Вернуться к тебе

Глава семнадцатая

Мы шагаем до заката.

Наконец останавливаемся. Чтобы переночевать в Филадельфии — «городе братской любви». Это название придумал Уильям Пенн[30], английский квакер, который представлял, что здесь такое место, куда любой, независимо от цвета кожи, религии или личного прошлого, мог бы прийти и жить в гармонии и мире.

Все это я узнал из буклета мотеля. Я этот буклет уже второй раз перечитываю, потому что Бо со мной не разговаривает. На самом деле наш номер в мотеле похож на дом собраний квакеров. Такая тишина.

Тот еще город братской любви!

— Прости, — говорю я.

Молчание. А мне бы так хотелось, чтобы он снова рассказал эту историю про маленькую Селин. Хоть бы что-нибудь сказал. Хоть что-нибудь!

Я встаю с кровати и подхожу к столу. Достаю колоду карт и тасую. Делаю это только для того, чтобы хоть чем-то себя занять. А еще я это делаю потому, что мне нравится ощущать карты в руках. Мне нравится ощущение идеально созданного «голубиного хвоста» — это примерно то же самое, как проводить кончиком пальца по зубчикам расчески.

— Понимаешь, мне надо понять, на каком я свете, — говорю я брату. — Просто хочу понять. Хочу узнать, чем ты занимаешься. Зачем мы здесь. Куда мы идем. Я ведь фактически лечу вслепую. Я не знаю, бывало ли такое с тобой. Попадал ли ты хоть раз в ситуацию, когда не понимал, что делаешь? Не так-то это легко и просто. — Я достаю несколько орешков, которыми мы пользуемся как фишками, и отправляю в рот, не особенно задумываясь. — Ну прости меня, Боаз. Прости за то, что я полез к тебе в рюкзак. Мне стыдно, правда.

Боаз встает с кровати, подходит к столу и садится напротив меня:

— Договорились.

Я начинаю сдавать ему карты, торопясь, чтобы он не передумал.

— Я знаю, что это такое — не понимать, что делаешь, — добавляет брат.

— Знаешь? — удивляюсь я.

— Да, знаю. Так что договорились.

Я просыпаюсь от стука в дверь.

Кровать Бо пуста, но я слышу шум воды в душе — значит, в дверь стучит не он.

Селин.

Я быстро натягиваю штаны с карманами, бегу к двери, распахиваю ее… и вижу Цима и Перл. Цим стоит, обняв Перл за плечи, а в другой руке у него что-то большое, завернутое в подарочную бумагу.

— С днем рождения, деньрожденный братец! — кричит он.

— Что? Как?

И тут я вспоминаю, что последним человеком, с кем я говорил перед сном, была Перл, и я ей зачитывал кое-что из рекламного буклета мотеля. Видимо, где-то там было упомянуто его название.

— Мы с Ричардом решили, что твое восемнадцатилетие заслуживает дальней поездки, — улыбается Перл.

— Но… как?

— Ну… — У Цима краснеют щеки. — Перл ко мне явилась вчера в полночь. Чтобы быть первой, кто меня поздравит с днем рождения. А потом мы разговорились про тебя и про то, что мой день рождения без тебя будет не таким, как надо, потому что день рождения у нас общий, вот мы и решили сделать тебе сюрприз.

— Ух ты!

— Ага. Ух ты! Сижу это я, значит, в своей комнате с девушкой в полночь, а потом все бросаю ради тебя.

— Девушка — это я, — уточняет Перл. — Если ты еще не понял.

— Да нет, понял. — Я смеюсь.

— Так что с днем рождения! — говорит Цим.

— Взаимно.

— Самое смешное — то, что я сам даже не вспомнил про собственный день рождения. Пока подрастаешь, так много думаешь о своем восемнадцатилетии, ждешь, чтобы мир признал тебя взрослым наконец, и вот этот день настал, а я про него совсем забыл.

— Входите, — предлагаю я.

— Не можем, — качает головой Цим. — Через шесть часов нам обоим на работу, а мы сюда добирались пять с половиной часов.

— Что, вот просто так развернетесь и уйдете? Прямо сейчас? И сразу обратно?

— Угу, — кивает Перл. — К счастью, компания неплохая.

Она перешагивает порог номера и целует меня в щеку.

— С днем рождения, Леви! — улыбается девушка.

Цим протягивает мне завернутый в красивую бумагу подарок.

— А у меня для тебя ничего нет, — говорю я.

— Ничего страшного. Буду считать подарком то, что ты при мне не сказал ничего гадкого о Перл.

Ребята выглядят неприлично счастливыми, стоя на пороге номера мотеля. Они здесь. Они проделали такой долгий путь, чтобы увидеть меня. И я догадываюсь: они отправились в эту поездку еще и для того, чтобы посидеть рядом и подержаться за руки. И я это понимаю. Потому что сам бы ехал двенадцать, двадцать, сто часов только ради того, чтобы посидеть рядом с Селин. Но кроме этого, они приехали повидаться со мной. Не забыли про меня.

Цим крепко, по-мужски обнимает меня, похлопывает по спине, а потом я провожаю их взглядом — ребята спускаются по лестнице к машине Перл. Цим держит Перл под руку. Открывает для нее дверцу. Обходит машину с другой стороны и садится за руль. Они уезжают.

Бо все еще в ванной. Под душем он проводит времени больше, чем представители некоторых малочисленных народов, вместе взятые. Я сажусь на кровать и разворачиваю подарок Цима.

Это его скейтборд.

Бо выходит, обернув полотенце вокруг бедер. Он озадаченно смотрит на меня.

— Это скейтборд Цима, — объясняю я. — У меня скейта больше нет. А когда-то мы то и дело катались. Жили ради катания.

— Помню.

— Цим и Перл заехали и сделали мне подарок. — Я верчу скейтборд в руках. — У меня сегодня день рождения.

Бо одевается. Вытирать волосы ему не нужно — слишком короткая стрижка.

— Похоже, я там, под душем, много чего пропустил.

— Да ты под душем часами стоишь.

Бо садится рядом со мной. Крутит одно из колесиков скейтборда.

— Я прожил месяц без душа, — вздыхает брат. — И даже когда душ был, порой приходилось вставать под него только на минутку, потому что очередь была. Часто мы жили в старых казармах, где вообще не было горячей воды, поэтому нанимали рабочих, чтобы они установили электрические нагреватели, и человек двадцать погибло от удара током, стоило только включить воду. Я своими глазами такого не видел, но слухи ходили. Поэтому подольше постоять под горячим душем там, где это безопасно… может быть, это самое лучшее, что случилось со мной после моего возвращения. — Колесико скейтборда перестает вертеться. — Вот поэтому я подолгу торчу под душем.

— Спасибо, — киваю я. — Приятно об этом узнать.

— Не за что, — отвечает Бо, привстает, но тут же снова садится рядом со мной. — У тебя самый худший день рождения в жизни?

— Да нет, что ты!

— Я не считаю тот, на который так и не пришел фокусник, а я нацепил галстук аббы и пытался заставить пенни исчезнуть в моем рукаве, а твои друзья меня опозорили.

Я об этом совсем забыл. Тогда мне исполнилось пять. — Я хохочу.

— Тогда было хуже. И еще тогда было паршиво, когда мы отправились за окаменелостями.

— Ага. Улицы на окраинах Бостона практически усеяны костями динозавров. Я пробовал тебя отговорить от этого похода, но ты ни в какую.

— Вот видишь? Так что сегодня у меня не самый худший день рождения.

Это хорошо, потому что для меня это — самый лучший из твоих дней рождения.

Я качусь на скейтборде Цима — медленно, чтобы не обгонять Бо. Сейчас не время для трюков и лихачества. Качусь по прямой линии, но это куда более классно, чем топать на своих двоих.

Примерно с милю мы молчим. Потом Бо спрашивает:

— Селин позвонить не собираешься?

— А откуда ты знаешь, что я ей уже не звонил?

— Просто так спросил, наугад.

— Позвоню.

— Тебе восемнадцать. Вперед!

Бо сталкивает меня со скейтборда и забирает его. Проворно оттолкнувшись одной ногой, он быстро укатывает вперед и тем самым дает мне возможность поговорить с Селин наедине. Ну, то есть настолько, насколько можно быть наедине на Балтимор Пайк[31].

Я открываю крышку телефона. Пролистываю телефонную книгу до буквы «С».

Ничего нет.

Из этого становится ясно, что у меня нет ни одного знакомого, чье имя или фамилия начинаются на «с». И там, где должно быть имя Селин, я не нахожу ровным счетом ничего.

Ни-че-го. Ноль. Зеро.

Сердце уходит в пятки.

Но я же видел! Я видел, как девушка забивала свой номер телефона в мой список контактов! Она это сделала у меня на глазах!

Или это была такая изощренная шутка? Селин сделала что-то, чтобы показать, будто я ей нравлюсь, а на самом деле она вовсе не хотела еще раз услышать мой голос?

Я закрываю крышку телефона. И снова открываю. Пролистываю список контактов, начиная с буквы «А». Отчаянно перескакиваю с имени на имя и вдруг нахожу ее. Сразу после «Демарио-пицца» и перед Довом.

Дион, Селин.

Я жму клавишу вызова.

И — словно звук пощечины — мертвый голос автоответчика.

Гудок.

— Привет, Селин. Это Леви. Пришла в себя после прогулки? У меня поясница побаливает, а я-то к ходьбе привык, так что могу только вообразить, как у тебя болит поясница. Ну, в общем, я поэтому и позвонил, чтобы узнать, как твоя поясница, да и все остальное тоже. Если хочешь, позвони мне. А если не хочешь, можешь все равно позвонить — из вежливости. Потому что у меня сегодня, понимаешь, день рождения, поэтому, если ты не позвонишь…

Гудок.

А я продолжаю что-то бормотать. Я понятия не имею, как отправлять короткие голосовые сообщения. Жаль, что я не продумал ничего заранее. Не подобрал слова. Но на самом деле мне все равно. Она таки оставила мне свой номер. Только это и важно.

Я бегу, догоняю Бо. Моего брата, катящегося вперед на скейтборде.

Пять дней. По моим расчетам, через пять дней мы окажемся в Вашингтоне.

Шесть дней — вот сколько осталось до марша в поддержку армии на Национальной аллее.

Два часа ночи. А я заснуть не могу.

Лежу и пялюсь в потолок.

И тогда я начинаю размышлять. Обо всем на свете.

Я дожидаюсь, когда Бо заснет наверняка. Не так просто услышать его дыхание на фоне жужжания статики в радиоприемнике, но зато я вижу, что его грудь опускается и поднимается ровно и медленно. Сомнений нет — брат заснул.

Я натягиваю носки и, на цыпочках выйдя из номера, направляюсь в бизнес-центр мотеля. Нечего удивляться тому, что в такой час здесь нет ни души. Да разве уважающий себя бизнесмен остановился бы в таком захудалом мотеле?

Я вхожу в Интернет.

Читаю о марше. Он грандиозен. У него даже имеется собственный веб-сайт «Миллион сильных за Америку!». Я не знаю, реально ли это число. Возможно, нет. Но может быть, да. Может быть, люди летят, едут на машинах и идут пешком в Вашингтон со всех концов страны.

«ПРИНОСИТЕ ФЛАГИ!» — гласит лозунг, размещенный снизу на главной странице сайта.

Неужели это оно и есть? Неужели это то самое, что прячет клоун под крышкой обувной коробки? Флаг, сложенный в точности так, чтобы он уместился в коробке из-под детских ботинок?

Я продолжаю поиск. Читаю еще и еще.

Читаю, потому что, пока я лежал без сна и смотрел на цифры на дисплее цифровых часов в номере мотеля, отсчитывающих время до рассвета, пока слушал шуршание статики и негромкий звук дыхания брата, я вдруг подумал о том, как мало я старался хотя бы попытаться понять, что происходит вокруг.

Сам я не «про» и не «анти». Я — ничто.

Ничто, которое не может заснуть.

И вот теперь я сижу в бизнес-центре мотеля посреди ночи, и размышляю, и читаю, и что-то узнаю, и я готовлюсь стать одним из миллиона сильных.

Я готовлюсь встать на чью-то сторону.