Хотя считалось, что полиция в лице Хаима Иш-Кошера и Шин-Бет, представленная Авнером Адуми, «сотрудничают», тот факт, что обычно они встречались в маленьком пыльном офисе Адуми на верхнем этаже штаба полиции, временно отведенном разведке, а не в удобном и просторном офисе Иш-Кошера в противоположном конце здания, давал понять, что сотрудничество это несколько одностороннее.
По стилю они очень отличались. Иш-Кошер, в отглаженной и на все пуговицы застегнутой синей форме, в белой рубашке с черным галстуком, распространял вокруг себя атмосферу бодрой деловитости. Он легко улыбался должностной улыбкой, сверкая ровными белыми зубами, показывая интерес и понимание. Авнер Адуми — крупный, дородный, круглоголовый, с коротко подстриженными уже поседевшими волосами, среди которых изредка проглядывали прежние светлорыжие, — был без галстука и в рубашке с короткими рукавами. Его расстегнутый воротник, подобно кипе Иш-Кошера, был чем-то вроде символа причастности к политике Израиля. Он был бесцеремонен, авторитарен и редко улыбался, а если и улыбался, то немного вымученно.
— Как себя чувствует госпожа Адуми? — вежливо спросил Иш-Кошер.
— Легла на пару дней в «Хадасса», на обследование.
— Мои соболезнования.
— Ничего страшного. Просто кое-какие анализы.
— Шок от взрыва?
— Доктор говорит — нет. Завтра, наверно, будет дома. Позже, вероятно, придется опять лечь на несколько дней. — Он взглянул на кипу Иш-Кошера. — Это твои люди устроили, что я не могу навестить ее в шабат.
Быстрая, легкая улыбка.
— Мои люди? А, ты хочешь сказать, религиозные. Ну, почему же, навещать можно. Дело в том, что пешком не доберешься, а ехать автобусом или на машине, значит осквернить шабат.
Адуми сердито погрозил ему пальцем.
— В один прекрасный день все остальные откажутся терпеть это, Хаим.
— Тогда государство перестанет быть еврейским государством.
— Это будет нормальное еврейское государство, но для всех евреев, а не только для вашей небольшой горстки. Ладно, к делу. Нашли что-нибудь по Мимавету?
— Нет, но я уверен, что охотились за ним. Его бизнес…
— Темные дела? Ворованные машины? Он имел дело с арабами?
— Насколько мы знаем, нет. Но в этих делах с машинами всегда кто-нибудь недоволен. Покупатель думает, что его надули, или продавец считает, что мог бы получить больше. Или заподозрил, что Мимавет что-то припрятал. В конце концов, он был брокером, и имел право только на комиссионные, не на прибыль.
— Но все опрошенные сказали, что у него хорошая репутация, что дела он вел честно.
— Да, но…
— Хорошо, не хочу с тобой спорить. Продолжай в том же духе, если хочешь, но могу сказать, что ты прешь прямо в тупик. Университетский профессор…
— Мы нашли там арабский след, — быстро сказал Иш-Кошер.
— Конечно, но нам он не годится. Он хотел помочь им, это их друг.
— Но в этом-то и дело, — возбужденно сказал Иш-Кошер. — Понимаешь…
— Да знаю, знаю. Террористы не хотят, чтобы их народу помогали. Вся эта теория, — он отмахнулся, — только теория. Террористы действуют не так. Они думают не так. Арабы думают не так. Один араб убивает другого, и семья жертвы мстит, убивая убийцу. Это понятно. Это нормально. Это не наш метод, не метод цивилизованных людей, но это понятно. Но если они не могут расправиться с убийцей, они мстят, убивая кого угодно из его семьи — брата, дядю, отца. Это уже другое дело, понимаешь ли. Нам они хотят отомстить с тех пор, как наша армия победила их в Шестидневной войне. Это нормально. Но победить армию они не могут, поэтому убивают нас, считая это разумной заменой. Кого из нас? Им совершенно безразлично. Старика вроде Мимавета, женщин, детей.
— Но…
Адуми опять остановил его, подняв руку.
— И чем больше, тем лучше. Поэтому они и взрывали бомбы на рынках и в многолюдных местах, где есть вероятность большого количества жертв. Но там мы за ними следим, и есть шанс быть пойманными. Поэтому они стали действовать наверняка. Ищут безопасные цели. Если мы их не поймаем, они опять обнаглеют и опять нацелятся на общественные места. Почему они подбросили бомбу Мимавету? Я тебе скажу: потому что он был легкой добычей. Старик, живущий один в новом многоквартирном доме, единственный житель на улице, на темной улице. По ней они могли пройти незамеченными…
— Но их видели. Доктор видел…
— Доктор видел молодого человека, который сказал, что у него дело к Мимавету. Вполне возможно. И он мог что-то видеть. Его стоило бы допросить.
— Тогда почему ты вырезал эту часть из заявления доктора, когда мы передавали его прессе?
— Потому, Хаим, что было бы лучше, если бы он пришел сам. Это доказало бы, что он никак с ними не связан. Он не сделал этого, следовательно, может быть, что-то есть…
— Или просто не хочет быть втянутым.
— Это террористический акт. Каждый должен хотеть помочь. — Адуми устало покачал головой. — Я рисковал, скрывая это от прессы. Впрочем, раз не пришел, то и пресса не помогла бы. Шел дождь, он был с поднятым воротником и знал, что доктор не сможет опознать его. Я бы, тем не менее, хотел разузнать о нем хоть что-нибудь.
Иш-Кошер широко улыбнулся.
— Возможно, я могу помочь тебе. Хочешь знать, как его зовут?
Из лежащего на коленях портфеля он извлек листок бумаги и передал его через стол Адуми. Тот прочел: «Был в семь, как и обещал. Стедман».
— Где ты это взял?
— Один из моих людей решил заглянуть в почтовый ящик. Она лежала там.
— Но здесь нет даты. Это могли оставить пару дней назад. Доктор не говорил о записке и сказал, что видел, как тот уходил.
— Но он мог вернуться.
— Возможно. — Адуми изучал записку. — Стедман, Стедман — где я слышал это имя?
— Есть довольно известный американский журналист Стедман. Он сейчас здесь, остановился в «Кинг Дэвид».
— Нет, нет. — Он начал рыться в папках на столе, перелистывая одну за другой. — Ага, вот оно — Стедман. Так зовут, Хаим, — с выражением сказал он, — одного американского студента из университета, которого часто видели в компании со студентом-арабом по имени Абдул Эль-Халди. А этот Абдул какое-то время интересовал нас.
— У тебя на него что-нибудь есть? — нетерпеливо спросил Иш-Кошер.
— В смысле, что интересовало бы вас, полицию? Нет. Ничего подозрительного в поведении. Он очень осторожен.
— Но тогда…
— Это само по себе может быть подозрительно, Хаим.
— То есть арабы, которые что-то делают, вас интересуют, а те, которые ничего не делают, вас тоже интересуют?
Адуми коротко рассмеялся.
— Недалеко от истины, Хаим. Мы подозреваем их всех. Но когда я говорю, что мы интересуемся Абдулом, то имею в виду, что хотя за ним и нет ничего, о чем нам было бы известно, мы следим за ним, потому что есть кое-какая информация. Арабы, которые по той или иной причине хотят быть на нашей стороне, время от времени дают нам немного сведений. И его имя упоминалось больше одного раза. Так что мы держим его под наблюдением. Не круглосуточно, конечно, для этого у нас не хватает людей. Но мы следим за ним, и в последнем сообщении упоминается студент по имени Стедман, который часто бывает в его компании. Значит, у меня возникает интерес к Стедману. И когда я узнаю, что некто по имени Стедман как-то связан с Мимаветом, может, даже заходил к нему в тот самый вечер, когда он был убит…
— Ты собираешься арестовать его?
— Нет, Хаим. Думаю, некоторое время я побуду в стороне. Твои люди задержат его, и ты его допросишь. И вот чего я от тебя хочу…