Возгарка II

Глава 7. Рихард фон Шнайт

— Предки, что это за срань крылатая? — Радек подтолкнул мыском ботинка грудину зарубленной пташки. Вместе с Демиром и Войко они обступили распластавшуюся под фока-гиком тушу и повернулись к трапу, заслушав мои шаги.

— Ярочка! — обрадовался старпом и отложил пернач на сбухтованный канат.

Девчонка живо меня обогнула и устремилась в распахнутые объятия великана. Тот подхватил её и закружил, будто сто лет не виделись.

— Эмил, выходи, всё кончилось! — крикнул я, повернувшись к пустой бочке для пресной воды возле грота.

Мужичок затравленно выглянул наружу, после чего с робкой, извиняющейся улыбкой выбрался наружу. Я не собирался обвинять его в трусости. Проку от него в схватке никакого, а так хотя бы не пришлось выручать. Рыжему котёнку следовало бы поучиться.

— Прими руль, — бросил я бывшему бурлаку и прошёл к остальной команде.

— Кэп, так чего это за погань? Как ты их там обозвал? — вопросил Радек, когда я присел рядом с обезглавленным трупом.

— Алайсиаги. Просто голодные хищники, — соврал я. — Не знал, что они водятся в этих краях. Нам повезло, что никого не утащили.

— А третья где? — белобрысый недоумённо полез чесаться под повязку на голове. — Только не говори, что она к нам в кубрик заползла!

— У вас там очень уютное логово, как не заползти? — я постарался пошутить, но не вышло. — Не дрейфь, я её прибил, — с этими словами я посмотрел в светло-карие глазки девчонки.

«И даже не вздумай брякнуть, что это не так».

Ярочка обиженно поджала губки и отвернулась.

— Тебя ранили? — спросил Демир, покосившись на приятеля.

— Что? Ох, да ё-моё! — Радек посмотрел на своё плечо, где в прорехе виднелась серьёзная царапина. — Вот же паскуда! Достала меня!

Ткань рубашки наливалась кровью.

Кровью, сука…

Дёсны заныли, удержать в них клыки не получилось.

— Войко, займись раненым, — велел я, уперев глаза в отрубленную башку твари, которая оставила Радеку эту памятку.

Мой помощник положил лапищу матросу на плечо и повёл на перевязку в каюту. Ярочка присела на корточки рядом с вытянутыми фалангами крыла. Прикусила губу и потянула любопытные пальцы к тёмному когтю, но в последний момент отдёрнула их, подскочила и убежала вслед за Войко с Радеком.

Демир посмотрел наверх, где над фока-гафелем заполоскался парус, рассечённый когтями одной из ненавистных сучек. Мурадец прицокнул и спросил:

— Заштопать получится? — нужно отдать должное его выдержке и практичности.

— Если что, заменим, — я пожал плечами. — В крайнем случае, и без топселей идти можно, только в скорости потеряем.

Что крайне нежелательно, конечно. Особенно теперь, когда моему дядюшке стало известно, где меня искать. Сомневаться, он ли послал алайсиаг, я не собираюсь.

Из отсечённого среза шеи вытекло немного густой, очень тёмной крови. Гнилой крови. Собственно, ещё недавно она представляла собой сушёный порошок в хрупких венах мумии. Я чувствовал некротическую магию, пропитавшую этот оживлённый труп. Хорошо, что моя команда никогда не видела живых алайсиаг. Ребята не знают, что у этих зверюг не должно быть полуголого черепа и торчащих рёбер — речь не о худобе, а о нехватке облезлой шкуры в некоторых местах.

При желании Вальдемар мог бы восстановить их плоть получше, но не счёл нужным такое старание. Разве что крылья казались вполне целыми, ведь с прорехами летать тяжело. В остальном он совершенно не постарался, никакого лоска не навёл.

Всё же пушечное мясо.

Весточка из родного дома, так сказать.

Похоже, Ветцель, сука расфуфыренная, меня сдал.

Очень вовремя. Как раз, когда я не укладываюсь в сроки поставок, взял на воспитание малолетнюю девчонку, а внутри всё горит от вурдалачьей заразы и аконита.

Прям идеальное время, чтобы заново уходить от преследования.

Ладно ещё, что никто из экипажа не погиб и не получил серьёзных травм: не хватало сейчас ещё замену искать. Но вот если атака повторится… Через день-другой я могу вовсе слечь с этой хворью, и тогда ребята будут вынуждены отбиваться своими силами.

Похоже, придётся навестить одну старушенцию и молить о помощи. Не любит она мертвяков. Даже за солидное вознаграждение не очень-то свои лекарские навыки к нашей дохлой плоти прилагать соглашается. Но была не была! Придётся попробовать её уломать.

— Демир, наверх, — распорядился я, махнув на марс, укреплённый на салинге фок-мачты.

Пока матрос взбирался по закреплённым между вант выбленкам, я схватил дважды сдохшую алайсиагу за лапу и потащил к фальшборту. Одним рывком перебросил тушу через планширь. Раскрытые крылья гулко шибанулись по волнам, но тварь не потонула: слишком большая площадь опоры на воду при слишком маленьком весе. Да и хрен с ней, пускай плавает, народ пугает.

Мало ли в мире чудищ? На берег её вынесет или рыбакам попадётся — сделают чучело и загонят какому-нибудь ценителю диковин.

Вторая птичка последовала за сестрой.

Кстати, все алайсиаги — самки. Самец у них традиционно один на целую колонию, хотя среди детёнышей их достаточно много. Пока взрослеют, успевают передраться и перебить друг друга. Ещё бы! За такой-то гарем.

Под конец я вышвырнул головы: целую и размозжённую.

Теперь самое любопытное. Пойдём-ка, спустимся в кубрик: надо же разобраться, каким интересным способом сдохла третья гадина.

Поскрипывая ступеньками, я отметил следы от когтей на древесине, а ещё всё провоняло столетней мертвечиной, хоть блюй. На верхней палубе этого смердежа тоже хватает, но там хотя бы ветер сносит. Придётся заставить ребят всё тщательно отдраить, чтобы эти вопиющие ароматы не досаждали моему обонянию. Всё судно, заразы, изгадили!

Перед тем, как войти в кладовку я снял с крюка лампу: ночное зрение — это хорошо, а цветное — лучше.

Поставил осветительный прибор на бочку со льдом и взялся за плечо чудовища. Дряблая кожа легко отстала от мышц, заставив меня брезгливо оголить клык. Может, я тоже мертвец, но разлагаться себе не позволяю, даже когда все физиологические процессы в моём организме останавливаются. Эта дрянь, едва сдохла повторно, начала радостно гнить прямо внутри моей «Вильды».

Надо скорее выбросить эту падаль.

Я развернул труп так, чтобы сподручнее было с ним возиться.

Внешний осмотр ничего не дал.

— От чего же ты ласты склеила, зараза? — ласково поинтересовался я у зверюги.

Провёл ладонью над шкурой монстра, над шипами вдоль позвоночника. Сунул руку под грудину — в область сердца. Ничего не ощутил, кроме ровного фона очень знакомой магии. Затем моя рука легла на башку с зубастой пастью и вывалившимся языком. Тот реально вывалился — отвалился.

Вот здесь-то я ощутил кое-что необычное.

Какая-то другая магия, обжигающая…

Позволив глазам налиться чернотой, я присмотрелся и различил какое-то лёгкое медное свечение под черепом убитой твари.

Так-с, любопытно…

Давайте-ка заглянем в этот череп поглубже.

Жалея, что не надел перчатки, я подцепил краюшек сползающей кожи и стащил её с костяного свода, как кожуру с очень вонючего плода. Сдержал рвотные позывы, но краем сознания заметил, что к запаху гнили в районе пасти примешивается и другой душок — горелый. Вонзив пальцы в швы черепных костей, я с силой надавил и потянул. Затрещало, хрустнуло, и вот, череп раскололся на две половинки, как орех.

Какой же смрад…

Но воняло не протухшей мертвечиной, а очень хорошо пропечённым мясом.

Мозги твари превратились в уголь.

* * *

Прошли ещё сутки.

Сегодня я проснулся совершенно разбитым.

В свете зажженной лампы Венченте посмотрел на следы паршивого укуса. Заметил крайне тревожные перемены: ранение зажило, но опухоль не спала, зато поросла шерстью.

Сука, шерстью!

Очень не хотелось проверять, что встретит меня в зеркале. Похоже, на смену я сегодня не выйду.

Согнуться в пояснице оказалось не самой простой задачей. Привалившись спиной к доскам внутренних переборок, я вытащил пробку из бутылька и опрокинул его в рот, осушив одним залпом.

Начало нестерпимо распекать. Я едва удержался, чтобы не зарычать, только затылком немного о доски побился. Клыки выскочили, и с полминуты я просто скалился, судорожно сжимая челюсти и кулаки. Потом начало отпускать, я тяжело выдохнул и зарёкся впредь связываться с подобной нежитью — если сумею пережить нынешнюю ситуацию, конечно. Мне вполне достаточно собственного, консервативного вампиризма, перенимать модные навороты не хочу.

Когда-то Вальдемар предлагал мне обзавестись способностью к метаморфии.

С помощью колдовства можно привить себе любую ипостась, но дух зверя будет влиять на твою личность. Потому рекомендуется выбирать животное, исходя из особенностей собственного характера, а если недостаточно разбираешься в себе, есть ритуал, позволяющий персонифицировать твою сущность в зооморфный образ. Я его проходил. В дыму одурманивающих курений мне явился волк.

Я отказался принимать его: всю жизнь я борюсь со своими дикими порывами, так что не посчитал полезным их усугублять.

Какая выйдет ирония, если дух волка во мне всё же поселится, но уже в искажённой форме.

Так всё, хватит страдать, пора заняться делами…

* * *

Ночной бриз утаскивал запахи с побережья в море вслед за отливом.

Сняв сапоги и закатав штанины, я брёл по илистой литорали. Отошедшая от берега вода обнажила валуны, покрытые закрывшимися раковинами мидий. Актинии повтягивали щупальца и напоминали шматки пудинга. Влажно блестели гирлянды водорослей. Вдалеке, на отлогих песчаных дюнах росли сосны, и ветер колебал их хвойные кроны.

Следом, утопая в грязи по щиколотки, шкандыбал Войко. Через плечо он перебросил мешок с подарками для старухи и её семьи, а на сгибе локтя у него сидела рыжая девчонка и обнимала богатыря за шею.

После стычки с алайсиагами она позабыла о давешних обидах, но ненадолго.

Весь вечер дулась и смотрела на меня исподлобья.

И сегодня продолжила в том же духе.

Однако я решил, что полезно показать бабке Самире не только себя, но и мою маленькую, подозрительно одарённую крошку. Узнав, что мы направляемся к настоящей ведьме, Ярочка не утерпела и сама попросилась, но со мной демонстративно не разговаривала.

Сообщать о своих подозрениях я пока не стал даже Брониславу.

Первые подозрения зародились у меня ещё до вскрытия выгоревшей черепушки. По-хорошему, от закипания мозгов ту должно было разнести в дребезги, но то ли извилин там оказалось маловато, то ли давление спустилось через прогнившие или сломанные ещё до воскрешения перегородки. У этих «птичек» там всё такое хрупкое, облегчённое для полёта… И я вроде как заметил пар, вышедший из пасти твари, но не сразу связал одно с другим.

Однако предвестнички-то появились чуток раньше.

Вчера Ярочке удалось шарахнуть меня по мозгам — хорошо хоть не так сильно, как крылатую тварюшку, — а ведь я даже не соединялся с ней в тот момент, но она смогла пробить дверь в мой разум самостоятельно. Очень неприятно, доложу вам.

Я было списал этот инцидент на своё плачевное состояние, но понял, что все её подавленные воспоминания расцвели, как прежде. Дурные картины прошлого оказались вытащены из-под завалов памяти, отреставрированы и вставлены в золочёные рамы.

Она не должна была вернуться к ним с такой лёгкостью. Но воскресила с новой силой. Возможно, и воспоминания о нашей встрече у водопада возвратились к ней не по моей халатности, ведь я и раньше зачаровывал детей, им всегда хватало неглубокого воздействия.

Короче, у меня уже нет сомнений, что детёныш мне достался с начинкой. Осталось только разобраться, с какой именно: пробудился ли в Ярочке дар общей направленности или со спецификой.

Превратившаяся в грязь зона отлива кончилась, мы добрались до островка с несколькими приземистыми домами. Сухопутную связь с берегом это местечко обретает только с отходом воды, в остальное же время его окружает мель, надёжно защищающая хуторчан от любого судна с серьёзной осадкой.

Однако никто эту бабку трогать здесь и не пытается: себе дороже.

Налогов она не платит, короне не служит и по всем признакам является обычной деревенской знахаркой, с той разницей, что способна не только шептать заговоры и поплёвывать через плечо, но и получать результаты, далёкие от самовнушения доверчивых обывателей.

С ногами, перепачканными в иле, мы поднялись по невысокому склону.

Фонарь горел только возле одного жилища, туда мы и направились.

На пне во дворе сидел мужичок и поплевывал кожурой от семечек. Топор для колки дров небрежно лежал у него на коленях, а сами дрова ждали своей участи по соседству — причём колоть их ночью он точно не собирался. Заметил он нас давно, но спешить навстречу посчитал лишним.

— Добрый день, уважаемый, — сухо поприветствовал я ведьминого сынка. — Матушка принимает?

— Может и принимает, а кто спрашивает?

— Кончай придуриваться, ты меня помнишь, — брови гневно сдвинулись.

— Может и помню, да и что с того?

— Того, — я достал мошну с позвякивающими монетками и бросил её в ладонь мужичка. Тот взвесил, заглянул внутрь и одобрительно кивнул.

— Во, другой разговор, — он тут же расплылся в улыбке. — Матушка почивать изволит, припозднились вы, гости дорогие.

— Так разбуди, сам понимаешь, что дневное время подходит не всем.

— Вот вечно с вами, упырями, одни проблемы, — покачал он головой, но с кряхтением поднялся. — То кровушку у честного люда сосёте, то командуете, будто хозяева. Но тута у нас свои правила, ясно?

— Как задница светлячка, — скривился я. — Ты меньше языком работай и больше ногами, уважаемый.

Ярочка с любопытством озиралась, хотя ничего интересного в округе не было. Дети — достаточно простой смены обстановки, пусть даже на такую же, как дома, и они сразу наполняются исследовательским огнём. Блин… как же я надеюсь, что другого огня в ней нет, и выгоревшие мозги твари — просто спонтанное преобразование сырой магии в атакующее проклятье, а не норма для неё.

Хотя с моим везением девчонка точно окажется прирождённой пироманткой.

На деревянном судне, опутанном промасленными снастями.

Заборов вокруг домов с гонтовыми кровлями не было — за ненадобностью. На остров никто не сунется без спросу, а скотина даже без магии не очень-то захочет бродить во время отлива по непонятному полю зыбкой грязи.

Мужичок проводил нас к колодцу, а сам скрылся за скрипнувшей дверью матушкиного дома. Бронислав сгрузил с плеча мешок и взялся за ворот, тот начал не менее скрипуче проворачиваться.

— А если она настоящая ведьма, то чего тут так… обычно? — Ярочка спросила это не у меня, а подняв глаза к Войко. Мой помощник пожал плечами и поставил ведро на верхний венец сруба. — Уй, холодная! — возмутилась она, начав обмывать ноги.

Предлагать ей попробовать согреть водичку я не стал.

Ярочка прошла по грязище всего несколько шагов перед тем, как мой помощник сжалился над ней и предложил поработать транспортом, однако изгваздаться девчонка успела со всем старанием.

Ко времени, когда мы закончили с водными процедурами и обулись, вернулся ведьмин сынок — с хорошими новостями. Надо отдать ему должное, этот пройдоха не зря монеты взял, раз сумел уговорить мать на общение с вампиром.

Пришлось заново разуваться — уже перед порогом.

— Сабельку-то оставь, — попросил мужичок.

Нехотя, но я перебросил портупею через голову и сунул ножны Войко.

— Вы пока подождите, — велел я спутникам и забрал мешок.

Переступив через высокий порог, я неприязненно поморщился от запаха ладана — курительные смолы из Самаха неизменно пользуются популярностью у народных умельцев, обещающих прогнать все хвори и беды за умеренную плату. В остальном же антураж ведьминого жилища тоже ничем не выдавал её подлинного профессионализма.

Бабка Самира дожидалась меня за столом с чистой скатёркой, дымящей курительницей и кучей колдовского инвентаря — большей частью бесполезного. Будучи мурадкой по происхождению она имела смуглую кожу и чёрные глаза. Ну, а волосы её, конечно, были сокрыты головным убором от глаз любого мужчины, кроме мужа. Местного, кстати.

— А, мертвяк пожаловал, — неприязненно начала старушенция и подбросила щипчиками ещё кусочек белёсой смолы на уголёк. — Ну, проходи, коль не боишься. Смотрю, не с пустыми руками. Оставь там, раз посчитал нужным уважить старушку. Денег-то не беру, сам знаешь.

Действительно, зачем брать с клиентов деньги, если они в любом случае не захотят оставаться у тебя в долгу? Тем паче, что проклятый металл уже принял сынок.

— Так с чем пришёл? — спросила она, когда я оставил подарки на лавке и подсел на табурет к столу.

Я молча распустил завязки рубашки и отдёрнул край ворота.

— Батюшки, — ведьма покачала головой, — что за хворь с тобой приключилась, милок? Сколько живу, а не видала, чтоб упырьки шёрсткой порастали, разве что по собственному почину. Но ты, похоже, превращениями не балуешься.

Я коротко пересказал историю встречи с мёртвым волком и спросил:

— Вы можете что-нибудь сделать?

— Вурдалачий укус, говоришь? — задумчиво проговорила бабка. — И волкобой уже принимаешь… Ох, милок, озадачил. Ладно, попробую выгнать звериный дух из тебя. Только сперва расскажи, что за девочку ты привёл с собой?

— Я хотел заняться этим вопросом после решения своей проблемы, — я положил локоть на стол и провёл рукой по щетине на подбородке. — Думал, может, взгляните на неё, уважаемая. Совет дадите. Я подозреваю, что девочка одарённая.

— Веди её сейчас, — велела бабка. — У нас тут работа надолго, нечего ребёнка мучить, измается же. Посмотрю, да пусть с твоим детиной на кораблик возвращаются. Уж ночь на дворе, так что извиняй, чаю с халвой не предложу.

Я позвал свою рыжую подопечную — не по ментальной связи. Просто поднялся и сходил за ней. Ярочка злобненько зыркнула на меня, ничего не сказала, но вошла.

Бабку она рассматривала с интересом, но недоверием. Старая женщина улыбалась и расспрашивала её о всякой ерунде. Потом легко помахала рукой над курительной чашей, и дым невесомыми серыми струйками потёк к девочке.

Светло-карие глазки исполнились восторга, когда эта дымка обогнула её и закружилась вокруг, будто в танце без музыки. Старушка же начала едва заметно шевелить губами и начитывать заговоры на мурадском. Её руки летали рядом с красным бострогом девочки, над её головой с платком, вплетённым в косу.

Вот, морщинистая рука остановилась напротив детской груди… подушечки пальцев коснулись ткани… и отдёрнулись, будто обжегшись.

— Убирайтесь! — старушка подскочила. — Убирайтесь оба, немедленно!

Ярочка ахнула от неожиданности и попятилась. Я схватил её за плечо, тоже поднявшись.

— Уважаемая, вы бы не пугали ребёнка, — начал я, чувствуя, как закипает злость.

— Забирай её и проваливай, мертвяк, — голос женщины стал ниже, страшнее, в нём появилось тёмное обещание. Дескать, вы не хотите узнать, что я сделаю, если ослушаетесь.

— Послушайте, но мне действительно очень нужна ваша помощь…

Лицо старушки исказила ужасная гримаса, рот распахнулся…

Я едва успел сграбастать девчонку, когда в нас ударил ураган. Крик бесовой старушенции обратился в шквальный ветер. Рукава моей рубашки захлопали чёрными крыльями, волосы взметнулись немытыми прядями, как и девчонкина коса. Кажется, Ярочка вопила, но дикие потоки воздуха сносили её крик. Я прижимал ребёнка к себе, скалился и щурился, прикрываясь второй рукой. Мои босые ноги заскользили по лакированным доскам половиц.

Белые занавески на окнах полоскались и собирались сорваться. К счастью на пути бабьего ора не оказалось плохо закреплённых предметов, так что в нас летела только пыль, а развешенные по белёным стенам тарелочки только дрожали на гвоздках, стукались и стукались, пока не разбились. Вот тогда в нас полетели осколки.

Я развернулся, чтобы закрыть девчонку от шрапнели черепков.

Пришлось повалиться вместе с ней на пол и переждать, пока все осколки отбарабанят на спине. На миг всё стихло, я решил, что старая сука выдохлась, но нет, она просто набирала в лёгкие побольше воздуха для нового крика.

Теперь нас перевернуло и потащило к выходу поодиночке — прямо по полу.

На бабский вопль откликнулся Войко, а вместе с ним и сынок ведьмы. Они отворили дверь, но не успели ничего спросить: их самих обдуло так, что пришлось отступить.

Высокий порог помешал нам с девчонкой выкатиться на улицу. Но тут ведьма стихла, снова делая глубокий вдох. Я подскочил и рывком вздёрнул Ярку на ноги.

— Войко, проваливаем отсюда, — бросил я, выволакивая подопечную во двор и хватая ножны с саблей.

На этом бы старухе утихнуть, ведь она добилась своего и выпроводила гостей. Но нет, почему-то просто выгнать нас взашей взбрендившей колдовке показалось мало.

Она лично показалась на пороге.

— Матушка, ты чего? — обеспокоенно подался к ней сынок.

В домах начал загораться свет, домочадцы безумной старухи стали открывать ставни и выглядывать, что за шум тут творится.

Ведьма бормотала словеса и ничего не замечала. Казалось, что чем больше магии она вкладывает в злость, тем меньше рассудка в ней остаётся. Хотя, почему это казалось? Так и было. Я и раньше видел, как могущественные маги полностью теряют себя, сливаясь с силой, которая фонтанирует через них в мир.

Слова отдавались эхом, становились громче и вот, старуха резко брякнула непонятное слово и вздыбила руки. Одновременно с её жестом зашатались ветвистые яблоньки, которые росли возле дома. Почва задрожала, заставив нас отступать. Прямо рядом с моей босой ногой земля взорвалась — из неё вырвался длинный жгут переплетённых корней.

Такие же взрывы длинными траншеями избороздили весь двор. Со скрипом деревья вырывали корни из почвы, шевелились, двигали ветвями — с тех начали опадать спелые яблочки. Корневая система у яблонь не глубокая, зато очень разветвлённая, так что вся ухоженность дворика вмиг превратилась в хаос взрыхлённого дёрна.

Деревья стали выбираться, оставляя за собой котловины, разворачивались и перемещались.

— Мама, прекрати! — мужичок испуганно отступил, а ведьма сделала руками жест вперёд.

Яблоньки двинулись к нам.

Рыжая малявка дико таращилась на них и не могла сдвинуться с места, так что я просто подхватил её и забросил на плечо. Второй раз приглашать Войко не пришлось. Мы дали дёру через ведьмин двор.

Покачивая на ходу оставшимися плодами, деревья зашустрили следом. И у них действительно получалось на диво шустро. В голову пришло сравнение с осьминогами, только вместо щупалец эти деревянистые молодчики орудовали корнями.

— Проклятое отродье ифрита! — орала вслед старуха. — Чтоб духу здесь не было! И чтоб забыли дорогу на мой остров!

В больном состоянии у меня не выходило бежать быстрее, чем-то природой отведено смертным. Да и девчонка перестала казаться пушинкой. Но с Войко нас разделяло некоторое расстояние, так что перебрасывать её помощнику я сразу не решился.

Помогло догоняющее деревце.

Яблоньки неслись за нами с тяжёлым грохотом и скрипом ветвей. Под высокими стволами клубилось переплетение грязных корней: длинных и толстых, тонких и мочковатых. С треском одно из деревьев раскололось на бегу, не выдержав собственной резвости. Оголилась заболонь и ядро, но получившаяся развилка не замедлила подстёгнутое магией растение. Ведьма вдохнула в свой садик такую жизнь, что теперь хрен остановишь.

Другое деревце уже бросило на нас свою тень — а заодно и пару яблочек, одно из которых ощутимо садануло меня по макушке. Я слышал дикое сердцебиение девчонки, её пальцы цеплялись за мою рубашку, а ещё… я чувствовал нарождающееся тепло у неё в груди.

— Войко, лови! — крикнул я, едва корешки начали щекотать пятки.

Детский визг прорезал чудовищные стоны древесины, и я заметил, что среди листвы некоторых крон вспыхнуло пламя. Бронислав ловко поймал девчонку и продолжил нестись к отлогому склону.

Надеюсь, она всё спустила…

Яблонька с натужным гулом махнула веткой. Я пригнулся, пропуская её над головой, но споткнулся и кубарем полетел в ароматные злаки.

Мои ноги моментально спеленали жёсткие корешки. Рывок, и моя спина зашелестела по траве, пересчитывая мелкую гальку. Яблонька почти подмяла мою дохлую тушку под себя, когда пальцы нащупали рукоять сабли. Росчерк стали, и дерево отпрянуло, будто от боли. Корни взметнулись — разве что крика не последовало за неимением лёгких и голосовых связок.

Быстро-быстро отпинавшись от мелких ползучек, я перевернулся, вскочил на ноги и бросился догонять своих.

Следом неслись горящие деревья.

Как же я благодарен тебе, Ярочка. Так ведь стало намного лучше! Тепло и видно благодаря зареву просто отлично!

Когда земля пошла под уклон, деревья не смогли сохранить равновесие. С натужным стоном первая яблонька повалилась и покатилась вниз по склону. Её полыхающие ветви обдавали травостой и разбрасывали сонмища искорок — те вихрились в ночи светлячками.

Хуже всего, что это яростно горящее бревно катилось за мной следом.

И почти догнало.

Пришлось собраться с силами, сжать челюсти и подпрыгнуть, пропуская его под собой — язычки пламени нежно облизали подошвы. Приземлился я удачно, даже сохранил равновесие. Вот только позади первого празднично запалённого деревца меня ждали такие же подскакивающие и очень быстро спускающиеся вниз коряги.

Прыг-скок, прыг-скок, суки!

Шелестели горящие кроны, быстро крутились стволы в шершавой коре, топорщились ожившие корни.

Порой существование магии радует до колик.

* * *

Чуть погодя я стоял на палубе «Вильды», облокотившись на планширь, и с мрачным удовлетворением смотрел на завязшие в илистых отложениях деревья. Те ещё пытались добраться до нас, вытаскивали из грязи то один корень, то другой, стенали от натуги, проваливались ещё глубже и горели.

Было в этом даже нечто красивое. Чёрное небо, лунная дорожка на водной зыби… и корчащиеся в муках, полыхающие чудо-древа!

Не распекай меня сейчас злость, досада и агония волчьей проказы, я бы с удовольствием уселся на фальшборт с кружкой подогретой крови и любовался бы представлением, насвистывая незатейливую мелодию.

Ну, кровь мне Войко действительно принёс.

— Чего мы ждём-то? — спросил Радек, придержавшись за штаг, хотя никакой качки не было, только едва заметное колыхание. По запаху я понял, что дожидались нас ребята в компании так полюбившейся им сливовицы.

Порву всех, выброшу на корм рыбам и скажу, что так и было.

Но будем разбираться с бедами по очереди.

— Его, — выдал я скупой ответ и кивнул на одиноко бредущую по литорали фигуру.

Ведьмин сынок поднялся на борт и неприязненно посмотрел на меня.

После чего сгрузил с плеча мешок с подарками, прибавив мои сапоги и девчонкины ботинки.

— Вот, нам чужого не надо, — буркнул он. — И это, ну, вы уж зла на матушку не держите, вспылила она, с кем не бывает?

Я очень выразительно поднял бровь.

После чего не менее выразительно покосился на скрипящие ветвями живые деревья, мечтающие разодрать меня и Ярочку на лоскуточки.

— Действительно, — выдохнул я. — Такая ерунда. Ну, а коли чужого вам не надо… — моя ладонь доходчиво раскрылась.

Со вздохом мужичок опустил в неё мошну. Я взвесил, снова приподнял бровь. Получил недостающие монеты. Требовать доплаты за моральный ущерб не стал. Ведьма уничтожила собственный сад, так что доставила проблемы не только нам, но и родной семье.

— Есть мысли, что нашло на твою мамашу? — полюбопытствовал я, провожая его обратно к сходням.

— Да не знаю, — пожал он плечами, — бормочет что-то про бабку нашу, которую какая-то Кирсана живьём сожгла.

Я помрачнел, но не подал вида.

Мы снялись с якорей и привелись к ветру. «Вильда» продолжила горделиво рассекать невысокие волны форштевнем, чуть поднимая и опуская длинную пику бушприта. Демир уже заштопал фор-топсель, так что в скорости мы не потеряли.

Приступ боли заставил меня стиснуть челюсти, а выскочившие клыки едва не поранили слизистую моего собственного рта — болезнь прогрессировала, и агония накрывала меня всё чаще и резче. Но всё прошло, так что матросы не заметили, как их командир стиснул пальцы на крышке нактоуза, поцарапав лакированное дерево.

Итак, подведём итоги визита.

Помощи я не получил, попросить ведьму изготовить мне новый птицегон и как-то защитить судно от поиска даже не успел, зато убедился, что моя дорогая подопечная — пиромантка.

Отлично. Всё идёт просто замечательно.

Про Кирсану Рыжую я уже вспоминал. Получается, она убила мать Самиры. Наверняка ведьма тогда была ещё девчонкой и всё видела. Хотя не буду додумывать, не важно это. Ярочка напомнила ей о бешеной суке, отнявшей самого дорогого человека — вот это куда существеннее.

Как же приятно знать, что прямо под боком расцветает новый огненный цветочек… Надеюсь только, что лепестки пока не распустит. Всё же магическая одарённость редко раскрывается во всей красе до полового созревания. Есть время что-то придумать… или избавиться от девчонки.

— Рихард, я… — послышался голосок позади.

На миг меня порадовало, что Ярочка сама решила завершить игру в молчанку, но не успел я развернуться к малявке, как меня скрутил новый приступ чудовищной боли. Скорчившись, я схватился на фордун и чуть не оборвал его. На несколько секунд в глазах потемнело.

— Вам плохо? — забеспокоилась девчонка. — Мы поэтому к ведьме ходили?

— Да, мелочь, поэтому, — я почти зарычал, хотя пытался подавить злость. — Ах, сука, как же больно… — меня снова скрючило. — Уйди, прошу тебя…

— Я позову Войко…

— Не надо никого звать, просто свали с глаз…

— Что? Вы-то чего злитесь? — она тоже вспыхнула, как спичка. — Это мне на вас обижаться по гроб жизни полагается! Я вам ничего плохого не сделала!

— Да, ладно! — я болезненно усмехнулся и посмотрел в её конопатое личико. — Это всё из-за тебя, зараза мелкая. Зря я тебя пожалел… — слова вырвались быстрее, чем я успел их подавить.

Девчонка отшатнулась, глаза распахнулись и слегка заблестели подступившими слезами, а через миг я увидел, как сверкают её пятки.

Твою на лево…, а ведь не собирался обижать…

Иногда мне хочется вырезать собственный язык, да ведь новый отрастёт.

В сердцах я саданул по планширю так, что кофель-нагели чуть из планки не повыпрыгивали, распустив снасти бегучего такелажа.

Ладно, придётся извиняться.

Попытавшись связаться с Ярочкой мысленно, я получил отпор. Рыжей мелочи удалось захлопнуть дверку, как она и мечтала. Повторные попытки привели к аналогичному результату. Не знаю, осознаёт ли она сама, что делает или просто очень не хочет меня впускать.

Я решил дать ей время, чтобы остыть, а потому спустился вслед за ней в кубрик только через час. Слёзки за это время действительно успели подсохнуть.

Девчонка перебирала фасоль, видимо для супа на завтра.

М-да, никакие передряги не в состоянии лишить её хозяйственного настроя.

— Не подходите, — буркнула дозреваяющая огнявка, когда я присел напротив.

— Ты не сможешь прятаться от меня вечно.

— Не хочу с вами разговаривать. И не лезьте мне в голову, не пущу. Теперь я поняла, как это надо делать, — она подтвердила мои худшие опасения.

— Думаешь, у тебя выйдет закрыться от меня, если я действительно приложу усилия? — я снова начал злиться, хотя очень пытался держать себя в руках.

Не понимаю, что со мной… Просто не могу сдержаться… Внутри всё горит.

Она остановилась, пристально на меня посмотрела.

— Вы ведь со всеми так обращаетесь, да? Как будто весь мир крутится только вокруг вас и всё можно, а с другими вообще считаться не надо?

— И почему это я должен считаться с тобой, мелочь?

— Вот-вот, я для вас просто мелочь. Игрушка, да? Хочу — приласкаю, не хочу — отшвырну, а не понравится что-то — переделаю, мозги перекрою. Лучше бы вы действительно оставили меня умирать, чем терпеть такое.

— Это всегда можно исправить, — пообещал я.

— Знаете что? Вы гадкий, отвратительный тип. Вы никого не уважаете, никого не любите. И единственный, кто к вам хорошо относится — это Войко. Даже не знаю почему. Может, вы просто внушили ему, чтобы души в вас не чаял, во всем угождал и не замечал, какая вы задница? Не отвечайте. Мне не обязательно знать, ведь я всё равно не смогу помочь ему освободиться от вас. Вы пользуетесь всеми и вам на всех наплевать, кроме себя.

Я поднялся, сжав зубы и кулаки.

— Знаешь, Ярочка? Ты права. Я пользуюсь всеми. И тобой пользовался. Или ты думала, что мне действительно нравиться возиться с тобой, отвечать на бесконечные вопросы, разъяснять любые банальности? Мне наплевать на тебя. Можешь пойти, выброситься за борт и грести к берегу, если надоело терпеть моё общество.

— Уходите, — сухо велела она.

— Да с удовольствием!

Уже уходя, я обернулся и бросил:

— Очень жаль, что ты научилась закрываться от меня, ведь единственное, почему я держал тебя подле себя в эти дни — твои незамутнённые детские эмоции. Впрочем, я сам виноват, не следовало заниматься с тобой. Прости, что разглядел в тебе некий потенциал. А теперь вернись к фасоли, роль послушной служанки тебе больше к лицу.

Только пересчитав сапогами все ступени до верхней палубы, я понял, какого чёрта у меня эмоции плещут как у бабы с регулами.

Полнолуние.

За всеми этими передрягами я совершенно забыл следить за луной, и та незаметно налилась и округлилась, войдя в полную силу.

Резкий толчок под рёбрами, затем ещё один — трепещущий. Боль поразила сердце, заставив хвататься за грудь и стискивать зубы. Забыв как дышать, я погрузился в мучительные сокращения мышечного мешка, который больше века исправно толкал кровь через аорту в мои артерии. Все сосуды в теле горели, мышцы ныли, кости стенали…

Я чувствовал, как меняются зубы…

Нет, сука! Мне и пары клыков достаточно!

Я бился лбом о палубные доски и не замечал, что вокруг собрались зрители.

— Пращуры пресвятые, чего это с кэпом творится? — голос Радека слышался невнятно, издалека, хотя он стоял прямо надо мной.

— Беда, похоже, — скупо отвечал Демир. — Тот волчара-то его достал…

— Так он теперь чего, тоже шерстью порастёт? Достань-ка кылыч, друг. Просто на всякий случай…

— Разойтись! — пробасил Войко, расталкивая матросов.

Через миг его здоровенные лапищи помогли мне разогнуться и подняться. Старпом перекинул мою руку себе через плечо и повёл в каюту. Я почти ничего не видел, кроме световых кругов от сокрушающей боли.

Оказавшись под крышей, я не позволил усадить себя на стул или тахту, сперва бросился к маленькому зеркалу на стене, которое служит для бритья. Облизал пересохшие губы и ощерился. Резцы уже не походили на человеческие, а клыки отказывались задвигаться — нижние тоже заострились. Ушные раковины приобрели лишний бугорок на вершине, и тот наверняка продолжит вытягиваться.

Уронив взгляд на руки, я обнаружил окрепшие и заострившиеся когти.

— Рихард… — начал Бронислав.

— Нет, молчи, — велел я, перебрасывая портупею через голову. — Молчи и слушай. Держи мою саблю и достань пернач. Там в шкафчике чесночный экстракт, может, тоже пригодится, — когтистые пальцы отбросили крышку люка. — Я сейчас попробую последнее средство. Если не смогу открыть замок и начну ломиться наружу, значит, всё кончено. Раскрои мне череп и отруби голову. Главное не позволь вырваться. Если я превращусь в такую же тварь, как Витек, выпускать меня на волю нельзя.

Лицо Войко исказилось мукой, но бородач сжал губы и решительно кивнул.

Я забрался в своё логово, выпил залпом пять склянок аконита — весь оставшийся запас. И тихо скалясь, обложил очаг шерстистого воспаления превосходно начищенными грошами. Сыну ведьмы я бросал вовсе не эту мошну, нет. Эти серебряки я изначально приготовил на случай крайних мер.

По жилам растекалось жгучие мучение, не похожее на действие самой метаморфозы, а под кучкой серебра немного шкварчало. Как же здорово, что я скоро умру и до заката ничего не буду чувствовать. Надеюсь только, что за это время целебное средство не прожжёт во мне дыру.