В понедельник рабби сбежал

Глава XXXIX

Рабби Хьюго Дойч стоял у плиты в пижаме и махровом халате, наливая себе вторую чашку кофе. Бетти, все еще в ночной рубашке и халате, забеспокоилась

— Может, ты оденешься, дорогой? Ты опоздаешь на заседание правления.

— Я не пойду. Сегодня меня попросили не приходить. Думаю, они собираются обсуждать вопрос о моем пребывании здесь. Поэтому я решил взять выходной, миньян тоже пропущу.

— Тогда давай попьем кофе на веранде. Похоже, на улице тепло и приятно. Вдохни этот воздух! — Она открыла дверь на веранду и остановилась на пороге с чашкой в руке.

— Это утренний бриз. Мы дышим океаном. Весна в Новой Англии, Хьюго, — прежде я никогда не получала такого удовольствия.

— Да уж, Дарлингтон — фабричный город, и весенний ветер обычно приносил запах дыма и серы — помнишь?

— М-м. Я так рада, Хьюго, что мы остаемся. Я боялась, что ты будешь чересчур уж… щепетильным.

— Одну минуту, Бетти. — Он принес свою чашку и сел в кресло рядом с ней. — Я не изменил своего мнения. Я только сказал, что хотел бы остаться, если рабби Смолл решит не возвращаться.

— Но ты сказал…

— О сегодняшнем заседании? Там должны решить, хотят ли они меня, — если не вернется рабби Смолл.

— То есть Дрекслер сказал тебе, что они хотят Смолла, а ты просто их запасной вариант?

Он отхлебнул кофе.

— Нет, у меня такое впечатление, что если бы мы были на равных, их первым вариантом был бы я. Но это все-таки его место.

— Это их мнение, Хьюго, или твое?

— Это мое мнение, — упрямо сказал он. — Я не отнимаю работу у человека.

Бетти прикусила губу, с трудом сдерживая слова, которые рвались наружу. Она знала, как он реагирует на возражения, когда упрямится, и улыбнулась.

— Здесь легко работается, правда?

— Настоящие каникулы. Я все время думаю об этом — почему здесь настолько лучше, чем в Дарлингтоне? Пожалуй, в немалой степени из-за денег. Материально раввин зависит от конгрегации, от правления, если уж совсем точно, и подсознательно они не могут избавиться от чувства, что он наемный служащий. Поскольку платят они, это дает им преимущество, и вполне в человеческой природе иногда воспользоваться им. Но они знают, что я на пенсии и не нуждаюсь в их жаловании. И это ставит меня на другой уровень.

— О, не думаю, что дело только в этом. По-моему, они более… более респектабельны, чем конгрегация в Дарлингтоне.

Он покачал головой.

— Нет, тут я с тобой не согласен. Может быть, они чуть состоятельнее, но это новые деньги, которые они заработали за последние десять-двенадцать лет. Многие замечательные дома, в которых мы бывали, полностью заложены. И если честно, время от времени я замечаю в них подленькие штучки, чего в Дарлингтоне не было. Например, рабби Смолл, не получающий жалованье.

— Да, но ты говорил, что это был его собственный выбор.

Рабби Дойч кивнул.

— Они так сказали. Но ты знаешь, как это бывает. Человека загоняют в угол, и у него практически нет никакой альтернативы. Прилично было бы вообще не упоминать об этом, а просто продолжать посылать ему чеки.

— Тебя это волнует? Поэтому ты не решаешься на эту работу?

— В отношении меня можно не волноваться. Я просто думал о бедном Смолле. Что касается меня, я в некоторой степени просто использую ситуацию, хотя с моей стороны это, пожалуй, немного нечестно. Понимаешь, здесь у меня преимущество, я не нуждаюсь в них. Нам хватает на жизнь, я не забочусь о продолжительной карьере. Если я останусь здесь, сколько это продлится, три года? Пять? Максимум — семь. Ты же видела, за все время здесь у меня не было ни споров, ни конфликтов вроде тех, которые в Дарлингтоне возникали, кажется, каждую вторую неделю. Они знают, что если уж я высказал свою точку зрения, то намерен придерживаться ее. — Он самодовольно улыбнулся.

— Не так уж часто ты и высказывал здесь свою точку зрения.

— Тоже правда. Здесь работа временная, я не чувствую потребности немедленно решать любой вопрос, как это было в Дарлингтоне. Там из-за любой мелочи я должен был искать выход не потому, что она была важна сама по себе, а потому что боялся последствий. Здесь я не беспокоюсь. Я чувствую в себе достаточно силы, чтобы справиться и с серьезным конфликтом. Помнишь мистера Слонимски в Дарлингтоне?

Миссис Дойч рассмеялась.

— Эйб Кохен был в больнице целую неделю, рабби, а вы не сходили его навестить.

— Он еще вел учет случаев, когда я пропустил миньян, — усмехнулся рабби.

Теперь, когда он был в хорошем настроении, она снова осторожно попробовала:

— А тебе не приходило в голову, что для меня это тоже приятная перемена, Хьюго?

— Что ты имеешь в виду, моя дорогая?

— В роли ребицин я должна была быть осторожна и осмотрительна. Мое поведение могло повлиять на твою работу. Я должна была приспосабливать свои отношения к политике в синагоге. Арлин Рудман звонила мне практически каждое утро и каждый раз болтала со мной по часу, а я слушала и никогда не прерывала ее, потому что ее богатый муж был в конгрегации одним из твоих самых сильных покровителей.

— Но ты продолжала болтать с ней и после моего ухода на пенсию.

— Только потому, что трудно менять сложившиеся привычки. — Она посмотрела вдаль. — Всякий раз, когда они приходили к нам в гости, у меня было ощущение, что она проводит инспекцию помещения.

— Вот как! Я думал, она тебе нравится.

— На самом деле она мне никогда не нравилась, Хьюго. Я просто привыкла к ней. И когда ты ушел на пенсию, ничего не изменилось. Отношение женщин конгрегации ко мне и мое отношение к ним складывались в течение тридцати лет. Их нельзя изменить одним махом. У меня никогда не было настоящих друзей; подруги, которых выбираешь в зависимости от веса их мужей в конгрегации, немного стоят.

— Но когда я ушел на пенсию…

— Стало только хуже. Я перестала быть официальной ребицин, и меня можно было не принимать во внимание. У меня не было ни детей, ни внуков, чтобы ходить к ним в гости и заниматься ими. В нашем доме никогда не было молодых людей, кроме Роя. И видели мы его только тогда, когда Лаура отправляла его к нам, чтобы самой немного отдохнуть. Но я всегда чувствовала, что он мешает тебе. Я думаю, он тоже чувствовал это, бедный мальчик.

Казалось, она готова расплакаться.

— Поверь мне, Бетти, я люблю мальчика. Что касается Дарлингтона, я понятия не имел — но… но мы и не должны возвращаться в Дарлингтон, когда я закончу работу. Теперь мы можем жить где угодно, знакомиться с новыми людьми и заводить новых друзей. Можем снять квартиру в Бостоне или Кембридже, где я смогу работать в библиотеке…

— Это бесполезно, Хьюго. Наука не в твоем вкусе. Если бы она тебя действительно интересовала, ты бы уже давно нашел возможность для занятий. Копание в пыльных книгах не твоя сильная сторона. Ты должен иметь дело с людьми. В этом ты хорош. Я знаю, ты будешь притворяться и каждое утро торопиться в библиотеку с портфелем, полным тетрадей и ручек, но в первый же ненастный день ты останешься дома, ритм нарушится, и ты будешь оставаться дома все чаще и чаще, пока, наконец, окончательно не перестанешь притворяться и станешь просто ходить за мной из комнаты в комнату, пока я занимаюсь работой по дому, — два старика, которым нечего сказать друг другу и которые путаются друг у друга под ногами.

Он не ответил сразу, и между ними повисло длительное молчание. Наконец он сказал:

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Согласись на эту работу, если тебе предложат. Оставь этические вопросы им. Это их дело.