Во мраке Готэма

Глава 12

И вот, ранним утром Джо остался у себя дома, а я остался один на один с расследованием. Апоплексия[43] — таков был диагноз доктора Филдса.

— У него тяжёлый инсульт, — сказал доктор. — Думаю, зрение может вернуться, а вот насчёт движений в левой ноге я не так уверен. Но отдых может творить чудеса с человеческим организмом, поэтому поживём — увидим.

Джо остался под присмотром своей трудолюбивой жены Анны, которая постаралась подготовить всё возможное для нахождения в доме человека с ограниченными возможностями, включая неимоверные количества протёртых супов. А я отправился в офис проверить новости.

Ничего хорошего меня там не ждало. Мэр Фуллер был очень недоволен тем, что мы пока не добились в деле никакого прогресса.

И ни слова от Алистера — довольно странно, учитывая, что он обещал держать меня в курсе событий.

К счастью, пришла информация, которую я запрашивал у своего бывшего напарника Малвани. Я просил его поднять старые записи по делу о взломщике, проникшем в комнату Сары Уингейт.

Его звали Отто Шмидт, и в записях его ареста говорилось, что он — недавний иммигрант без видимых средств к существованию и долгой историей арестов за бродяжничество и нарушение правопорядка. Но случай с Сарой Уингейт был первым, включавшим в себя кражу.

Хотя, скорей всего, он крал и раньше, но никогда до сих пор не попадался.

Мне понадобилось всего пару секунд, чтобы выделить значимую информацию.

15 сентября 1904 года в девять вечера он был арестован за проникновение в пансионат миссис Гардинер для студенток на Риверсайд-драйв. Пропало несколько вещей, принадлежавших мисс Саре Уингейт.

После вынесения приговора Шмидт провёл шесть месяцев за решёткой, но потом исчез во время переполоха, вызванного пожаром в здании тюрьмы. С тех пор его местоположения остаётся неизвестным, хотя я сомневаюсь, что кто-то пытался его найти. Многие сбежавшие во время пожара из тюрьмы преступники считались гораздо более опасными, и в сравнении с ними, Отто Шмидт не требовал таких усилий.

Как и всегда, Малвани предвосхитил мой следующий запрос и написал, что будет, по возможности, узнавать местонахождение Отто Шмидта в надежде определить, был ли он в округе Нью-Йорк во время убийства Сары.

Если честно, я не верил, что Отто Шмидт имел какое-либо отношение к убийству. Несмотря на обширное преступное прошлое, все его дела сводились к мелкому воровству, а не к жестоким убийствам. Но связь его преступления с Сарой делала из него подозреваемого, и с этими подозрениями мне нужно было разобраться, особенно если на Фромли продолжат указывать лишь косвенные улики.

Я был уверен, что Малвани будет держать меня в курсе событий по этому делу, поэтому на остаток дня я отправился в город. Я собирался разобраться в исчезновении Стеллы и посетить Мами Дюран.

Уингейты очень беспокоились из-за исчезновения Стеллы, и я считал, что возможно — только возможно — Стелла стала свидетельницей чего-то, что сможет стать прорывом в расследовании.

Сначала я зашёл в Колумбийский университет в надежде найти там Алистера, но его там не было.

Я не стал расстраиваться и решил добраться до места на метро в одиночку. Ещё была только первая половина дня, так что миссис Дюран должна быть незанята, а её клуб — относительно тихим.

Только я дошёл до станции на 116-ой улице и стал спускаться в подземку, как услышал зовущий меня голос Изабеллы. Я был так рад её видеть, что не успел опомниться, как согласился, чтобы она сопровождала меня на эту беседу.

Уже спустя пару мгновений я пожалел о своей горячности, но было уже поздно: Изабелла уже сидела рядом со мной в вагоне метро и взволнованно рассказывала о том, что ей удалось узнать от однокурсников Сары. Они вместе с Алистером кратко опросили Лонни Мура — студента, подавшего жалобу на то, что работа Сары не принадлежит ей.

— Но у него есть алиби на время убийства Сары, — пояснила Изабелла. — По крайней мере, если мы можем доверять словам его друга Джона Нельсона.

— Насколько хорошего друга? — спросил я.

— Вероятно, очень близкого и очень давнего, — ровным голосом ответила девушка.

Я бы нашёл этот факт очень подозрительным, если бы Лонни Мур являлся нашим главным подозреваемым. Но было похоже, что на свободе разгуливает гораздо более опасный преступник — убийца, на местонахождение которого, как я надеялся, нам укажет Мами Дюран.

Мы вышли из метро, и мне в глаза сразу бросилось решение проблемы с Изабеллой: чайная Рисмонт. Изабелла может подождать там, пока я схожу к Мами Дюран.

Хоть молодые леди и не могли в одиночестве обедать в ресторанах — фактически, их прямым текстом постоянно просили покинуть заведение — но им всегда были рады в многочисленных городских чайных, где женщины могли посидеть после посещения магазинов. Но когда я предложил это Изабелле, она мгновенно отмела все предложения.

— Не будьте смешным. Естественно, я иду с вами. Раньше вы не возражали, — напомнила она мне, сверкнув карими глазами.

— Да, но я обдумал всё ещё раз, и мне кажется неуместным брать вас с собой, — произнёс я. — Леди не стоит посещать подобные места, особенно в компании мужчины, с которым она знакома всего пару дней.

Мой резкий и неестественный голос выдавал мою неловкость.

Изабелла лишь рассмеялась.

— Я не стану сидеть в какой-то чайной, пока вы занимаетесь делом, Саймон, — произнесла она.

Она впервые назвала меня по имени и сделала это, не раздумывая. Ощущение было странным, потому что уже многие месяцы никто не называл меня так. С тех пор, как сначала умерла Ханна, а за ней — моя мать.

С некоторым усилием я переключил внимание на Изабеллу, которая продолжала со мной спорить.

— Я больше не восемнадцатилетняя девчонка, которая переживает из-за чужого мнения. Я твёрдо намерена сопровождать вас в этот клуб, потому что за сегодня этот разговор обещает быть самым интересным событием. И помните, — мягко добавила она, — во время исследований Алистера я сталкивалась и с более ужасными ситуациями, чем обычная сегодняшняя среднестатистическая женщина.

— Но вам может быть не комфортно, — слабо сопротивлялся я, думая, главным образом, о собственном дискомфорте, — и вам надо заботиться о своей репутации.

— Саймон, мне будет очень комфортно, и моя репутация не пострадает, — она легонько коснулась моей руки. — Меня не заботят люди, которые станут распространять обо мне слухи среди моих друзей.

Всё было решено уже без меня.

Дверь в здании из песчаника на Западе 38-ой улицы была такой же, как и на остальных домах: массивная, деревянная, с полированным латунным дверным молоточком. Я постучал, и всего пару секунд спустя дверь открыла девочка лет тринадцати-четырнадцати в чёрном платье с белым передником.

Скорей всего, это была привычная практика в таком заведении: клиент не должен стоять долго на улице, где его могут опознать. Но сразу за входной деревянной дверью шёл огромный холл, а напротив — вторая дверь из толстой стали. На ней не было наружной дверной ручки, зато были врезаны три тяжёлых замка.

Нежеланные посетители определённо сюда не попадут.

В середине двери было отверстие, похожее на почтовое для писем. Встретившая нас девочка пояснила, что туда надо опустить записку с причиной нашего визита. Я достал карандаш и замер. Если напишу «Полицейское расследование» — не похоже, что нас впустят. Поэтому я записал: «Мы представляем обеспокоенных друзей Стеллы Гибсон».

Служанка опустила записку в прорезь, и мы стали ждать в тишине. Девочка уставилась на Изабеллу, заставив ту покраснеть, несмотря на прежние уверения. Я предложил Изабелле желатиновую конфетку, которую всегда носил с собой в жестяной баночке в кармане, чтобы прояснить, что Изабелла пришла сюда со мной. Изабелла взяла конфету, и девочка отвела взгляд.

Спустя, казалось, бесконечность, хотя на самом деле прошло минут пять, металлическая дверь со скрипом отворилась, и нас проводили в отдельную комнату, где на столе я за метил стопку визитных карточек.

Должен признать, услуги, которые она предлагает, были описаны со вкусом. Я познакомился в общих чертах с положением дел после прошлогоднего расследования. Её дела шли прекрасно, она являлась владелицей собственного здания в городе, и как я сегодня увидел сам, внутри этот дом был обставлен богато.

Мягкая мебель обтянута насыщенно-красным бархатом, отороченным золотом, а массивную мраморную столешницу по бокам овивали золотистые ветви. Левый угол комнаты полностью занимал огромный сверкающий чёрный рояль.

Я узнал её, как только она вошла в комнату. Я видел фотографии этой женщины в газетах и в полицейских рапортах, но в жизни она была ещё более удивительной личностью. Высокая, солидная, с полными красными губами, которые были почти такими же яркими, как и её волосы, уложенные плавными волнами в высокую причёску.

Я был уверен, что волосы покрашены хной, потому что никогда прежде не встречал такой насыщенный натуральный красно-рыжий оттенок. На ней был роскошный пурпурно-золотистый халат, и я подозревал, что она только что встала с постели, хотя было уже обеденное время.

В её хрипловатом голосе слышались медовые нотки её родного Юга, хотя и были они настолько усилены, что я подозревал, что она специально создала себе такой акцент для подчёркивания созданного образа.

— Доброе утро, — произнесла женщина. — Приношу свои извинения, что вам пришлось меня ожидать. Я так понимаю, что вы пришли сюда, потому что беспокоитесь о Стелле Гибсон?

Я в ответ представил нас с Изабеллой, как подобает, и объяснил ситуацию, признав, что поиски Стеллы — это часть полицейского расследования. Я совершенно ясно дал понять, что ни она, ни её бизнес нас не заботят. Почти последней нашей надеждой было то, что Стелла могла связаться за прошедшие дни с кем-то из местных девушек.

Мами не была удивлена вопросам. Полагаю, за столько лет работы в этой сфере она не раз сталкивалась с подобными просьбами — если и не с официальными полицейскими расследованиями, то уж точно с личными запросами.

И я подозревал, что формулируя ответ, она всегда задавалась вопросом, хочет ли девушка, которой интересуются, быть найденной. Учитывая это, я специально подчеркнул тот факт, что Стелла может быть в серьёзной опасности.

Мами Дюран несколько секунд размышляла, но ответила, на мой взгляд, искренне.

— Ах да, Стелла Гибсон. Она была милейшей девочкой. Все здесь говорили о ней только хорошее, — произнесла она. — Но не могу сказать, что видела её здесь с того августа, как она от нас ушла.

— Она ушла без скандалов? — уточнил я.

— Конечно, — ответила Мами. — Она была милой и весёлой, хотя и слишком стеснительной, чтобы удовлетворить большинство джентльменов. Поэтому дела у неё шли и не так радужно, как могли бы идти. Думаю, она слишком напоминала им девчонок из их родной местности.

Дверь открылась, и женщина замолчала. В комнату вошла другая служанка и внесла чайник с тремя чашками.

— Я ещё не пила утром чай, — произнесла Мами Дюран, — поэтому приказала и вам приготовить по чашечке.

Пока служанка не покинула комнату, Мами не возобновляла разговор и расставляла чашки.

— Хорошо, что она ушла, как мне кажется. Когда она захотела нас покинуть, я подтолкнула её в правильном направлении. Я отправила её в одно из тех праведных христианских обществ, борющихся за реформы и управляемых старыми девами с избытком свободного времени. Я слышала, что её устроили к северу от города, возможно, у какой-то праведной старухи, которая радуется, что спасла девушку от грешной жизни.

Её голос был полон сарказма.

Зная Вирджинию Уингейт, я подавил ухмылку, когда услышал подобные слова. Конечно, миссис Уингейт была старой девой, но что-то мне подсказывало, что она не подходила под описание Мами «самодовольной праведницы».

— Стелла дружила здесь с кем-нибудь из девушек? — спросила Изабелла. Если ей и было не комфортно, она это никак не показывала.

— Ну, — Мами на секунду запнулась, — я бы сказала, что она неплохо ладила с Корой Черни. Похоже, они всегда были хорошими подругами.

— Кора сейчас здесь? Мы можем с ней поговорить? — взволнованно спросила Изабелла.

— Нет, — ответила Мами — Она уже съехала, как и большинство успешных девушек. Нашла себе парня ещё богаче, чем прежний, и переехала в новую квартирку в центре города. Я могу дать вам адрес, если хотите с ней пообщаться.

Естественно, мы согласились.

Если слухи не лгали, то история Мами была как две капли воды похожа на историю Коры. Я знал, что Мами была любовницей нескольких мужчин, один успешней другого, и их шикарные подарки и создали накопления, на которые она начала своё собственное дело.

Мами Дюран подошла к секретеру и открыла один из ящиков ключом, висящим на цепочке на шее. Очевидно, в этом доме ничто не остаётся без присмотра. Женщина проверила что-то по книге и сделала пометку на листке бумаги.

— А что насчёт семьи? Не знаете, у Стеллы есть родственники поблизости? — спросил я, когда она снова к нам присоединилась. Миссис Уингейт уверила нас, что у Стеллы не было семьи, но меня интересовало, не знает ли Мами чуточку больше, чем остальные.

Но мнение Мами было таким же.

— О, нет, никакой семьи, в этом я уверена. Отец привёз её сюда, в Нью-Йорк, но вскоре после переезда умер. Сердечная недостаточность, — пояснила она и тяжело вздохнула. — Я не сомневаюсь, что если бы у Стеллы была семья, готовая принять её, она бы туда немедленно вернулась. Но она пришла сюда в отчаянии, и я о ней позаботилась.

Я ощутил укол жалости по отношению к Стелле, потому что встречал многих девочек в своём родном районе, столкнувшихся с подобным сложным выбором. Когда перемены в жизненных обстоятельствах оставляют их один на один с проблемами, а у них нет должного опыта или умений, то выбор не большой.

Некоторые устраиваются на работу швеями или уборщицами, но долгий рабочий день не даст достаточно денег, чтобы оплатить даже скромное проживание и еду. Поэтому некоторые находят лёгкие деньги от занятия проституцией на улице более привлекательными.

Но с таким образом жизни долго живут не многие. Чем дольше они остаются на улице, тем больше вероятность стать жертвой болезней или жестокого обращения. Но Стелла каким-то образом смогла попасть сюда и добиться покровительства Мами Дюран. Интересно, как именно?

Но скорей всего, на этот вопрос не существовало простого ответа, и я лишь надеялся, что какой бы умный план не пришёл Стелле в голову тогда, он поможет ей и сейчас.

Я собирался поблагодарить Мами и попрощаться, когда мне в голову пришла ещё одна мысль.

— Миссис Дюран, я знаю, что вы очень аккуратны в отношении клиентов, но мы расследуем убийство. Учитывая это, мы бы хотели задать вам вопрос относительно одного конкретного подозреваемого.

Мами гортанно рассмеялась и откинулась на спинку дивана.

— Вы же настолько наивны, чтобы полагать, что приходящие сюда джентльмены называют свои настоящие имена? — снова засмеялась она. — Вам придётся либо очень точно его описать, либо показать мне снимок.

Я признательно кивнул, достал бумажник и начал искать заложенную между страниц фотографию Майкла Фромли.

Нам повезло, что Мами сразу же не отказалась взглянуть на снимок. Секрет её успеха был в её привычке быть чрезвычайно осторожной и скрытной. Было предельно ясно, что Мами — деловая женщина, ведущая свои дела в полной секретности.

Но стоило ей взять фотографию и посмотреть на неё — сначала бегло, а затем уже пристально — как я заметил перемену в выражении её лица: оно окаменело, несмотря на всё её старания.

Наступила тишина.

— Его зовут Майкл Фромли, — добавил я.

Я расслышал, как она резко вдохнула. Я наклонился вперёд, ничего не произнося, но ожидая её дальнейших слов.

Когда Мами вновь заговорила, в голосе звенела сталь.

— Боюсь, ничем не могу вам помочь, детектив, — она не поднимала на меня взгляд, встала с дивана и направилась к двери.

— Но, миссис Дюран, — быстро произнёс я, бросаясь ей наперерез, — мы подозреваем, что этот мужчина совершил преступление — особо жестокое убийство ной леди, которую знала Стелла Гибсон. Если вы знакомы с ним, мы должны об этом знать.

Мы оба оказались в тупике: я не двигался с места, и она не могла пройти.

— Миссис Дюран, — снова заговорил я, — когда мы только вошли, я дал вам слово, что вы не будете вовлечены в моё расследование. Но я ожидал от вас сотрудничества. Вы же осознаёте, что у меня достаточно прав и власти, чтобы официально вызвать вас на допрос.

И снова тишина.

— Если я вызову вас на допрос, то вы можете закончить свои дни в «Гробнице*», а никто не знает, что в «Гробнице» может случиться. Я слышал, что там очень неприятно, особенно, если оставаться там на длительный срок.

«Гробница» — городская тюрьма, построенная в 1902 году. Расположена в Нижнем Манхэттене.

Мами не повела и бровью:

— Делайте, что пожелаете. Мне больше нечего сказать.

Взгляд её ярко-зелёных глаз встретился с моим, и невозможно было ошибиться в его решительности. А затем она ушла, оставив нас одних.

Снаружи я разочарованно выдохнул и начал яростно расхаживать взад и вперёд.

— Она что-то знает. Что-то важное. И отказывается нам это говорить, — сказал я.

Я напугал её всем, чем мог, но она по-прежнему игнорировала мои слова. Единственное возможное и рациональное объяснение этому — это то, что она боится Фромли ещё больше, чем меня. И я собираюсь узнать, почему.

Изабелла попыталась настроиться оптимистично.

— Возможно, она просто была поражена, — сказала она. — И скоро всё расскажет. Она ведь знает, как с вами связаться.

Но Мами Дюран не станет со мной связываться. Я был в этом уверен, увидев, как при взгляде на фотографию Фромли по её лицу промелькнула тень горечи.

Я мог наказать её, вызвав на допрос в местное отделение полиции. Но этим я больше ничего не добьюсь, и это не даст мне информации, в которой я так отчаянно нуждаюсь.

Внезапно дверь в заведение Мами открылась, и на улицу выскочила вёрткая девчушка.

— Мами сказала передать вам вот это, сэр, — она вложила мне в руку кусок бумаги, — но больше её не беспокоить. Она не хочет ваших вопросов.

Я взглянул на дом Мами, и мне показалось, что в окне на третьем этаже дёрнулась занавеска.

Я посмотрел на лист бумаги. Синими чернилами там был написан адрес дома на Западе 41-ой улицы рядом с Восьмой Авеню и номер владелицы дома миссис Эддисон. Адрес Фромли.

Именно этот адрес был мне так нужен, именно его я так искал последние два дня. Но меня начинало злить то, что Мами Дюран ожидала, будто я возьму эту бумажку и буду ей чрезвычайно благодарен, хотя вполне очевидно, что она знает гораздо больше.

Это было ясно по тому, что она знала настоящий адрес Майкла Фромли, хотя его не могли назвать ни Алистер, ни тётушка Лиззи.

Но причину, по которой Мами отказывалась говорить о Фромли, мы узнаем лишь через несколько дней.

И правда, которую мы выясним, будет даже хуже, чем я себе представлял.