В объятии Зверя. Том 2

7 Самая долгая ночь

В зале продолжал греметь пир. Жёны усаживались мужьям на колени. В центр между столами приволокли большое полено и подожгли его. Торжественные гимны иссякли и потянулись грязные распевки. Опьяневшие воины плясали вокруг огня, взбирались на столы и колотили друг друга мешками, наполненными сеном.

Стейнвульф наблюдал за гостями, желая, чтобы никто из них не скучал. Он сразу приметил соратника с искалеченной спиной в свите Ингрид. Воин был мрачным, мало ел, много пил и глядел на влюблённые пары с не свойственной обычному мужчине злобой. Стейнвульф не любил, когда его гости были невесёлыми. Он подозвал одну из женщин, сидевших за отдельным столом. То были женщины, явившиеся на пир без мужчин: вдовы и старухи.

Женщина подошла к вану, её звали Эйде. Она была молода и хороша собой. Её муж был охотником и погиб, набредя на медведя года два назад. С тех пор Эйде приходила к вану на все праздники, чтобы помочь готовить пир, а заодно и подыскать себе нового мужа среди воинов. Охотника она больше не хотела.

— Видишь вон того воина? — сказал ей Стейнвульф. — Утешь его. Никто сегодня не должен быть обижен жизнью.

— Смотрю, ты голодный. И богатый, — сказала Эйде, подойдя к Рейвану. Она провела пальцами по его бороде и сжала в кулак медвежий мех на его плечах. — Пойдёшь со мной, заплатишь? Тебе нужна женщина, а мне нужно на что-то жить.

Рейван встал и, шатаясь, пошёл за ней. Вдова взяла его за руку — и тепло женской ладони разгорячило кзоргу кровь. Глаза Рейвана сделались будто звериными, тело закололо предвкушением сладости, которую может подарить женщина.

«Даже если не возьму по-настоящему, то всё равно утолю жажду!» — решил он.

Войдя в покои, Рейван сел на постель. Эйде встала перед ним, принявшись развязывать поясок на талии. Она поднимала взгляд на своего гостя и тут же, смущаясь, отводила. Несмотря на то, что она сама привела его сюда, держалась женщина опасливо.

— Не бойся меня, — сказал Рейван, протянув к ней нетерпеливые руки.

Эйде улыбнулась уголками губ и положила ладонь ему на плечо, затем пробежала пальцами к шее и погладила косу.

— Только сама меня не трогай, — сказал он, вывернув голову из-под её прикосновения. — Разденься и дай мне твою грудь.

Он притянул её себе на колени, помог спустить платье с плеч. Прислонился лицом к белой и, как молоко, тёплой груди и закрыл в блаженстве глаза. Он желал обрести покой и приют, но услышал, как бешено колотится сердце женщины, несмотря на внешнюю её покорность.

Рейван вспомнил Маррей. У той тоже бойко колотилось сердце, но не от страха, а от любви. Он отстранился от Эйде и поглядел на неё с жалостью, а затем вздёрнул платье обратно ей на плечи.

Эйде встала, недовольная собой, опустила глаза в пол и, завязывая тесьму на груди, тихо заплакала.

— Не понравилась, значит, — прошептала она.

Рейван отцепил с пояса нож, что дал ему Лютый. Эйде вздрогнула.

— Я не богатый, как ты решила. Ничего, кроме оружия, у меня нет. Возьми. Это воинский нож — дорого продашь.

Рейван оставил нож в комнате и ушёл. Вернувшись в зал, он увидел, что бодрствовать остались немногие. Тирно лежал на скамье, вытянувшись во весь рост, и храпел. Ван Гутруд развалился подле него на столе, уложив голову на руки. Эрвульф и Тори бессвязно бормотали, дожёвывая кабанье мясо.

Ван Стейнвульф затеял среди самых стойких соратников развлечение. Воины собрались вокруг стола и наблюдали, как двое из них меряются силой рук. Рейван чувствовал, что ему необходимо с кем-нибудь подраться, и подобный, в общем-то, мирный способ выплеснуть спесь сразу заинтересовал его.

— У тебя ещё остались силы после женщины? Она не уложила тебя спать? — усмехнулся ван Стейнвульф. — Кто хочет в поединок с увечным?

— Я с тобой хочу, — сказал Рейван.

— Вызов вану — серьёзное дело, — усмехнулся Стейнвульф. — Вызов вождю может бросить только вождь. Любому другому я вправе отказать. Но ладно, давай померимся с тобой, раненый воин, чтобы ты знал своё место.

— Левыми, — сказал Рейван, принявшись стягивать наруч со здоровой руки.

— Хорошо, это будет честно, — кивнул Стейнвульф и предложил усесться друг против друга за столом.

Ван был широк и массивен, как гора. Рейван на его фоне выглядел жилистым и тощим, словно молодое дерево. Стейнвульф стиснул ладонь кзорга и навалился на него всей мощью. Рука Рейвана провалилась под усилием вана, но у самого стола кзорг удержался. Сухожилия и мускулы напряглись до предела, сжались: многолетние тренировки с щитом хорошо натренировали его руку.

Стейнвульф быстро устал, его старые мышцы задрожали. Он угрожающе зарычал, чувствуя, что вот-вот проиграет. Рейван сделал рывок и с грохотом уложил ладонь вана на стол. Он победил. Стейнвульф неверящим взглядом уставился на его запястье, по которому разбегались чёрные рисские руны.

— Кто ты такой? — затряс бородой Стейнвульф. — Это знаки Ингварова рода.

Рейван промолчал, потянувшись за наручем. Не хотел он выдавать себя прежде времени, но оказался неосторожен.

— Ты — Эйнар, сын Ингвара! — понял ван Стейнвульф. — И что же ты, одолел меня, получается?

— Получается, — ответил Рейван.

— Почему ты под сестрой ходишь?

Рейван был слишком пьян и слишком разбит после неудавшейся любви. Он решил сказать всё как есть. Стейнвульф производил впечатление человека, с которым стоило быть честным.

— А ты не знаешь? — сказал он. — Я кзорг и служу набульскому царю. И мне дан приказ приволочь золотую гривну Виггу. Но на Ингрид я не пойду. А тебя я хотел одолеть завтра, когда ты примешь власть.

— Собака! — брызнул слюной Стейнвульф.

— Знаю.

И без того красное от хмеля лицо вана побагровело, ноздри расширились.

— Может быть, ты лучше пойдёшь и набульскому царю вызов бросишь⁈ — выпалил он. — Ведь по закону ты — рисский вождь! Ты равен Виггу, и ты сильнее его.

— Если я брошу ему вызов — он убьёт близких мне людей.

— А если Ингрид останется вождём, ты её не тронешь?

— Не трону. Я поклялся над кабаньей головой, — усмехнулся Рейван.

— Налейте нам мёда! — приказал Стейнвульф.

На рассвете Ингрид вышла на двор. Лучи солнца озолотили выпавший за ночь снег. На белоснежном ковре не было следа ни человека, ни зверя. Рейван сидел на ступенях крыльца, плотно закутавшись в мех, пар от его дыхания разлетался клубами в морозном воздухе. Он выглядел изнурённым и держался за голову.

— Ты хоть спал ночью? — спросила Ингрид.

— Сам не понял, — вздохнул он. — Перебрал мёда — это точно.

Ингрид присела рядом и с сочувствием тронула Рейвана за плечо.

— Ты остаёшься править, — мрачно произнёс он.

— А где ван Стейнвульф?

— Он не придёт.

— Но мы договорились решить спор на рассвете, — Ингрид вздрогнула от удивления.

Рейван развернулся к ней всем телом, лицо его было тёмнее ночи, а белки глаз от усталости и напряжения покрывала чёрно-кровавая паутина.

— Стейнвульф больше не желает гривну, — произнёс кзорг.

Сзади скрипнула дверь, и Ингрид обернулась. На пороге стоял Лютый.

— Дэрон? — произнесла Ингрид, кивком приглашая его сесть рядом.

Но Лютый не пошевелился. Лицо его окаменело от слов Рейвана. Смерив пытливым взглядом их обоих, воевода вернулся в дом.

Весь последующий день Ингрид его не видела. И даже когда Эрвульф вывел во двор подготовленных в дорогу лошадей, Лютый всё ещё не появился.

— Где ещё одна лошадь, Эри? — спросила Ингрид.

Эрвульф пожал плечами, опустив глаза.

— Лютый не поедет, — ответил он. — Ничего не знаю, не спрашивай, Волчица.

— Дэрон сказал, ты сама так решила, — ответил Тирно, виновато втянув голову в плечи.

— Ладно. Выдвигаемся! — приказала Ингрид, забравшись в седло.

Она отвернулась от соратников, пряча выступившие слёзы.

— Что с тобой? — спросил Рейван.

— Ничего. Поехали домой, — ответила Ингрид.

***

Туманы над покрытыми снегом скалами стояли сплошной пепельной стеной. Дни не распускались в полную силу, и лишь переходы от рассвета к закату были тем коротким временем, когда без огня факелов можно было различать силуэты во дворе. Ветры выли в бойницах крепости голосами призраков и нескончаемо крутили пургу. В комнатах беспрестанно чадили масляные лампы, поддерживая хрупкий огонь жизни среди холода и мрака.

Обитателей Харон-Сидиса этой зимой было мало: война призвала всех. Кзорги сосредоточились в лагере у границ рисских земель в ожидании исхода зимней ночи, чтобы с истощением снежных бурь переправиться по ещё крепкому льду Хёммель-Эльвы и подойти к крепостям северян.

Но до окончания зимы было ещё далеко: пока лишь близилось Зимнее Солнцестояние и перевалы были прочно заперты снегом. Все пути от мира были отрезаны, и потому вдали от того, к кому звало сердце, Владычица Маррей особенно тяжело ощущала одиночество и пустоту.

Накануне самой долгой ночи в году отец Сетт решил сделать особый напиток, чтобы попотчевать свою гостью. Он стоял у огня, бережно помешивая в котле тёмную кипящую жидкость. Терпкий запах наполнял комнату, даруя предвкушение лёгкости и веселья.

— Ох-ох-ох, — тяжело вздохнула Маррей, потерев виски и склонив голову над столом с манускриптами.

— Плохо выглядишь, Владычица. Опять провела бессонную ночь?

— Да. Не могу заснуть часами. Лишь под утро глаза смыкаются, но стоит ветру подуть в стены, тут же просыпаюсь.

— Это от переживаний, Маррей. Ну, ничего, сегодня я избавлю тебя от них.

— Звучит сомнительно, но пахнет неплохо. Что ты там варишь?

— Праздничный напиток. Сегодня риссы отмечают Зимнее Солнцестояние. Но это будет, к сожалению, их последним празднеством, — проскрежетал старый хранитель, коротко взглянув на Маррей.

— Если ты поможешь мне, — Владычица небрежно откусила заусенец на пальце и перевернула страницу манускрипта, — то войны не будет. — Она подняла голову: — Вы будете свободны!

— Я уже рассказал тебе всё, что знал сам, показал все наши записи, — развёл руками отец Сетт.

— Расскажи про кровь. Зачем делать кровь ядовитой? Чтобы раненый кзорг был опаснее живого?

— Верно. Там всё написано.

— А слюна? — Владычица сглотнула, вспомнив поцелуи Рейвана, и вцепилась от смущения в край стола.

— Какое тебе дело до кзоргской слюны? Никто ведь тебя не заставляет пить с нами из одного кубка. Ну ладно, успокою тебя, яд в слюне не содержится. Это побочные жидкости тела, которые создаются из отдельных желёз.

— А семя? — вытянула шею Маррей.

— А семя берётся напрямую из крови. Уж ты должна это знать, Владычица!

Маррей приложила к пылающей щеке ледяную ладонь и тяжело выдохнула.

— И кровь нашу не освободить и не исцелить, — повторил за ней тяжёлый вдох отец Сетт. — Многие до тебя уже пытались, но ничего не вышло.

Маррей резко отвернулась. Она не хотела и думать о том, что не сможет избавить кзоргов от Причастия и сделать Рейвана человеком. Разбирая письмена на древних страницах, она искала ответы. В тайных манускриптах Харон-Сидиса, которые показал отец Сетт, описывались эксперименты по выведению кзорга из зависимости от Причастия, но ни одного удачного исхода среди них не было. День ото дня Маррей таяла от отчаяния.

— Если последняя порция твоего эликсира из Белых цветов не станет прозрачной до рассвета, значит, шансов нет, — сказал старый хранитель. — Мы с тобой уже всё перепробовали. Три месяца опытов, Маррей, — и всё тщетно.

Владычица подняла на отца Сетта уставшие глаза и покачала головой, не желая принимать его слова.

— Хватит, Маррей, оставь заботы до утра, и пойдём к столу.

Отец Сетт улыбнулся беззубой улыбкой, наполняя кубки, и проковылял из маленькой рабочей комнаты в пиршественный зал. Благоухание терпкого разогретого вина, сладкого мёда и корицы соблазнило Владычицу. Она выбралась из окружения манускриптов и отправилась за старым хранителем. Вслед за ней переместились и кзорги-охранники, приставленные Виггом.

Маррей и отец Сетт ужинали вдвоём. Мрак стоял у них за спиной, неуверенно расступаясь вокруг пламени свечей на столе. Двое рабов прислуживали им, но были похожи на тени-призраки, что завывали в ночи на крепостных стенах.

— Что ты добавил сюда, Сетт? Только вино испортил, — посетовала Маррей, играя кубком в руке.

— Пей. Это поправит твоё здоровье и укрепит дух. Ты совсем иссохла. Мало ешь. До весны у меня не доживёшь, — аппетитно причмокнул старый хранитель, нарезая мясо на блюде мелкими кусочками.

— Доживу, поверь, — глаза Владычицы блеснули на бледном худом лице.

Бесшумными шагами подошёл один из кзоргов.

— В крепость прибыл Зверь, — доложил он старому хранителю.

Отец Сетт тотчас поднялся с кресла, накинул тёплый плащ, обшитый по кромке чёрным мехом, и вышел во двор. Маррей вздрогнула от неожиданности и, вопреки приличиям и своему положению, поднялась следом. Ей с трудом верилось, что тот, кого она так ждала, мог явиться в разгар зимы, когда в небесах, оседлав снежные вихри, все духи мира в одночасье устроили пляски.

Оказавшись на крыльце, Владычица услышала обрывки разговора.

— Ты прибыл на Причастие? В такое-то время? — дивился отец Сетт. — Иди же, иди в зал, холодно тут говорить!

Маррей прижалась к холодной каменной плоти стены, ища защиты от пронизывающего ветра. В широком меховом плаще ничто не выдавало в ней Владычицу, и Рейван не сразу узнал её. Приблизившись, он замер на ступенях. Маррей показалось, что он даже пошатнулся.

— Что ты делаешь здесь? — выговорил он.

— Здравствуй, Рейван, — ответила Маррей.

Порывы ветра, сдирающие снег с карнизов, заставляли её дрожать от холода.

— Здравствуй, Марр… — сказал Рейван, голос его прервался.

Владычица не смогла разобрать: рад он ей или раздосадован её присутствием. Отец Сетт нагнал Рейвана, и все вместе они вернулись в зал.

Рейван сдвинул приборы старого хранителя в сторону и уселся во главе стола.

— Если ты не против, Зверь, Причастие проведём завтра: сейчас уже поздновато, — проговорил отец Сетт, опустившись в соседнее кресло.

Рейван коротко кивнул и перевёл взгляд на Владычицу.

— Зимний путь был долог и тяжёл, — вздохнула Маррей, опустив плечи и вытянув шею к Рейвану. — Почему ты не ешь?

Она поднесла к лицу ладонь, чтобы умерить рвущееся изнутри желание приблизиться к нему. Многодневная мучительная тоска отступила во мрак ночи, за стены крепости.

— Его мучит тошнота — это зов Причастия, — пояснил отец Сетт. — Но заставь себя поесть, Рейван! — Старый хранитель сделал глоток вина и хитро улыбнулся: — Или выпей. Сегодня у риссов Новый год, и мы с Владычицей Маррей празднуем.

Маррей подняла кубок и улыбнулась. Плеск греющего изнутри вина возбудил её и обнажил все чувства. Рейван улыбнулся, взяв кубок, и откинулся на спинку кресла, предаваясь теплу и покою.

— Мы не топим вторые этажи, там, где ты раньше обитал, — крепость сейчас пустует, — сказал отец Сетт. — Выбери себе любые покои здесь — и я велю, чтобы тебе их приготовили.

— Я сам распоряжусь, не беспокойся, Сетт, — ответил Рейван.

Старый хранитель давно насытился и не знал, о чём ещё поговорить. Никто не отзывался на его попытку продолжать беседу. Рейван молчал, и Владычица тоже молчала, продолжая наглаживать краешки блюд на столе. Отец Сетт подождал ещё немного, вздохнул… Поняв, что ещё миг — и он неприлично захрапит в кресле, он поднялся.

— Я отправляюсь спать. Слишком уж я стар, чтобы встречать бодрствующим начало очередного года.

***

Старый хранитель ушёл. Как только они остались вдвоём, Рейван придвинулся к Маррей и взял её за руку. Он ощутил, как от прикосновения к её гладкой нежной коже внутри унимается трепещущая боль, грохот яростной битвы и наступает упоительная тишина.

Владычица сжала его руку в ответ и поглядела в глаза. Тепло её взгляда успокоило его.

— Я так скучал по тебе, — произнёс он.

Маррей улыбнулась. В этот миг ей казалось, что никто и ничто не помешает им быть вместе. Очень скоро. И навсегда. Не помешает ни его ядовитая кровь, ни её царствующий муж.

— Ты закончил? — прошептала она.

Рейван взглянул на своё едва тронутое блюдо и кивнул.

— Тогда стоит идти отдыхать.

Кзорги-охранники выросли из мрака и встали у Маррей за спиной.

— Уйдите, — сделал им жест рукой Рейван. — Я сам провожу Владычицу.

— У нас приказ царя… — заговорил один из кзоргов.

— Над вами я командир, — осёк его Рейван. — Крепость она не покинет, не о чем тревожиться.

Рейван шёл впереди по тёмной промёрзшей галерее, освещённой факелами. Его плечи из-за меха плаща казались Маррей вдвое шире. Она любовалась его воинственной фигурой с дерзко болтающейся по спине косой и чувствовала, как внутри неё пели песнь терпкое вино и настоявшаяся страсть.

Остановившись у покоев, Рейван отворил тяжёлые, обитые железом деревянные двери. Летом они берегли прохладу, а зимой сохраняли тепло очага. Он пропустил Маррей вперёд и вошёл следом. Рейван желал обнять Владычицу на прощание, но пока решался сделать это, Маррей сама приблизилась и коснулась лицом его лица. Он встретил её губы и тронул их едва слышно. Ощутил запах её волос и понял, что не сможет уйти. Маррей положила руки ему на плечи. Рейван вздрогнул.

— Что с тобой? — Она отвела в стороны тяжёлый ворот плаща и увидела, что плечи Рейвана перекошены. — Что с твоей спиной?

— Я был ранен, — нехотя ответил он.

Маррей потянула его ближе к свету. Её пальцы справились с застёжками его одежды обычно, рутинно. Он почувствовал в её движениях немалый опыт и ощутил страх. Многих немощных она излечила, многим помогла, но он не желал от неё сочувствия, не хотел быть слабым перед ней.

— Я лишь взгляну, — успокоила она.

— Взгляни.

Маррей встала у Рейвана за спиной, прижала пальцы к позвоночнику, надавила на мышцы. Он желал её прикосновений — но не таких изучающих.

— Левая часть спины ослабла после рассечения, — сказала она. — Это был топор?

Рейван вздохнул.

— Нужно наложить стягивающую повязку, чтобы уменьшить нагрузку на правую часть. Тогда со временем должно выправиться.

Владычица говорила о том, что ему и без того было известно, и Рейван молчал, вслушиваясь в движения её пальцев.

Маррей прильнула к нему.

— Я тоже очень скучала по тебе, — прошептала она.

Рейван не пошевелился: боялся сделать что-то не так и спугнуть её.

— Ляг, я перевяжу тебя, — сказала она.

Рейван сел на постель. Маррей отправилась к столу, где лежали её лекарские принадлежности.

— Ты не похож на себя, выглядишь потерянным, — сказала она, обернувшись. — У риссов всё сложно?

Рейван с удивлением взглянул на Маррей. Она никогда не любила войн, остерегалась близости битв — и вдруг задала вопрос, на который не пожелала бы знать ответ. Он промолчал.

Рейван лёг и ощутил, как тело утонуло в мягкости постели. Гул усталости растворился на пушистых ворсинках одеял. Он глядел на Маррей, увлечённо готовившую материю для перевязки, и с упоением ждал, когда она прикоснётся к нему.

— Я ищу способ избавить тебя от Причастия, — сказала Владычица, сжав в ладони перевязь. — Завтра всё решится. Я уверена, что всё получится, и мы сможем быть вместе… Рейван? Слышишь?

Он не отозвался. Маррей повернулась и увидела, что кзорг заснул. Она неуверенно подошла и взобралась на постель.

За стенами цитадели царствовала самая долгая ночь в году. Плясала метель, и призраки носились верхом на снежных вихрях.

Маррей приблизила лицо к Рейвану и вдохнула его запах: хвои, яблок и хмельного мёда. Она положила ладонь ему на грудь, и перед глазами представился дом, который у них обязательно будет: светлый, тёплый, наполненный детскими криками. Она обняла Рейвана крепко, жадно.

«Как я хочу быть с тобой!»

Покой разлился в душе, Маррей закрыла глаза и, наконец, уснула.

Под утро Владычица продрогла. Сев на постели, она испуганно оглядела комнату. Рейвана не было, лишь бледный свет сочился из крохотного проёма окна, растворяя мрак.

«Он ведь не приходил, — сообразила Маррей. — Он не был здесь. Зима — перевалы закрыты. Это всё вино. Всё — сон…»

Сердце захлестнула печаль, но вместе с ней заблестела и робкая благодарность за принесённое духами видение.

Взошло холодное солнце, и под его лучами туманы расступились. Владычица, закутавшись в плащ, взобралась на башню цитадели. Взгляд её был устремлён на север, где вдали острыми пиками вздымались в небо снежные рисские горы. Маррей не надеялась увидеть на бескрайних просторах следы Рейвана, но лишь хотела узреть те же силуэты, что и он. Она чувствовала, что он сейчас тоже думает о ней, и глаза её заслезились то ли от ветра, то ли от неуёмной тоски.

Позади раздались шаркающие шаги. Маррей обернулась и увидела отца Сетта.

— Я ждал тебя в процедурном зале, — сказал он. — Думал, что ты, как проснёшься, сразу со всей прытью побежишь проверить эликсиры. Я никак не ожидал отыскать тебя здесь!

— Не томи, Сетт! — резко воскликнула Владычица. Глубокие плачущие глаза её загорелись. — Говори, что там⁈

— Никаких шансов на свободу у кзоргов нет, — тяжело вздохнул старый хранитель. — Жидкости мутные, как тина. Бесполезно, Маррей.

Отец Сетт развернулся и медленно побрёл вниз. Беспросветное отчаяние обрушилось на Маррей. Она вцепилась пальцами в холодную твердь стены, устремив взор на север.