Веселое горе — любовь.

ПОЧТОВЫЙ 145-Й

Я заплатил за этого голубя двадцать рублей при шумном протесте дяди Саши.

Слесарь хлопал себя ладонями по бедрам, что-у-него служило признаком высшего возбуждения, и кричал на всю голубинку:

— Голова у тебя есть или нету, я спрашиваю?!

Я пожал плечами и спросил:

— Что ж, не сто́ит голубь этих денег?

— Да как не сто́ит! Он и тридцать стоит, голова ты садовая!

— Тогда я тебя не понимаю: что ты шум поднял?

— А то, — уже почти спокойно объяснил дядя Саша, — что уйдет он у тебя. Знаю я этого жулика.

«Жулик» был старый, блестящей синей окраски почтовый голубь, известный далеко за пределами нашего города. На одной из его ног было алюминиевое кольцо: «СССР — 145».

Я принес почтаря домой и, не связывая, сунул его в голубятню. Хотел посмотреть, как он будет себя вести.

Старик поднялся в свободное гнездо, приткнулся к углу и замер.

— Вот что, — проворчал слесарь, — оборви ты его, что ли, на худой конец. Леший этот и в связках уйдет.

И, не дожидаясь моего согласия, дядя Саша достал почтаря и вырвал из его крыльев маховые перья.

— Ну вот, — удовлетворенно заключил слесарь. — Теперь он, по крайней мере, на месте будет. Я что-то еще не слыхал, чтобы голуби домой пешком ходили...

Была весна — время года, когда каждый голубь ищет себе пару, чтобы заложить гнездо и вывести птенцов. Для почтового 145-го не было свободной птицы его породы. И я предложил ему в подруги маленькую красноплёкую[18] голубку.

Казалось, 145-й забыл о старом доме. Во всяком случае, он начал ухаживать за своей подругой, и та вскоре стала кланяться ему и принимать его ласки.

Через некоторое время красноплекая голубка положила яйца, а спустя восемнадцать дней из них вылупились совсем махонькие птенчики.

Я торжествовал. Встречая дядю Сашу, тащил его к гнезду, показывал подрастающих птенцов и посмеивался:

— А ну, покажи, как ты кричал на всю голубинку... Еще через некоторое время у старого голубя отросли маховые перья. Он уже ходил по кругу[19], — и я стал выезжать на электричке и забрасывать почтаря из соседних сел. Дядя Саша был посрамлен.

Когда голубята немного подросли и оперились, я позвал младшую дочь и сказал ей:

— Как мы назовем их, дочка?

Леночка пропустила вопрос мимо ушей и спросила:

— А их надо манкой кормить или чем?

— Папа с мамой сами их накормят. Так как же назовем, дочка?

Тогда Леночка спросила:

— А они — брат и сестричка?

— Брат и сестричка.

— Ну, пусть они будут Паша и Маша.

— Решено, — сказал я Леночке. — Теперь они — Паша и Маша.

Синий голубь терпеливо и заботливо выращивал свой выводок. Он много раз в день кормил малышей, очищал их от соломинок и всякой шелухи и вместе с красноплекой голубкой оберегал детей от опасности.

Двадцать девятого июня голубята впервые стали самостоятельно клевать зерно, а тридцатого почтовый 145-й свечой взмыл в небо и, даже не сделав круга над домом, ушел на восток, туда, где находилась его старая голубятня.

Тотчас на балконе у меня очутился дядя Саша. Ухмыляясь, он спросил:

— Показать тебе, как я кричал на всю голубинку?

Паша и Маша росли не по дням, а по часам. Они унаследовали многие качества своих родителей. Перо у них было синевато-красное, клювы большие, с наростами у основания, ноги голые. Фигурами пошли в отца: стройные, высокие, широкогрудые.

Шестнадцатого июля голубка-мать подняла детей в первый полет. Они смешно растопыривали крылья, пытаясь планировать. Садясь на крышу, допускали ошибки: пролетали намеченные для посадки места; прежде чем .опуститься на голубятню, долго сидели на крыше и мотали головами.

Двадцать седьмого июля на кругу появился почтовый 145-й, и в то же мгновение в воздух взвилась красноплекая голубка. За ними, хлопая крыльями, ушли дети. Отец увел их к себе.

Но через четыре дня Паша и Маша вернулись: они были уже взрослые голуби и хотели жить самостоятельно там, где родились.