В объятии Зверя. Том 2

12 Следуя зову

Царь Вигг сделал глоток вина и метнул кубок в увешанную шерстяной вышивкой стену жилища. Лагерь набулов стоял вокруг небольшого рисского селения на берегу замёрзшей Хёммель-Эльвы. В домах разместились командиры, а для солдат расставили большие шатры, внутри которых размещались постели и очаг. Риссов, живших в селении, сместили в холодные клети и заставили прислуживать.

— Твой щенок предал меня! — выругался царь, поглядев на Циндера. — И тебя, между прочим, он предал! Причастие — ха! Он попытался убить меня, чтобы захватить власть! Каков щенок! — Вигг извлёк из ножен меч и начал сметать им посуду со стола. — Как только он явится ко мне и начнёт умолять сохранить жизнь своей сестре, я размотаю его кишки по земле. Но сначала размотаю у него на глазах кишки его девочке! Сколько у тебя кзоргов, Циндер?

Гегемон Харон-Сидиса сидел в деревянном кресле, откинувшись на спинку, а руку держал на эфесе меча. Изувеченное лицо его ни разу не дрогнуло от лязга летящей посуды, но глаза сверкали, как у зверя, готового броситься в атаку.

— В бой могут вступить двести кзоргов, — ответил Циндер.

— Хорошо. Гвардейцев едва наберётся на отряд. Но с нами ещё Гутруд!

Царь вдруг остановился посреди комнаты и сделался мрачен.

— А что, если он пожертвует своей Волчицей и не придёт? Тогда мне придётся отступить…

— В нём говорит зов Причастия — он не будет ждать, он обязательно придёт, — сказал Циндер. — Но не думаю, что он будет так глуп, чтобы прийти один. Я усилил караулы вокруг лагеря, со стороны реки. Зверь оказался хитёр.

Вигг с досадой кивнул и жестом отпустил Циндера. Выходя из покоев, гегемон столкнулся с молодой женщиной — любовницей Вигга. Она шла утешить царя. Циндер поглядел ей вслед, а затем перевёл взгляд на мрачное тяжёлое небо и вздохнул, желая поскорее вступить в бой и найти в нём утешение.

Гегемон направился к рисскому дому, в котором было его пристанище. По пути он услышал глумление солдат над пленными и приблизился к толпе, собравшейся вокруг связанных рисских воинов. Пленных было человек десять, половина из них истекала кровью, двое уже испустили дух. Снег падал с неба мелкой крупой, и мороз становился крепче. Дожить до утра шансы были не у многих.

Циндер перевёл взгляд на пленную женщину. Кольчугу и доспехи с неё стащили, она сидела лишь в стёганом поддоспешнике, с непокрытой головой и взлохмаченными косами — её явно за них таскали. На её побелевшем от холода лице зиял тёмный шрам, в уголке рта запеклась кровь, а руки прижимались к выпячивающемуся животу. Циндер предположил, что Волчицу избили, не пожалев или не заметив ребёнка. Он отвернулся и зашагал прочь.

— Трахнем бабу, пока живая! — донёсся голос одного из солдат.

Циндер резко вернулся, пройдя сквозь толпу, поднял Ингрид за локоть, срезал путы с её рук и поволок за собой. Она не устояла на ногах, упала и застонала от боли. Гегемон поднял её на руки и понёс прочь.

— Разойдитесь! — приказал он солдатам.

Циндер вошёл с Ингрид в свой дом и положил её на жёсткую постель. Битва и холод истощили Волчицу, и она не сопротивлялась.

— Останешься здесь. Никто тебя не тронет, — сказал кзорг, грозно сдвинув безволосые брови на изуродованном лице.

Ингрид не разобрала чужеземной речи и нахохлилась под его тёмным страшным взглядом. Циндер прошёл к очагу и резким, злым движением сунул в огонь новые поленья.

Оглядевшись по сторонам, Ингрид увидела на столе шлем с золотыми волчьими клыками и поняла, что перед ней гегемон Харон-Сидиса — убийца её отца, самый злейший её враг.

— Привёл на битву женщину, да ещё и беременную! — выругался Циндер, глядя в огонь.

Ингрид вздрогнула от громового раската его голоса. Пальцы её сжали болезненно ноющий живот. Ребёнок в нём уже полдня не шевелился. Злость и звериное отчаяние разрастались в ней с каждым ударом сердца.

Гегемону принесли еду и вино, и он придвинул пищу Ингрид. Голод оказался сильнее вражды и страха, и она поела, а потом уснула.

Ночью Ингрид разбудил шёпот. Открыв глаза, она увидела Циндера, сидевшего на скамье со склонённой головой. Комнату освещал тусклый свет лампы, но она разглядела на лице кзорга мокрые полосы. Он горевал по кому-то, но она не знала, по кому.

Ногу ломило болью, и живот ныл. Ингрид почувствовала, как тёплая капля стекла у неё по бедру. Сунув руку под одежду, она увидела кровь на пальцах.

«Мой ребёнок мёртв?» — испугалась Ингрид.

На столе лежали плащ, доспехи и меч Циндера. Огромный нож лежал поверх всех вещей. Ингрид вдруг сообразила, что другого шанса отомстить ей не представится, и, закусив губы от боли, беззвучно поднялась.

Её рука сжала нож и направила остриё на кзорга. Циндер взглянул на Ингрид — в глазах его не было ни страха, ни гнева.

Он опустил голову, будто знал, что Волчице не хватит духу убить его. Или ему настолько была безразлична собственная жизнь? Ингрид опустила нож, не найдя в себе сил зарезать скорбящего человека.

В животе шелохнулся ребёнок. Желание крови и мести мгновенно рассеялось, и сердце Ингрид наполнилось надеждой.

Циндер отёр ладонью лицо и смерил взглядом Волчицу, державшуюся за свой живот.

— Ляг спать! — приказал он. И Ингрид будто поняла, что он ей сказал, и вернулась в постель.

Перед рассветом Циндер призвал кзорга Лайона и старого рисса — хозяина дома, в котором он жил. Рисс умел говорить по-набульски, живя в приграничных землях, и мог перевести Волчице его слова.

— Отвези её прочь за Хёммель-Эльву, спрячь, — приказал Циндер Лайону и повернулся к риссу: — Скажи Волчице: она должна слушаться Лайона. Он вывезет её отсюда и укроет. Пусть спасёт своего ребёнка.

Старик перевёл.

Ингрид знала, что скоро сюда явится рисское воинство во главе с Рейваном — и мало кто выживет. Она поняла это по непримиримому взгляду гегемона.

— Я не побегу, я не из трусливых! — проговорила она.

— У тебя есть храбрость остаться здесь и умереть. Но эту ли судьбу уготовили тебе твои боги? — сказал Циндер. — Реши, ты мать или воин?

Рисс перевёл, и Ингрид стиснула зубы от отчаяния. Мучаясь выбором, она оглядела комнату, и взгляд её упал на соломенную лошадку, принадлежавшую, видимо, кому-то из детей этого дома. Молчаливый запустевший Нордхейм предстал перед глазами. Каким счастьем было бы, если бы в нём вновь зазвенел детский смех.

— Я мать, — произнесла Ингрид.

Циндер жестом приказал Лайону увести её.

— Подожди, — воскликнула она. — Скажи ему, — обратилась Ингрид к старику. — Я хочу знать, по кому он скорбел ночью.

— Меня предал близкий, — ответил Циндер. — Тебя предавал близкий?

Ингрид подумала о Дэроне. О той боли, что он принёс ей, когда оставил. Волчица кивнула.

— Но я простила его, — проговорила она.

Циндер укрыл плечи Ингрид своим плащом, Лайон усадил её на коня.

***

Маррей провалилась в густой, полный темноты сон, который, как могучее море, омыл горькие воспоминания прошлого дня. Дышать было тяжело: глубина сдавливала ей грудь. Когда Владычица вынырнула из пучины забвения, то встревожилась: действительно ли она вчера заснула рядом с Рейваном?

Маррей открыла глаза и увидела, что руки и ноги её переплетены с руками и ногами рисского вана. Тяжесть его тела мучительно-сладко отозвалась в ней.

Сумерки утра уже прокрались в покои, и Владычица увидела свою обнажённую грудь под его ладонью.

«Какое кощунство — лежать полуголой в лапах кзорга, — пронеслось в её голове. — Богиня не простит мне».

Маррей тихо коснулась губами волос Рейвана, а затем осторожно, чтобы не потревожить его, выскользнула из объятий, завернулась в плащ и покинула покои.

В главном зале горели чаши, на столах был погром, и воины спали друг на друге. Но их жёны уже разожгли очаг и готовили пищу к пробуждению мужей. Маррей пожелала помочь, чтобы занять руки делом. Женщины сочувственно глядели на неё, но не заговаривали с ней.

Вскоре воины начали просыпаться и коситься в сторону Владычицы. Она чувствовала, что риссы озлоблены на неё, ведь она жена набульского царя. Очень быстро они позабыли её доброту и расположение к их народу. Рассердившись, Маррей направилась к дверям, но на её пути снова встал страж.

— Да что ж я словно в плену! — воскликнула она. — Мне нужно побыть одной и помолиться.

— Проводи её в пустующий дом, — кивнул страж одному из соратников.

Рейван появился в большом зале очень скоро. Всё тело его — голова, руки, спина — ужасно болело. В животе поселился гадкий зверь с острыми когтями и ворочал внутренности, проталкивая их к горлу.

— Ван Эйнар! — приветствовали его воины кубками. — Наш непобедимый вождь!

Рейван осмотрелся, но не увидел Маррей. Сердце его истошно завыло. Он растолкал Тирно.

— Дай мне то, что хранишь.

Рудокоп отёр глаза на помятом лице и потянулся к поясу.

— Держи, Эйнар, — он нагрузил ладонь Рейвана двумя золотыми браслетами. Украшенные красными драгоценными камнями, они засверкали в свете горящих чаш.

Рейван, не накинув на плечи меха, вышел на двор. Рассвет был ветреным. Чёрные тучи низко клубились над землёй и не сулили ничего хорошего. Прижав руку к ноющему животу, вождь подошёл к стражам.

— Куда направилась Владычица? — спросил он, и они указали ему дом, где накануне омывали тело Корды.

Рейван вошёл в двери и увидел Маррей сидевшей у стола. Он сел напротив и поглядел на неё. В холодных точёных чертах Владычицы, словно в каменном изваянии, застыла печаль. Он подумал, что никогда не видел её счастливой, и очень хотел бы это изменить.

Не говоря ни слова, Рейван положил на стол груз из своей руки.

— Что это? — удивилась Маррей. — Брачные браслеты?

— Да, — ответил Рейван, придвинув их к ней.

— Нет, Рейван. У меня есть муж…

— Я победил твоего мужа. Примерь браслет, Маррей.

Лицо её побледнело сильнее прежнего.

— Рейван… — сглотнула она.

Почувствовав её тревогу, он заволновался. Глаза его заблестели.

— Ты мой свет, Маррей, — прошептал он. — Ты единственное тёплое и чистое, что есть у меня. Будь со мной!

— Быть с тобой — всё равно что ходить зайцу в паре с волком, Рейван… Ты сошёл с ума! Я жрица, а ты кзорг. Мы не можем быть вместе.

Он смерил Маррей непонимающим взглядом и взял за руку.

— Можем, — произнёс Рейван с надеждой. — Я хочу, чтобы ты была рядом. Как прошлой ночью.

Маррей покачала головой и отвела взгляд, отвергая его предложение.

Страх лишиться её оказался сильнее разума и сильнее его любви. Резко поднявшись, Рейван оказался над Владычицей и властно прижал её к себе. Её запах окончательно одурманил его — он впился губами в её шею.

— Мы сможем, — хрипло сказал он.

— Пусти! Я уйду! — выкрикнула она, пытаясь вырваться из его рук.

Волосы Маррей от борьбы спутались и засыпали её лицо. Рейван понял, что поступает недобро, но страх лишиться любимой оказался сильнее желания быть хорошим.

— Пусти меня! — взмолилась она.

Продолжая удерживать Владычицу одной рукой, Рейван стянул с себя ремень и связал им Маррей. Она, сопротивляясь, толкнула ногой стол, и тот с грохотом завалился на бок. Браслеты, лежавшие на нём, глухо покатились по полу.

Рейван грубо посадил Владычицу на скамью.

— Я не дам тебе уйти, — сказал он.

— Ты ужасен! Ты ничем не лучше Вигга! — прошипела Маррей.

Рейван притянул Владычицу за подбородок и облизал ей щёку. В глазах его, налитых кровью, горело безумие, похоть и невозможное одиночество.

Оставив её одну, связанную, Рейван, будто пьяный, сошёл с крыльца. Ноги его путались и не чувствовали под собой тверди. Он ощутил знакомый гул в голове, перед глазами всё поплыло, и он упал в сугроб. Снег под ним окрасился в багровый цвет. Рейвана вновь рвало, но на этот раз чёрной кровью, а из глаз от боли текли кровавые слёзы.

Один из воинов подбежал к нему, а следом приблизились ван Арнульф и Тирно.

— Что с тобой, Эйнар? Владычица отравила тебя? — спросил разъярённый Арнульф, помогая вождю подняться.

— Нет! — прорычал Рейван, оттолкнув Арнульфа. — Позови сюда Тирно.

— Я здесь, — отозвался рудокоп.

— Сторожи её! — Реван схватил его за ворот и притянул к себе. — И отпусти лишь в том случае, если я погибну.

— Понял, Эйнар.

— Где Лютый? Найди его мне, — Рейван сделал шаг в сторону главного дома и вновь зашатался.

Тирно подхватил его, но не удержал, и оба они повалились в снег.

— Лютый ушёл к набулам ещё ночью, — сказал, тяжело дыша, рудокоп. — Он надеется пробраться в их лагерь и вызволить её.

Рейван набрал в рот снега, пожевал его и выплюнул.

***

Воевода ещё издали увидел холм, на котором высился набульский лагерь. Его озаряли отблески костров, горевших за частоколом. Ночь была темна, Лютый подошёл к самым стенам, уверенный, что останется незамеченным.

«Чёрные ублюдки постарались на славу, — подумал он, осторожно ступая вдоль укреплений. — Стен понаставили, твою мать! Если Рейван пойдёт на штурм, то многие тут и останутся».

Лютый искал любую щель, чтобы заглянуть внутрь. Удача никогда не отказывала ему, он верил, что она не подведёт и на этот раз. Но вдруг залаяли собаки и донеслись голоса. Воевода понял, что попался караулу, и вытащил нож.

Разъярённые псы бросились на него и повалили на землю. Острые клыки прокусили меховое одеяние и сомкнулись у него на боку. Он пырнул пса ножом и попытался встать, но набульские стражи налетели на него из темноты. Удар ноги выбил у него нож. Другой удар повалил Лютого в снег. Солдаты тяжело навалились на него сверху, не позволяя встать. Бок пекло от укуса, кровь сочилась по рёбрам под рубашкой, тяжёлый сапог утапливал лицо в сугробе. На спину и голову обрушивались пинки и удары. Лютый заревел от досады.

Его привели в лагерь, связали и посадили рядом с другими пленными. Воевода попытался заговорить, но не узнал своего голоса: он звучал несвязно из-за сломанной челюсти. На его стон никто не отозвался. Покрытые снегом фигуры не шевелились. Все были мертвы, замёрзли. Мороз успокаивал пылающее рассечённое лицо, но ничто не могло унять колотящегося в тревоге сердца. Взгляд Лютого выискивал следы Ингрид. Но не найдя ничего, что указывало бы на её присутствие, он вскоре опустил голову и поник.

Когда небо начало светлеть, Лютый очнулся от шороха и увидел, как мимо него проезжают два всадника. Первый был кзоргом: в доспехе и тяжёлом плаще. На лошади были закреплены тюфяки для дальнего пути. Во втором всаднике воевода узнал Ингрид, и взгляд его загорелся. Он хотел выкрикнуть её имя, дать ей знать, что он здесь, что пришёл за ней. Но потом понял, что своими словами лишь растревожит её и помешает ей уйти.

«Они увозят её — пусть так, — решил Лютый. — Спасайся, Ингрид! Скоро это место станет всем могилой…»

Воевода стиснул зубы и понурил голову.

Косматый конь шагал по белому полю. Нагруженные полозья, которые он тянул за собой, чертили на снегу две борозды. Ван Арнульф шёл во главе скорбного шествия. С ним было трое его соратников.

Скоро показался стан набульского царя. Увидев, что рисское посольство невелико, навстречу им вышли солдаты, а с ними был и один из людей Гутруда, который понимал по-набульски. Набулы углядели на полозьях мёртвое тело воина, покрытое плащом из медвежьих шкур, какие носили вожди. Повсюду на воине была чёрная запёкшаяся кровь: на богатом плаще, на рубахе, на бороде. Заглянув в лицо покойнику, солдаты сморщились. Они узнали его — это был Зверь из Эскелле, Верховный ван Эйнар.

— Причастие доконало его, — сказал ван Арнульф, поджав губы. — Мы хотим обменять его тело на Ингрид.

Полозья ввезли через ворота, и царь Вигг вышел поглядеть на мёртвое тело своего врага.

— Обменяешь его на Ингрид? — произнёс Арнульф. — Тогда мы уйдём. И дадим вам уйти за Хёммель-Эльву.

Вигг внимательно осмотрел посланцев, но не ответил. Осторожными шагами он приблизился к полозьям. Циндер стоял у него за спиной.

— Ингрид жива? — нахмурился Арнульф, недовольный молчанием Вигга.

Царь цокнул языком, распахивая тяжёлый окровавленный плащ покойника.

Рейван бросился на царя, как зверь в смертельной хватке. Кинжал, который он держал в руке, догнал Вигга и вонзился ему в горло. Захлёбываясь кровью, царь неверными шагами отпрянул от Рейвана и повалился на снег.

Набульские воины взялись за оружие, но, увидев, что их Владыка повержен, оцепенели.

— Я ваш царь! — торжественно выкрикнул Рейван, взобравшись на полозья, чтобы все его видели.

Рисский вождь заметил в толпе вана Гутруда и коротко кивнул Арнульфу, отдав безмолвный приказ. Тот решительно двинулся на Гутруда, извлекая нож. Ван-предатель пытался скрыться за спинами своих воинов, но они не дали ему уйти. Тогда он закричал в испуге, позабыв даже схватиться за меч. Арнульф настиг его и всадил остриё под сердце, а затем провернул его. Гутруд захрипел и безвольно рухнул.

Набульские солдаты и кзорги опустили оружие, готовые повиноваться новому вождю. Лишь Циндер в шлеме с золотыми клыками волка и обнажённым мечом в руке остался стоять.

— Мы свободны! — воскликнул Рейван, поглядев на него.

— К нам подходит рисское войско! — воскликнули стражи. — Всё рисское войско идёт сюда!

— Сложите оружие — и останетесь живы! — выкрикнул Рейван. — Циндер, опусти меч! Прикажи открыть ворота! Всё кончено!

— Ты не убил галинорца! Ты обманул меня! — рявкнул Циндер, указав взглядом на столб, где, припорошенные снегом, лежали трупы риссов. Среди них Рейван увидел окровавленного Дэрона. Глаза воеводы на обезображенном побоями лице горели чёрными углями.

— Приготовиться к бою! — приказал Циндер кзоргам, а сам двинулся на Рейвана.

Воины зашумели, занимая места для боя. Арнульф первым ввязался в неравную драку с кзоргами. Рейван поглядел сквозь снующую толпу в глаза гегемону — человеку, который воспитал его, — и воинственное торжество его погибло. Он сжал рукоять клинка, но не почувствовал в руке силы.

Циндер запрыгнул на полозья и сбил Верховного вана с ног. Съедаемый чувством вины Рейван поскользнулся и повалился с полозьев на землю. В следующий миг он ощутил, как живот его пронзил меч гегемона. Он услышал хруст и хлюпанье разрывающихся тканей. Циндер извлёк клинок из его тела, и резкая боль обожгла Рейвана. Кровь горячим ручьём потекла под доспехом. Поглядев в сторону, он увидел, как замертво рухнул Арнульф. Снежные хлопья безразлично опустились сверху на его тело.

Рейван попытался встать.

— Мне жаль, что ты предал меня, — сказал Циндер, подступая ближе.

Лютый беспомощно глядел на расправу, учинённую над горсткой рисских воинов. В нечеловеческой ярости он натянул верёвку, связывающую его. Она заскрипела и лопнула.

Циндер обрушил смертельный удар на голову Рейвана. С рёвом Лютый налетел на гегемона и помешал ему довершить начатое. Клинок раскроил Верховному вану череп, но не снёс голову. Меч Циндера, обагрённый кровью Рейвана, поразил воеводу в грудь.

В голове Рейвана вспыхнула разрывающая боль. Сквозь кровавые ручьи, стекающие на глаза, он увидел, как Дэрон упал рядом с ним, сотрясаемый смертельными судорогами от соприкосновения с кзоргской кровью.

Рейван пытался нащупать меч, который выронил, но пальцы не слушались. Изо всех сил он пытался удержаться, не упасть, хотя знал, что уже обречён. Дух в теле крепила только нечеловеческая ярость.

Циндер ударил ногой ему под рёбра, и Рейван повалился на спину, заглатывая морозный воздух от боли. Гегемон сильнейшим ударом пнул его в челюсть, как жалкого побеждённого пса. Крошево зубов заполнило рот и вместе с кровью вытекло на снег. Рейван думал о Дэроне, отдавшем за него жизнь, и желал перед гибелью узреть лицо своего соратника, старался повернуть голову, но тело оцепенело и больше не принадлежало ему.

Кровь стремительно утекала из него с каждым ударом сердца. Биение его становилось всё медленнее и тяжелее. Рейван вспомнил о летаргии и попытался возыметь власть над кровопотерей. Но зов Причастия вновь загудел в голове, пресекая попытки. Кровь полилась из горла. Тогда в лесу, год назад, поражённый стрелами, он был ранен довольно легко и погрузил себя в сон, чтобы предотвратить пленение. Но теперь тело не слушалось, потому что он умирал.

Тьма заволокла глаза и все звуки стихли.

Грохот разразившейся вокруг битвы на миг вернул Рейвану сознание. Вокруг мелькали мечи риссов и набулов, доносились крики, падали тела — и падал на них снег. Загорелись дома, запылал частокол. Происходящее казалось страшным сном. Он закрыл глаза и вновь провалился в щадящую темноту.

Рейван почувствовал, что замёрз. Он вновь открыл глаза. Вокруг стояли ночь и тишина. И лишь отсветы затухающего пламени плясали где-то вдали. Он удивился тому, что до сих пор жив. Попробовав пошевелиться, он ощутил пламенную боль во всём теле. Кишки выступили из живота, на голове горела огромная рана, части зубов не было. Правый глаз не видел.

Рейван был изуродован и обречён. Он был проклят богами, которые продолжали истязать его, не выпуская из телесных оков. Темнота пугала его. В ней не было ничего, кроме одиночества и скорби.

«Ингрид, девочка моя, прости, что не спас тебя, — простонал он, глядя в темноту безразличного неба. — Дэрон… Арнульф… Эрвульф… Я всех вас погубил…»

Чёрная скорбь стиснула сердце. Рейван желал скорее умереть. Безутешный, он обратился мыслями к Маррей.

«Как бы я хотел увидеть тебя! Хотел бы, чтобы ты согрела меня и успокоила».

***

Тирно отворил дверь дома, где сидела в заточении Маррей, и вошёл внутрь с лампой. Свет озарил комнату. Владычица недвижимо сидела на скамье.

Рудокоп поставил лампу рядом с ней и развязал ремень, стягивающий её холодные запястья. Не решаясь заговорить, он осмотрелся и вернул на место перевёрнутый стол. Увидев на полу брачные браслеты, Тирно поднял их и, покосившись на Маррей, сунул в сумку на поясе.

— Там много раненых, ступай помоги, — глухо приказал он.

— Сперва вы калечите друг друга, а потом бежите ко мне за помощью? — Владычица потёрла руки, продолжая сидеть на скамье.

— Многие очень плохи, — мрачно сказал Тирно.

Маррей покачала головой и поднялась.

— Веди, — произнесла она недобрым голосом.

Тирно взял лампу и, ступив на порог, обернулся.

— И… — замялся он. — Ты свободна… Эйнар убит… И Дэрон тоже.

От сказанных им слов Маррей пошатнулась на ступенях. Она упала бы, если бы Тирно не поддержал её за локоть.

Давно стемнело, снегопад усилился. Ветер стих.

Маррей вошла в большой зал и присела к одному из воинов. Он был ранен в бедро и обморожен. На его теле горели синяки и кровоподтёки. Лицо было черно. Маррей потянулась за повязкой.

Тирно с мрачным видом сел рядом. В зал вошёл ван Колбьорн и тоже сел рядом.

— Эйнар остался там. И два моих сына остались там, — взревел воин. Это был ван Лассе.

— Утром мы вернёмся и заберём их тела, — сказал ему Колбьорн.

Зал заполонили воины. Стейнвульф сел во главе стола.

— Жизнь всегда торжествует, не унывайте, риссы! — сказал он. — Мы одолели злейших врагов, ничто нам больше не угрожает. Вы, живые, вернётесь домой и дадите продолжение всем нашим мёртвым! Выпьем за детей!

Все пили, но никто не праздновал в ту ночь: скорбь сковала каждое сердце.

Тирно уснул пьяным сном, и Маррей, потирая ноющие запястья, вышла на двор. Снег продолжал устилать землю. Она вытянула руку, и пушистые снежинки легли ей на ладонь, но тут же растаяли. Владычица поглядела в ночное небо и представила, как отец и Рейван лежат, бездыханные, во тьме и одиночестве и снег покрывает их лица. Слёзы застлали ей глаза, и руки затряслись.

— Что же я, не буду с вами в последний час? — прошептала она в лицо глухой ночи. — Я приду. Ведь ты так молил меня об этом, Рейван.

Вернувшись в зал, Маррей бросила взгляд на спящего под шкурой рудокопа, взяла лампу и ушла. Стражи на воротах лишь переглянулись, когда Владычица прошла мимо них, но не остановили её.

Она не помнила, как преодолела поле в снежных вихрях. Лампа горела в её руках, и, глядя на неё, она всё шла и шла. Ноги тонули в снегу, холод пробирался под меховой плащ, но что-то едва уловимое звало её вперёд и указывало путь.

Вскоре Маррей увидела проблески пламени посреди разрушенных укреплений. Всюду стояли причудливые сугробы, и Маррей не сразу поняла, что это были присыпанные снегом тела. Трупы лежали один на другом — видимо, живые прикрывались мёртвыми. Но теперь все были мертвы. Маррей увидела набульского воина, подогнувшего под себя колени, руки его были прижаты к лицу в знаке молитвы: перед смертью он призывал Великую Мать.

Маррей шагала дальше меж застывших в неестественных позах тел и боялась увидеть Дэрона или Рейвана.

С небес сильнее повалил девственный снег и усилился ветер, пряча от глаз Владычицы следы кровавой резни.

Под накренёнными полозьями Маррей узрела воеводу. Он лежал на животе, припорошенный снегом, сокрушённый и жалкий. Трясущейся рукой Маррей очистила часть его лица и увидела поблекшие глаза и скривившийся в мучении рот. Она прикрыла ему веки и горько заплакала.

Рейван лежал рядом, за полозьями. Она узнала его по сапогам, которые успела хорошо рассмотреть накануне, когда он связывал её. Маррей побоялась взглянуть ему в залитое кровью лицо и приглядеться к ране на животе.

Сапог его двинулся, и Рейван захрипел. Маррей вскинулась и увидела, как что-то кроваво-чёрное вытекло из его рта.

— Маррей, — прохрипел он.

Неведомая сила заставила её подняться и скинуть оковы отчаяния.

— Ты живой! — воскликнула она.

Мгновение она глядела на его истерзанное тело, борясь со страхом прикоснуться к кзоргской крови, но потом ей перестало быть страшно.

«Мне без тебя не жить. Если ты умрёшь — и я умру», — сказала она себе, проведя ладонью по щеке Рейвана.

Он глядел на неё с волнением и хрипел, но выговорить что-то ещё ему не удавалось.

— Тише-тише, я теперь здесь, — произнесла Маррей, отрывая от платья лоскуты для перевязки.

Рейван застонал, когда она коснулась его головы. Перевязав рассечённый череп, Владычица склонилась над его животом с куском ткани в руках. По её лицу Рейван видел, что дело плохо. Он не рассчитывал исцелиться, но был счастлив умереть, не будучи одиноким. Сердце туго сжалось в последний раз и не сумело больше двинуться.

Маррей заметила, что Рейван перестал дышать, скользнула пальцами к его шее и, не раздумывая, упёрлась обеими руками в его грудь. Она стала давить ритмично и твёрдо, не жалея ни себя, ни его.

— Рейван! Ты говорил, я твой свет! Вернись ко мне, слышишь⁈

Маррей зажала ему нос и с силой вдохнула в рот, наполнив его грудь воздухом из своих лёгких. Она сплюнула кровь, попавшую ей на язык.

«У меня нет открытых ран, это не опасно», — успокоила она себя.

Рейван задышал.

Маррей сунула пальцы ему в рот и, нащупав осколки зубов, осторожно извлекла их, чтобы, оторвавшись от дёсен, они не попали ему в горло. Потом она наконец перевязала ему живот.

Владычицу трясло от холода. Замёрзшими руками она откопала полозья и попыталась втащить на них Рейвана. Но он был так тяжёл, что ей удавалось лишь слегка приподнять его. Отчаявшись, она упала на снег и склонилась над Рейваном, прислушиваясь к его дыханию.

— Я попробую ещё раз, слышишь? — прошептала она. Рейван не отвечал: сознание к нему не возвращалось. Маррей поднялась и вновь принялась втаскивать его на полозья.

В стороне раздалось лошадиное фырканье. Владычица подняла испуганные глаза. Из темноты выступил всадник с накинутым на голову капюшоном.

«Неужели сама Смерть пришла побороться со мной?» — испугалась Маррей.

— Я не отдам его, убирайся! — выкрикнула она, чувствуя, как внутри разрастается большая сила.

Владычица стиснула кулаки на плечах Рейвана, готовая защитить его от любой нечисти.

Всадник спешился. Маррей узнала Тирно и перевела дух.

— Он мёртв. Что ты делаешь? — проговорил рудокоп.

Перепачканными в крови руками Маррей нащупала сердцебиение на шее Рейвана.

— Он жив ещё! — воскликнула она. — Помоги положить его на полозья!