СТАДО ОВЕЦ

К полудню в поселок пришли два автобуса. Первый подъехал к школе, второй остановился на краю поселка. В этом втором разместились жители самой низинной части поселка. Дети, женщины, старики, старухи и все остальные, кому следовало уехать в первую очередь по распоряжению эвакуационной комиссии, послушно заняли места в автобусе. Вскоре автобус тронулся в обратный путь.

Проехав метров триста, машина еще раз остановилась и забрала пожилую, лет шестидесяти, женщину, ожидавшую на обочине дороги. Едва завидев показавшийся из-за деревьев автобус, она быстро схватила лежавший на траве потертый чемоданчик, пузатую матерчатую сумку и вышла на дорогу.

Женщину провожал рослый, чуть сгорбленный, в тех же, что и она, годах мужчина. Багажа у него не было. Заметив, что женщине тяжело держать поклажу, он забрал у нее вещи и сказал:

— Давай я поставлю их прямо в автобус.

— Повторяю, если что случится, бросай все и приезжай ко мне! — быстро наказывала ему женщина.

— Ты будешь у Йозефины?

— Конечно. Зачем обременять чужих людей, лучше уж к ней, — ответила женщина.

Автобус остановился, двери распахнулись.

— С богом, — сказал мужчина, поставив вещи в автобус.

— Регор, а ты что — не едешь? — раздался чей-то голос. Люди зашумели. Он отрицательно покачал головой и остался на шоссе.

Когда автобус исчез вдали за деревьями, Регор сошел с шоссе на проселок и направился к дому.

Дорога вела вдоль фруктового сада, огороженного легким забором из досок, орясин и сучьев; на противоположной стороне сад не был огорожен: там волновалась под ветром высокая трава, и никакой границы между садом и кооперативными лугами не было видно.

В саду, ближе к шоссе, росли яблони и вишни, затем черешни многих сортов: пышные, развесистые кроны одних краснели множеством спелых ягод, на других ягоды были еще зеленые, а с деревьев с редкой листвой уже явно сняли урожай.

Отдаленную часть сада занимали низкорослые, благородные сорта персиков и абрикосов. Эти деревья были моложе других, и всякий тотчас заметил бы, что ими хозяин занимается больше всего.

В конце сада стоял дом и за ним, на противоположной стороне небольшого двора, кирпичный хлев и хозяйственные пристройки.

Во дворе росли три могучих ореха. Ветви одного из них распростерлись над самой проселочной дорогой, проходившей мимо дома, другое дерево затенило часть двора у колодца. Третье росло за домом и так неудобно — слишком близко к стене, что ветви опускались на крышу и в ветреную погоду царапали и портили кровлю. Время от времени ветви приходилось обрубать, и крона ореха еще больше разрасталась.

Личные наделы, прилегающие к дому, кончались сразу же за хозяйственными постройками. Общественные луга, что тянулись где-то стороной, здесь подходили к самой проселочной дороге, вместе с ней бежали недолго на юг, и вдруг сразу терялись — их сменяли плодородные поля. Поля простирались далеко-далеко, насколько хватало глаз.

На границе частного надела и кооперативных угодий росли старые акации. Их корни дали много новых побегов, образовавших сплошную живую изгородь.

Регор медленно шел вдоль сада, остановился около абрикосовых деревьев и осмотрел ветви, согнувшиеся под тяжестью плодов.

Ожидался небывалый урожай абрикосов. Еще бы недели три теплой, солнечной погоды, и можно начинать сбор ранних сортов.

Он удовлетворенно покачал головой, улыбнулся, еще раз окинул взглядом сад и пошел дальше.

Миновав двор, он направился к тому месту, где кончался его участок и начинались кооперативные луга. Свернул под акации и спустился вниз по склону. В ограде, сбитой из тонких стволов тополей, отдыхали его овцы. От горячего солнца их защищала тень деревьев.

Овцы зашевелились, когда он подошел, подняли головы, заморгали сонными глазами, словно удивились его появлению в столь необычное время дня.

Регор сел на верхнюю перекладину, ноги опустил на землю и молча смотрел на свое маленькое стадо, овцы больше не обращали на него внимания и отдыхали спокойно, будто им ничто не угрожало и не было прорванной запруды и грозных потоков воды, заливающих все вокруг.

Возможно, тревога преждевременна, думал он, животные обычно чувствуют приближение опасности, а смотри-ка, эти никак не беспокоятся. У него отлегло от сердца. Может, и людей незачем было эвакуировать, рассуждал он. Ведь, сколько он помнит, вода три-четыре раза прорывала запруду и заливала окрестности недалеко от прорыва, а так, чтобы затопило весь остров, пожалуй, еще не было.

Да, беспокоиться понапрасну не стоит, надо выждать, как все сложится в ближайшие часы.

Он снова посмотрел на овец, и вспомнился ему утренний спор с секретарем национального комитета.

Тот подкатил на мотоцикле и с ходу грубо набросился на него:

— Регор, Зуза, собирайте вещи, только самое необходимое, и к полудню выходите на шоссе. Вас заберет автобус, который пойдет из поселка.

— А что такое? Почему? — спросил он секретаря.

— Ты что, с неба свалился? Эвакуация. Все население до вечера должно покинуть территорию острова.

— Все?

— Да, кроме нескольких молодых, здоровых парней, которые останутся в поселке наблюдать.

— А за моим домом кто наблюдать будет?

— Присмотрят и за твоим.

— А с домашней птицей что делать? — спросила Зуза.

— Выпустить. Ваши куры и утки и так все время на кооперативных лугах выгуливаются. Не бойтесь, не пропадут, — ответил ей секретарь.

— А с овцами как же? — спросил Регор.

— С какими овцами?

— С моими. Ты же знаешь, у меня девять овец.

— Придется оставить.

— Как это — выпустить что ли, как и птицу в поле?

— На все времени не хватит. Сейчас речь идет о людях. Ведь и другие много что оставляют. И моя свинья тут останется. Выпущу ее во двор, и это все, что могу для нее сделать! — рассердился секретарь.

— То свинья, а то овцы, — отрезал Регор.

— Какая разница?

— Большая!

— Знаешь, Регор, я с тобой спорить не буду, у меня и так дел по горло. Как хочешь, а к двенадцати ждите с женой на шоссе.

— Дорогой мой Мартин, ты мне не приказывай. Я сделаю так, как считаю нужным, — отрезал Регор.

— Сейчас я тебе никакой не дорогой. Я по серьезному делу, так что учти! Я тебе сказал, что делать. Не послушаешься — пеняй на себя! — строго сказал секретарь, включил мотор и помчался проселочной дорогой обратно.

— Твоя свинья здесь останется… Ах ты, дурак. Разве это одно и то же, овца и свинья? Какая разница, какая разница — тебе, может, никакой, — ругался про себя Регор. — А ты посмотри на овцу, хорошенько посмотри, да в глаза ей загляни, сразу поймешь, какая разница! Нашел тоже — сравнивать овцу со свиньей! Только ты на такое способен!

Секретарь задел его больное место, все мог Регор снести, только не предложение плюнуть на любимых овец, на его маленькое стадо! Давно уже мечтал он обзавестись своими овцами, да прошло много лет, пока его мечта сбылась. Пять лет назад он завел одну овцу, водил ее с собой на веревке, как собаку, пас по овражкам, на лугу, на клеверище, люди над ним посмеивались: «Где, мол, ты Регор, купил свою длинношерстную собаку, присоветуй, мы бы тоже такую купили». Посмеялись, посмеялись да и перестали. А у него с каждым годом поголовье увеличивалось, он не водил уже своих овец на веревке, и только гордо поглядывал на стадо издали, будто снова он стал молодой и здоровый, как когда-то давно, когда пастушил у бачи[9] на севере. Люди перестали посмеиваться, привыкли к нему и к его овцам и даже начали завидовать, когда узнали, что за шерсть он выручает приличные деньги. А в последнее время многие позаводили себе овцу-другую, уразумели, что не требуют они особого ухода, а в дом приносят лишнюю крону и новые радости.

— Да, а ты, Мартин, говоришь — какая разница. Ничего-то ты не понимаешь, хоть и секретарь…

Жена настаивала, чтобы он ехал с ней к сестре Йозефине, живущей в подгорном районе. Не хочет она мотаться по интернатам да всяким организованным для эвакуированных домам, родня всегда родня, а у них, слава тебе господи, родня не только здесь, на низине, но и в других местах.

Его убедить не удалось, без овец Регор не двинется с места; жена перестала настаивать и уехала одна.

Хорошо и сделал, что не поехал, убеждал он себя. Он встал, еще раз посмотрел на овец и пошел.

Направился он к дому. Побродив по двору, заглянул в колодец — не закисла ли вода, не подходят ли грунтовые воды. Но нет, вода поблескивала глубоко внизу, грунтовые воды еще не подняли уровень. Для полной уверенности он вытащил ведро воды, попробовал ее, подержал во рту и не почувствовал никакого привкуса; вкус был обычный, он досыта напился и довольный пошел в дом.

Жене он пообещал перенести самые ценные вещи на чердак, хотя не верил, что этим стоит заниматься. Ведь если большая вода хлынет сюда, все равно всё пойдет к черту; но коли уж обещал, то решил слово сдержать.

Пополудни он таскал наверх мешки, поднял даже кое-что из мебели, электроприборы, продукты и, на всякий случай, бидон с питьевой водой.

Солнце уже садилось, когда он, уставший от работы, вышел во двор и сел отдохнуть под ореховое дерево.

Передохнув, вернулся в дом, поел супу, который сварила жена, налил стакан домашнего вина и выпил.

Потом зачерпнул два ведра свежей воды, отправился к загону и напоил овец; бросил им травы и клевера из копны, на луг овец уже не выпустил. На всякий случай, думал он, лучше не распускать их, пусть все будут под рукой.

Вернувшись на кухню, он снял с вешалки полупальто, нахлобучил на голову поношенную черную шапку с широким козырьком, вытащил из-за шкафа палку, сунул под мышку и вышел из дому.

Он шел проселочной дорогой до шоссе, потом свернул налево к поселку. В тишине наступающего летнего вечера отчетливо раздавались его шаги. Регору стало не по себе, он пытался ступать тише, но ничего не получалось.

Потом он понял, отчего так далеко разносится звук. Поспешно покинутый людьми поселок в это время обычно полнился шумом и гомоном, доносившимся со дворов и огородов. Сейчас никто не гремел ведрами при вечерней кормежке скота, никто не поливал грядок, не загонял гусей, не звал детей ужинать. На полях не тарахтел трактор, по дороге не мчались машины и мотоциклы. Не слышно было радио, голосов телевизионных дикторов. Дворы словно стали больше, зияли пустотой, непривычной, угнетающей, и эта пустота ударяла Регору в лицо, обручем давила грудь. Когда Регор увидел живого человека, сердце у него забилось от радости.

Подойдя к дому покойного брата Ондрея, Регор узнал Штефана — мужа своей крестной дочери.

— А, крестный! И вы здесь? — воскликнул Штефан, называя Регора так, как и его жена.

— Да, здесь я. Где же мне еще быть?

— Как где? Ехать со всеми.

— Я не поехал.

— Ну и плохо. — Штефан не скрывал беспокойства. Тревога не напрасная, дела обстоят неважно.

— А что случилось?

— Днем, когда вывозили хуторян, говорили, что вода поднимается и с той стороны. Дорогу ниже хуторов залило, — сообщил Штефан недобрую весть.

Ближайший хутор находился примерно в километре от поселка. Правда, к поселку местность немного поднималась, но это соображение отнюдь не успокоило Регора, вода, конечно, доберется и сюда.

— Пришлось остаться из-за овец, их отказались взять, — объяснил он Штефану.

— А чем вы им поможете, если будет наводнение? И овец не спасете да и забот наделаете.

— Не беспокойся, я позабочусь и о себе и об овцах.

— Да, с вами не поговоришь, — вздохнул Штефан и предложил: — Есть хотите? У меня кое-что припасено, пойдемте поужинаем, — пригласил он его в дом.

— Я уже ел.

— Пойдемте. Я перекушу и вместе сходим на хутор, посмотрим, что там делается.

Регор послушался, вошел в дом, сел на стул и стал ждать, пока Штефан поест.

— Вы и в самом деле не хотите? — спросил Штефан еще раз, но Регор снова отказался. — Электричество отключили, разогреть ничего нельзя, — бормотал Штефан. — Печку топить не стану. Поем сальца с луком, — окончательно решил он и разложил припасы на столе.

Штефан ел молча, быстро пережевывая пищу. Потом выпил кружку воды и сказал:

— Я готов. Пошли.

Они вышли на дорогу и направились к школе.

— Сколько вас тут осталось? — спросил Регор.

— Да всего несколько человек, — неопределенно ответил Штефан и перевел разговор на другое. — Послушайте, крестный, приходите ко мне вместе с овцами. Будет худо, поселимся все на чердаке. Ведь наш дом понадежнее вашего, из обожженного кирпича, сами понимаете, его так легко не смоет.

Регор ничего не ответил ему.

— Откроем часть крыши, чтобы воздуху было побольше, и подождем, пока вода спадет, — продолжал Штефан. — Как вы думаете, ведь нам сейчас надо держаться вместе?

Но Регор молчал.

Они миновали поселок и приближались к хутору. Ниже издалека виднелась ровная гладь воды.

Около крайнего дома, расположенного у шоссе, на скамейке сидел Карол Орбан.

Поздоровались. Регор и Штефан сели рядом с ним.

— Как дела? — спросил Штефан.

— Да ничего.

— Перестала подниматься?

— Пока остановилась. Но с той стороны больше никто не проезжал, машины не могут идти по воде вслепую, а в овраге вода стоит высоко, — показал он рукой на юг.

— Значит, остается одна сторона, — сказал Штефан и взглянул на Регора.

— Пошли лучше обратно, — пробормотал Регор, быстро поднимаясь со скамейки. — Времени мало.

— Чего вы так заторопились, — задержал его Штефан. — Лучше подождать, — сказал он, но тоже встал и направился вместе с Регором обратно к поселку.

— Крестный, перебирайтесь ко мне вместе с овцами, — повторил Штефан, когда они подошли к его дому.

— Здесь ли, там ли, все едино. Если не утонут, так падут с голоду здесь, — махнул Регор рукой.

— Приходите, на рассвете жду.

— Посмотрим… — ответил Регор и быстро зашагал домой.

До полуночи часок вздремнул. Ему привиделся какой-то сумбурный сон, он проснулся и тотчас встал.

Вышел из дому.

Свежий ночной воздух прогнал сонливость, и он направился на луг к овцам.

Они не спали, месили грязь в загоне и наконец сгрудились в одном углу.

— Черт возьми! — Регор моментально понял: дело плохо. Побежал домой, в старый рюкзак наскоро сунул немного еды, бутылку вина, бутылку воды, надел высокие сапоги, забросил рюкзак за спину, схватил палку и шапку и вышел из дому. Запер за собой двери, с минуту постоял и решительно направился к загону, отбросил перекладины и выпустил овец.

— Скорей! За мной! — крикнул он, и овцы побежали за ним.

Около дома Регор на минутку задержался. Из кучи досок вытащил широкую, почти двухметровую доску, сунул ее под мышку и бодро зашагал во главе своего стада.

Он шел проселочной дорогой к шоссе, намереваясь провести ночь у Штефана, а дальше — видно будет.

Но по шоссе он прошел лишь половину пути от своего дома до поселка. Дальше до самых садов раскинулась сплошная водная гладь. Вода затопила шоссе, и, хотя ночь была светлая, Регор не отважился идти вброд. Да и зачем туда идти, теперь уже поздно…

Хорошо бы выбраться на главное шоссе, может, еще пойдет какая машина, мелькнуло у него в голове. И он повернул на север. Миновал свой сад, погруженный во тьму, и пошел дальше. Овцы следовали за ним. Он шел приблизительно двадцать минут, дорогу знал на память: чуть дальше, за поворотом, надо спуститься в овраг. И тут он понял, что не пройдет, предчувствие оправдалось, едва он дошел до поворота.

Вода залила дорогу и с этой стороны. Регор хорошо знал, что овраг довольно широкий — метров двести, и сейчас, ночью, спускаться вниз, пожалуй, не стоило, ведь он не представлял, как обстоят дела на другой стороне, где дорога слегка поднимается вверх. Рисковать он не мог.

С минуту он стоял, размышляя, что делать. Вернуться домой? Но к утру вода и сюда доберется. На юг нельзя, на север тоже, остается идти на запад, вдоль оврага, у подножья горы, километра два. Там, где овраг кончается, место довольно высокое — не затопит. Оттуда снова свернуть на север и километра через три выйти на асфальтированное шоссе, пересекающее весь остров с востока на запад…

Да, выбраться можно только в этом направлении, но на запад нет ни дороги, ни тропинки, повсюду одно за другим тянутся поля. Сначала сахарная свекла, дальше — ячмень, а за ним — пшеница, высокая пшеница.

— Что делать, ничего другого нам не остается, — громко произнес он, подбадривая себя, и зашагал по полю.

Тут-то и оказалось, что овца и в самом деле — не свинья: животные последовали за своим хозяином.

Свекольное поле они миновали быстро, Регор даже не ждал, что они так скоро окажутся у ячменей. Озимый ячмень уже созрел, к счастью, не был высоким — колосья едва доходили ему до колен.

Он быстро пошел по полю, немного погодя оглянулся. Стадо следовало за ним по пятам. И тут вдруг Регора охватила такая нежность к этим животным, что у него задрожали руки и ноги.

— Бедняжки, бегут за мной, как дети! — воскликнул он, превозмогая слабость, и зашагал дальше.

Ячменя тянулись, пожалуй, с добрый километр. Дойдя до последней полосы, он остановился, вытер пот с лица и подумал, как быть дальше.

Впереди высокой стеной поднималась густая пшеница. Сам он проберется через эти заросли, а как овцы. До конца оврага не больше полкилометра. И они должны пройти это расстояние, должны!

Он устремился вперед, раздвигая колосья, стараясь сломать, втоптать стебли в землю, чтобы проложить тропинку через пшеницу.

Но упругие сильные стебли мгновенно поднимались, смыкались за его спиной, между Регором и овцами образовался барьер. Так они не пройдут, подумал он, и вернулся назад, к границе ячменного и пшеничного полей. Пересчитал овец — все были на месте.

Что же делать? Пожалуй, ждать рассвета, тогда легче пройти через пшеницу, примирился он с неудачей. Присел на корточки, нарвал пшеничных стеблей, сделал из них подстилку и лег.

Он отдыхал и даже ненадолго уснул. Разбудил его ночной холод. Он сел, вытянул закоченевшие руки и ноги, так что в суставах захрустело. Овцы сбились в кучу, но вели себя спокойно.

Регор почувствовал себя бодрым, встал. Животные, казалось, ждали его приказа. Надо идти, идти сейчас же, подумал он, и тут ему в голову пришла спасительная мысль.

Он хорошо помнил, что земля на кромке оврага и на склонах горы всегда была неурожайной. Худая илистая почва отказывалась взрастить даже самое непритязательное растение. Что ни сеяли здесь, ничего не родилось, из ста семян всходило одно, да и то росток оставался немощным, чахлым. Эта земля всегда бросалась в глаза голыми белесыми прогалинами. Если этот участок и засеяли пшеницей, он все равно не родил, и здесь легко пройти дальше… Лишь бы вода не поднялась и не залила эти яловые прогалины, беспокоился Регор.

Нужно попытаться, и не медля! Он надел рюкзак, взял доску под мышку и двинулся в путь.

Он осторожно шел по широкой борозде, отделявшей пшеничное поле от ячменного. Чем ниже Регор спускался, тем осторожнее становился, палкой проверяя дорогу впереди себя.

И вот слева высокая стена пшеницы поредела. Значит, не ошибся, теперь они пройдут. Свернул на илистую почву — сухая! Овцы семенили за ним. Регор прошел почти сто шагов, когда почувствовал под сапогами липкую жидкую грязь. Боже милостивый, не оставь нас, взмолился он, продолжая идти. Вскоре под сапогами была уже не грязь, а мелкая вода. Он взял немного выше, подошел к самой пшенице, но и там была вода.

Ничего не поделаешь, вздохнул он, оглянулся на овец и решительно зашагал дальше. Он уже боялся обернуться назад, проверить, бредет ли за ним его отара. Овцы тревожно блеяли, но он не обращал на них внимания и, склонив голову, пробирался вперед, шлепая по мелкой воде — к счастью, вода не прибывала.

Так прошли еще какое-то расстояние, казалось, что идет он уже давным-давно, да и оврагу пора бы кончиться, думал он. Пора выбираться на сушу.

И тут он увидел прогалину, ему показалось, совершенно сухую… Да, вышел на сухую землю. На радостях он бросил доску и упал на нее.

Когда он открыл глаза и сел, овцы сгрудились вокруг него и начали надрывно блеять, словно звали идти дальше.

Он встал, собрал пожитки, пересчитал стадо и, когда убедился, что все овцы на месте, недолго думая зашагал дальше.

Овраг кончился, приходилось идти под угор. Еще шагов пятьдесят, и когда ему показалось, что поднялись уже достаточно высоко, он круто повернул на север.

За оврагом начинались земли соседнего района. Тут кончалось и пшеничное поле. Далее тянулись клевера.

Слава богу, пронеслось в голове у Регора, теперь можно и отдохнуть. Он остановился. Овцы подождали, а потом начали щипать клевер. Пускай пасутся, отдохнут хорошенько, подумал Регор.

Достал из рюкзака бутылку с вином, приложился разок-другой, вынул хлеб, опустился на клевер и принялся за еду.

Начинало светать, дали открывались все шире, он узнавал знакомые места. Теперь он убедился, что шел правильно. Подождал еще немного, пока совсем не рассвело, и устремился в сторону шоссе. За полчаса он уже был у шоссе. Овец оставил в кустарнике, сам вышел на дорогу и сел на обочину, опустив ноги в кювет. Внимательно прислушивался, не раздастся ли где рокот мотора…

Он стоял посредине шоссе, широко раскинув руки и наклонившись вперед, словно человек, на которого свалилась беда и который во что бы то ни стало должен остановить грузовик с прицепом, мчащийся по дороге прямо на него.

Шофер увидел его сразу, вывернув из-за поворота за небольшим леском. Снизив скорость, он подъехал ближе, потом затормозил и остановился шагах в трех от живого препятствия. Не выключая мотора, выглянул из открытого окна кабины:

— Случилось что, дяденька? Чего надо?

— Да уж надо! — ответил Регор.

Он подошел к грузовику, внимательно осмотрел его, вскочил на подножку прицепа и заглянул в кузов. Спрыгнул на землю и начал рассматривать шофера.

Шофер — белокурый молодой парень с высоким гладким лбом, был чисто выбрит; беззаботные голубые глаза его улыбались миру, наверное, даже тогда, когда улыбаться ему вовсе не хотелось.

Молоденький совсем, подумал Регор, небось только осенью вернулся с военной службы.

— Ну что, дяденька, я тороплюсь, — сказал парень.

— Ты случайно не из Ольшан? Не сын ли Гладкого, железнодорожника Гладкого? — спросил Регор.

— Нет, — удивился парень.

— А ты похож на Гладкого, здорово похож. Его парень тоже где-то шофером работает.

— Да я не здешний, на эвакуацию только сюда приехал, — объяснил парень.

— Это ничего. — Регор не позволил сбить себя с толку. — Помоги мне, сынок, только ты можешь мне помочь. Без тебя я отсюда не выберусь. Что у тебя в мешках?

— Семена. Вывожу посевной материал.

— Ты еще вернешься сюда?

— Едва ли, только что сообщили, вода отхлынула от городской насыпи и идет вон по той долине. — Парень махнул рукой куда-то назад.

— Да, все затопит, — кивнул Регор. — Куда везешь семена, далеко?

— Выше, к Тренчину.

— Поедешь на Нитру?

— Да, а потом через Бановцы.

— Это удачно, очень даже.

— А почему вы спрашиваете?

— Возьми меня с собой!

— И чего столько разговоров? Садитесь! — недовольно согласился парень за рулем.

— Да я не один, — лукаво улыбнулся Регор. — Нас тут много, а у тебя на прицепе довольно свободно, и, если несколько мешков перебросить наверх, тогда все поместимся.

— Если не боитесь в открытом кузове, пожалуйста, А в кабину могу взять только двоих.

— Добро! — обрадовался Регор.

— А где остальные? — спросил шофер.

— Да там, — показал Регор на другую сторону дороги, обошел машину, спустился в кювет и исчез в кустарнике. Минуту спустя он вынырнул из кустарника, а вслед за ним появились овцы.

Одна, две, три… целых девять, быстро посчитал шофер.

— Ну как? Возьмешь нас? Не передумал? Не возьмешь, все погибнут, да и я с тобой не поеду…

— Черт знает… — пришел в замешательство парень. — Ведь не поместятся. Да и как вы загоните их в кузов?

— А ты опусти борт. У меня тут с собой доска. Они по ней и поднимутся, потеснятся малость, ведь они понимают, что иначе погибнут, — горячо убеждал Регор парня.

Тот немного подумал, вышел из машины, потом снова подумал и, наконец, махнув рукой, молча опустил борт прицепа.

Доска оказалась в самый раз: не слишком короткая И не слишком длинная. Доску приставили к платформе и Регор осторожно поднялся на прицеп.

Он переложил три-четыре мешка повыше, спустился и позвал овец.

Животные не шелохнулись.

Регор крепко обхватил одну овцу за бока и стал толкать перед собой вверх по доске. Она будто поняла и послушалась хозяина.

Остальные овцы уже доверчиво поднялись в кузов.

— Иди сюда, вот так, ну не вертись, — разговаривал Регор со своими питомицами.

Небольшое стадо поместилось на прицепе.

— Сынок, подними борт, — попросил он шофера.

Тот сначала подал ему доску, потом поднял боковую стенку и укрепил ее железными болтами.

Борта прицепа были довольно высокие, овец почти не было видно за ними.

Животные освоились на новом месте и успокоились.

Регор забрался на мешки и оттуда наблюдал за своим стадом. Овцы прижались друг к другу, но в машине вовсе не было так тесно, чтобы они подавили друг друга и не выдержали нескольких часов езды.

— Можем ехать? — спросил шофер.

— Можем, — с улыбкой ответил Регор.

Парень еще раз проверил крепления на бортах, прежде чем сесть в кабину, потом обернулся и крикнул Регору:

— Дяденька, идите лучше ко мне, а то вас ветром сдует, и что мне тогда делать с вашими овцами.

Машина плыла среди полей; по обеим сторонам дороги, насколько хватал глаз, волновались на ветру зреющие хлеба. Золотые просторы вызывали ощущение покоя, будто никакого стихийного бедствия и не было, а через два-три дня выйдут на поля люди и машины, уберут урожай и свезут зерно в хранилища. Только кое-где в зарослях ивняка, на заливных лугах и в низинках поблескивала вода, напоминая людям о том, что произошло.

Здесь на поверхность земли просачивались, видно, только грунтовые воды, но с юго-востока и поверху наступала большая вода, через день-другой она неизбежно придет и сюда и поглотит бесчисленные караваи хлеба, таящиеся пока что в тяжелых налитых колосьях, распевающих свою монотонную песнь.

Машина повернула с западного направления на север и съехала с главного шоссе на параллельно идущую дорогу. Приближались к большому селению, расположенному у слияния двух рек, миновав которое они будут в полной безопасности.

Проехали окраиной поселка, поднялись на мост, по извилистой дороге спустились вниз, и остров остался позади.

— Ну вот мы и на суше, — улыбнулся шофер Регору. — Вы не рады?

— Как тебе сказать… и рад и не рад… — ответил тот задумчиво. — Овцы вместе со мной выпутались из этой истории, а вот все остальное… — вздохнул он.

— Запруду, наверно, не сегодня-завтра восстановят, и все будет в порядке.

— Даже если это и удастся, все равно будет поздно, — возразил Регор. — Вода затопила места, где раньше никогда не бывала, сколько убытков, сколько слез…

Парень только кивнул головой.

Оба молчали, пока не стали приближаться к Нитре. Тут шофер спросил:

— Дяденька, а куда вы едете? Вы мне так и не сказали, где вас высадить?

— Да мы еще долго поедем вместе. Когда переправимся по мосту через Бебраву, скажу, куда мне надо.

— Так, значит, вы почти к нам! — воскликнул шофер.

— Да.

— У вас там родные?

— Свояк. К ним уехала вчера моя жена, — ответил Регор. — Автобусом.

— Ага, — протянул парень.

— А знаешь, ведь я возвращаюсь в свой родной край, — вдруг разговорился старик. — Я уехал отсюда лет сорок назад, мне годов было столько же, как и тебе. Мы тогда создали тут, на острове, колонию.

— Вот оно что, — понял шофер.

— Да.

Они петляли по улицам Нитры, за городом Регор попросил шофера остановить машину.

— Хочу посмотреть, как там мои овцы, — добавил он.

Грузовик остановился, и оба вышли из машины. Парень расправил плечи и потянулся, Регор взобрался на прицеп.

— Все в порядке, — сообщил он, но спустился не сразу, о чем-то поговорил с овцами, погладил и успокоил их.

Двинулись дальше, и Регор, усталый, задремал. Вздрогнув, он осмотрелся, пытаясь сориентироваться.

— Вздремнули? — спросил шофер и добавил: — Мы уже за Топольчанами.

— За Топольчанами? Слава богу, не проехали.

— Да не бойтесь, я бы вас разбудил.

— Спасибо.

— Смотрите, вон мост через Бебраву, — заметил шофер.

— И вправду, — шепнул Регор и растерянно заговорил: — Знаешь, эта деревня, куда я еду, немного в стороне от автострады. Километра три, не больше. Не знаю, как ты… если бы ты меня туда подбросил, было бы здорово…

— Скажите, когда свернуть, — прервал его парень.

— Скажу, обязательно скажу, — пообещал Регор. Они ехали еще минут десять, когда старик воскликнул:

— Вон поворот! Направо! Видишь?

— Вижу, — спокойно ответил шофер, сбавил скорость, включил мигалку и повернул направо.

От перекрестка дорога пошла в гору. Мотор работал натужно и гулко, Регор подумал, что вовсе не стоило обременять парня, он мог бы добраться до места и пешком… Ему было неприятно пользоваться добротой этого уставшего человека.

Добрались до вершины холма, перед ними раскинулась равнина, на другом ее конце поднималась к небу башня костела. За костелом дорога круто шла вниз, а здесь по обеим ее сторонам тянулись дома, до самого спуска в долину.

У костела Регор попросил остановить машину.

— Я здесь выйду, — сказал он. — Вниз тебе ехать не надо, а то негде будет развернуться.

— Как хотите, — согласился с ним парень.

Он высунулся из кабины, пытаясь определить, как удобнее свернуть на боковую дорогу, ведущую от костела в сторону кладбища.

Медленно и уверенно, сложным маневром он развернул свою огромную машину и остановил ее на обочине дороги.

— Вот мы и на месте, — заметил он, выскочил из кабины и опустил борт. Овцы спускались с платформы гораздо резвее, чем поднимались.

Шофер протянул Регору руку и пожелал всего доброго. Едва старик успел поблагодарить его, как того и след простыл.

Регор еще постоял на шоссе, провожая взглядом удаляющуюся машину, потом повернул к деревне. Доску с собой уже не потащим, подумал он и бросил ее в кустарник за кюветом. Нарвал травы и обтер пучком облепленные грязью сапоги. Закинул рюкзак за спину, нахлобучил шапку и гордо зашагал впереди своего стада вниз по дороге — свояк жил в долине. Палка постукивала в такт шагам. Он был энергичен, бодр, будто и не переживал этой страшной ночи.

Небо над головой было совсем голубое, солнце светило прямо в глаза, так что он надвинул шапку почти до бровей.

Перед костелом он встретил празднично одетых старух. Идут к мессе, подумал он и вспомнил те давние времена, когда и он поднимался по склону в костел; вспомнил лицо матери, лица других людей.

Он поздоровался со старухами и сошел на обочину дороги. Перед ним лежала долина. Дорога вилась среди домов и исчезала в противоположной стороне на лесистом склоне.

Вверх по дороге, навстречу ему, направлялось много празднично одетых людей. Что такое, спрашивал он себя, какой-нибудь церковный праздник? Господи, да ведь сегодня же воскресенье! Он ударил себя по лбу и тут же спохватился, что сам идет, как нарочно, в грязной, замызганной, мятой одежде.

Да ведь я не с бала, повторял он себе в утешение. Привел овец, хотя их оставили на погибель, а я их спас, я и тот парень, что так быстро уехал. А сейчас мы в краю, где овец любят и ценят.

И он спокойно продолжал идти во главе своего стада. Навстречу ему попадалось все больше и больше народу, не только старухи, шли люди среднего возраста и даже молодежь. Празднично одетые жители зажиточного подгорного села, сытые и довольные, очень мало похожие на тех, кто жил здесь в канун сороковых годов, с любопытством поглядывали на высокого худощавого старика, одетого хуже бродяги. Одни вслух отпускали замечания по поводу его одежды, другие лишь криво усмехались, парни и девушки расхохотались откровенно, да так заразительно, что скоро смеялись уж все — и молодые, и старые.

Сначала Регор не понял, в чем дело. Вскоре среди сельских жителей, поднимающихся вверх, к костелу, он увидел свояка, свояченицу и жену, остановился, поджидая их. И в этот момент смех окружающих привлек его внимание.

Он прислушался, растерянно посмотрел на людей и громко спросил:

— Чего вы смеетесь?

Но люди отворачивались от него, замолкали, пряча ухмылки, и спешили дальше — к своему господу богу.

— Над чем они смеялись, свояк? Над чем? — спросил он, как только родственники отделились от толпы и подошли к нему.

— Тише, тише! — зашептал свояк вместо ответа. — Пойдемте домой скорее, — торопил он Регора растерянно, виновато и неловко.

— Пошли, свояк, пошли, — настаивала и Йозефина. — А то стыда не оберешься перед людьми, — вырвалось у нее.

Свояк и свояченица перешли на другую сторону дороги и почти бегом припустили к дому.

Регор стоял со своим стадом. Родственники уже отошли от него шагов на пятьдесят. Он смотрел по сторонам, разыскивая свою жену, а она стояла за его спиной.

— Регор… пойдем и мы, — сказала она, хотя он все еще колебался. — Пошли, что нам еще остается…

Только теперь он послушался ее.

Они шли рядом. Вслед за ними по склону спускалось стадо овец.


Перевод Т. Мироновой.

Загрузка...