Возвышение Коли Ноликова

Глава 4, Столичное житьё-бытьё

Пока Яков Андреевич на хлебзавод ходил, Коля отправился на Аблакатскую, в издательство к Бурлюку. Улица Аблакатская — прямая и светлая. По середине ее два ряда серебристых тополей и аллея со скамейками. На Аблакатской дома стоят каменные, на три-четыре этажа, украшенные разными лепными финтифлюшками. Иногда можно видеть голых скульптур, поддерживающих то карнизы, то балконы. И гипсовые виноградные гроздья.

Подойдя к дому нумер четырнадцать, Коля посмотрел наверх — высоко. Толкнул громадную дверь, она сопротивилась мощной пружиной. Коля еще больше помрачнел — даже пружина против него, а что говорить о Бурлюке? Зачем Коля вообще сюда пришел?

— Как пройти в издательство "Кормчий"? — спросил он у бабушки, читавшей газету в стеклянной загородке у входа.

— На третий этаж, а там направо дверь, — ответила она и, поправив на носу очки, вернулась к своему занятию. Коля поднялся, считая глазами ступени. Постучал в дверь с табличкой "Кормчий".

— Войдите! — раздался плоский голос без возраста. Коля отворил дверь и приготовился зажмуриться от сияния, которое должен был излучать Бурлюк, но вместо этого увидел маленького человека, сидящего за большим столом в просторной комнате, где вполне можно пускать бумажные самолетики. На стене позади Бурлюка висела в серебристой рамке фотография, под стеклом — между карамельными стволами вековых сосен летит огромный ворон.

— Здравствуйте, — сказал Коля.

— Здравствуйте, — ответил Бурлюк.

— Здравствуйте, — снова сказал Коля.

— Я Матвей Иванович, что вам нужно? — Бурлюк положил руки на стол и сцепил пальцы.

— Я Николай Ноликов. Вам Запечный обо мне писал. Я тогда еще отослал вам бандероль. Год назад. Вы помните?

Бурлюк нахмурил совиные брови и стал вовсе похож на какого-то филина. Только копна волос и спасала от полного сходства. Коля переступил с ноги на ногу.

— Да, я помню, — сказал Бурлюк, — Сюжеты мне подходят, но у вас язык хромает. Я дам адрес, схОдите по нему, да? Умные люди обучают языку, в домашних условиях. Передадите им записку, я сейчас черкну — это чтобы с вас не заломили цену, а не то как заломят! Пройдете у них обучение, возвращайтесь ко мне — поговорим. Где-то через месяц, да? У вас есть, где жить?

— Есть.

— Вот и отлично. Идите к Метищевым, это супружеская пара, они обучат вас языку, да? До свиданья, — Бурлюк протянул Коле записку и визитку с адресом.

— До свиданья. Спасибо!

Коля поспешил выйти. Впереди появилась маленькая надежда.

Метищевы жили на Баггавутовской, в приземистом трехэтажном доме, выкрашенным в цвет зеленой плесени. На первом этаже была стоматологическая клиника — ранее это помещение занимал магазин художественной самодеятельности — и прямо над нею находилась квартира, куда позвонил в дверь Коля. Открыли сразу, будто ждали, подслушивая у порога.

Хозяева оказались парой средних лет. Он был в потертых голубых джинсах и клетчатой рубахе, а она с длинными волосами и в кофейном платье. По очереди протянули руки:

— Алиса.

— Женя.

Услышав имя Метищева, Коля сразу почувствовал к его носителю расположение. Не напыщенно Евгений, но Женя. Метищевы улыбались. Пригласили его в комнату, снабдив тапками сомнительной наружности. Женя на ходу развернул предъявленную записку от Бурлюка и сказал:

— Хорошо. С вас мы много не возьмем. Пускай будет сорок тугриков. Осилите?

— Да, — ляпнул Коля и тут же решил, что надо давать телеграмму в Ситцево.

— Давайте начнем прямо сейчас, — предложила Алиса, блестя зелеными глазами.

— Да, а что, давайте прямо сейчас! — воодушевился Женя. Его супруга добавила:

— Пока тихо, а то вы не представляете, как раздражает, когда внизу бормашина начинает жужжать.

— Да, — покачал головой из стороны в сторону Женя, — как начнет жужжать. Вот так — иииии! иииии!

Он посмотрел в пол и погрозил ему пальцем. Колю провели в затрапезную кухню и усадили на табурет за столом. Гудела газовая колонка, в ее нутре колебался синий огонек. Мрачные обои, покрытые матовым слоем жира и грязи, служили беговой дорожкой для тараканов. На подоконнике бормотало радио. Алиса поставила на плиту чайник и принялась шуршать чем-то в шкафчике, а Женя сел напротив Коли и сообщил:

— А вообще-то мы графья, да-с!

— Мы потомственные дворяне, — отозвалась Алиса.

— Как видите, всё это, — Женя обвел руками кухню, — Это из-за большевиков. Если бы они, тогда, семьдесят с лишним лет не забрали у нас всё, разве прозябали бы мы с Алечкой в таких условиях?

Алечка хмыкнула.

— Ооох, — вздохнул Коля.

— Да уж, эти большевики, — закивал Женя. Он весь подался вперед, заложил ногу за ногу и обхватил руками колено.

— А вот скажите, — спросил он Колю, — Вы убираете в своей квартире?

И испытующе посмотрел. Коля неуверенно сказал:

— Да.

— А в чужой квартире убираете?

— Нет, почему?

— Вот! — Женя поднял указательный перст, — Поэтому стране нужен царь! Все эти советы с депутатами, все эти президенты — разве страна — их? Скажите мне? Их?

— Страна общая.

Алиса снова хмыкнула, а Женя бросил на собеседника победоносный взгляд:

— Если страна принадлежит царю, то он в ней хозяин. Он заботится о стране, как о своей квартире.

Коля почесал лоб:

— Но вы ведь не сильно заботитесь о своей квартире.

— Не надо сравнивать! Разная степень ответственности, разные материальные возможности! Мы — жертвы обстоятельств, а царь — это устроитель обстоятельств. Так было заведено испокон веков, но пришли большевики — и смотрите, до чего мы докатились. Слава богу, интеллигенция и капитал сейчас начали поднимать голову… А вдумайтесь в слово "государство". Это производное от го-су-дарь. Всё вокруг него сплочено.

Алиса положила на стол пачку печенья и с умильной строгостью сказала мужу:

— Женечка, ты своей политикой напугал молодого человека. Давайте кушать чай.

— Давайте! Давайте! — Женя потер ладонью о ладонь и разорвал обертку печенья.

— Начинаем первый урок, — сказала Алиса. Женя указал рукой на чашку:

— Чашка. Повторите.

— Чашка, — сказал Коля.

— Не хотите ли этого вкусного печенья? — Алиса приподняла пачку.

— Да, — кивнул Коля.

— Нет, — поправил его Женя, — Надо сказать: "Нет, благодарю вас, не хочу".

Коля повторил. Метищевы ласково на него посмотрели. Все молчали. Чувствуя потребность совершить поступок, Коля взял чашку и собрался отпить, но Женя предупредил его:

— Нет-нет.

Коля поставил чашку. Женя улыбнулся:

— У нас ведь урок. Всему свое время.

Алиса добавила:

— Вы думаете, что просто пьете чай, а на самом деле идет обучение. Наш метод отличается от всех прочих, мы создаем обстановку домашнего уюта, непринужденности. Только в таких условиях можно выучить язык.

— Мы шли к этому долгие годы, — сказал Женя, — Такая методика, как у нас, она ведь не возникает просто так. Пробы, ошибки, опять попытки познать истину. Как стать учителем — вот вопрос. Мы это поняли.

— Да, поняли, — кивнула Алиса, — А теперь возьмите пожалуйста эту чашку и отпив из нее, скажите: "Отменный чай".

— Отменный чай!

— Замечательно. Передайте мне солянку.

— Это — "солянка", — Женя указал на предмет. Коля взял солянку и протянул Алисе.

— Нет-нет, — ответила та, — не мне, ему! — и указала на мужа.

— Почему? — спросил Коля.

— Так надо.

— Хорошо.

Женя принял солянку и подозрительным взглядом уставился в ее содержимое.

— Соль, — сказал он, — Соль.

— Повторите, — обратилась Алиса к Коле.

— Соль.

— Отлично.

Во вторник, четверг и пятницу Коля посещал квартиру на Баггавутовской. Он привык к хозяевам и к запаху медикаментов, который то и дело просачивался из зубной лечебницы. Не мог смириться только со звуком бормашины и заслышав его, умолкал и бледнел. Однажды ему даже приснилось, что вот пришел он к Метищевым, идет урок как обычно, и тут в дверь начинает ломиться стоматолог. Метищевы прячутся под кровати, и места для Коли там нет. Коля подпирает спиной дверь, а доктор просверливает ее с той стороны. Коля подбежал в окну, прыгнул и проснулся за секунду до приземления.

К концу месяца Ноликов стал тяготиться занятиями и был рад, когда Женя сказал ему, что больше учиться здесь ему не нужно — остальному научит жизнь. И вручил бумагу об окончании курса, с двумя подписями — обоих супругов. Прощались с улыбками. Стоя в дверном проеме, Женя махнул рукой и напутствовал:

— Держитесь благородных людей, Коля! Они никогда не подведут, их кровь проверена временем.

И закрыл дверь. Коля затопал ботинками по ступенькам. Скорее из этого дома.

Кроме уроков на Баггавутовской, весь этот месяц Коля Ноликов осваивался в столице. Спал до полудня, в то время как Балагуровы ходили на цыпочках и поочередно отправлялись в магазин покупать для гостя лакомства, дабы поддержать его мозг. В полдень Коля просыпался и облачался в халат. Халат ему подарили в дорогу. Кажется, тетя. По ее мнению, каждый писатель ходит дома в халате. И работает тоже в нем. Сидя в кабинете. У Коли еще нет кабинета, зато есть халат. Ничего, будет и кабинет.

Коля совершает омовения, кушает и, перекинувшись парой слов с Балагуровыми, одевает лучшую одежду и спускается во двор. Там он беседует со спивающимися мужичками, играющими в домино. Идет смотреть, как дядя Саша Иванов, растворивший створки гаражной двери, чинит свой допотопный автомобиль. Иногда Коля дает советы:

— А вот там? Масло не протекает?

Дядя Саша Иванов работает молча, не отвлекаясь. Вечером, ровно в девять, Коля наблюдает, как пожилая женщина из среднего парадного выходит в халате и тапочках в палисадник, скидывает обувь и минуту стоит возле березы, держась рукой за ствол. Затем обувается и идет домой. Тоже вечером Коля гуляет в центре города, рассматривает прохожих и нарочито задумывается. Он ведь писатель, ему положено.

В центре Княжих Бар есть площадь с фонтаном, куда бросают монетки, загадав предварительно желание. Площадь со всех сторон зажата высокими домами. Кажется, будто человек на этой площади находится на дне увеличенного, каменного ведра для мусора. Ромбический кусок неба где-то там высоко. Площадь называется Зеленая — в память о бывшей здесь роще.

Сумерки, ходят праздные люди. На скамейке сидит компания, один играет на гитаре и бездарно поет. Вдоль пыльного газона, нагибаясь, шагает трехлетний ребенок — ловит катящийся от него воздушный шарик.

Коля подошел к киоску "Соки-Воды". За прилавком — уставшая продавщица в белом переднике и чепчике. Перед нею — конические емкости с разноцветными сиропами. У каждой на конце — краник. Вовсю ползали, иногда взлетая, тигриного вида осы.

— Мне крюшон, — сказал Коля, расплачиваясь медным пятаком. Продавщица налила красного, шипучего напитка. Коля выпил залпом, попросил еще. Второй стакан он пил уже глотками, не спеша.

— Вы очень колоритно пьете, — прозвучал голос. Коля обернулся и увидел человека лет двадцати пяти. Чернявый, горбоносый, волосы взяты в хвостик, живые глаза. Коля спросил:

— Что вам нужно.

— Я Игорь, режиссер и… — замялся, — художественный руководитель любительского театра "Золотой глобус". Приходите на актерские пробы. В эту субботу, на шесть часов вечера.

И сунул визитку:

— Ну, счастливо!

Коля прочитал на визитке: Игорь Т. Ростопчеев. Были там адрес и телефон. Вслед Коля крикнул:

— По этому адресу?

— Да! — Игорь уже далеко отошел.

Как быть? На минуту Коля выпал из окружающего мира — представил себя актером. Жизнь закружилась, закружилась. Приходит на пробы, проявляет неожиданно для всех яркий актерский талант. Его берут. Первой же эпизодической ролью перетягивает весь спектакль на себя. Зрители буквально требуют — Ноликову главную роль! Но вот уж и этот театр для него тесноват. Приглашение из другого, большого, главного столичного. Но Коля не загордился, а в свободное время продолжает играть и в любительском. Одна труппа — для выработки мастерства, другая — для души. А как же быть с писательством? Коля сник, но сразу воспрянул — удастся совмещать. Были же примеры.

Коля заказал себе еще стакан и так его красиво выпил, что рядом с ларьком устроилась очередь жаждущих. Когда все были удовлетворены, продавщица заметила Коле:

— Вам бы в рекламе работать.

— Я по другой части. Я писатель. — Коля сразу покраснел и отошел.

На другой день он снова был на Зеленой площади и заказывал себе крюшоны. Но пил их так, будто это керосин. Кривился, морщился. Стоял возле ларька и пил. Прохожим может и хотелось пить, но они видели Ноликова со стаканом в руке.

В пятницу был последний урок у Метищевых, а в субботу Коля собрался на актерские пробы.

Солнце устало, стало падать. Воздух его поддерживал, но солнце все равно спать хотело. Раскаленным огнем повисло за городом, очерчивая черным изломы домов. Валя — внучка той билетерши Кульбиничны — не знала, как и сколько добираться до Ростопчеева на пробы в "Золотой глобус", поэтому решила идти пешком. Так вернее. Надо было к шести часам. Вот она вышла из метро на Владимирском рынке и потопала по Краснокирпичной. Это такая длинная, накаленная за день улица. Даже деревьям на ней тяжко — а деревьев там в некоторых местах вовсе нет. Это где всякие модные магазины для особо богатых. Возле таких магазинов вместо деревьев стоят люди, одетые лакеями. И вместо асфальта — серая плитка. Летом еще ничего, а когда снежком ее притрусит, плитка становится костоломной. А там где асфальт — по бокам улицы даже парки появляются.

Один парк малый, но старый. От громадин-кленов днем темно. Скамейки тоже, под цвет кленовому листу. Другой парк такой — лужайки и фонтаны каскадами. Вроде и почти глушь, а такие фонтаны. И дети в них балуются. А поодаль стоит одноэтажный дом, там писательница какая-то жила. Когда фонтанов еще не было. Это напротив школы.

Валя прошла школу и мимо трамвайного депо на другой стороне. Потом вдоль библиотеки — большое здание, этажей восемь, а в середине архитектурная вычурность — актовый зал, что снаружи выглядит как летающая тарелка. Будто летела тарелка и встряла в дом. Вот как выглядит. Дорожная развязка, эстакада возле глубокого озера, что зовется просто — Глинка. Оно круглое и спокойное. Над ним хрущобы видны, на высоком берегу, почти на горе. А с другой стороны в Глинку скидывает отходы обувная фабрика. И возле всего этого трассы переплетаются. Машины шумят, ревут, вонь, гарь. Железная дорога тоже рядом проходит. Над ней капитальный мост. Валя по этому мосту. Смотрит вниз, на рельсы, провода. Какая-то еще стройка, рабочие сваи заколачивают. Бом, бом, бом! Сваи так они заколачивают.

А дальше автовокзал и базар. Толчея, люди толкаются. Ряд железных бараков с яркими лампочками — казино. Потом местность угроханная, сидят воры на парапете возле пустой автобусной остановки, воры отпетые, прожженные, опустившаяся мелочь. Вале на улицу Комаринскую, она где-то там, среди зеленых холмов. На них высотки растут, но больше видно крыши частного сектора. Вон школа — чудо-школа! Маленькая, рыжая, перед ней забор деревянный, за забором сад яблочный, а стоит она на пригорке. В такой школе можно набраться знаний.

Вдруг на Валю сзади прыгнул человек, повис на плечах, засмеялся. Валя с человеком закружились на месте. Валя — руки расставив, человек хохоча и пытаясь обхватить ее ногами. Чтобы сбросить противника, Валя замерла и упала на спину.

— Ох! — крикнул человек.

Он больно стукнулся об асфальт. Валя вскочила и посмотрела на человека. Тот лежал и обиженно показывал ей смятый листок бумаги. Написано: "У кого нет коня, все садитесь на меня". Человек спросил плаксиво:

— А это зачем цеплять было?

— Я не цепляла! Зачем мне?

Человек вытянул к ней руки, чтобы подсобила ему подняться, но Валя уже шагала дальше. Слева по улице пошла высокая бетонная стена, а на ней гаражи. Дети с грохотом бегали по их крышам, смеялись. Сразу за стеной, на пригорке прилепился пятиэтажный дом. К нему вела металлическая лестница, а еще через крапиву взбегала светлая тропинка. А если с коляской? А если человек купил холодильник? Наверное, там с обратной стороны есть более удобный подход.

На дальнем углу дома висел телефон под козырьком. Валя решила на всякий случай позвонить Ростопчееву. Бросила монетку, набрала номер. Трубку сняли. Валя сказала:

— Алло, это Игорь?

— Да я.

— Вы мне недавно дали визитку, чтобы я пришла на актерские пробы. Меня зовут Валя, помните?

— Да, помню.

— Так я уже приближаюсь, я уже на вашей улице.

— Где вы?

— Прошла мимо бетонной стены.

— А. Идите прямо до высоток, там сверните и спускайтесь до такого одноэтажного уродливого строения справа. На нем номер 22. А напротив будет высотный дом под таким же номером. Вот туда и заходите.

— Поняла. Ждите.

И Валя повесила трубку. Дальше был базарчик — у обочины расположились, сидя на ящиках, бабульки, торгующие зеленью, солеными огурцами из пластмассовых ведер, завернутым в марлю творогом, желтыми брусьями домашнего масла, баночками хрену вперетёрку со свеклой, картошкой и папиросами. Валя купила один соленый огурчик и на ходу его схрумкала.

Дверь открыл хозяин — одетый в джинсы и футболку Ростопчеев. Он был в тапочках. Переступив порог, Валя замялась, спросила:

— Обувь снимать?

— Да, тут чисто, — ответил Игорь. И Валя в носках пошла по паркету. Ростопчеев пригласил ее в комнату. В квартире была еще кухня. Но он пригласил в комнату. В самом деле, не приглашать же человека в кухню. Хотя иногда приглашают сразу в кухню, в этом нет ничего такого.

В комнате была лишь необходимая мебель, из чего Валя поняла, что Игорь снимает квартиру. У стены стоял шкап. К другой стене прислонились гитара и большая абстрактная картина без рамы. Ближе к балкону располагалась наскоро застеленная кровать. Была еще одна, явно пустующая кровать и кресло. Стулья и табуреты не наблюдались, хотя возможно, Ростопчеев их перед приходом гостей коварно спрятал. А на стене висела книжная полка в несколько уровней. Мягкими корешками пестрели книги по психологии, финансах и глянцевыми важно блестела фантастика.

— А много придет людей не пробы?

— Еще пять или шесть человек, скоро подойдут, — Игорь сел в кресло. А Валя на край кровати, которая не возле балкона. Кровать жесткая, на таких спят сколиозники, лицом повернувшись к потолку.

— Расскажите мне о театре, — попросила Валя.

— Что же, расскажу, — Игорь ногу за ногу закинул, — Театр наш называется "Золотой глобус", но это вы уже знаете. Я его режиссер и художественный руководитель. Это некоммерческий театр, то есть мы не выступаем за деньги.

— А где вы выступаете?

— У нас есть зал, нам дают зал в студенческом клубе Института геодезии. Наши зрители это пока в основном студенты. У нас портфель, в нем тридцать пьес, я их лично подготовил, они готовы к постановке, мы их ставим.

— А сколько у вас актеров?

Игорь сплел пальцы обеих рук на своем колене и ответил:

— Сейчас у нас смена состава. Нас было пятеро, двое больше не хотят ничего делать. Есть еще Марина, она сейчас уехала из города, но через неделю вернется. И я тоже играю. У меня есть фотографии с наших спектаклей, могу показать.

— Да, это интересно.

Ростопчеев взял с книжной полки плотный конверт, достал оттуда пачку снимков:

— Только аккуратнее.

Держась исключительно за края, Валя просмотрела снимки один за другим. На них, в обстановке затемненной сцены, подле торшера или топчана, были Игорь и другие актеры, одетые с особой тщательностью. Ростопчеев пояснял, какие это спектакли и что за роли. Потом разговор зашел о театре. Валя сказала:

— Я последний раз была в "Черном круге", мне не понравилось. У них сильно проявился мещанский, пошлый уклон.

— Да, — ответил Игорь, — "Черный круг" — это вообще не театр. Я был там недавно и совсем не увидел режиссуры. Сов-сем.

— Мне нравятся театральные постановки тридцатилетний и больше давности, я видела в записях.

— Я хожу в "Молодость". У меня там знакомые.

Позвонили в дверь. Со словами "Открыто!", шаркая тапочками, Игорь пошел открывать. На пороге стояла девушка в очках, с длинными волосами. Вошла. Судя по всему, она с Ростопчеевым была знакома:

— Так вот где ты обитаешь!

Тот ответил невразумительно. Валя подала голос, представившись. Девушка сказала:

— Лена.

Сняла обувь. Начала оглядывать комнату, потом заговорила об институтских делах и Валя поняла, что Лена — одногруппница Игоря. Потом Игорь появился с бутылкой пива, открыл и стал наливать в бокал. Валя возразила:

— Нет, спасибо, я не пью пиво.

Замерли. До Вали дошло, что Игорь вовсе и не собирался предложить пиво. Он наливал себе и Лене. Ростопчееву тоже стало неловко. Он сказал:

— А воду из бювета будете?

— Нет, спасибо. Я вообще не хочу пить.

Выпив бокал, Игорь взял гитару и принялся исполнять шуточные песни. При этом он подмигивал Лене, приступая к особо, по его мнению, забавным местам. Лена в ответ посмеивалась. Вот так:

— Мхы!

И трогала очки. А Валя, когда Игорь обращал на нее свой взор, почему-то глупо улыбалась. Выходило это само собой, без участия мысли. Пение длилось бы вечно, но в дверь снова позвонили. Ростопчеев открыл. Новый человек был худ, угловат, из тех, кто рано старится. Игорь его представил:

— Это Борис! — сделал ударение на "о".

Оказалось, Борис иногда тоже участвует в постановках. На подхвате. Знает наизусть весь репертуар. Старый друг Игоря. Борис сел на кровать, больше молчал, смотрел отрешенно в пол и на свои носки. Разговор шел вяло, состоял из отрывочных предложений. Темой служили предметы, расположенные в комнате. Под кроватью лежал магнитофон и всё записывал — хозяин собирался в одиноком спокойствии проанализировать беседы с актерами.

Борис: А что это картина у тебя до сих пор стоит?

Лена: Игорь, это ты нарисовал?

Игорь: Нет, не я. Это приятеля картина, но пока стоит у меня.

Лена: А я думала, ты рисуешь.

Игорь: Я так рисую, как все рисуют. Могу что-то накалякать.

Борис: На гитаре еще играешь?

Игорь: Так играю, для души, когда есть время.

Лена: А я не знала, что ты на гитаре играешь.

Борис: Он у нас скромняк.

Игорь: Да ну.

Валя смотрела на говорящих и на люстру. Чего-то ее люстра привлекла.

Наконец все были в сборе на квартире Ростопчеева. Пришли еще две девушки — толстая Юля в светлом платье и худая Маша в темном брючном костюме, а также Коля Ноликов. Маша сказала, что играть в театре не будет, и пробоваться тоже не будет, а просто понаблюдает.

Все почему-то отправились курить в кухню. Кроме Ноликова и Вали — они не курили, но пошли. В кухне была дверка на балкон. Там-то и собрались все курцы. Валя встала на цыпочки и заглянула через тела. С балкона, с немыслимой высоты открывался вид на лес и далекие дома. Дом ведь стоял на холме, поэтому высота здания многократно умножалась. Ноликов тоже посмотрел и вообразил, как балкон обваливается и все стоящие на нем падают. Опасное дело шестнадцатый этаж.

— Высоко, — сказал Ноликов Вале.

— Отсюда с парашютом можно прыгать. Или с зонтом, — ответила. Поговорить не успели — толпа вышла с балкона, неся во рту окончания слов. Вернулись в комнату, расселись. Растопчеев снова поведал о своем театре, теперь уже для всех. На середине рассказа он взял в руки толстую папку в красной обложке и, не раскрывая ее, пояснил:

— Вот здесь уже наработано тридцать пьес, готовых к постановке.

Половина пьес были известных авторов, половина — самого Растопчеева. Далее Игорь утешил слушателей:

— Не бойтесь начинать, все когда-то начинали. Я тоже когда-то играл в массовках, я с них начинал, и вот постепенно стал, как видите, режиссером. Ну, давайте перейдем к пробам?

И все согласились:

— Давайте.

А на улице уже солнышко поугасло и садилось, и дом высотный бросал свою тень-скалу вниз, впритык к озеру перед лесом. Разговор зашел об искусстве перевоплощения и умении изображать. Ростопчеев показал, как надо изображать. С тяжелым вздохом он провел руками по лицу и стал говорить с пространством, обращаясь то к стене, то к окну.

— Интеллигенция поднимет голову! — сверлил он стену взглядом, — И спасет это стадо! Ведь всякое общество, всякое общество можно уподобить стаду, а стадо без пастыря подвержено опасности. Раньше был монарх, но теперь монарха нет, поэтому интеллигенции брошен вызов — заменить собой. Великие испытания выпали на долю интеллигенции!

Ростопчеев стал размахивать руками:

— Нас расстреливали, да! Нас гноили в тюрьмах! Вся литература вышла из тюрьмы, вы знаете? Но наши силы, хоть и поредевшие и лишенные опоры — вы знаете, о чем я говорю…

— О чем? — спросил Коля.

Ростопчеев почесал нос. Не ответил и продолжил. Он голосом и руками рисовал картины, которые обычно выписывал в своем разуме перед тем, как отойти ко сну. Из могил вставали колонны бледных интеллигентов с раскрытыми книжками, читали из тех книжек напутствия грядущим поколениям. Говорил и про духовность, и снова повторял о необходимости в пастыре, затем развивал это последнее положение во взаимосвязь бога и царя как представителя высшей власти. Наконец выдохшись, Ростопчеев опустил голову и умолк. Все, кроме Вали и Коли, восхитились. Коля вспомнил Метищевых и хотел спросить у Ростопчеева, не знаком ли он с супругами, однако Игорь предложил разыгрывать сценки. Надо было импровизировать. Ростопчеев сел на корточки, одну руку согнул и поднес к голове, а другую отставил в сторону и принялся свистеть.

— Чайник! — догадались и засмеялись. Ростопчеев был доволен. Потом сценку представили Маша и Борис. Он и она, пробуждение вместе, но друг друга не узнают. И диалог. Тут Коля чихнул. Ростопчеев чуть до потолка не подскочил, руками заслонился и прокричал:

— Плюнь три раза, не моя зараза, не мамина, не папина, не моих друзей!

Коля снова чихнул. Ростопчеев вытянул руку:

— Молодой человек, вы злоупотребляете!

Ноликов стал краснеть, стал собираться, а в предбаннике, уже весь красный, выпалил:

— А вы хоть знаете, с кем имели дело? Потом узнаете!

И вышел вон. Нажал на кнопку вызова лифта. Кабинка загудела в самом низу. Чтобы не дожидаться, Коля двинул пешком по лестнице. Пахло куревом и мусоропроводом. На одном этаже стены были исписаны всякими стихами и мечтами. "Мы еще молоды", — сообщали большие фломастерные буквы, — "Нам много еще предстоит пережить вместе".

На улице уже потемнело. Из переулка Коля выбрался на Комаринскую и потопал к рынку. Идти было прилично.

— Стой! Подожди!

Коля повернулся — его, оказывается, догоняла Валя.

— А ты чего ушла? — спросил Коля.

— Да так, с тобой за компанию захотела к рынку дойти. Ты ведь тоже в ту сторону идешь?

— А я не иду к рынку, — вдруг сухо ответил Коля и свернул на тропу через палисадник к пятиэтажке. Сердце кувалдой билось в голове. На каждый шаг накладывалась, отмериваясь по слогам, мысль — а почему? А что ты делаешь? А вот сейчас через секунду надо вернуться на улицу, пойти вместе с Валей.

Но вместо этого он зашел за дом и даже вошел в незнакомое парадное. Постоял, пока сердце стало вновь биться тихо, размеренно.

— Ничего, всё еще впереди, — сказал себе Коля и вздохнул.