Вернуться к тебе

Глава восемнадцатая

На следующее утро наконец, после нескольких недель долгой, мучительной ходьбы и проигрышей в блек-джек, я задаю Бо важный вопрос:

— Почему не на машине? Не на поезде? Не на автобусе? Почему мы всю дорогу до Вашингтона должны пройти пешком?

— Просто я люблю ходить пешком.

Я спрыгиваю со скейтборда:

— Чушь собачья!

Бо не останавливается.

— Мог бы мне рассказать! — кричу я, потому что расстояние между нами нарастает. — Я хочу знать!

Бо молчит. Я стою, держа в руках скейтборд. Настал один из тех моментов, когда надо сделать свой выбор.

Я мог бы развернуться и покатить на старом скейтборде Цима домой. Мог бы принять ответ Бо типа «Отцепись», пусть так. А мог бы привязаться к брату и дать ему понять, что мне действительно важно узнать ответ. Я вправду хочу узнать, почему он отказывается от транспорта. Хочу узнать, потому что тревожусь за Бо и для меня это важно. Он для меня много значит.

Несколько раз хорошенько оттолкнувшись правой ногой, я нагоняю Бо:

— Ты подолгу торчишь под горячим душем, потому что это создает у тебя ощущение безопасности. Это я понимаю. Ты мне про это рассказал, и это нормально. Ты со мной этим поделился, и ничего ужасного не случилось. Ну, так почему ты не желаешь ездить в машине?

Брат не смотрит на меня. Не отвечает. Он молча шагает вперед. Я молча качусь рядом с ним. Мы вместе пересекаем границу штата Мэриленд. Я представляю себе, что когда-то люди истово сражались за эти границы. Думаю о том, что когда-то эти границы много значили для жителей. А теперь ты бы и не догадался, что ты что-то там такое пересек и попал из одного штата в другой, если бы не приветствующий тебя стенд, который сообщает о том, что цветком штата является «черноглазая Сусанна»[32], птицей штата — балтиморская иволга, а девизом — «Мужские дела, женские слова».

— Мы находились на окраине одной северной провинции, — вдруг начинает говорить Бо. — Это одна из самых адских областей в этой адской стране, и нас везли, и были сумерки, и думать про СВУ нельзя, потому что если бы ты про них подумал, то тебе и не стоило бы садиться в джип, а на СВУ можно напороться везде и в любое время, и мы это знали, мы это видели много раз, но нужно продвигаться вперед и просто надеяться на то, что ты не стаешь одним из тех, кому не повезло, кому довелось лично познакомиться с этими треклятыми СВУ…

Если бы я не обшаривал Интернет прошлой ночью, я бы не знал, что аббревиатура СВУ означает «самодельное взрывное устройство». Иначе известное как мина-ловушка. Одной из целей марша «Миллиона сильных» было добиться оснащения армии большим числом «кугуаров»[33]. «Кугуары» — это что-то вроде накачанных стероидами джипов «хамви», они лучше защищены от встреч с СВУ.

— И вот как-то раз ночью едем мы в патруле, и перешучиваемся мы с моим дружком довольно тупо, и тут вдруг — жуткий взрыв. Словом, наш «хамви» и то СВУ официально познакомились. И наша машина просто разлетается на куски к чертовой матери. Вот только что все было нормально, тихо, ты даже мог позволить себе подухариться насчет чего-то такого, о чем потом и не вспомнишь, а в следующий момент твой дружок лежит на земле, а его ноги валяются в трех футах от него. А ты ощупываешь себя. Голова на месте, руки, ноги тоже. Это невероятно, но ты цел, ты в полном порядке. Ты смотришь на своего друга. И на его ноги. И твои мозги отказываются осмыслить то, что ты видишь. Ты не можешь погрузиться в темноту. Ты должен что-то сделать. Что-то сказать. Но что скажешь тому, чьи ноги валяются на расстоянии трех футов от него?

У брата дрожит голос. Он шагает, низко надвинув на лицо козырек моей бейсболки «Red Sox», поэтому я не вижу, плачет ли он, но я и не пытаюсь это выяснять. Я не смотрю на Бо. Одно из преимуществ ходьбы: мне всегда нравилось то, что ты не обязан кому-то смотреть в глаза.

— Не знаю, — говорю я, — представить не могу.

— Так вот, если у меня нет необходимости сесть в армейский джип, или в грузовик, или в легковушку, или даже на поезд, если есть выбор и не надо исполнять приказ, если я могу делать то, что хочу, и у меня еще ходят ноги, я пойду пешком.

Я спрыгиваю со скейтборда, беру его под мышку и больше не встаю на него до конца дня.

Сегодня мы ночуем в доме сестры Пола. Иначе говоря, в доме тети Селин. Можно было бы предположить, что это обстоятельство вызовет ответный звонок, но не тут-то было. Оставлять сообщения на автоответчике Селин — все равно что писать письма Санта-Клаусу. А я делаю это с такой же надеждой, с таким же оптимизмом, как маленький ребенок. Ну и надежды получить ответный звонок у меня примерно столько же, сколько у малыша дождаться письма, написанного рукой Санты.

Но все равно.

Я делаю еще одну попытку.

И на этот раз Селин берет трубку:

— Привет, Леви, что случилось?

— Привет. Да я, ну вот я и подумал про тебя.

Да… Повторяю: разговоры по телефону — не мой конек.

— Где ты?

— Я в Эджвуде. В двух кварталах от дома твоей тети.

— Ну, и как тебе Эджвуд?

— В это время года тут очень симпатично.

— Где ты конкретно?

— До нужного дома осталось полтора квартала.

— Ты мне рассказывай обо всем по пути, ладно?

— Конечно.

— Ты мне нравишься, Леви. Ты это знал?

— Правда? Так сразу и не поймешь.

— Нравишься.

— Рад это слышать, потому что ты мне тоже нравишься. — А теперь ты где?

— Думаю, это нужный квартал. Теперь осталось только дом найти.

— Через два дома, слева.

Я поднимаю голову, еще не совсем понимая, что Селин имеет в виду, и я вдруг вижу девушку. Она стоит на крыльце. Босая. И отчаянно машет мне рукой.

— Привет! — говорит она в телефон.

Я все еще не верю своим глазам.

— Привет, — отвечаю я в телефон.

— Рада тебя видеть.

— И я тоже рад.

Бо отстает от меня. Мы стоим, почти касаясь руг друга кончиками пальцев ног.

— Я, пожалуй, повешу трубку, — улыбаюсь я.

— ОК.

— А потом я тебя поцелую.

— Само собой.

Я вспоминаю все моменты свой жизни, когда минуты тянулись часами. Пасха в ресторане «У Шварца», уроки французского мистера Мишо, мамины походы по магазинам за новой косметикой… Почему время не может замедлять свой ход тогда, когда это нужно? Когда ты хочешь, чтобы минуты длились вечно?

После ужина, когда все расходятся по спальням, я на цыпочках иду к комнате Селин на первом этаже. Тихонько стучу, робко.

Так я когда-то стучал в дверь спальни Бо.

Уже за полночь.

Селин все еще в футболке и шортах из обрезанных джинсов.

— Хочешь зайти и выпить?

— Что предлагаешь?

— У меня есть вода из-под крана в стакане, на краю которого засохла зубная паста.

Я обнимаю Селин и переступаю порог ее комнаты. Я держу девушку за талию. Закрываю за собой дверь. Секунда — и наши губы соединяются в поцелуе.

Я жду солнечного удара, выброса эндорфинов, какого-то взрыва, но вместо всего этого ощущаю полное спокойствие. Такое спокойствие и такую умиротворенность, что у меня едва ноги не отнимаются.

Я отстраняюсь:

— Так почему же ты не отвечала на мои звонки?

— А мне нравилось получить твои сообщения на автоответчик. Нравилось то, что с каждым разом они звучали все более отчаянно.

Девушки могут быть такими жестокими.

— Это не очень-то хорошо.

Я снова целую ее.

— А может быть, я плохая.

Селин целует меня в ответ.

— Сомневаюсь.

Я усаживаю ее на кровать.

— А я знала, что еще увижусь с тобой, — говорит Селин, целуя меня вновь. — К тому же разговоры — это давно устарело.

С меня уже снята рубашка.

Я стаскиваю с Селин футболку.

Я крепче обнимаю ее. Ее кожа прикасается к моей коже. Ее грудь — к моей груди. Это самое поразительное чувство во всей истории человечества. Никогда еще мне не было так хорошо, и мне абсолютно все равно, произойдет ли что-то еще или будет только это, потому что ничего лучше этого я просто вообразить не могу.

Селин отстраняется:

— О чем думаешь?

Я опираюсь на согнутую в локте руку и смотрю ей в глаза. Стараюсь отдышаться.

— Я думаю, что ты красивая, — улыбаюсь я.

Так и есть. Селин невероятно красивая.

— Я о том, стоит ли нам…

Стоит ли нам заняться сексом?

Но ведь на этот вопрос только один ответ, правда? Конечно же секс должен случиться. Только умалишенный на моем месте ответил бы «нет». Но почему-то именно в этот момент, несмотря на то что не один год я представлял себе это в том или ином варианте, мне все равно. Я так долго думал, что секс изменит все в моей жизни, что из-за этого я стану другим человеком, лучшим человеком, мужчиной. И вот теперь я здесь, с Селин. И такое чувство, что на сегодня этого достаточно. Такое чувство, что сейчас — один из самых великих моментов в жизни, хотя момент на самом деле вовсе не великий.

Добавим к этому то, что у меня неслабый запас разных болячек — укусы, бородавки, волдыри, царапины, ссадины.

Ничего радостного.

Я провожу рукой по спине Селин — между лопатками, до поясницы.

— Послушай, Селин, ты мне очень, очень нравишься. Но…

— Но что? Ты еще не хочешь спать? Потому что я тебя хотела спросить именно об этом.

— О…

— А ты думал о чем-то другом? Ты думал, что я хочу с тобой сексу предаться? Ты думал, что ты настолько неотразим, что я готова броситься тебе в объятия и позволить тебе что угодно?

— Ну…

— Ну вот что, извращенец ты этакий. Я хотела спросить, не лечь ли нам спать. Тебе — наверху, в твоей комнате, а мне — здесь, внизу. Да побыстрее! А то вдруг моя тетя обнаружит тебя здесь и позвонит моему папочке. Уж он тогда явится сюда и тебя пристрелит как пить дать.

— Точно.

— Так что спокойной ночи.

Я встаю:

— Спокойной ночи.

Селин улыбается мне. Натягивает футболку, встает и провожает меня до двери. И вдруг загораживает мне дорогу:

— Но прежде чем ты отсюда выйдешь, не забудь поцеловать меня на ночь.

Утром меня будит Дов. Время — шесть утра.

Я забыл перевести телефон на беззвучный режим.

Дов хочет встретиться с нами вечером. В Балтиморе. Он заказал билет на самолет и выбрал ресторан. Я говорю, что у нас все в порядке, что приезжать ему не надо, но я Дова хорошо знаю. Он хочет все увидеть своими глазами. Насчет того, что мы целы и здоровы, на слово он мне не поверит, но, может быть, мои слова звучат не так уж убедительно, потому что вот в чем дело: когда я говорю по телефону с Довом, меня начинает мучить ностальгия. Я еще ни разу не уезжал из дому так надолго, чтобы успеть соскучиться по нему. Я даже не знал, что буду когда-нибудь скучать по Дову, но это факт. Я скучаю по нему, и он наверняка понял это по моему голосу.

— Насколько мне известно, Балтимор знаменит своими крабами! — кричит в трубку Дов. Он до сих пор не усвоил, что по сотовому телефону слышимость такая же хорошая, как и по стационарному. — А твоя мать? Она просто помешалась на этих еврейских запретах. Она запрещает в своем доме морепродукты. Спрашивается, что плохого ей морепродукты сделали, а?

Итак, Дов приезжает. И мне придется сказать об этом Бо. А я ведь даже не рассказал ему о том, что Дов знает, что мы с ним идем вовсе не по Аппалачской тропе и что я все время сообщал старику о наших передвижениях.

И все это, конечно, очень дерьмово, но не дерьмовее того, что скоро придется снова прощаться с Селин.

Через несколько минут дом проснется. Все встанут, начнут чистить зубы, молоть кофе в кофемолке. И я пробую заставить эти минуты тянуться так, как они тянулись на Пасху в ресторане «У Шварца», или на уроках французского, или в отделе косметики супермаркета. В общем, всеми силами стараюсь превратить эти минуты в часы.

Я на цыпочках спускаюсь вниз, где пока еще спит Селин.

Я ложусь на кровать рядом с ней, крепко ее обнимаю и закрываю глаза.