В СЕРЕДИНЕ ЛЕТА

Я проснулся позже обычного. Подошел к окну, поднял штору и посмотрел на небо. Пожалуй, только глаза моего маленького сына могли сравниться с его чистой голубизной.

Солнце уже припекало. А что будет в полдень? Я задохнусь в этих стенах, подумалось мне. Я растянулся на кровати и стал соображать, как бы поскорее вырваться из города.

И тут, словно по заказу, явились они.

— Ты не мог бы поехать с нами? — спросили оба в один голос.

— Куда?

— Это где-то у Малого Дуная, — сказал Томаш.

— У черта на куличках, — прибавила Марта.

— Сделайте милость, объясните поточнее, — попросил я.

— Хутор «Борьюш», — уточнила Марта.

— Километров пятьдесят отсюда, — наконец-то Томаш сообщил нечто доступное пониманию.

— Вы уже там бывали? — спросил я.

— Нет, потому и пришли за тобой, — ответил Томаш.

— Эту часть реки я почти не знаю, — признался я. — Вот южнее я мог бы быть вам полезен.

— Это неважно. Спросим у кого-нибудь из местных. Поедем с нами, будешь за переводчика, — уламывал меня Томаш, не подозревая, что я уже давно все решил.

— Мы на машине, так что можем отправляться хоть сейчас, — сказала Марта.

— Только чур не торопиться обратно домой, — на всякий случай выдвинул я свои условия.

Они только улыбнулись.

Мы сели в машину, и Томаш развернул карту. Расстелил ее на коленях и ткнул пальцем в красную точку.

— Где-то в районе этой деревни.

Через его плечо я посмотрел на карту. Там, куда он показывал пальцем, вилась голубая линия. Река в этих местах петляла то вправо, то влево, то вперед, то назад.

— Трогай! — Мне уже не терпелось.

Мы проехали мимо кладбища, мирно дремавшего среди новостроек; говорят, оно переполнено, но за солидную мзду всегда находится местечко еще для одного покойника. Миновали длиннющие ряды гаражей, потом крошечные садовые участки, где спозаранку пчелиным роем копошились горожане.

Миновали железнодорожный переезд, и нас поглотила придунайская низменность.

Был разгар жатвы, в такую пору деревни обычно как вымерли. Но канцелярию национального комитета мы нашли без труда и без провожатых. Она помещалась в старом здании в центре села, а вывеска над входом красноречиво довела до нашего сведения, что, кроме национального комитета, здесь имеют резиденции и другие органы власти.

Мы высадились из машины и подошли к дверям. Они были заперты, тогда мы обогнули здание и в приоткрытые ворота вошли во двор с другой стороны. Какой-то старик, как выяснилось впоследствии, служащий национального комитета, окапывал цветы на клумбах.

— Спроси его, может, он что знает, — скомандовал мне Томаш после того, как старикан ответил на наше приветствие.

Я представился старику и объяснил ему причину нашего визита.

Старик задумался, покачал головой и долго втолковывал мне, что мы заблуждаемся.

— Да переводи ты, — сказал Томаш. — Что он говорит?

— Он говорит, что хуторов здесь хватает. А к юго-востоку их еще больше. Некоторые дома уже развалились, прежние хозяева умерли, а наследники давно потеряли надежду обратить свое наследство в деньги…

— Как раз то, что нам нужно, можно будет купить по дешевке, — вставила Марта.

— Но про хутор «Борьюш», говорит, ему ничего не известно, — продолжал я. — Когда-то здесь жил человек с такой фамилией, но это было еще до войны, и его усадьбу теперь найти мудрено. Если дом и цел, то дорога к нему давно заросла ивняком, травой и терновником.

— Спроси, в какую сторону ехать, — сказал Томаш.

— Он говорит, что был там только однажды. Вряд ли, говорит, удастся отыскать этот хутор, и тогда-то к нему вела не дорога, а узкая тропка в кустах, которые теперь наверняка стали высоченными деревьями, — перевел я ответ старика.

— Черт-те что! Человек, который мне это посоветовал, говорил, что хутор называется «Борьюш». Там, дескать, два дома. Один пустует, а во втором живут чудаковатые старик со старухой, пасут коз и крадут с деревенских полей кукурузу, — рассказал Томаш.

Я стал совещаться со старцем.

— Как зовут того человека, который тебе все это наговорил? — спросил я Томаша.

— Откуда я знаю, я и видел-то его один раз, — ответил Томаш.

— Да и то под мухой, — заметила Марта.

— В пятницу я был в погребке, и он к нам подсел. Ты же видишь, он не выдумывал, доля правды тут есть, и старик это подтверждает, — сказал Томаш Марте, но ей все это уже действовало на нервы.

— Ты же говорил, что верняк. Дескать, состоится «сделка века», — съязвила Марта.

— Купим другой дом, сама видишь, тот мужик не врал, — не сдавался Томаш.

— Да мужику лишь бы выпить на дармовщинку, а ты и попался на удочку, — парировала Марта.

— Ну, по его виду я бы этого не сказал. Просто он перепутал название хутора. Наверное, не «Борьюш», а как-нибудь иначе, — сказал Томаш.

— Там видно будет, — заключила Марта.

— Спроси его, может, он поедет с нами, — предложил Томаш. — Если он нас туда проводит, мы ему заплатим.

— Куда проводить-то? — спросил я, сбитый с толку.

— К тем двум старикам, которые воруют кукурузу, — сказал Томаш.

Я снова обратился к служащему национального комитета и объяснил ему, что произошла путаница и хутор, видимо, называется не «Борьюш», а по-другому, да и дело не в названии, нам важно добраться до двух заброшенных домиков у реки.

Старик подтвердил, что такой хутор действительно существует, он-де там давно не бывал, но, вероятно, сумеет найти. И с удовольствием поедет с нами — по крайней мере взглянет, как там дела.

У почты мы свернули с асфальтированного шоссе на проселок. Однако это была не совсем обычная проселочная дорога — шириной не меньше пяти метров и засыпанная мелкой щебенкой. Да и грунт под щебнем достаточно твердый. Старик сообщил, что сельхозкооператив засыпает дорогу щебенкой каждую весну, как только сойдет снег с полей.

По обе стороны дороги росли акации. Их ветви сходились высоко над дорогой сплошным зеленым сводом, который защищал от жгучего июльского солнца. Дорога шла точно на юг, никуда не отклоняясь, прямая, как по линейке.

Кругом на полях вовсю кипела работа. Комбайны заглатывали колосья под корень, трактора и грузовики увозили намолоченное зерно в хранилища. У кромки поля вокруг ведра с водой сидели и покуривали мужики в комбинезонах. Всякий раз, как мы приближались, они с любопытством поворачивались к нам, что-то говорили друг другу, наверно, гадали, кто едет в машине. Возможно, они принимали нас за областное начальство или за журналистов. А может, мы вообще их не интересовали и они просто так меланхолично перебрасывались словами, говорили вовсе не о нас, пассажирах легкового автомобиля.

Мы проехали километра три, а старик, сидевший рядом со мной на заднем сиденье, ничем не давал понять, что мы приближаемся к цели нашего путешествия. Да и местность, по которой мы ехали, не позволяла предполагать, что река недалеко. Мы все ехали и ехали по щебеночной дороге под акациями, среди плодородных полей и задыхались от жары в машине.

Вот мы поравнялись с полем, на котором работали женщины в пестрых кофточках и белых косынках. Они окапывали маленькие зеленые кустики.

— Что это такое? — спросила Марта при виде этой диковинной культуры.

— Соя, — ответил старик, который понял ее вопрос.

— Соя? — удивилась Марта. — Не может быть, вы шутите.

— Почему не может быть? — спросил я.

— Я думала, соя — тропическое растение, — сказала Марта и смущенно улыбнулась. Она все еще подозревала, что мы ее разыгрываем.

— На Житном острове соя очень хорошо растет, — объяснил я.

— Серьезно?

— Господи боже мой! — сказал я со вздохом.

— Нет, правда?

— Если не веришь, спроси женщин на поле.

— Интересно, — наконец она поверила мне. — Я всегда думала, что соя — тропическое растение.

А мы все ехали и ехали. Поля пустели, уже не было видно людей. Еще примерно через километр старик коснулся моего колена и сказал, что за кукурузным полем надо свернуть налево.

Я перевел его слова Томашу. Тот вздохнул и заметил:

— Наконец-то! Я уж испугался, что мы по этой дороге так и поедем до самого Будапешта.

Старик засмеялся. Наверняка он понимал по-словацки гораздо лучше, чем мы думали и чем он сам изображал.

— Раз ты хочешь подальше от города, будь доволен, что это на краю света, — сказал я.

Мы приехали туда, где надо было сворачивать налево. Томаш притормозил и с сомнением посмотрел вперед. Перед нами была уже настоящая полевая дорога с узкой, пыльной колеей, заросшая по бокам высоченной травой. Кое-где трава росла прямо в колее.

Мы осторожно повернули налево и потихоньку двинулись дальше. Немного погодя, убедившись, что травяной покров не скрывает коварных рытвин, Томаш прибавил газу, машина рванула вперед и вскоре перед нами непроницаемой стеной выросли ряды вековых деревьев.

— Наверное, река уже близко? — спросила Марта.

— Пожалуй, — отозвался Томаш. — Где буйная растительность, там, стало быть, и вода рядом.

— По-моему, далековато от деревни, как думаешь, не слишком ли далеко? — спросила Марта Томаша.

— Щебеночная дорога вполне приличная, ей и осенние дожди не страшны, — ответил он. — А по этой осенью на машине не проедешь. — Он показал рукой впереди себя. — В непогоду тут будет сплошное месиво.

— Зимой вы и так сюда не поедете, а осень в этих местах прекрасная. До ноября вполне сможете ездить на машине, — подбадривал я их.

— Такая глушь, здесь человека убьют, и никто не узнает, — заметила Марта.

— Ты ведь хотела иметь дом на хуторе. А хутор — это тебе не вилла в Горском парке[10], — сказал я.

— Но ведь это действительно у черта на куличках! — рассердилась Марта.

Я обратился к старику и спросил, долго ли еще ехать.

— До места ехать еще столько же, — перевел я не без злорадства. — Вот доберемся, тогда и суди, далеко это от деревни или в самый раз, — сказал я Марте.

Она надула губы и примолкла.

Строй деревьев был уже совсем близко, дорога плавно шла в гору, пока мы не въехали на дамбу. Тут дорога расходилась на две, одна тянулась дальше по гребню насыпи, вторая сбегала по ее склону и терялась в густых зарослях.

Нас больше привлекала та, что шла по насыпи. Вторая просматривалась только на коротком отрезке, а дальше лишь угадывалась в зеленой чаще. Осторожность подсказывала не сходить с насыпи, но и любопытство не дремало и соблазняло нас предвкушением приключений.

Томаш затормозил.

— Дальше куда? — спросил он.

Ответ старика сводился примерно к следующему:

— Надо ехать лесом. Дорога по насыпи ни на шаг не приблизит нас к тем двум домикам. Эта дамба возведена с внешней стороны, далеко от реки. Хутор километрах в трех отсюда, зато он стоит на берегу основного русла. Надо двигаться лесом, сейчас мы еще далеко от реки.

Мы спустились по склону и очутились в лесных потемках. Тоннель, по которому мы ехали, становился все темнее. Солнце уже не проглядывалось. Мы проехали с полкилометра, когда Марта сказала:

— Ужас как здесь страшно, никогда бы не подумала, что такое еще существует.

— В этом что-то есть. Как будто странствуешь вместе с Марком Твеном вдоль Миссисипи, — засмеялся Томаш, не сводя внимательных глаз с темного проезда впереди.

— Где там, Миссисипи — великая река, — возразил я. — А здесь была река спокойная и чистая, как на картинке. По ее берегам еще продолжается жизнь, а река уже мертва, — процедил я сквозь зубы.

— Почему мертва? — заинтересовалась Марта.

— Потому что вы спускаете в нее слишком много всякой дряни с вашей знаменитой фабрики, — без обиняков отрезал я этой молодой женщине, влюбленной в свою профессию инженера-химика.

— Вблизи города, может, и мертвая, а сюда это не доходит, — отважно вступилась она за химическую промышленность.

— Сама увидишь, — ответил я и тут же прикусил язык, потому что начинал злиться, а в этом случае лучше помалкивать.

Наш провожатый закивал головой.

— Я об этом даже не подумал. Мне и в голову такое не приходило, — сказал Томаш.

А я задумался, была ли необходимость в том, чтобы довести реку до ее нынешнего состояния. И на чьей это совести, действительно ли виноват наш двадцатый век, и никто иной, неужели?

Сумрак рассеялся так же внезапно, как и сгустился. Из тоннеля мы выскочили на зеленый луг, Томаш нажал на тормоза. Мы вышли из машины а осмотрелись.

Припойменный лес остался позади. С этой стороны он выглядел еще более могучим, нам с трудом верилось, что мы приехали оттуда, пробились сквозь это чернолесье. Справа от нас тоже тянулась полоса леса, но он был не такой густой, как тот, за нами. По кромке луга росли раскидистые ветлы и белоствольные стройные тополя. Эти деревья уже не внушали никакого ужаса, напротив, успокаивали, мы залюбовались ими. На всех нас снизошла какая-то упоительная безмятежность, в этот миг мы примирились со всем, не слышали ничего, кроме жужжанья насекомых и шелеста листьев, забыли даже о собственных заботах и горестях. Как будто вернулись в детство.

Не знаю, как долго это длилось, потому что время остановилось. И когда мы наконец поехали дальше, то чувствовали себя ближе друг другу.

Дорога пролегала через луг, кое-где огибая купы деревьев или низкорослого ивняка. Справа вместе с нами бежала сплошная кайма леса. Сквозь темный кустарник иногда проблескивала водная гладь. Издали эта картина ласкала взор. От реки не разило, в сочетании с прибрежной зеленью она казалась вполне подходящим реквизитом для идиллического пейзажа.

Луг пересекала невысокая насыпь. Она тянулась от реки в сторону леса, но на полпути плавной дугой сворачивала опять к реке и дальше шла по прямой.

Старик сообщил мне, что перед нами внутренняя насыпь и что мы почти у цели. Он велел ехать дальше по насыпи, потому что она проходит понизу у того самого хутора, который нам нужен.

Минут через пять мы были на месте.

Сначала мы остановились у ближайшего дома. Второй стоял метрах в ста, не совсем у насыпи, а чуть в стороне.

Мы подошли поближе к дому и сразу поняли, что он и есть пустующий. В крытой камышом кровле в нескольких местах зияли дыры. Слинявшие, давно не крашенные стены почти до высоты единственного окошка были скрыты буйной крапивой. За домом мы увидели запущенный сад, окруженный, живой изгородью, прежде, очевидно, заботливо подстригавшейся — и теперь, годы спустя, было видно, что она — дело рук человеческих, а не вымахала тут милостью божьей.

С другой стороны дома, под насыпью, простирался большой луг, такой же прелестный и девственный, как и первый. Луг кончался у самой реки, которая искрилась так соблазнительно, что даже мне нестерпимо захотелось сейчас же побежать к ней и нырнуть в ее прохладные волны.

— Все это выглядит совсем неплохо, домишко больших затрат не потребует, — сказал Томаш, а он знаток в этом деле.

— Тут просто замечательно, — вздохнула Марта.

— Не слишком ли далеко от деревни? — напомнил я ей.

— Далековато, но место великолепное, — ответила она, отходя в сторону, потом обошла дом со всех сторон, зашла в сад, заглянула в колодец.

— Все-таки мы его нашли! — ликовал Томаш, потрепал старика по плечу и предложил ему сигарету.

— Ну что, будешь покупать? — спросил я.

— А то нет!

— Я бы тут не смог жить, — сказал я.

— Ты? — удивился Томаш. — Дружище, ты только об этом и мечтаешь!

— Я бы тут жить не смог! — повторил я серьезно.

— Почему? — недоумевал он.

— Я бы тут истерзался до смерти. А сначала убил бы кого-нибудь, — ответил я.

— Не болтай.

— Я еще помню времена, когда воды этой реки кишели рыбой. Я тут не жил, но все это не дает мне покоя. Если бы мне пришлось здесь поселиться, у меня бы сердце разорвалось, — сказал я таким мрачным голосом, что напугал самого себя.

— Да что ты все заладил про воду, посмотри, ее тут хватает. — Он махнул рукой в сторону реки.

— И все же не торопись с покупкой, — посоветовал я ему.

Вернулась Марта и прервала наш разговор.

— Пойдемте познакомимся с нашими будущими соседями, — предложила она.

Мы согласились.

Только мы собрались войти во двор, как нам навстречу из кустов выскочила черная собака. К счастью, она была на цепи. Собака лаяла и лаяла, а из дома никто во двор не вышел. Мы немного отступили назад, и собака успокоилась. Но едва мы снова подошли поближе, как она еще пуще залилась лаем.

— Где они, черт их возьми? — сказал Томаш.

Я спросил старика, какие у него соображения на этот счет.

— Они оба глухие, может, спят, — ответил он. — Или ушли в деревню в магазин. Время от времени они ходят покупать, что надо.

— Я хотел узнать у них о хозяине заброшенного дома, — сказал Томаш.

Я опять обратился за разъяснениями к старику.

— Дом, должно быть, принадлежит Крижановой, — сообщил тот. — Хотя нет, она уже умерла, — вспомнил он. — Тогда ее дочери, живет она в соседней деревне, найти нетрудно, спросите только пекаря, она вышла замуж и соседнюю деревню за пекаря.

Я перевел все, что узнал от старика. Томаш удовлетворенно кивал головой.

Мы направились назад к заброшенному дому.

— Посмотри, — сказала Марта и схватила Томаша за руку. — Посмотри, какая красота.

— Пойдем-ка на реку, — предложил Томаш. — Ты не идешь с нами? — спросил он, видя, что я проследовал дальше.

— Идите одни, — ответил я.

Они пустились бегом по лугу, как малые дети.

Я вернулся к автомобилю, лег в траву, закрыл лицо огромным лопухом. Ни о чем определенном не думалось, голова была занята какими-то пустяками.

Старик тоже не пошел к реке. Он бродил вокруг дома и покуривал.

Те двое возвратились разочарованные и притихшие. В реке они не обнаружили даже признаков жизни. Они уселись рядом со мной на траву и не говорили ни слова. Я не мог смотреть на них, мне было их жаль.

Старика мы высадили в деревне. Томаш предложил ему деньги, но старик не взял.

Мы поехали обратно домой.

При въезде в город Томаш сказал:

— Попробуем поискать хутор в горной местности.

— А в горах есть где купаться? — спросила Марта.

— Приобрести избу где-нибудь в тихом уголке — тоже не худший способ помещения денег, — продолжал он.

— Давай поищем, — сказала Марта и спросила меня: — А ты что посоветуешь?

— Попробуйте, — ответил я, хотя меня так и подмывало сказать им совсем другое.


Перевод И. Богдановой.

Загрузка...