В объятии Зверя. Том 2

13 Клинок сокрушающий

Остатки набульского войска бежали из рисских земель. Ваны со своими соратниками вскоре разошлись по родным сторонам. Лединг опустел. Солнце день ото дня всё сильнее согревало землю, и местами на окрестных холмах появились тёмные прогалины.

— Так мало удаётся в него влить! — прошипела Маррей, отставив миску с кровяным отваром. — Этого недостаточно для жизни…

Она отёрла тряпицей губы Рейвана. Лицо его было серо, под глазами проступили тёмные круги. После битвы он так и не приходил в сознание.

Рядом с Маррей сидела старая Тора — жена Лассе, вана Лединга. Она помогала Владычице в уходе за вождём.

— Я видела случаи, — сказала Тора, — когда люди с такими ранами жили долго. Но что это была за жизнь? Они не разговаривали — лишь мычали. Они не вставали — и жёнам их приходилось ходить за ними до самой смерти.

— Помолчи, — оборвала старую женщину Маррей. — Я и без того это ведаю.

— Ты сидишь над ним уж месяц, — произнесла Тора, — ты устала. Ты ешь не больше него и выглядишь не лучше. Тебе нужно отдохнуть, иначе кончишься вместе с ним — вот что я хочу тебе сказать.

Поправляя покрывало на плечах Рейвана, Маррей взглянула на свои пальцы и увидела потускневшие, поломанные ногти. Узреть своё отражение она и вовсе боялась, зная, что ей явятся острые скулы и покрасневшие от усталости глаза.

— Что ж, это цена за жизнь, что ещё тлеет в нём, — ответила Владычица, переведя взгляд на жилку, бьющуюся на шее Верховного вана.

Её рука обняла его лицо.

— Проснись же поскорее.

Зловонный запах омрачнил светлые мечты Владычицы, и она переглянулась с Торой. Старая женщина сморщилась и поднесла к постели бадью с тёплой водой.

— Раз уж я спасла его, то должно мне о нём заботиться, — произнесла Маррей, осторожно убирая покрывало. — Придержи его ноги, — взглянула она на Тору.

— Ты любишь его, — произнесла старая женщина.

— Я жрица, и забота — самая малость, к которой обязывает меня долг.

— Ты любишь его. Иначе давно отдала бы эту заботу кому-то другому. — Тора сморщилась, сгребая в узел зловонную простынь, которую протянула ей Маррей.

— Владычица, — в покои заглянул страж и поклонился. — Прибыл господин и просит увидеться с тобой.

— Что за господин? — спросила Маррей небрежно.

Она укрыла Рейвана шкурой и, повернувшись, заметила любопытный взгляд воина, устремлённый на вождя. Не проходило ни дня, чтобы кто-нибудь не спрашивал, жив ли ещё Верховный ван.

— Он набул, — ответил страж. — Сказал, его зовут Крин.

Маррей поднялась и оправила платье.

— Пригласи его в зал и скажи — я сейчас выйду.

Маррей развернулась к Торе:

— Прошу, покорми его ещё раз.

Выходя в зал, Владычица растёрла щёки, чтобы лицо её выглядело свежее.

— Крин, здравствуй! — произнесла Маррей, показавшись из-за занавеси покоев.

Юноша развернулся к ней. Небольшая тёмная борода обрамляла его исхудавшее лицо. В глазах его вместо прежнего солнечного умиротворения колыхалась печаль. Его губы растянулись в улыбке при виде Владычицы. Улыбка была прежней — совершенно располагающей.

Маррей в порыве радости обняла Крина. Он решительно сжал её в ответ. Ведь не так давно Крин едва доставал ей до плеч, но теперь Маррей ощутила, как крепки его руки и тверда грудь. Колючая борода взбудоражила Маррей, и она, отпрянув, предложила сесть в кресла.

— Ты же Владыка теперь, и путешествуешь вот так один, да ещё к риссам? — удивилась она, разливая им в кубки хмельной мёд.

— Никто не знает, что я здесь.

Крин уселся, прислонившись к спинке кресла и широко расставив ноги.

— Маррей, — сказал он, поглядев на неё потемневшим взором. — Ты должна вернуться в Рону. Там уже вовсю благоухает весна. Белеют сады, тёплый воздух гонит волны вдоль скалистых берегов. Чертог и главный храм стоят опустевшими.

По телу Маррей пробежала дрожь от холодной сырости, которой была полна весна здесь, на севере.

— Я не могу вернуться, — произнесла она, отводя взгляд.

— Циндер собирает войско, — сказал Крин, и Маррей испуганно поглядела на него.

— Некоторые наместники желают поддержать его, — продолжил он. — Они считают: раз старшая жрица Корда мертва, а жена Вигга оставила страну, то всё кончено — лучше подчиниться Циндеру и сохранить свои земли и богатства. Но я хочу собрать войско и не дать Циндеру захватить Чертог и разорить храмы. Я хочу защитить нашу веру. Если тебя не будет рядом, то у меня ничего не получится. Я не смогу обрести ни власти, ни силы.

— Я не знаю, что тебе сказать. — Маррей тяжело вздохнула, осушив кубок до дна, и направила взгляд в пламя горящей чаши.

Крин недобро поглядел на неё.

— Раньше ты не пила.

— Всё меняется.

— Где и как похоронили мою мать? — спросил Крин после долгого молчания.

Маррей проводила набульского Владыку за северные ворота, к могиле Корды. Крин преклонил колени и сжал в ладони ком оттаявшей земли.

— Святая мать… — зашептал он слова молитвы, сделавшись взъерошенным и мрачным.

Маррей положила руку на плечо Крина, чтобы разделить его скорбь.

— Даже если ты не пойдёшь со мной, — сказал он, — я всё равно приложу все силы, чтобы защитить страну от кзоргов.

Владычица глядела на него, но не узнавала. Крин больше не был тихим юношей. Теперь это был мужчина, сознающий свой долг, и взгляд его сиял чистым светом.

Крин взял Маррей под руку, и они направились в сторону крепости. Шальной ветер порывами бил в лицо и заставлял глаза Маррей слезиться. Размягчённая земля плыла под ногами, но крепкая рука Крина делала шаги Маррей увереннее. Она сжимала его предплечье, вспоминая, как когда-то шла здесь с Рейваном. Но Рейван сейчас умирал. Он не дал и не даст ей ничего, кроме страдания, а Крин способен был даровать надежду. В её силах было сделать его мудрым и счастливым царём.

— Я слышал, ты ухаживаешь за Верховным ваном? — произнёс Крин. — Тяжелы ли его раны?

— У него проломлена голова и была раскроена челюсть, — ответила Маррей ледяным голосом. — Кишки были выпущены — я долго зашивала.

— Так это его кишками от тебя пахнет?

Маррей не ответила.

— Мне показали гобелен, — сказал Крин. — На нём был ван Эйнар с вот такими клыками, — он развёл руки, уточняя размер, — и с них капала кровь.

Маррей подняла голову и поглядела на Крина. Свет солнца, что сиял у него за спиной, ослепил её, она усмехнулась.

Крин коснулся горячей ладонью её лица, стерев с бледной исхудалой щеки влагу, пригладил тусклые ломкие волосы.

— Останешься с ним — утратишь всё: ты больше не будешь Владычицей. Тебе придётся пожертвовать долгом жрицы, положением, материнством. Ещё немного — и ты уже не родишь, ты сама знаешь, — он взял руки Маррей в свои. — Я дам тебе детей. Я дам тебе мир. Пойдём со мной?

Голос Крина звучал твёрдо. Маррей ощутила в нём силу, способную уберечь и защитить. Не этого ли она всегда хотела? Слёзы брызнули из глаз, и Маррей утопила лицо на груди Крина, теперь уже не смущаясь, а вполне наслаждаясь его крепким объятием.

— Хорошо, я поеду с тобой, — произнесла она.

***

Спустя несколько дней после того, как Владычица покинула Лединг, Рейван открыл глаза.

— Где Маррей? — прохрипел он, сжимая кулаками шкуры, которыми был покрыт.

— Её нет. Уехала, — растерянно ответила Тора, склонившись над ним.

Рейван отчаянно зарычал, словно зверь, попавший в капкан, и напугал старую женщину. Она выбежала из покоев, и через минуту вместо неё появился Тирно. Неуверенными шагами он приблизился к Рейвану.

— Боги! — прослезившись, воскликнул рудокоп. — Как я рад, что ты проснулся, Эйнар! — Он сжал его руки и присел к постели. — Ты до икоты напугал Тору. Она ухаживает за тобой, славная женщина.

— Ингрид? — слабым голосом произнёс Рейван.

Тирно опустил глаза и покачал головой.

— Мы её не нашли.

— Подними меня! — потребовал Рейван, стараясь сесть.

Он был слаб. Мускулы высохли. Волосы сильно отросли, и борода топорщилась во все стороны. Рейван понял, что прошло немало времени со дня битвы, в которой он проиграл.

Тора, осмелев, приблизилась и подала ему одежду, а потом принесла гребень, кожаные шнурки и серебряные кольца, чтобы заплести вождю волосы. Тирно отправился за мёдом.

— Ну вот, почти уж и не видно твоей страшной раны, — сказала Тора, стягивая ремнями тугую воинскую косу. — С бородой-то как поступить? В твои годы в бороде плетут косы по числу детей! — встала она напротив него и взялась за прядь.

— Постриги! — фыркнул Рейван. — Не будет их у меня. Довольно меня выхолащивать, — он отодвинул от себя женщину.

Тирно протянул Рейвану кубок, до края наполненный мёдом. Но вождь не замечал его.

— Стричь? С ума сошёл, — усмехнулся рудокоп. — Без бороды только бабы да дети ходят.

Рейван вздрогнул от неожиданно раздавшегося голоса и повернулся.

— Да ты слеп на правую сторону! — понял рудокоп.

Тора взяла Рейвана за подбородок и, поднеся лампу, заглянула в глаза.

— И правда: глаз на свет не отзывается.

Рейван вздохнул, сделав глоток мёда. Он понял, что лишился зрения на одну сторону, когда лежал на поле сечи. Там же остались несколько его зубов. Со всеми этими увечьями ему оставалось лишь смириться.

Тора забрала у Рейвана опустевший кубок, а он принялся надевать верхнюю рубаху.

— Не пил бы ты первое время столько, — проговорила Тора, отойдя к столу. — За победу и за сохранённую тебе жизнь ты должен бы принести богам жертву.

Взгляд Рейвана воспылал.

— Богам? — резко сказал он. — Богам, которые позволили сгинуть Дэрону и Арнульфу? Которые не сберегли Ингрид? Она ведь беспрестанно им молилась! Никаким богам я ничего не должен! Это они мне должны за всё, чему позволили случиться!

Тора подобралась и покачала головой.

— Это ты их не сберёг, — сказала негромко она.

Рейван в гневе развернулся к ней. Тирно взял его за плечо.

— Не сердись, Эйнар. Тора славная женщина, лишь немного болтливая.

— Знаешь, как тебя называют? — прошипела она в ответ на хищный взгляд вождя. — Зверем!

Рейван усмехнулся.

— Кровавым Зверем, который не отступится, пока не настигнет свою добычу, — продолжила Тора.

— Замолчи! — выкрикнул он. — Именно потому, что меня так называют, ты сейчас открываешь рот, а не лежишь в яме среди трупов!

— Тора, тихо, — произнёс Тирно. — Битва забрала у неё двоих сыновей, Эйнар, её можно понять.

— Ты плохо молилась богам, Тора, — хрипло сказал Рейван.

— Безбожник! — огрызнулась женщина, вспыхнув от негодования.

Рейван не стал спорить.

Верховный ван сидел во главе широкого стола, где собрались все вожди рисских земель. Рядом с ним расположился седовласый ван Лассе с женой Торой и сыном Ньордом лет двенадцати. Мальчик сидел с отцом за главным столом, поскольку остался единственным сыном.

— Эйнар! Я рад говорить с тобой! И рад с тобой выпить!— сказал ван Стейнвульф, подняв кубок. — Ты призвал нас, и мы пришли!

Рейван встретил его кубок, и от сильного столкновения мёд выплеснулся и перемешался.

— И я рад видеть тебя и всех вас, — ответил Рейван, оглядев вождей. Соратники подняли кубки и выпили.

— Ты решил сделать Лединг своим новым домом? — усмехнулся ван Колбьорн, отирая усы.

— Нет смысла отступать в Нордхейм. Я хочу, чтобы мы пошли на набулов и добили их, — решительно произнёс Рейван.

— Я так и знал, — кивнул Стейнвульф. — И потому привёл с собой всех своих воинов. Становится тепло. Самое время для похода!

— Да, мы все ждали этого! Мы ещё не за всё сквитались, — произнёс незнакомый Рейвану ван. Лицо его дочерна украшали руны.

— Я не видел тебя прежде, кто ты? — проговорил Рейван.

— Я ван Хальвард из Хёнедана — брат Харальда. Да будет ему много мёда на небесах! А это мой сын Горм, — Хальвард похлопал по плечу юношу, сидевшего рядом.

Ван Стейнвульф пододвинулся ближе к Рейвану.

— Мы захватим набульское царство, я в этом уверен, — низким голосом сказал он. — Они нынче тонут в междоусобной войне. Ты станешь их новым царём, Эйнар… — Стейнвульф многозначительно замолчал, не договорив, и поглядел на других вождей.

— Говори, — цепким взглядом уставился на него Рейван. — Мы с тобой всегда прямо говорили друг с другом.

— Ладно, — сказал Стейнвульф, откинувшись на спинку кресла. — Ты — кзорг! Никто ничего не имеет против тебя — ты сын Ингвара, ты силён и принёс нам победу над набулами, но… — вздохнул он. — Ты другой, и все боятся тебя. Что ты принесёшь нашему народу в будущем? Волков Нордхейма после тебя уже не будет — стоит это принять.

Рейван откусил мясо, но, быстро устав жевать его поломанной челюстью, сердито выплюнул на стол.

— Никто не желает, чтобы и у нас наступила междоусобица после того, как твой век закончится, — нахмурился Стейнвульф, поглядев на кусок непрожёванного мяса. — Потому я и сказал, что рад видеть тебя во здравии. Пока ты жив, ты должен решить кое-что. Возьми преемника. Молодого, способного. Пусть мой сын Ульвар останется при тебе. Он был храбр в битве.

— Возьми у каждого из нас по сыну, — сказал Колбьорн. — Выбери лучшего. — Ван положил руку на плечо своего сына. — Это Арнбьорн, он будет хорошо служить тебе.

Рейван исподлобья оглядел всех соратников, делая глоток мёда. Пальцы его побелели, сжимая кубок. Но он согласно кивнул.

— Ладно, — сказал Рейван. — Вставайте все, кто желает ко мне в преемники.

Молодые воины со страхом поднялись. Ньорд, сын вана Лассе, тоже хотел подскочить, но Тора ухватила его за плечо.

— Мал ещё! — осадил его отец. — Ты у меня один, не пойдёшь.

— Тора, — позвал Рейван. — Покажи юнцам, где ведро, в которое я блюю, и ведро, в которое я испражняюсь. А потом отправь постирать мне исподнее.

Стейнвульф поглядел вслед своему сыну и недобро прищурился, переведя взгляд на Верховного вана.

— Пей, — сказал Рейван, встретив его взгляд.

Стейнвульф поднял кубок, мёд снова выплеснулся от столкновения с кубком вана Эйнара, и вождь Лидинхейма громко рассмеялся.

— А ты не все зубы растерял! — сказал Стейнвульф.

Рейван оскалился, показав уцелевшие клыки.

Когда все отправились спать, Рейван пришёл в свои покои.

— Одолеешь ли ты поход? — сказала Тора, готовя ему постель. — Погляди на себя? Ты наполовину незряч. Стейнвульф испытывает тебя, он видит, что ты слаб.

— Ты мне не мать и не жена. Помолчи! — приказал Рейван, усевшись на ложе и поглядев на свои сапоги.

— Эй, Ульвар! Стяни сапоги и почисть их, — пробормотал он и упал пьяным на постель.

Молодой воин разул вана и ушёл, а Тора, тяжело вздыхая, погладила Рейвана по голове.

— Сдался тебе этот поход? Мирной жизнью пожить попробуй.

Рейван открыл глаза, они были налиты кровью.

— Мне нужно Причастие, — признался он. — И я хочу вернуть Маррей.

— Она ушла к Крину, дуб ты, дубок! К молодому сильному царю ушла твоя Владычица, — вздохнула Тора, потрепав вождя по волосам.

Рейван ощутил боль. Все его увечья разом прихватило: челюсть заныла, голова закружилась, начало тошнить. Он крепко сжал руку Торы.

— Тогда Крин должен встретиться со мной, — прорычал Рейван. — Я отомщу ему за всё.

Тора в испуге ушла прочь и больше никогда не приходила ухаживать за Рейваном.

***

Тонкие былинки травы шелестели на ветру. Солнце последний раз озарило далёкий снежный хребет на севере и скрылось за лесом. Сотни рисских воинов, утомлённых долгим маршем, становились лагерем на холмах вблизи Вайлена.

— Мы идём завтра на Вайлен? — спросил ван Стейнвульф, сев к костру рядом с Рейваном. — Почему ты не велишь людям готовиться к бою?

— Подождём, какие вести принесут с разъездов, — ответил Рейван. — Я не хотел бы тратить ни людей, ни времени на захват кучки трусливых набулов, спрятавшихся в стенах замка. Я хочу дойти до Роны, одолеть Крина и стать царём.

К костру Верховного вана приблизились всадники — это был отряд воина по имени Рённи. Его люди должны были разведать местонахождение набульского воинства и кзоргов Циндера.

Воины спешились, и старший из них с тревожным видом приблизился к Верховному вану. Рейван поднялся навстречу и пригласил воинов сесть к костру.

— Говори, что ты узнал, Рённи? — разгорелись глаза вождя.

— Циндер выдвинулся из Харон-Сидиса, — задыхаясь, отвечал воин. — У него около сотни воинов. Сегодня они должны быть ещё в ущелье, но уже завтра, вероятно, они ступят на эти холмы.

Рённи отпил из кубка и глубоко вздохнул.

— А за тем дальним холмом, — указал он на юг, — собирается войско, человек четыреста или даже пятьсот. И мы видели ещё несколько отрядов, двигавшихся с востока. Это люди набульских наместников — каждый со своим знаменем. Но царского знамени среди них нет.

— Это те, кто решил поддержать Циндера, — сказал Рейван. — Они объединятся в одно большое воинство.

— Значит, через два дня наши три сотни сойдутся на этих холмах с шестью сотнями вражеских воинов… — вздохнул Стейнвульф.

Ульвар с пылающим от усталости лицом сел на тюфяк возле костра. Вчера до глубокой ночи он смазывал маслом кожаные ножны и вычёсывал мех плаща Верховного вана, а сегодня до блеска чистил его кольчугу.

«Будет блестеть, как у проклятого бога войны», — выругался он про себя, разглядывая свои измученные работой пальцы.

После тяжёлого походного дня сон с чудовищной силой одолевал Ульвара, но он знал, что не должен заснуть прежде своего вождя. Иначе Эйнар нагрузит его ещё более неподъёмной работой, с которой ему не справиться. Ведь теперь у него не было помощников — остальные разбежались.

Когда рисское воинство выдвинулось в поход, все юноши, отданные в служение вану Эйнару, примкнули к отрядам своих отцов. Ульвар прижал к груди лиру, единственную свою ценность, и пришёл к отцу с просьбой принять его. Но отец вырвал у него инструмент и растоптал.

— Я — ван, военный вождь! — разозлился он. — Два твоих старших брата — воины, которые ведут за собой людей. А ты всё играешь на струнах! Славу можно заслужить только в бою, а не распевая песни. Я не смог сделать из тебя мужчину — это моя вина. Если Эйнар прикончит тебя в попытке воспитать — я не буду жалеть. Утри сопли, Ульвар, и ступай заслужить себе славу.

Стараясь не заснуть, Ульвар прислушивался к разговору Верховного вана со своим отцом. Как только он услышал о близости сражения, кровь прилила ко всем его конечностям и дрёма сгинула, будто её не бывало вовсе.

Ван Эйнар задумчиво поглядел в пламя костра. Ульвар уже знал этот взгляд, видел его в Лединге. Это был взгляд хищника, и Ульвар испугался.

— Прикажите своим людям сниматься, — сказал Эйнар собравшимся вокруг него ванам.

— Что ты задумал? — нахмурился Стейнвульф.

— Мы не дадим Циндеру выйти из ущелья. Утром мы его встретим.

Рейван взял ветку и начертил на земле вход в ущелье.

— Мы пойдём по этой дороге и к рассвету встанем здесь. Тут довольно узко. Сверху нависают скалы. Циндер будет зажат, словно в горлышке, мы разобьём его с малыми потерями.

— Люди будут измотаны после ночного марша, — возразил ван Колбьорн. — Бой с кзоргами дастся нам тяжело! Воинам нужно отдохнуть перед битвой.

— Либо мы выступим сейчас и дадим бой на рассвете, — ответил Рейван. — Либо через два дня, когда Циндер объединится с наместниками, наши кости навсегда лягут в эту землю.

— А если войско наместников ударит нам в тыл? — сказал ван Хальвард.

— Если Циндер будет мёртв, наместники разбегутся, — произнёс Рейван. — Или присоединятся к нам.

***

Ночью пошёл дождь — сначала слабый, бодрящий. Ульвар чувствовал увеселение и душевный подъём от того, что лагерь снимался и все готовились к битве.

«Он достойный вождь», — сказал себе Ульвар, укладывая кольчугу на дно мешка.

Очень скоро бодрость иссякла. Дождь не закончился ни через час, ни через два. Одежда на Ульваре вымокла насквозь. В сапоги залилась вода и плюхалась там при каждом шаге. Он оглянулся на остальных — всем ли так тяжело, как ему? Шагавшие рядом воины тяжело дышали, и вид у них был не менее изнурённым. Ульвар не чувствовал в себе силы вступать в битву. Всё воодушевление в нём притупилось от усталости. Хотелось лишь остановиться и уснуть где-то под кустами.

«Неужели мы сможем дать бой? — засомневался он. — Как же длинна ночь…»

Начало светать, но дождь всё продолжал лить с неба. Ульвар понял, что не стоит ожидать яркого утреннего солнца, которое бы придало ему сил. День наступит незаметно, рождённый тусклым светом, рассеянным в густой пелене облаков.

Ульвар разглядел впереди чёрные силуэты скал на фоне бледно-синего неба и понял, что они уже близко.

— Всем облачиться в доспехи! — раздался приказ Верховного вана, и другие ваны повторили его слова своим соратникам.

Ульвар принялся доставать из мешка кольчугу и шлем. Руки его плохо слушались, а тело, уже не согретое движением, задрожало от холода. Взгляд его зацепил валуны, поросшие кустами и мхом. Среди них он приметил небольшую ложбинку, укрытую от дождя и от глаз.

«Вот бы забиться туда, — подумал Ульвар. — У меня больше нет сил никуда идти, и тем более сражаться».

Мимо проскакал всадник. Ульвар поднял глаза и увидел, что это ван Эйнар. Он остановился посреди воинства. Лицо его было бледным после бессонной ночи, а плащ таким же мокрым, как и у всех.

— Мы идём в битву! — воскликнул он. — Соберитесь с духом, вы… — Ульвар подумал, что Верховный ван обругает всех, чтобы воины разозлились и развеселились перед битвой, и зажмурился, приготовившись принять хлёсткие слова.

— Вы уже герои, потому что пришли сюда! — сказал Верховный ван, и Ульвар поглядел вождю в лицо.

— Наступил решающий час, — сказал Рейван. — Мы должны дать бой, чтобы навсегда положить конец набульскому владычеству и кзоргам. Сегодня мы завоюем себе вечную славу! — воскликнул он. — И вечером мы будем пировать, как цари! — он поглядел на каждого воина, и Ульвару достался мимолётный взгляд, заставивший его затрепетать. — Об этом дне и обо всех нас, пришедших сюда, сложат песни! И нежные руки женщин выткут нас на гобеленах!

Раздался бой мечей по щитам. Воинственный гул всколыхнул утренний воздух. Грохот оглушил Ульвара. Он быстро-быстро натянул кольчугу, закинул щит на спину и, подхватив шлем и меч, с ликованием в сердце двинулся за Верховным ваном.

— Где мне быть в битве? Рядом с тобой? — спросил его Ульвар.

— Иди к отцу, — ответил Рейван, кивнув в сторону Стейнвульфа.

Ван Стейнвульф построил своих соратников и повернулся к Ульвару.

— Становись к братьям, — сказал он, положив обе руки на плечи сыну. — Не геройствуй, ты ещё молод. Просто выживи сегодня, сынок.

Тирно растолкал воинов и встал рядом с ваном Эйнаром.

— Рудокоп, иди прочь, — буркнул Рейван. — Тебя здесь растопчут!

— А сам-то? — усмехнулся Тирно. — То, что ты делаешь, — самоубийство, Эйнар. Ты ведь не видишь на один глаз! Пропустишь удар — и конец тебе.

— Пусть так. То, что я натворил, ничем не искупить. Погибнуть в битве — счастье! — улыбнулся Рейван.

Ночные сумерки окончательно рассеялись. Из ущелья показались кзорги.

— К бою! — приказал Рейван и первым двинулся вперёд.

Риссы подошли к ущелью, воинственно колотя мечами по щитам. Дождь продолжал лить, земля сделалась скользкой. Ульвару на щит прилетел град мелких ударов.

«Вражьи стрелы?» — удивился он, подняв щит над головой, и огляделся по сторонам.

Сверху срывались мелкие камни. Мокрые тяжёлые склоны начали осыпаться под своим весом, и грохот рисского гимна смерти только ускорял их движение. Вскоре прилетели крупные обломки и в мгновение ока похоронили под собой нескольких воинов. Одного из соратников, стоявшего прямо перед Ульваром, придавило.

«Нас завалит!» — испугался он.

Рейван, стоявший впереди всех, оглянулся.

— Уводи людей, — приказал он Стейнвульфу.

— Отходим! — скомандовал ван Стейнвульф. — А ты что же⁈

— Я остаюсь.

Рейван отбросил щит и отряхнул от дождевых капель меч, не сводя взгляда с Циндера и кзоргов, выстроившихся клином в ущелье.

Рейван удивился той лёгкости, с которой покорился смерти. Все, кого он любил, покинули его или были мертвы по его вине. Он не заслуживал ни жизни, ни прощения.

Циндер отделился от клина и двинулся навстречу Рейвану.

— Ты живой? — со злой усмешкой сказал гегемон. — Хочешь поединка? — Циндер тоже отбросил щит в сторону. — Тебе меня не одолеть, Рейван, и ты это знаешь.

Они подошли друг к другу и скрестили мечи.

Ульвар, следуя за отцом, беспрестанно оборачивался, чтобы взглянуть на Верховного вана.

Сверху раздался треск. От скалы откололся большой кусок и полетел вниз, спуская за собой лавину камней. Отступление риссов из ущелья превратилось в бегство. Ряды распались, воины бросились в стороны, как муравьи. Кзорги же не двинулись с места — им не отдали такого приказа. Ульвар видел, как все они были заживо погребены под камнепадом.

***

— Какой же ты глупый! — прохрипел Циндер где-то очень близко.

Услышав голос гегемона, Рейван разомкнул веки. В горле осела скальная пыль, а грудь сдавило чем-то очень тяжёлым. Вокруг было темно. И во всём теле блуждала боль.

Рейван напряг мышцы, пытаясь пошевелиться, и понял, что у него на груди лежит каменная плита. Он попробовал приподнять её, но усилий было недостаточно.

— Как сильно ты ранен? — произнёс Циндер.

— Вроде не сильно, — ответил Рейван. — Только зажат, и тяжело дышать. А ты?

— Мои рёбра сломаны, наверное, я напоминаю ежа. Я чувствую, как кровь утекает из меня.

Рейван ощутил, что каменная плита сильнее надавила ему на грудь, и понял, что Циндер удерживает её своим телом.

— Что ты сделал с Ингрид? — прорычал Рейван. Лишь эта мысль волновала его.

— Я дал приказ оставить её в храме, что на распутье… У неё шла кровь. Надеюсь, жрицы помогли ей сберечь ребёнка.

Рейван почувствовал, как плита сильнее сдавила его грудь, рёбра затрещали. Внутри не было места для воздуха, и он не смог ответить.

— И вот мы, страшные порождения набульских царей, будем погребены здесь, — прохрипел Циндер.

Рейвану хотелось сделать вдох, но, опуская грудь, он не мог её уже поднять. Клубы пыли медленно оседали, и он сумел разглядеть кусок каменной плиты, который прижал их с Циндером. Гегемон лежал рядом, они почти касались друг друга головами.

— Я прощаю тебя за то, что ты предал меня, Рейван, — произнёс Циндер.

Слова гегемона, словно невидимый клинок, поразили Верховного вана в самое сердце.

— Я Эйнар, — промычал он, не в силах принять прощение.

— Я назвал тебя Рейваном…

Рейвану сделалось тяжелее, но не от плиты.

— Я приподниму эту глыбу, а ты попытайся выбраться. Иначе нам обоим конец, — захлёбываясь кровью, прохрипел Циндер.

Собрав последние силы, он приподнял каменную плиту. Времени на раздумья у Рейвана не было. Он, словно червь, выскользнул из щели, и плита опустилась навсегда. Кровь вытекла у гегемона между стиснутых зубов.

— Циндер! Нет! — воскликнул Рейван и вцепился в камень, стараясь приподнять его. Сухожилия на его руках затрещали, из-под ногтей выступила кровь.

Глаза гегемона застыли, глядя в пустоту перед собой. В них больше не было жизни.

Рейван отпустил плиту. Он склонился над Циндером и, сняв с него шлем, обнял изуродованную голову. Затерянный посреди скал и укрытый клубами пыли, он заплакал, чувствуя своё безмерное одиночество.

Спустя время в тишине, что скорбно застыла над обрушенными скалами, послышался шум. Кто-то пробирался через завал неосторожными шагами, и из-под его ног то и дело катились камни.

Рейван увидел на гряде отца Сетта. Старый хранитель стоял, озираясь по сторонам и вскидывая руки от ужаса. Рейван поднялся, и Сетт приметил его. Когда они приблизились друг к другу, рисский вождь склонил голову перед стариком.

Вместе они похоронили Циндера, укрыв его тело камнями. На могилу Рейван возложил шлем гегемона с золотыми волчьми клыками.

Рисский вождь взглянул на отца Сетта. Старый хранитель выглядел потерянным и, казалось, постарел разом на десяток лет. В глазах у него стояли слёзы.

— Идём со мной, Сетт? — произнёс Рейван.

— К риссам? — недоверчиво сощурился он.

— На Рону. Я захвачу царский Чертог, захвачу Белый сад. И я, и ты будем свободны от царей.