Весь мир – театр. А люди?.. (СИ)

Глава 12

Не могу сказать, что я сильно переживала о моем теперешнем положении. Билась только одна беспокойная мысль: «Все ли хорошо будет с тетей?» О смерти я тоже не думала. Не верила, что Вернер решится на смертоубийство.

Врожденное чувство справедливости во мне кричало, что наши действия с Хельмутом, по поводу объединения Источников, были не совсем правильны. Зачем, зачем я тогда согласилась на слияние? Хельмут был так слаб, так «охал» и «ахал», что я была готова на что угодно, лишь бы он прекратил. Вот теперь приходится расхлебывать следы моего былого малодушия.

Отдам часть Источника Вернеру, зато замуж за него выходить не нужно будет. Буду жить так, как хотела. Своего Источника мне вполне хватит. Превращения, правда, будут более долгими и видимыми, и хватать их будет часов на семь-восемь, но для театра этого более чем достаточно.

Время тянулось медленно, и наступил момент, когда я уже сама хотела сделать все побыстрее. Пускай забирает свой Источник, мне и своего хватит для счастливой жизни. Совесть моя будет чиста.

Поэтому, когда открылась дверь, и вошел Вернер, я уже была настроена благожелательно. В руках он держал тетину тифусскую вазу. Я взяла ее в руки. Посмотрела на дно — там была видна еле заметная царапина. Эту царапину поставила я, еще девочкой, проверяя подаренный отцом алмаз.

— Это она, благодарю вас. Как тетя? Она велела что-нибудь передать на словах?

— Тетя ваша в целости и сохранности. Я подразумеваю, что она поднимет на ноги весь город, но мне все равно.

— Вернер, я хочу вам сказать: я была не права, это ваш Источник, и вы имеете на него право. Просто он помогал мне в одном важном для меня деле. Нужно было, наверное, сразу договориться полюбовно. Простите меня, пожалуйста.

Ле Мор озадаченно посмотрел на меня:

— Знаете, Диана, а вы выросли в моих глазах. В наше время мало кто признается в своих ошибках, особенно женщины. Виноват кто угодно, только не они. Если бы мы договорились сразу, я думаю, что мы могли бы быть друзьями. Я не думал убивать ни вас, ни вашу тетушку.

Я облегченно вздохнула, мои рассуждения подтверждались.

— Так зачем вы нас похитили?

— А что мне еще было делать? По-хорошему вы не хотели.

— Ладно, извините еще раз. Давайте сделаем обряд. Только у меня к вам еще один вопрос: никто никогда не слышал про обряд Рассоединения. Вы уверены, что в ваших силах его совершить?

— Да, я могу его совершить. Я не говорил вам, что был полгода на обучении в Храме Знаний? Я освоил там много чего интересного и уверен в успехе. Все будет хорошо. Ждите. Я сейчас приду и принесу все необходимое.

— Вернер, я добровольно буду участвовать в обряде, может быть, мы выйдем отсюда?

— Диана, это самое идеальное место, поверьте мне. Сегодня благоприятный день, но время уходит. В нашем распоряжении не более часа, поэтому, извините, даже кандалы я сниму с вас потом, когда все будет закончено. Вы сами тянули время, а теперь все будет так, как я скажу.

Я вздохнула и кивнула головой.

Он вышел, и спустя несколько минут, вошли двое слуг, неся складной столик, два факела и какие-то банки — склянки. Вернер вошел следом, неся под мышкой большой фолиант. Отправив слуг, он запер дверь на щеколду, развернул столик, положил на него книгу. Из одной банки стал высыпать белый порошок, очертив им круг вокруг нас, верху и внизу нарисовал странные знаки. Из другой склянки черным порошком он стал рисовать еще знаки по всей окружности. Взяв серебряный бокал, налил в него какой-то мутной белой жидкости и протянул мне:

— Пейте.

Я вздохнула и пригубила. Жидкость была неприятна на вкус — горькая и тягучая.

— Выпейте все, — приказал Вернер.

Я допила эту гадость, желудок попробовал возмутиться, но усилием воли, я проглотила все, до капли.

Вернер расставлял по кругу черные свечи. Он зажег их, и появился какой-то странный запах. Я почувствовала сильную слабость, но списала это на голод и переживания.

Тем временем Ле Мор, посадив меня в центр круга с зажженными свечами, стал читать заклинания из книги. Язык был незнаком мне — много гласных, мало согласных. Он походил на какую-то песню, красивую, завораживающую. У меня все поплыло перед глазами, и мне стало по — настоящему плохо.

— Вернер, мне плохо.

Он, не отрываясь от текста, мимолетно успокаивающе погладил меня по голове. Свечи ярко вспыхнули. Вернер взял кинжал и полоснул себя по руке.

— Диана, руку, — потребовал он.

Я протянула руку — взмах, порез. Голос Вернера прозвучал громче с какими-то вопросительными интонациями.

— Повторяйте за мной, — сказал он.

— Мерриноисвальбунтеяниспертононерувилонофенита, — повторяла я за ним эту абракадабру.

— Диана ле Мор, — продолжил Вернер, — ваше желание искренне? Отвечайте только «Да».

— Да.

— Вы делаете это добровольно?

— Да.

— Да будет так.

Вернер соединил наши руки, обхватив мою ладонь своею. Его хватка была железной, мне стало больно.

— Ой, больно, — скривилась я.

— Потерпите, сейчас все закончится.

Наши руки охватил золотой свет. Сначала небольшой и тусклый, постепенно он становился больше и ярче. Во мне что-то шевельнулось, я почувствовала еще большее головокружение и слабость. Свет становился все ярче, а я чувствовала себя все хуже и хуже. Руки и ноги задрожали.

Если бы я не сидела, я бы упала. В ушах появился шум. Я хотела сказать, чтобы граф остановился, но голос перестал повиноваться мне. Я взглянула на ле Мор. Ноздри его хищно раздувались, грудь поднималась, он был в каком-то экстазе. Я воочию видела, как весь он наполняется Силой. Мне стало страшно. Я задергалась из последних сил, и мне удалось вырвать свою руку из его. Вернер чертыхнулся, опомнился, стряхнув с себя наваждение.

— Ну, что ж, очень даже хорошо, — проговорил он.

— Вернер, мне плохо, — я почти шептала.

— Вы восстановитесь со временем. Я немного увлекся и взял почти весь ваш Источник. Еще бы чуть— чуть до вашего обморока, и вы была бы пусты. Извиняться не буду, вы почти пусты, Диана, но и без Источника люди живут. Будете жить обычной жизнью, выйдете замуж, не за меня, конечно. Муж, дом, дети — все как у всех. Еще и спасибо скажете, что избавил вас от лишних сложностей.

Я возмущенно вскрикнула:

— Вы обманули меня?

— Я взял свое.

— Вы забрали и мой Источник?

— Конечно. Вы же слились с Хельмутом. Разъединить Источники невозможно.

— Но вы же говорили мне, что можете.

— Я лгал, иначе бы вы не пошли на это дело добровольно.

— Мерзавец! Я пошла вам навстречу. Можно было сделать все по-хорошему, по-честному.

Ле Мор засмеялся в голос, переливаясь новой силой, моей силой, между прочим.

— К сожалению, Ди, у нас разные понятия о том, что такое честность, что такое хорошо, а что плохо. То, что хорошо для вас, для меня не представляет ни малейшей ценности. Подозреваю, что и наоборот этот закон действует.

Чувствовала я себя ужасно, держалась из последних сил, даже разговаривать было больно.

— А теперь мы подошли к самому интересному, — граф хищно улыбнулся. — Как вы догадались, это еще не все.

Я с ненавистью уставилась в это красивое надменное лицо.

— Что? Все— таки решили убить, чтобы не мучилась?

— Боже упаси! Убивать вас никто не собирается. Я обещал, что с вашей драгоценной головы не упадет и волос. Каким бы подлецом, по вашим понятиям я не был, слово свое я держу. Вы помните наши первые разговоры, я пробовал договориться с вами по-хорошему, даже готов был жениться на вас, но вы не захотели. Принялись плести интриги и бегать от меня, и я нашел другого человека. В наш договор входило оставить вам жизнь.

— И кто это?

— Узнаете, со временем. А что, собственно, произошло? Вы в свое время, не задумываясь, украли Источник у Хельмута, я забрал ваш. Я даже великодушно оставил вам что-то. Для ваших любимых полетов, я думаю, хватит. Вы же так любите, лета-а-а-а-т-ь? — с издевкой протянул он, изображая мои интонации. — Но на ваш любимый театр, дорогая, боюсь, что сил не останется.

Я вскинулась. В голове лихорадочно билась мысль: «Откуда? Откуда он узнал?» Сразу вспомнились одиночные хлопки в пустом темном зале, карета, которая преследовала меня все последние дни.

— Так это были вы? — неверяще протянула я. — Вы следили за мной? Вы видели меня в театре?

— Конечно, — холодно сказал он. — Я никогда и ничего не делаю с наскока. Я прибыл в город намного раньше того, как появился у вас в доме. Так вот, я продолжу, если вы не возражаете. Без Источника перспектив в театре у вас уже не будет. Я ходил на вашу премьеру. Согласен, у вас это-о-о-о, — он протянул с брезгливостью, — неплохо получается. Все женщины, по сути своей, актрисы. Все лгут, играют, предают. По моему мнению, это недостойное дело. Жить надо просто, вкушая от жизни маленькие радости — такова моя философия. А если театр вам больше не светит, зачем вам Дар Хамелеона? Отдайте.

— Что-о-о-о? Да как вы смеете?

— А зачем он вам? Театр для вас закрыт, Деми тоже больше не будет с вами связываться. Я нашел аргументы для того, чтобы его убедить.

Я вжимала голову в плечи все сильнее и сильнее. Значит, Деми предал меня? Видно, он поставил на ле Мор, как на Верховного мага, услуги от которого превышали мои возможности.

— Я навел о вас справки. Ваше финансовое положение оставляет желать лучшего. А вы, вместо того чтобы заниматься своим финансовым благополучием, искать мужа, в конце концов, прыгаете по подмосткам. Батюшка ваш бездарно вел свои дела. Не проверив, как следует состояние Хельмута, погнал вас за него замуж. Много получили в наследство? Еще года два-три вы протянете на том, что есть, а потом — разорение. В обмен на ваш Дар, я готов подыскать вам подходящего мужа. Две-три кандидатуры у меня есть уже сейчас. Все это люди преклонного возраста, пойдете по стопам вашей тети. Несколько лет помучаетесь, зато потом — богатая вдова.

— Идите вы, — процедила я, с ненавистью глядя в это красивое холодное лицо.

— Я не закончил, — Голос ле Мор замораживал, — имейте терпение. Итак, вы отдаете мне свой Дар, я вам — мужа и свое покровительство, когда стану Верховным магом. Деми, кстати, согласился почти сразу на аналогичное предложение.

— Деми ничего не теряет, а только приобретает. Я же теряю все.

— Я могу донести в Совет, что у вас незарегистрированный Дар, а это — огромный штраф. Вы окажетесь нищей уже завтра. У меня уже есть свидетели, я ничего не говорю просто так.

Мне было плохо, настолько плохо, что еще чуть— чуть, и я отключусь. Разговор с графом сил не прибавлял. У меня нет никаких козырей, а он подготовился заранее. Я решила упасть в обморок, нужно было прервать это избиение младенцев. Я несколько раз прерывисто вздохнула и опустилась на пол, закрыв глаза.

— Что за… — послышалось у меня над ухом. Затем прозвучали шаги к двери, звук открываемой щеколды, и уже на грани, где-то в коридоре, я услышала взволнованный женский голос:

— Ну как, дорогой? Все получилось?

И вот тут, мне захотелось завыть, громко и во весь голос, ибо голос в коридоре принадлежал моей тетушке.

Как? Зачем? Не может быть! Не может быть! Не может!!! У меня в голове что— то взорвалось, и я, действительно, ушла в небытие.

***

Очнулась от того, что меня щедро поливали водой. Надо мной стоял ле Мор.

— Прекратите ваши трюки. Мы договорим, и сделаем это сегодня. Я занятой человек, и так много времени с вами потерял.

Вся моя ночная рубашка была мокрой, болело все тело, особенно голова. «Я осталась одна в этом мире», — это первая мысль, которая посетила меня после обморока. Пришла паника. Чем больше я пыталась сосредоточиться, тем меньше мне это удавалось. Очень хотелось увидеть тетку, спросить ее: «За что?»

Вернер продолжал что-то вещать, я уже не слушала его. «Это был заговор, — сказала моя интуиция. — Диана ты — дура, как можно было это не заметить? Ты осталась одна в этом мире. А раз сейчас ничего не можешь сделать, значит, надо выиграть время. Вернера я выслушала, теперь нужно послушать тетушку. Может быть она, как и я, оказалась в безвыходном положении и ничего не смогла противопоставить этому интригану? Вместе мы что-нибудь придумаем». Я подняла глаза на вещающего графа и четко произнесла:

— Позовите тетю, я буду говорить только с ней.

— Что за…? — выругался ле Мор. — Какую тетю? Она у себя дома, мы отвезли ее. Она же прислала вам вазу?

«Вазу, вазу…» Значит, они никуда не уезжали, и я нахожусь в подвалах особняка графини ле Шосс. Никогда мне не приходило в голову спуститься в ее доме в подвальные помещения, разве я могла подумать, что однажды стану здесь пленницей. А может быть, я в другом месте, а за вазой они, действительно, ездили? Не важно. Пока я не узнаю, что мне скажет тетя, я ничего не смогу придумать.

— Я знаю, что она здесь. Позовите.

Граф постоял с минуту, посопел надо мной:

— А, ладно, извольте.

Он открыл дверь и позвал:

— Вивьен, зайди.

«Дорогой», «Вивьен». Плохо, очень плохо. Вошла тетя в своем обычном наряде, чистенькая и сверкающая, как с картинки. Она подошла к Вернеру и взяла его за руку:

— Дорогой, выйди. Нам нужно поговорить с племянницей.

И так она сказала это «с племянницей», что я сразу поняла — они сообщники. Что-то во мне умерло, на сердце наступила пустота, и пришла безысходность. Вернер вышел.

— Удивлена? — не подходя ко мне, издалека произнесла тетка.

— Удивлена, — эхом повторила я.

— Тебе не холодно? Принести что-то теплое?

— Я не чувствую холода. Спасибо.

Повисла тишина. Тетя смотрела на меня, я на нее снизу-вверх.

— Ты хотела поговорить? Говори.

— Почему? — я смотрела на тетку так, как будто видела ее впервые.

Женщина в расцвете сил, красивая, веселая, обворожительная в общении. Она всегда была добра ко мне, я ей рассказывала каждую мелочь из своей жизни, я ей верила как самой себе, а сейчас, после смерти отца, у меня не оставалось в этом мире человека более родного и дорогого. Почему она предала меня?

— Почему я с Вернером, а не с тобой? — холодно спросила меня тетка.

— Да.

— Ты меня никогда не слышала, Диана. Я, я, я …. А я? Ты одарена всеми талантами, за что ни возьмешься — все у тебя получается, у тебя могучий Источник, Дар Хамелеона, была любовь Хельмута, Родстер от меня переметнулся к тебе. Ты захотела побаловать себя театром, сделала это играючи, а в результате — десятки людей плакали на той твоей премьере — это снова большое везение. Ты постоянно рассказывала мне о своих победах, я жила твоей жизнью, а попробовала бы ты жить так, как я. В нашей семье Дар достался твоей матушке, она старшая, вся любовь и внимание, соответственно, тоже доставались ей. Я же была младшей бесталанной дочерью, которая подбирала объедки за старшей сестрой. Донашивала за ней старые платья, подбирала за ней крохи родительской любви.

Ты знаешь, что твой отец был очень красив в молодости? Боже, как я его любила! Это была моя первая любовь в жизни, но он даже не смотрел на меня, для него я была сопливая девчонка, где-то там бегающая под ногами. Он видел только твою мать. У них долго не было детей, и я молилась всем богам, чтобы их и не было. Я часто гостила у них в доме.

Я что, урод? Я и сейчас еще хороша, а тогда была просто красавица. Я попадалась твоему отцу на глаза везде, где могла. Я всегда была весела и полна неожиданности, бойка на язычок и со мной никогда не было скучно. Но… Он все равно смотрел только на твою мать, даже когда она уже была беременна и страшна как смертный грех.

Она стала меланхолична, редко улыбалась, я не могла провести с ней в комнате больше нескольких минут. Ты сняла у нее с лица остатки привлекательности, именно поэтому я любила тебя. Ты тогда, в ее утробе, сделала для меня благое дело, и я бескорыстно полюбила тебя за это.

И вот, в один из вечеров, я решилась. Я застала твоего отца в кабинете. Он сидел в кресле, в темноте, с бокалом коньяка. Тогда я впервые попробовала этот волшебный напиток. Тогда, там, я впервые призналась ему в любви. Сама. Я ему высказала все, что я думаю об их браке. Я была молода, красива, я знала цену своей красоте. Мужчины уже не давали мне проходу. Я предложила ему себя в качестве любовницы, разрывать брак, конечно, было невозможно, но я на все была готова ради него. Я долго и с воодушевлением говорила тогда. Коньяк (слава ему, слава!) сделал свое дело.

Он меня не перебивал, и это давало мне надежду. Я припала к его груди, обнимала его, гладила, я была уверена в успехе. Он тоже гладил меня по голове и молчал, потом посадил в кресло, сам встал и стал говорить. Лучше бы мне этого не слышать. Никогда.

Он говорил, что ему, видите ли, очень жаль меня, что он уважает мои чувства, но никогда не сможет на них ответить, а потом он разразился нравоучениями. «Как ты смогла такое сказать мне, Ви, — сказал он мне тогда. — Мирра твоя сестра. Неужели, ты можешь сделать ей больно? Она искренне любит тебя, заботится о тебе. Ты можешь предать ее? Подумай. Если ты хоть однажды кого — то предашь, ты будешь предавать всю жизнь».

А папенька-то твой как в воду смотрел. Да, я готова предать ради своего счастья. Все предают.

— Не все, — тихо сказала я. — Я готова была сама умереть, лишь бы отпустили вас.

— Ах, какое благородство! Твой папенька сказал мне тогда, примерно, так же. «Я люблю Мирру, я перед богом и людьми обещал любить ее всю жизнь. Она — моя, а я — ее. Надеюсь, это будет до самой нашей смерти. Мне нечего тебе сказать, Ви. Я искренне надеюсь, что это была минутная слабость. У тебя все будет хорошо, ты найдешь свою любовь, я верю в это. Ты будешь счастлива и о сегодняшнем эпизоде, когда-нибудь будешь вспоминать со смехом».

Вот я и вспоминаю. Со смехом. Подлец! Подлец! Ненавижу! Я тогда бросилась в омут с головой. Вышла замуж за первого, кто сделал мне предложение, потом за второго. Заводила любовников, много, много мужчин. Я доказывала себе и всем вокруг, что от меня можно потерять голову. Твой чертов папашка — просто дурак.

Я видела, что ты тоже кривишь губы, когда я тебе рассказываю о своих амурных делах. Это у вас семейное. Моя сестра тогда долго пыталась меня отговорить от замужества без любви. Наивная дурочка. Да я упиваюсь властью над мужчинами! Они стрелялись из-за меня. Один наивный мальчик повесился, когда я его бросила. Все дарили мне подарки, давали деньги. В отличие от тебя, я обеспеченная дама.

— Но я, лично я, не сделала вам ничего плохого. Зачем вы так со мной?

— Ты не слышала меня, Диана. Я говорила тебе. Я уже нагулялась. Мне нужна нормальная семья, чтобы в покое и довольстве провести остаток жизни. Хочу замуж за молодого и богатого. Я скоро не смогу родить, а у тебя в голове один театр: тетя-то, тетя — се. Я не курица и не буду носиться с тобой как с яйцом. Мне надо устраивать свою судьбу, я даже где-то благодарна тебе, что ты познакомила меня с Вернером и усиленно подталкивала меня к нему. Ты же сама этого хотела? Не помнишь? «Забирайте его себе, тетя». Это твои слова, я и забрала. Ха-ха, бойтесь своих желаний! Что хотела, то и получила.

— Я не этого хотела.

— А теперь мне плевать на то, что ты хочешь. Поживи, как я. Без Источника, без Дара, без театра, без исполнения своих желаний. Серая, скучная жизнь. Я свою скрашивала весельем и мужчинами, и коньяком, конечно. Выйди за старика, помучайся с ним, как я со своим и первым, и вторым, а не хочешь, стань нищей со своей гордостью. Об этой стороне жизни я, тьфу-тьфу-тьфу, ничего не знаю. Встретимся лет через пять, расскажешь о своей жизни. Я даже дам тебе за этот рассказ денег. Чем жалостливее будет твой рассказ, тем больше получишь. Мой тебе совет — сделай так, как хочет Вернер. Убить тебя я, конечно, не позволю, хочу посмотреть на твою жизнь и повеселиться.

— Я не отдам ему Дар. Добровольно, во всяком случае. Это все, что у меня осталось, пускай убивает.

На меня снизошло полное равнодушие. Мне было очень плохо физически, но еще хуже мне было морально. Самый родной и близкий для меня человек предал и продал меня. У меня ничего не осталось. Ничего! Пусть убивает.

Я даже не поняла, что шепчу это вслух.

— Ха-ха-ха, родной и близкий. Ты всегда использовала меня. Я возвращаю долг.

— А чем я использовала вас, графиня? — мне было неприятно называть ее тетушкой.

— Тем, что осуждала меня и моих любовников. Все время читала нотации. Я всегда была в твоем распоряжении — мой дом, мои советы, моя помощь.

Это уже было выше моего понимания. Я не думала, что все, что она делает для меня, было ей в тягость.

— Хорошо. Приношу свои извинения за вашу помощь, графиня. Теперь, если даже я буду умирать, я не попрошу вас ни о чем. Скажите Вернеру, что добровольно свой Дар я ему не отдам. Пусть убивает.

— Не учи меня, что мне делать, — вдруг взвилась тетка.

Я закрыла глаза и замолчала. Тетка еще что-то говорила, но я ее уже не слышала. Наконец, наступила тишина. Я снова осталась одна.

***

Сколько еще время прошло я не знаю. Голода я не чувствовала, сильно хотелось пить. Наконец, пришел Вернер. Он постоял надо мной.

— Ну, что ж графиня, скажите спасибо своей тетке. Она меня убедила отпустить вас. Мое предложение, насчет Дара, в силе. Она же убедила меня предложить вам вместо замужества деньги. Много денег. Единственное условие — вы больше нигде не должны светить свой Дар. Селена Виард должна исчезнуть. У вас уже не хватит сил держать личину столь долго, вы неминуемо себя обнаружите, а мне ваш Дар нужен незарегистрированным. Вот видите, как я берегу НАШУ тайну? Я верю, что вы сделаете правильные выводы, да и после сегодняшнего, выхода у вас нет. Не сегодня так завтра, не завтра, так через месяц. Я подожду. Ваша тетя оказалась права. И учтите, если вы выкинете какой-нибудь фортель, вам будет очень, очень плохо. Я вам это обещаю. Моральными принципами я не страдаю, как вы уже успели заметить.

— Мне не удастся исчезнуть бесследно из театра. Это будет странно, вы не находите? Я должна сходить к директору и уволиться, и мне нужно отыграть спектакли этого сезона.

— Не надо мне лгать, вы еще не подписали контракт. Я, как и ваша тетушка, в курсе всех ваших дел.

— Но у нас с господином Рихтером устные договоренности.

— Устные— это не бумага. Вы заболели, умерли, что тогда?

— Это непредвиденные обстоятельства.

— Вот, считайте, что они случились.

— Нет, — упрямо возразила я. — Еще один спектакль я должна сыграть по— любому. Кстати, я потерялась с датами. Какое сегодня число?

— Двенадцатое.

— Спектакль завтра. Я сыграю и уйду из театра.

— У вас не хватит сил.

— Хватит.

— Ну, как знаете. Хорошо, еще один спектакль, я всегда иду на уступки, цените это. Вы сейчас выйдете, оденетесь и поедете к себе домой. Пока для вас достаточно. Восстановитесь и приходите. Для обряда нужна сила, а вы сейчас истощены. Я дам вам достаточно денег на несколько лет безбедной жизни, а потом уж сами, сами.

Он помог мне подняться, мы вышли в коридор, поднялись по лестнице. Я уже не удивилась, увидев, что мы попали в холл теткиного дома. Придя в комнату Селены, переоделась, напилась, спустилась во двор и увидела Джима, который уже стоял наготове.

Домой я приехала совершенно разбитая. Хантер, увидев меня, задергал нижней губой и принялся бегать вокруг.

— Госпожа, что с вами? Вы больны? Зачем графиня отпустила вас в таком состоянии? Позвать лекаря?

— Нет, Хантер, нет. Пускай мне приготовят ванну, принеси большой чайник чая, травяного и, Хантер, спасибо за беспокойство.

— Да, госпожа, сейчас все будет.

Я с удовольствием залезла в горячую ванну. Легла в душистую воду и постаралась расслабиться. Больнее всего было из-за предательства тетки. Убей бог, я даже не подозревала, что вызываю у тетушки такие чувства. Со мной она всегда была приветлива и доброжелательна. А тут такие страсти! Тетушка-то актриса еще та!

Любила папеньку, ненавидела маменьку. А меня-то за что? Я еще с детства при виде графини впадала в щенячий восторг. Она всегда была красива, весела, придумывала разные озорные шутки. Я очень любила тетку и всячески ей это показывала.

Внезапно вспомнилась неприятная сцена из моего детства. Я после дневного сна бегу в кабинет папеньки, открываю дверь и вижу странную картину — отец, сплевывая и рукавом вытирая губы, страшно кричит на тетю Ви: «Чтоб ноги твоей больше не было в моем доме!», а потом он сказал слово, которое я тогда услышала впервые, и когда я потом спрашивала у всех, что оно означает, мне отвечали, что это миленькая собачка со щенками.

Сейчас я невольно улыбалась, вспомнив тот случай. А еще помню, когда тетя покидала наш дом, я громко рыдала, обнимая ее. Я вцепилась тогда в нее, как клещ, меня отрывали трое слуг. Помню, как успела шепнуть ей шепотом: «Прости папу, Ви, прости папу. Ты вернешься к нам? Я пошлю тебе письмо, когда будет можно. Вернись ко мне, Ви». Я прорыдала после этого неделю, я устраивала папеньке большие концерты и маленькие антрепризы до тех пор, пока нервы у него не сдали, и он не сказал мне, что не сердиться на тетю и не против, чтобы мы виделись.

В этот же самый день я поехала к тетушке, чтобы обнять ее. И только теперь понимаю ее жадные вопросы на тему «что говорил отец» и «как он это говорил». Она заставила меня подробно пересказать события этой недели. Я тогда даже обиделась, но тетка внезапно повеселела, и мы поехали с ней кататься по городу, ели пирожные в кондитерской, ходили в красивые магазины. Было очень весело!

Тетя стала снова бывать у нас в доме, но с ее прибытием отец всегда уходил в свой кабинет и запирался на ключ или уезжал из дома. Теперь-то я понимаю, что он хотел оградить себя от ее посягательств, но мне дал возможность общаться с тетей в любое время.

И, только спустя много лет, отношения между ними потеплели. Где-то в глубине души, я чувствовала их неприязнь, которую, впрочем, при мне они старались сдерживать.

Да, тетушка! Не ожидала я от вас такого! Ну что ж, будем жить теперь без ваших советов, своим умом. А как? Я осталась совсем одна. Пустота отпустила меня, и я громко во весь голос, зарыдала.