Велесовы сыны

Глава 10 Средневековье. Аббатство

Глава 10

Кто не молится Господу! Молится дьяволу!

(Папа Римский Франциск)

Этими узкими лестницами монастырская братия пользовалась лишь тогда, когда нужно было действовать незаметно и ненавязчиво при обслуживании церковных празднеств или слишком загулявших вельмож. А еще всех тех, кто был удостоен чести находиться в свите сопровождающих, знать, прислужников и клевретов. Милорды приезжали получить индульгенции за грехи в прошлом, будущем и настоящем, а монахи с радостью им помогали. Они облегчали карманы графов, маркизов и баронов от излишков дьявольского металла. Тем самым святые отцы делали богоугодное дело, угождая Всевышнему и оказывая помощь себе и обители. Ибо в Святом Писании сказано: «Легче верблюду протиснуться сквозь игольное ушко, нежели богатому попасть в рай!» Боковые проходы в метровых стенах позволяли легко и быстро достигать балюстрады верхних этажей, попадать в кладовые, винные подвалы и хранилища съестных припасов. Всё было легко доступно именно через вот такие скрытые от любопытных глаз стенные проёмы. Они позволяли незаметно миновать основные коридоры и пути сообщения монастыря. Когда вся четверка скрылась за массивными створками дверей, настроение оставшихся в трапезной начало стремительно улучшаться. Времена тогда были такие! А выбор был невелик: либо жизнь, либо Царствие Небесное! И чаще всего выпадало именно последнее, потому как в суровые времена законы мягкими не бывают. Зачастую смерть находилась гораздо ближе, нежели кончик носа вашего соседа по столу. Все собравшиеся в этом помещении на полсотни персон понимали, чем обычно завершаются такие вот посиделки. Если не эшафотом на Гревской площади Парижа, то аутодафе на костре братьев-доминиканцев! — Голова идёт кругом от всех этих происков и интриг! И к тому же после такого оглушительного фиаско вся римская свора будет строить козни уже в открытую. Настоятель продолжал нагнетать атмосферу, невзирая на царившую панику. — Где-где, а в папских пенатах дураков никогда не держали. Просчитать гибель своего эмиссара для таких законченных интриганов — плёвое дело! В глазах всех присутствующих обозначилось явное желание очутиться как можно дальше отсюда. — В самом ближайшем времени надо ожидать ответных действий из Рима. Многие из присутствующих в зале дорого бы заплатили за возможность оказаться сейчас у себя в тёплой и мягкой постели подальше отсюда. Они не желали ни видеть, ни слышать, ни участвовать в том, что будет происходить в этих стенах. — Ваше Высокопреподобие! Сеньор аббат! Мы достаточно давно знаем и вас, и леди Агату! — Монастырский врачеватель ввиду своей тучности занимал большую половину скамьи. — Поэтому я считаю, что пришло время очистить от скверны наши ряды. — Женщина — это сосуд греха! И ей не место у нас в обители! Но из уважения к вам мы вместе со всеми братьями всегда закрывали на это глаза! Аптекарь монастыря смахнул пот со лба носовым платком, в который можно было легко завернуть жареную кабанью ногу. — Ничего хорошего присутствие этой женщины не несло! Одни только искушения и соблазны! Поверивший в свою безнаказанность толстяк продолжал испытывать судьбу самым беззастенчивым образом.

--- Похоть и плотские вожделения — вот что от нее всегда исходило. - Агата прямо-таки зашипела от ярости, как настоящая дикая кошка.

Будь сейчас её воля, она бы выцарапала толстяку глаза прямо здесь. Уже то, что он решился её обсуждать, да ещё и прилюдно, смахивало на хорошо спланированную провокацию. Обычно никто не пытался противостоять аббату, да еще с такой беспрецедентной наглостью. Настоятель тоже воспринял его слова не иначе как смуту и призыв к мятежу. И всё это происходило сейчас, на ночном собрании в малой трапезной! Там, где всегда собирались самые преданные, проверенные и покорные. Тем не менее аптекарь, уверовавший в свою безнаказанность, наглел всё сильнее и беззастенчивее. Его речь была ничем иным, как открытым призывом и подстрекательством к бунту. Это означало и смену руководства обители. С этим мириться было никак нельзя, а докторишка тем временем продолжал. — Мы, смиренные слуги Господа Нашего, свято чтим все его заповеди и обеты. Потому-то мы и помыслить не могли, что кто-то может их нарушать. А тем более целибат! Нарушение оного — самый страшный и непростительный грех для праведного монаха. Так неужто тот, кто должен служить столпом и крепостью веры, поддался проискам сатаны? Не могу я поверить в такое грехопадение, братия! Но глаза мои говорят обратное! — Сальные глазки отца-инфирмария буквально пожирали стройную фигурку и смазливое личико гордой красавицы. Воздержание особенно трудно даётся тем, кто не соблюдает посты и не умерщвляет плоть на всенощных бдениях и молитвах. Ходили слухи, и, видимо, не спроста, что жирный любитель жареных свиных ребрышек не раз огребал от экспансивной мадемуазели по самое первое число. Однако вожделение настолько затуманило заплывшие жиром мозги, что безумец голосу разума не внимал. Мнимый поборник справедливости даже пожаловался на нее Его Высокопреосвященству, монсеньёру архиепископу. Он написал ему челобитную, где напирал на то обстоятельство, что сам дьявол пребывает у них в аббатстве. Сатана, приняв облик баронессы Мюррей, совращает братию своим непотребным видом и одеянием. Носит мужскую одежду, охотничьи костюмы и сапоги со шпорами. А еще мерзавка имеет оружие при себе, что противоречит уставу обители. Архиепископ тогда долго смеялся, а затем наложил на шустрого врачевателя епитимью. Толстяка заставили читать Ave Maria две тысячи раз, трижды в сутки. Утром, в обед и вечером перед ужином. А еще он пообещал наказать двумя дюжинами плетей старших по чину монахов за неподобающий пример для послушников, ученых братьев и конверсов. Монастырской элите надлежало служить образцом смирения и покорности, а не сеять смуту и недовольство своими прелатами. В аббатстве, как и в миру, существуют определенные грани и сословия, по которым надлежало делить все обязанности и привилегии. — Криспин! Арни! Почему лишние находятся там, куда вход был дозволен лишь избранным? Разве их имена были в том списке, который я передал тебе вчера вечером? — спросил Настоятель у караульного, ведавшего тем, кого следовало пропустить. — В этом нет нашей вины, сеньор аббат! Брат-аптекарь сказал, что охранник, являясь всего лишь конверсом, не смеет чинить препятствия старшему. Криспин мялся, краснел и блеял что-то невразумительное. — И по званию, и по чину он намного выше меня. И-и-извините, монсеньор, виноват. Получается, нельзя было его пускать, так?! Простите, моя вина, недосмотрел... — Это что же у нас получается! Сначала Агата обнаружила отца-эконома, шпионившего в пользу наших врагов. А теперь появляется этот хряк, выполняющий в обители функции коновала и ведающий кровопусканием. Настоятель невесело засмеялся, но его глаза оставались серьезными. — Вместо того чтобы больше времени уделять пробиркам и заниматься траволечением, клистирная трубка сидит и рассуждает про баронессу!

Это было уже открытым вызовом, а не скрытыми перешептываниями за спиной или анонимными кляузами в епископат. Дело шло к открытому восстанию и захвату власти в монастыре, и не абы как, а семимильными шагами. Срочно следовало пресечь эти настроения на корню, а с подстрекателями разобраться как можно жестче. О таких вещах обычно заботилась леди Агата и её доверенные конверсы из службы охраны. Подобные вещи получались у неё замечательно, да и опыт по этой части был немалый.

- Видимо, мне придется перебить половину монастыря и большую часть прихода, чтобы остальные стали вести себя как полагается. Преподобный хорошо понимал, что без решительных и конкретных шагов угрозы практического результата иметь не будут.

- Может быть, кто-то еще желает угодить папским холуям-иезуитам, которые спят и видят, как меня уничтожить? — раздражение начинало набирать силу.

В гневе отец Франсуа протянул руку и, схватив толстого монаха за воротник, без труда выдернул его из-за стола безо всяких усилий, словно мешок, набитый гагачьим пухом.

С перепугу аптекарь завизжал на весь зал так, будто его пристраивали на дыбу или прижигали каленым железом пятки: «Господин аббат! Мессир! Ваше высокопреподобие, простите меня, неразумного! Я только хотел сделать, как лучше! Уже давно надо было сказать, что леди Агата водит в свои покои мужчин! Вавилонская блудница — вот кто она такая!»

По притихшему залу, ловившему каждое слово, прокатился то ли стон, то ли вздох.

- Только поэтому я и хотел написать жалобу во дворец епископа, но еще не успел! — покрасневшее от натуги лицо и закатившиеся глаза наглеца выдавали сильнейший испуг. — Каждую ночь в ваше отсутствие в монастыре я слышал, как она разговаривает с неизвестным мужчиной! Я могу назвать даже имя этого негодяя!

От неожиданности аббат разжал кисть, сжимавшую ворот местного коновала, и тот, мягко приземлившись на пятую точку, растекся по полу всей своей необъятной тушей.

- Ну и как же имя того, с кем она говорила? Быстро назови его, иначе я за себя не ручаюсь! — теперь его настороженный взгляд был устремлен на Агату. — Это правда, моя хорошая, он не врет? Скажи мне, что это ложь, и я самолично кастрирую этого жирного интригана!

- Его имя Мигуэль или Мануэль, ваше высокопреподобие! — захлебываясь от испуга, тараторил монастырский эскулап, лежа на полу трапезного зала. — Клянусь крестом Господа нашего Иисуса Христа! Будь я трижды проклят, если посмею обмануть своего духовного отца, отпускавшего мне все мои прегрешения!

- Агата! Говори, не тяни кота за хвост! — на каноника было страшно смотреть. — Неужели все это правда? Или эта пародия на монаха лжет, будто пьяный сапожник в борделе?

Агата закаменела лицом, но виду, что ее задели слова аптекаря, не подавала. Самообладанию женщины мог бы позавидовать убеленный сединами ветеран.

- Он заблуждается, только и всего! Я все объясню тебе позже с глазу на глаз! — лихо отчеканила баронесса, избегая смотреть прямо ему в лицо, но не потеряв присутствия духа. — Все совсем не так, как ты полагаешь! И не так, как оно выглядит со стороны или как об этом думают эти похотливые недоумки!

Лицо настоятеля тоже словно застыло, и живыми на нем оставались только одни глаза. За мгновение человек изменился так, что на него стало больно смотреть. Воин разом постарел и обмяк. На скамье, склонив голову, чтобы не было видно гримасы боли, сидел старый и немощный человек.

Все вокруг понимали, что ему сейчас плохо так, как, наверное, не было никогда в жизни. Кто-то злорадствовал про себя, кто-то жалел наивного старика, связавшего свою жизнь с распутной девицей. Знатность рода — ещё не залог добропорядочного поведения, а скорее наоборот.

Своим поведением она опозорила того, кто не должен был иметь никаких темных пятен на своей безупречной репутации. И теперь, хочет он того или нет, но ему придётся принимать жестокие и неприятные для себя решения и делать выводы. А иначе он потеряет лицо!

Нравы в те суровые времена были такими же дикими и безжалостными, как и наказания за любое из преступлений. Нарушивший целибат паладин церкви заслуживал самого сурового приговора! Однако дщерь Евы, которая толкнула его на все эти прегрешения, без сомнения, служила самому Сатане.

Совратив святого отца прямо в стенах святой обители, а затем изменив ему, она могла искупить вину только смертью. Причем, насколько ужасной и длительной будет казнь, зависело от фантазии и пристрастия тех, кому будет принадлежать её грешная плоть и погрязшая во грехах душа.

Все смиренно молчали в ожидании приговора той, что всё время стояла рядом с главой монастыря. Они привыкли подчиняться ей, точно так же, как и самому мессиру Франсуа, не делая никаких различий. Для большинства это обвинение обрушило в их душе нечто большее, чем простое прелюбодеяние. Оно подрывало устои их привычного миропорядка и веру в своего отца-настоятеля.

Из всех находящихся сейчас в полутёмном зале только сама Агата ни на йоту не утратила присутствия духа. Ей и правда было не привыкать ходить по самому краю пропасти под ручку с «костлявой». Смерть она знала в лицо, как свою давнюю подругу и не понаслышке. Потому и не расставалась с оружием никогда, даже ночью держала его всегда под рукой.

- Я же сказала, что всё могу объяснить! Не прилюдно, а тет-а-тет! Так оно будет гораздо лучше для всех! — Она уже пришла в себя и улыбалась ехидно и как ни в чём не бывало. — Твои страхи, Франсуа де Готье, не стоят и медного обола! Ты согласишься со мною, когда узнаешь, в чём дело! А после мы вместе посмеемся и забудем про этот казус! — Леди Агата обвела глазами собравшихся. Подавляющее большинство из них отводили взгляд, не желая вступать в конфронтацию с могущественной и злопамятной баронессой.

Эти двое помирятся, а я буду отдуваться за свою несдержанность и болтливость. Зачем мне эта проблема? Они делили между собою постель не год и не два. А в кровати зачастую и не такое решается в пользу смазливой мордашки и соблазнительной задницы. Так думало подавляющее большинство из присутствующих. И по-своему они были правы целиком и полностью. Дворяне дерутся, а у холопов чубы трещат! Тем более, что баронесса Мюррей и не думала признавать себя виноватой и изображать раскаяние.

- А пока давайте попробуем найти выход из сложившейся ситуации! Не дадим повода торжествовать тем, кто играет против прямо у нас под боком! — Она говорила вполне здравые и понятные вещи. Большинство из присутствующих думало точно так же. — В Ватикане лишь позлорадствуют, видя наше смятение и бессилие! Или кто-то думает по-другому?

По большому счету многие, наученные горьким опытом, всегда выжидают, кто победит, и лишь потом принимают решение. Вовремя став на сторону сильного, можно избежать множества проблем и обрести защиту и безопасность со всеми вытекающими отсюда бонусами. Поэтому Агата и распиналась перед теми, кого всегда считала лишь быдлом и рабочей скотиной.

- Конверсы, послушники и учёные братья! Все те, кто пока ещё остаются верными своему господину, помните о расплате! — заключила леди Агата, взяв на себя руководство на этом изрядно опостылевшем сборище трусов и доносчиков. — Помните о тридцати сребрениках Иуды! Предав Учителя, ренегат поплатился жизнью, а также посмертием! И в аду он будет пребывать вечность! — торжественно заключила она в гробовой тишине, воцарившейся среди этого разношерстного сборища. — А предатели долго не живут, потому как никому не нужны! Ибо предавший однажды предаст и во второй раз.

В помещении для торжеств наступила безмолвная пауза.

Местная элита готова была лечь под любого, кто заплатит хорошую цену или пообещает сменить власть и порядки в монастыре. В это смутное время все предпочитали отсидеться, а не лезть на рожон, рискуя потерять голову. Несогласные и колеблющиеся выжидали, что же будет происходить дальше. Кое-кто, конечно, сохранил верность, но большинство всё для себя уже порешило! Было ясно, что придётся искать нестандартное решение для того, чтобы выйти из этого тупика!

— Монсеньор, исполните финт ушами! По-другому нам не сорваться с этого кукана на крупную рыбу. Слишком опытный рыболов расставляет сети. — Проговорил усмехнувшись местный балагур и заведующий библиотекой монастыря отец Джакомо. Он хотел пошутить, чтобы как-то разрядить обстановку, но шутка вышла довольно мрачной. По писанию апостол Петр, называвшийся прежде Симоном, был сыном рыбака Ионы из Вифсаиды и братом Андрея Первозванного. Именно поэтому кольцо рыбака и надевают во время интронизации папы римского вместе с тиарой. Папское кольцо призвано напоминать, что папа является наследником апостола Петра, ведающего ключами от рая. На кольце Петр забрасывает с лодки рыбацкую сеть. Символика перекликается со словами Иисуса, что его ученики станут ловцами душ человеческих. Потому-то никого эта шутка не рассмешила, а напротив, усилила тревогу за свое будущее. Папа был слишком грозным противником, чтобы не понимать очевидного.

— Нам сейчас просто никак нельзя иметь разногласия и быть порознь! Только сплоченность и общие усилия могут спасти наши головы! Или мы сделаем их союзниками, или они уничтожат нас! Третьего не дано! — Брат Джакомо закончил несколько выспренно, что обычно было ему несвойственно.

Из братии, входящей в высший капитул, он был, пожалуй, единственным, на кого ещё можно было положиться. Остальные, начиная с раздатчика милостыни и заканчивая приором, никакого доверия не внушали.