В понедельник рабби сбежал

Глава X

Пока Рой Стедман насухо вытирал лицо полотенцем, его друг Абдул разглядывал большие плакаты, которые были основным украшением маленькой комнаты: свинья в форме полицейского, стоящая на задних копытах; монахиня, поднимающая юбку к бедру, чтобы достать из чулка спрятанный кошелек; обнаженная пара, держащая друг друга за половые органы, словно обмениваясь рукопожатием при знакомстве.

Оглянувшись, Абдул спросил:

— А девушки, когда видят это, не возражают, не сердятся?

— Пока ни одна не возразила, — загадочно усмехнулся Рой, забыв, правда, упомянуть, что ни одну пока еще не удалось уговорить прийти в гости. — Наверное, они наводят их на правильные мысли.

— Недурно. А если твой отец или, как вы это называете, твой папа придет к тебе в гости, ты оставишь их на месте?

— Конечно, почему нет? — Рой бросил полотенце на крючок и стал расчесывать свои длинные волосы.

— Он богатый, твой отец?

— Богатый? Не сказал бы. Крепко стоит, думаю, но богатым я бы его не назвал.

— Богатый, раз остановился в «Кинг Дэвид».

— Что, это и правда так дорого? Я был там пару раз, ничего особенного.

— Можешь не сомневаться. На одну ночь или на неделю, может и нет, но жить там постоянно[22]…

— А он мог получить скидку как представитель телевидения. И вообще он писал, что купит или арендует машину и поездит по стране, — несколько дней здесь, несколько там. Чтобы написать книгу, ему надо побывать везде.

— Ты не собираешься с ним?

— Если он поедет туда, куда бы я тоже хотел.

— А машиной он тебе не даст попользоваться?

Рой улыбнулся.

— Послушай, если у моего старика будет машина, держу пари, что я буду пользоваться ей больше, чем он.

— Тогда у тебя совсем не будет времени для Абдула. Все девочки, как ты их называешь — чувихи? — будут твои, какую ни захочешь.

— Перебьются. — (Идея ему явно понравилась). — Здешние девочки как сосульки.

— Сосульки?

— Холодные, понимаешь?

— Понимаю, — компетентно подтвердил Абдул и улыбнулся. — Может, познакомить тебя с другими? Не холодными. Горячими.

— Ты имеешь в виду здешних арабских? Они еще хуже еврейских. Они словно на привязи, а другой конец веревки крепко держит хозяин.

— Ничего, есть и такие, которые знают, чего хочет мужчина, и как ему это подать. От них кровь кипит. — Он похлопал своего молодого друга по плечу. — Берешь машину, прихватываем пару девочек и едем на уикенд к одному моему родственнику. Хорошо проведешь время, гарантирую.

— Точно? А познакомить с какой-нибудь прямо сейчас не можешь?

— Ты хочешь сказать, сегодня вечером?

— Нет, не сегодня, но… Зачем везти их к твоему родственнику? Я хочу сказать, чем здесь плохо?

— Ладно, подумаем. — Он сознательно сменил тему. — Твой папа сионист?

— Черт, понятия не имею. Никогда не говорил с ним об этом.

— Все американцы — сионисты, — с легким осуждением в голосе сказал Абдул.

— Я американец, но не сионист, — мягко сказал Рой.

— Я имею в виду всех американских евреев.

— То есть?

— Ты же мне говорил, что твоя мать не еврейка. Значит по еврейскому закону ты не еврей.

— Я об этом ничего не знаю. Я всегда считал себя евреем, и так же считали мои друзья. Вообще-то до того, как я поступил в колледж, все мои друзья были евреями.

— И здесь.

Рой рассмеялся.

— Правильно. В колледже и здесь, но здесь я тоже в колледже.

— Ты прав. — Абдул посмотрел на часы. — У тебя в восемь встреча с отцом, ты бы оделся.

— А я что, не одет? Почему я должен наряжаться для встречи с собственным отцом?

На Рое была синяя хлопчатобумажная куртка «Эйзенхауэр» и выцветшие синие джинсы, обтрепанные внизу, на ногах босоножки. Абдул — ему было двадцать шесть, а Рою восемнадцать, — снисходительно покачал головой. Он никак не мог понять, почему американские студенты предпочитали одеваться как бедные рабочие, как феллахи, когда у них были деньги, чтобы купить приличную одежду. Он испытывал приятное удовлетворение от сознания, что одет прилично, даже очень прилично, — обтягивающий костюм из блестящей черной шерсти, рубашка с длинным, остроконечным воротником и широкий цветастый галстук. Вытянув ноги, он поворачивал туфли на пятках и с одобрением рассматривал их. Итальянские туфли с большими медными застежками были начищены до блеска.

— Ты не понимаешь, Рой. Ты идешь в «Кинг Дэвид», где даже в жаркие дни женщины ходят по вестибюлю в норковых палантинах. Отец, скорее всего, поведет тебя в «Гриль». Я даже не уверен, что они впустят тебя без галстука и без носков. Волосы тоже, конечно, им это не понравится, но тут уж они ничего не смогут сделать. Но в куртке и без галстука…

— Я одеваюсь так, и если им это не нравится — придется проглотить. А отец — кого он хочет видеть — меня или мой костюм? Что же касается метрдотеля, то мужчина не должен позволять этим типам помыкать собой. Вот что я тебе скажу, Абдул: мужчина должен быть сам собой. Это главное.

Абдул пожал плечами. Он не хотел спорить с этим молодым американцем, чьей дружбы так усиленно добивался.

— Возможно, ты прав, Рой. Пошли, я провожу тебя до остановки.

Рой сел в автобус, и с освещенного пятачка Абдул шагнул в темноту. Он услышал шаги сзади и остановился.

— Это ты, Махмуд? — спросил он по-арабски. — Мне показалось, что я раньше видел тебя позади нас. Ты шпионишь за мной?

— Я не шпионил. С кем ты дружишь — твое дело, пока оно не затрагивает остальных.

— Я знаю, что делаю, — коротко сказал Абдул.

— Хорошо, не хочу спорить, но если ты надеешься одурачить евреев дружбой с одним из них…

— Послушай, Махмуд, все мы под наблюдением, израильтяне знают, что мы не остановимся до полной победы. Но они надеются, что хорошее обращение — хочешь в университет — пожалуйста, — успокоит хоть кого-то из нас, и мы смиримся с мыслью, что нами управляют. Какое-то время это, пожалуй, еще продлится. А за кем они будут следить внимательнее — за теми, кто смирился, или за теми, кто не поддается? Им же так хочется верить, что кого-то из нас они склонили на свою сторону! — Он улыбнулся в темноте. — Так что я им даже немного помогаю. Рой молодой и не очень сообразительный, но он — хорошее прикрытие. А теперь, если ты шел за мной не для того, чтобы шпионить…

— У меня для тебя новости.

— Ну?

— Мы получили известие из Яффо. В Шин Бет[23] перестановка и Адуми перевели в Иерусалим. Он сейчас здесь. Его видели.

— И что из этого?

— Пожалуй, нам следует какое-то время быть поосторожнее и посмотреть, что происходит.

— Как давно он здесь?

— Кто знает? Возможно, несколько месяцев.

Некоторое время они шли молча.

— В конце концов, какое это имеет значение? — сказал, наконец, Абдул.

— Большое. Если он здесь за главного, нас ждут те же меры, которые они применяли в Яффо и Тель-Авиве.

— Нет. Здесь, в Иерусалиме, такое не пройдет. Здесь слишком много людей со всего света…

— В Тель-Авиве их еще больше.

— Там в основном бизнесмены, у которых в голове только их бизнес. А в Иерусалиме религиозные, ученые, дипломаты, писатели, журналисты — все, кого евреи так стараются убедить в своем либерализме и демократии. Здесь большая христианская община, имеющая связи и в Европе, и в Америке. И это не такой большой город, все тут же становится известным, ничего не скроешь. Поверь, забирать наших людей сотнями и сутками допрашивать их — здесь ему такое с рук не сойдет, это тебе не Тель-Авив, и не Яффо. Кроме того, если его перевели, то уж конечно не на пару дней, он наверняка пробудет здесь какое-то время. Так что, сидеть и ждать следующей перестановки, когда пришлют кого-нибудь другого? Репутация одного человека сделает нас бабами? Что до меня, я готов продолжать. Передай сообщение Швейцарцу. Пусть готовит устройство. Я готов действовать по первоначальному плану.

— А остальным?

Абдул улыбнулся.

— Продолжать, как мы договорились, или — лучше — подружиться с каким-нибудь евреем и устроить так, чтобы быть рядом с ним во время…