание желанной женщиной. Немалая часть плана лежала перед ним ещё не исполненная, но ничто не могло избавить его сейчас от ощущения пойманной и трепещущей в руках удачи.

Астахов принципиально не спустился с ними к машине и все, для кого было важно заполучить полотна, посчитали это хорошим знаком. Моргунов, отъезжающий один на непрезентабельной „Тойоте“ с ценностями в десятки миллионов… Как-то такое не вязалось ни с методами ФСБ, ни с обычной практикой перемещения картин, ни с чувством элементарной ответственности. Терпение директора, всю жизнь проработавшего на ниве пропаганды искусства живописи, могло на этом лопнуть, что говорить, если даже сопровождавшие их к выходу двое русских охранников недоуменно переглянулись и один негромко сказал другому:

— Ну вот, мы тут охраняем, охраняем, ночами не спим. А они покидали всё в легковушку и вперед…

Замечание не прошло мимо ушей Казанцева и тоном не терпящим возражений он приказал им:

— Вы свободны ребята, возвращайтесь в здание. Далее о грузе позаботимся мы сами.

Мак Рейнолдс ощущал себя несколько неуютно. Собственно говоря, согласно приказу он должен был немедленно оповестить Вашингтон, что передача картин состоялась и надежда на бескровное решение проблемы вновь появилась. Но одновременно он понимал, что те несомненно коллосальные усилия для поиска заказчика, которые предпринимает сейчас ЦРУ, будут сведены после его доклада до минимума и полностью подчинены своекорыстным интересам Соединенных Штатов. А интересы эти могут быть самыми невероятными… Возможный итог предсказуем: крушение карьеры, а то и жизни русского коллеги, который поставил на карту всё, чтобы спасти чужих и незнакомых ему людей. „Допустить это? А как же быть с собственными перспективами на место в раю?“ — сказал себе Алек с горьковатой улыбкой — „Пока ещё есть шанс, маленький, но шанс!“

На улице было жарко и Моргунов с неприязнью чувствовал, что его залитая на животе высохшей кровью рубашка противно липнет к коже. Солнце давно миновало свой зенит и начало отсчет второй половины дня. „А на Востоке уже давно глубокая ночь“ — внезапно отметил он про себя. Василий Петрович взглянул на город, который он через считанные минуты должен покинуть и скорее всего навсегда. Но былая грусть не пробивалась сейчас сквозь бушующие внутри эмоции.

Открыв дверцу с водительской стороны он повернулся к хранящим безмолвие людям. Это был великолепный миг. Миг победы.

— Всё хорошо, что хорошо кончается, господа. Постарайтесь не делать глупостей сейчас, хотя бы так, как это удавалось вам раньше.

Его улыбка казалась сейчас действительно победоносной.

Загрузка...