Как же не хочется идти в колледж. Там ЭТИ двое. Сейчас я не готова на них смотреть, но выхода нет.
На стоянке во дворе как назло свободное место только у машины Калинина. День, можно сказать, уже не задался…
Возвращение после болезни вызвало бурную реакцию класса, не думала, что они соскучатся, но факт.
Только Фролов сидит с кислой миной, прикрывая фиолетовый синяк на подбородке.
Сам выпросил — сам получил. Нафига было на Калинина нарываться? Весовые категории на килограмм пятнадцать рознятся. Гордей выше и крупнее, а ты на него прыгнул.
Даже не смотрит в мою сторону. Ну и хрен с тобой! Баба с возу…
Линка потащила в коридор к подоконнику посекретничать, я даже учебники не успела выложить из рюкзака.
— Правда, что Егор и Калинин подрались вчера?
— По лицу Фролова не видно? Нефиг было задираться. А ты откуда знаешь?
— Кирюха утром сказал.
— Вот пацаны! Ещё говорят, что мы сплетницы, — усмехаюсь.
— Значит, Егор не соврал? Ты гуляла с Гордеем, и вы целовались?
— Что он ещё сказал? — смотрю внимательно на подругу.
— Что возможно ты с ним спишь…
— Козёл! Ладно, поговорю с ним вечером, после тренировки.
— Так значит, нет? — ждёт ответа.
— Поверь мне, ты узнаешь первая. Пошли, через пару минут звонок. Надо ещё по домашке пробежаться глазами.
Четвёртый урок — обществознание. Калинин после вчерашнего лютует, явно не в духе. За время, пока меня не было, ему придумали прозвище — Горыныч. И сегодня он его оправдывает.
С Фроловым у них битва взглядов. Смотрят друг на друга, словно хотят порвать.
Вот я влипла по самые помидоры… Или по что там у нас, девчонок?
Удивительно, но нас с Егором он не трогает, а вот Лавров получил. Поделом тебе! Не будешь про меня херню всякую трепать. Друг называется…
Линка время от времени кидает на меня недоумевающие взгляды. Тоже догадывается, откуда у Калинина плохое настроение. А я то, что сделаю? Развожу руками… Мне что его в дёсны при всех целовать, чтобы он сменил гнев на милость?
Его урок последний, остальные два отменили из-за соревнований по футболу между колледжами. Все дружно рванули на стадион посмотреть на это зрелище. Я не любительница, предпочитаю агрессивный спорт, но для разнообразия и нежелания пока ехать домой осталась с друзьями.
— Прекращай дуться, — сажусь на скамейку рядом с Фроловым, он отворачивается. — Подумаешь, получил по фэйсу. В первый раз что ли?! А вообще правильно, зачем Лаврику про нас с Калининым рассказал? Ещё и придумал, что я с ним сплю. Свечку держал?
— Я предположил…
— Предположил… Это моя личная жизнь и я делаю с ней что хочу… Не было у нас ничего, — задумчиво, спустя длинную паузу. — Почти… Целовались и только.
Егор оживился. Даже заулыбался.
— Мир? — протягивает мне мизинец.
— Мир, — обхватываю своим и качаем руками. — С Кирюхой сам поговоришь или мне?
— Он никому не скажет, ты же знаешь.
— Он Лине уже растрепал, — с укором.
— Она точно никому не скажет. С ней же никто не дружит с тех пор, как она с нами стала общаться.
— Портим мы девчонку… — задумываюсь, глядя на Митрофанова, нашего одноклассника, который собирался пробить пенальти.
Гол!
Наши выиграли.
— Какова красота! — тянет нараспев Лавров, оглядывая машину Калинина.
От капота и по всему лобовому стеклу надпись "Я тебя люблю!" и куча сердечек.
О, хотела бы я видеть, как Гордея материт отец за это. Петр Дмитриевич на громкие эпитеты не поскупится, завернуть крепкое словцо он умеет.
Только внутри подгорает… Кто-то посмел написать Калинину признание на машине.
— Кто это сделал? — смотрю на Кирюху и Линку.
— Ивлева из девятой группы. Вот, в чате видео выложили, — показывает подруга телефон.
На экране видос, как какая-то мелкая ненормальная ползает по автомобилю и пишет эту глупую надпись.
Дура!
К стоянке начинают подтягиваться зеваки. Кто-то снимает на мобилы, а кто-то просто поржать.
— Да ну нах! — громкий мужской возглас сзади.
Сдерживать себя надо, мужчина!
Мы втроём дружно поворачиваемся на возглас. Калинин стоит и смотрит на свою машину с открытым ртом.
— Сюрприз — да, Гордей Петрович? — стебётся Лавров, за что получает тычок в бок от Линки.
— Это краска? — проводит Дэй по надписи и потирает стертую субстанцию в руках.
Что-то жирное…
— Нет, это помада, Гордей Петрович. И судя по блеску водостойкая, — лыбится Макарова.
— Адрес хорошей мойки подсказать? — не скрываю смеха, за что получаю прожигающий насквозь взгляд.
— Кто посмел? — закипает Калинин.
Быть посмешищем не входило в его планы.
— А вы к всевидящему оку обратитесь, — подсказывает Кирилл.
Гордей не сразу понимает, о чём он, но потом кидает взгляд на камеру наблюдения напротив. Зашвыривает сумку в машину и идёт в комнату охраны смотреть записи, в спину всеобщий смех.
— Попала Ивлева, — констатирует Лавров. — Получит от него по самое небалуйся. Написала бы записку, нафиг тачку разрисовывать?!
Ты останешься без ответа, Кирюха. Я тоже этого не понимаю. А ещё злюсь… Не хочу, чтобы ещё кто-то испытывал чувства к Гордею. Хочу, чтоб только мой и ничей больше. Собственнические какие-то взгляды. Ну, какие есть… И они пугают…
— Дождемся и насладимся моментом, как он Ивлевой машину мыть будет? — ржёт Кир.
— Нет. Мне домой надо. Прыгайте и помчали, — отвечаю ему.
Дома застаю маму взволнованную и растрёпанную. Вчера было то же самое. Вечером я промолчала, сделала вид, что не заметила, но сегодня не могу.
— У тебя всё нормально, мам? — смотрю в её улыбающиеся и искрящиеся глаза.
— Да, всё хорошо, — поправила причёску.
— Ты не рассказала вчера, папа заходил или нет? — прохожу мимо спальни матери и краем глаза замечаю в приоткрытой двери перевернутую постель.
— Да, приезжал… Мы посидели, попили чай, — натянуто улыбается, будто что-то скрывает.
— У тебя кто-то был? — спрашиваю напрямую.
— С чего ты взяла? — отводит глаза.
— Кровать в беспорядке. Утром ты её застилала, я видела. Мам, если у тебя мужчина появился, то я не против. Ты ещё молодая и красивая, на отце свет клином не сошёлся. Просто так и скажи.
— Нет у меня никого… — опускает голову.
Врёт. Хотя… Может, реально мужчина только для здоровья, не с дочерью же такого знакомить. Несерьёзно ведь…
— Ладно. Не хочешь говорить — не надо. А у тебя сегодня сеансов нет?
— Я перенесла на завтра.
— Кстати, как у Линки прогресс? Она к тебе уже третий месяц ходит.
— Ты же знаешь — я не могу рассказывать.
— А я подробностей и не спрашиваю. В общем. Она избавляется от своей фобии? Мне неудобно у неё спрашивать.
— Скажем так — мы нашли первопричину, теперь работаем над ней. Там глубокая и ужасная травма, я долго приходила в себя от услышанного.
— Ведёт себя нормально, — дергаю подбородком.
— Я блокирую ей память после сеансов. Она пока не готова к этому.
Понятно, что ничего не понятно.