Влюбиться на максимум (СИ)

Глава 48

Через пять минут урок Калинина и у меня начинается мандраж. Руки трясутся так, что всё вываливается из них. Я уже второй раз карандаш на пол роняю.

А он спокойно сидит за стеной сзади и в ус не дует, что меня перед нашей встречей так колбасит.

— Макс, у тебя всё нормально? — смотрит заботливо Егор.

Сегодня я решила на уроке сесть с ним за одну парту. Думала, что не буду волноваться с другом рядом.

Фиг там! Всю трясёт от страха.

— Да, Макс, ты с утра странная… — поворачивается к нам Линка. — И вчера ни разу не ответила на сообщения.

— У меня вчера был тюлений день.

Я действительно весь день провела в постели, вставая только в туалет и за чаем. Лежала и жалела себя… Свои больные душу и тело. Кажется, на меня накатывает депрессия.

Мама несколько раз порывалась со мной поговорить — не вышло. Под вечер хотела вызвать врача, не нравилось ей моё состояние. С трудом пришлось уговорить её успокоиться и не паниковать. Тогда она позвонила отцу, и тот быстро нашёл слова поднять меня из кровати и поесть впервые за день.

Звонок, как железом по стеклу, режет слух и душу. Сейчас я увижу глаза Гордея. Но в них ничего… Он, как ни в чём не бывало, вышел из своей препараторской и начал свою лекцию.

Красивый весь, сука! Вместо привычных костюмов сейчас на нём синие брюки и голубая рубашка, рукава которой закатаны по локоть, а верхние три пуговицы расстёгнуты и обнажают кусочек груди. Черт! Что ж ведёт-то так, а внизу живота теплеет и зудит?

Он холодный, как снеговик. От него так и несет морозом. Такого равнодушия в его глазах я никогда не видела. В них бывало всё, кроме отсутствия интереса.

Ни разу даже не взглянул на меня, я словно отсутствую. Пустое место…

" Ты же этого и добивалась… "

Но не так же! Он даже не страдает.

У меня будто ангел и дьявол сидят на плечах, и один победно радуется, а второй в панике не понимает — как так можно.

Егор берёт мою руку и прижимает к своей щеке. Делает это непроизвольно, мне так показалось, даже не смотря на меня, внимание на Калинина. А меня от его жеста немного покоробило. Я медленно отнимаю руку и прячу под парту. Фролов с обидой в глазах поворачивается ко мне.

— Мы на уроке, — шепотом оправдываю свой поступок.

Он улыбается, находит руку под партой и сжимает мои пальцы. Такой нежный и тёплый, а у меня полное отсутствие радости, которую я последнее время испытывала рядом с ним. Её вытравили из моей души… Всего одна ночь и я совершенно другой человек.

Я смотрю на пальцы Калинина, которые скользят маркером по доске, рисуя какую-то схему. Дальше на запястья, сильные предплечья с выступающими синими венами. Выше и выше, до расстёгнутого ворота рубашки. В голове всплывает воспоминание, как я запускала туда руки и гладила его гладкую кожу. Голова начинает кружиться.

В расфокусе ловлю его взгляд. Ледяной, с надменной ухмылочкой. Отворачивается и продолжает что-то рассказывать.

Почему чувства такие острые, как лезвие бритвы? У меня даже ком в горле встаёт, который дышать мешает. Подкатывает тошнота. Зажимаю рот и, не спросив разрешения выйти, бегу в сторону туалета.

Меня выворачивает наизнанку. Голова кружится ещё больше и ужасная слабость. Накатывают слёзы. Я сползаю по стенке на пол в бессилии.

— Макс, что случилось? — хватает меня за руку, выросшая, будто из-под земли, Макарова.

Но я только реву и мотаю из стороны в сторону головой.

— Это из-за Калинина, да?

Я всё так же молча киваю головой.

— Что он сделал? Обидел? — не на шутку разволновалась Линка.

— Мы переспали… — выдавливаю из себя сквозь слёзы.

Линка плюхается рядом на пол и прижимается ко мне головой. Она в шоке.

— Во дела…

— Он даже не смотрит… Как можно быть таким бесчувственным?..

— А что он после… этого… сказал?

— Что любит…

— Может ты что-то не так ответила или сделала?

— Да… Что ничего в нашей жизни не изменится…

— Макс! — Поворачивается ко мне и хватит за плечи. — И ты теперь жалуешься? Сама его отшила, ещё и после секса.

— Но должно же хоть что-то у него внутри шевелиться. А у него в глазах ничего нет…

— Ох, Макс… Я думаю там такое, что Калинин просто охреневает сам. Вот и не видно этого в глазах.

— Думаешь? — шмыгаю носом и вытираю слёзы.

— Уверена на двести процентов, — поднимается и подаёт мне руку. — Вставай. Пойдём по кофе выпьем, думаю, Горыныч не обидится, если мы к нему на урок не вернёмся.

— У меня деньги в классе остались.

— У меня есть.

— Как ты вышла, кстати? — успокаиваюсь и начинаю приходить в себя.

— Он мне кивнул, чтобы я за тобой шла. А говоришь, ему плевать…

С каждым днём всё холоднее. Зима вот-вот наступит, чуть больше недели осталось. Тоскливое время. Я даже новогодние праздники не люблю, они на меня грусть наводят. В одном кино героиня назвала своё состояние осенью синдромом опадающих листьев. Так вот у меня сейчас синдром лежащего снега. Или метели. Вот так же внутри что-то громко стучит, как за окном, и воет моя душа, будто ветер.

Где мои пять стадий принятия? Если думать здраво, то я где-то на четвертой. Но предыдущих трёх я что-то не помню.

— Пошли гулять! — раздаётся жизнерадостный голос подруги в трубке.

— Ты погоду видела? Там ветер. И темно уже…

— И что? Неделю сидишь дома уже. Вдвоём погуляем, — понимает, почему я отказываюсь.

Мне сейчас трудно с парнями общаться. Егора держу на расстоянии вытянутой руки, не подпускаю, но и не даю свободу. Как собаку на коротком поводке.

Гулять вечером? В темноте? Видимо сеансы с мамой неплохо помогают Макаровой.

— Хорошо. Я скоро выйду, — потираю свежую ссадину на подбородке.

Сегодня были районные соревнования, я пропустила удар, получила по морде и проиграла. Филипчук рычал как лев. Соперница была гораздо неопытнее и слабее меня, а я безрассудно профукала победу, задумавшись на мгновение о Калинине.

Как там у классика? Улица, фонарь, аптека? Нее. Сейчас — улица, фонарь, две дуры, идущие по тротуару в такую мерзкую погоду мимо закрытых магазинов. Что нам мешало сидеть дома в тепле, устроить пижамную вечеринку? Завтра выходной, можно рано не вставать. Нет же, Макарова потащила меня дышать свежим воздухом.

Я задумчиво бреду по дорожке, пиная носком ботинка снег, и не замечаю, что творится за спиной. Там должна быть Линка.

— Макс! — окликивает меня.

— Да?

— Через сколько минут приезжает полиция, если сработает сигнализация? — задаёт странный вопрос.

— Минут семь… — пожимаю плечами, повернувшись к ней.

— Тогда у тебя пять минут, чтобы свалить отсюда. — Поднимает с земли кусок уличной плитки.

— Макарова, стой!

Поздно. Она швыряет этим куском бетона в витрину магазина.

— Ты ебанутая? — кричу на неё, не выбирая выражений.

Сигнализация орёт так, что уши закладывает.

— Ты что вытворяешь? Нахрена стекла бить? — не понимаю её поступка.

— Я всё продумала, Макс. Сейчас приедет полиция, меня заберут и отвезут в отдел, а там он…

— Кто он, шиза?

— Калинин… Слава.

Я от волнения и шока туго соображаю.

— Зачем он тебе?

— Нравится он мне, Макс! Очень нравится.

— Зачем тогда витрину бить? Попросила бы его номер или написала в Контакте, он оттуда не вылезает.

— Я писала, — грустно. — Он ответил, что с такими, как я, встречается только по работе. Теперь ему придётся со мной поговорить.

— А чего ты хотела? Он на десять лет тебя старше.

— Мне скоро восемнадцать.

— Ну и подождала бы! — злюсь на эту ненормальную. — Потом бы писала ему. Ты представляешь, сколько стоит это стекло? Родители тебя убьют. И меня заодно…

— Вали! У тебя ещё есть время.

— Поздно, — смотрю, как к нам быстро приближаются две машины охраны. — Выйдем, я тебя придушу, — рычу на неё. — А если сегодня не его смена — прямо там и зарою.

— Я буду требовать разговора только с ним, — лыбится.

— Идиотка! Фильмов пересмотрела? У нас всем насрать… Ты в полиции хоть раз была?

— Да, в детстве, когда у меня велосипед украли.

Чокнутая! И я такая же…