Вперед в прошлое 6

Глава 17 Звезда на блюдце для торта

Через обещанные полчаса, отведенные на то, чтобы расколоть Степанова, Анна Лялина трубку не взяла. И через час не взяла.

Мы с Ильей толклись на базе, меряя шагами помещение, младшие, Ян с Борисом, лежа на матах играли в карты, то и дело прерываясь и вопросительно на нас поглядывая.

— Ну что, опять звонить? — спросил Илья, косясь на старые настенные часы, что Гаечка нашла на чердаке у себя дома и притащила сюда — было три дня.

Это только кажется, что операм проще простого организовать группу захвата, по факту же и там полно бумажной волокиты, тем более в выходной. Было видно, что после разговора со мной отец рвал и метал, и рыл землю. И мне хотелось верить, что к телефону никто не подходит именно потому, что сейчас пакуют преступников.

— А и давай попытаем счастье, — махнул рукой я, и мы поднялся в квартиру Ильи.

Его родители были дома, но не надоедали нам расспросами, однако их интерес чувствовался даже на расстоянии. В очередной раз я набрал Лялину, готовый к тому, что трубку не возьмут, и придется ждать, ждать, ждать…

Воображение нарисовало, как моего Карпа разбирают на детали, и я скрипнул зубами. Жаль его было, как живого человека, которого режут на органы. Казалось, что каждый потерянный час уменьшает шансы вернуть его.

Когда я, мысленно выругавшись, уже собрался повесить трубку, на той стороне ответили:

— Да!

— Анна? — спросил я.

— Да, я. Паш, прости, некогда, тут такое вскрылось…

Донесся командирский голос, ему вроде бы ответил мой отец, потом Лялина, видимо, закрыла трубку рукой, и звуки стихли.

— Извини, некогда, — бросила Лялина, и связь прервалась.

Мы с Ильей уставились друг на друга.

— Слышал? — спросил я, друг кивнул.

— Что-то там у них происходит.

Из зала выглянул Леонид Эдуардович. Я поделился соображениями:

— Все на ушах стоят у них в отделении. Никакой конкретики.

Каретников-старший потер подбородок и задал риторический вопрос:

— Интересно, связано ли это с нашим делом?

— Хотелось бы знать.

Мы спустились на базу, куда начали подтягиваться наши с учебниками. Каждому приходилось объяснять, что ясно только то, что ничего не ясно. Милиция взяла дело в работу, и что-то вскрылось. Вот только что? Из-за простых краж они не стали бы так суетиться.

Потому уроки не делались. Мысли все время возвращались к вопросу, а что же случилось? Илья страдал по своему магнитофону, я — по Карпу. Даже Памфилов умерил натиск на Инну. Только новеньким было вроде как все равно, они не успели прикипеть к этому месту, и душа у них нет болела.

После шести вечера я снова позвонил Лялиной — безрезультатно. И в семь вечера никто не ответил. Сделав уроки, я решил сперва пойти домой поужинать, потом, часов в девять, поехать к отцу. Надеюсь, к тому времени он уже будет дома. И поздравлю его, и узнаю, что же вскрылось такое страшное.

Илья попросил держать его в курсе, остальные тоже. Все так переживали за мой мопед, что даже по домам расходиться не хотели. Я очень надеялся, что завтра утром, когда соберемся у нашей шелковицы, я все им расскажу. Потому встретиться мы решили на десять минут раньше.

Мы с Борисом подошли к дому, и он кивнул на наше окно на кухне, где горел свет.

— Мама дома.

На кухне тарахтела шайтан-машина «Энергия», и мама не услышала, как мы пришли. Наташка оторвалась от книги и кивнула на закрытую дверь в кухню.

— Второй час насилует комбайн.

— Пусть играется, — сказал я. — А тебе не интересно его опробовать?

— Интересно. Но не дает ведь! Боится, что сломаю.

— Ты отца пойдешь поздравлять? — спросил Борис.

Наташку перекосило.

— Да пошел он! Чуть жизнь мне не испортил, скотина.

О, как она недалека от истины!

Об ограблении подвала она еще не знала, и мама тоже. Но это неведение ненадолго, стоит им выйти на улицу, добрые соседушки все расскажут. В селе ведь как: появилось новое лицо — все заметили. А если случилось чего, весть распространяется со скоростью собачьей почты.

Я открыл дверь на кухню — мама обернулась.

— Мальчики! Будете есть? Котлеты и тушеную капусту. Нашинковала комбайном, так удобно!

— Будем! — Борис поднял крышку сковородки, где томилась капуста, и облизнулся.

Мама наложила нам ужин, рассказывая, как же ей нравится бабушкин подарок.

— Вы же сегодня дома? — спросила она.

— Батю пойдем поздравлять, — ответил Борис.

От маминой радости не осталось и следа. Конечно, отец ее не поздравил. Вряд ли забыл, скорее забил. Наверное, так правильно: не нужно давать человеку ложные надежды. Но в моей голове не укладывалось, как можно хотя бы цветок не подарить женщине, которая родила троих детей. Троих твоих детей.

Сам я мать своего ребенка всегда поздравлял, хоть и не видел сына — был невыездным, а бывшая эмигрировала в Турцию.

— Что там в гараже Алексея? — спросил я, переключаясь на более приятную для мамы тему. — Успели убрать?

Щеки мамы вспыхнули, и она отвернулась к плите.

— Да. Хозяин почти все сделал сам, бедненький! Наверное, родственников просил. Когда мы приехали, осталось совсем немного работы.

— Что Алексей говорит? Завтра приступит к ремонту «Опеля» Зубарева?

— Что-то такое говорил, — уронила она и ссутулилась.

— Он на тебя запал! — воскликнул Борис. — А тетя Ира запала на него!

Симпатия Канальи была столь очевидна, что даже Борис заметил. Вот только с мамой происходило странное, словно она была этому не рада.

— А он тебе как? — спросил Боря, ну просто святая простота! — Прикольный дядька, веселый, анекдоты знает.

Мама промолчала, глядя на конфорки газовой плиты. Странная реакция. Они с Канальей поссорились, что ли? Это ж как надо постараться, чтобы с Канальей поссориться! Надо Наташку подослать, чтобы выпытала — с сыновьями мама не станет откровенничать.

Поужинав, мы вымыли за собой тарелки, и перед тем, как уйти, я вошел в зал, склонился над сестрой и прошептал:

— Что с мамой, не знаешь?

— А что? — Наташка посмотрела на меня с тревогой.

— Она была веселой, а теперь какая-то потерянная. Ты заметила, что у нее кавалер появился?

Наташка улыбнулась и прищурилась.

— Как он тебе? — спросил я.

— Та ваще-е-е, — протянула она мечтательно. — Прям красавчик! На него тетка виснет, а он — к маме.

— Спросишь, что у них там? Нам с Борей она точно не скажет.

Сестра по-мужски пожала мою руку.

— Самой интересно, но она только про комбайн трещит. В общем, идите, все разведаю, желаю вам выбраться живыми из логова дракона. Я бы не ходила.

— Дело не только в его дне рождения, — сказал я. — Завтра узнаешь.

— Все у тебя тайны…

К отцу мы поехали на автобусе — намотался я сегодня, а пешком это как минимум сорок минут. Приехали в начале десятого, обошли общагу, убедились, что свет в его комнате горит, и быстренько взбежали к нему на второй этаж. Борис постучал и перекрестился.

Дверь открыла Лялина, изобразила улыбку.

— Проходите, мальчики. Рома скоро будет.

На диване сидела Лика. Увидев нас, она напряглась, отодвинула от себя тарелку.

— Привет! — помахал ей я и обратился к Анне: — Что там у вас стряслось?

— Мама! — возмутилась Лика. — Зачем они здесь⁈

— Роман их отец, — холодно ответила Лялина. — Мальчики пришли его поздравить.

— Пусть убираются! — процедила Лика с такой ненавистью, что аж мурашки по спине побежали, так и казалось, что кинется с ножом. — Это мой дом! Я не хочу их видеть в моем доме!

— Анжелика! — осадила ее Анна. — Веди себя прилично.

Интересно, почему Лика так на нас вызверилась?

— Или они, или я! — Она пулей вылетела из-за стола, хлопнув дверью.

Анна ее выходку проигнорировала, указала на диван.

— Присаживайтесь. Рассказываю. Степанов раскололся и сдал подельников. Один оказался местным деятелем, тот, что со шрамами. Двое других — из Ростовской области, оба ранее судимые. Базировались они в частном доме в промзоне, снятом в аренду, там же хранили краденое. Сбывали краденное в Ростове.

— Мопед у них? — не выдержал Борис.

— Да. И мопед, и много интересного. Завтра будут приглашать заявителей на опознание личных вещей…

— Ура! — Борис подпрыгнул на диване.

Я закрыл глаза и выдохнул, ощущая неимоверную легкость в теле. Что там у отца на работе, меня перестало интересовать, но Анна решила рассказать.

— Помимо всего прочего, у подозреваемых имелось оружие, охотничье ружье и пистолет, и они начали отстреливаться.

— Ух ты ж, как все серьезно, — выдохнул я, чуя, что самое интересное впереди. — С отцом хоть порядок?

— Да, наши все целы. Один ростовчанин убит, второй легко ранен в руку и допрошен.

— А тот, со шрамами? — спросил Борис.

— Его взяли в другом месте. Он тоже судим, работал грузчиком в порту. Так вот, выживший ростовчанин попытался загладить вину, стал сотрудничать со следствием и слил все, что знал, в обмен на лояльность.

Я представил допрос и передернул плечами. Скорее всего, он напоминал средневековые пытки.

— Степанова, который употребляет героин, еще в восьмидесятых попал в тюрьму, Роман его посадил. В тюрьме сидельцы с ним обошлись… не лучшим образом.

— Опустили, — догадался я.

— Совершенно верно. — Лялина покосилась на Бориса, и он блеснул эрудицией:

— Я знаю, что это такое.

Лялина покачала головой и продолжила:

— Это Степанов стрелял в Рому. Освободился и решил отомстить за унижение, пережитое в тюрьме. Пистолет он одолжил у своих новых подельников, а потом вернул на склад. Угнали машину, ушли в лес, отсиделись на пляже и вернулись домой.

— Вот придурок! — воскликнул я. — Это ж надо — орудие преступления не скинуть!

— Но молодец. Теперь мы его взяли.

По идее, Анна должна бы радоваться. Может, где-то в глубине души так и было, но выглядела она так, словно приговор зачитывала.

Да здравствуют придурки! И героиновые торчки, у которых расплавился мозг.

— Но и это еще не все. Это оказался пистолет лейтенанта милиции, убитого три года назад.

— Вот это клубок! — улыбнулся я. — Точно отец звезду получит. Статью в газете и премию…

Только я проговорил, как вошел отец, уставший и осунувшийся.

— Я все рассказала, — призналась Анна.

— С днем рождения, папа! — Борис вскочил с дивана и вручил ему купленный мною кошелек со вложенной пятисотрублевой купюрой.

Отец повертел кошелек в руках, открыл, вскинул брови, увидев деньги, закрыл.

— Спасибо. — Он посмотрел на нас… с благодарностью? Или мне показалось?

— И за фоторобот спасибо, он здорово помог.

— Теперь и ты помоги вернуть мой мопед побыстрее, — сказал я, вставая.

— А ты говорил, что не надо мне рисовать, — проворчал Борис.

Отец поджал губы, но промолчал.

— Приглашаю к столу. — Анна подвинула к нему стул с высокой спинкой.

— Спасибо, мы пойдем, — сказал я.

— Почему это? — удивился отец. — Оставайтесь.

Борис возьми да ляпни:

— Лика не хочет нас видеть.

— Это мой день рождения, — припечатал отец, — и я хочу, чтобы мои сыновья на нем присутствовали!

Ух ты, как запел! Вот уж не ожидал, что в нем пробудятся отцовские чувства. Повернув голову к Анне, я спросил:

— Почему Лика на нас злится? Мы не делали ей ничего плохого.

— Из-за Наташи, — объяснила Анна. — Она ей проходу не дает. Только где видит, начинает издеваться, весь класс подговорила. Лика думает, что вы заодно. Буду благодарна, если ты поговоришь с сестрой.

— Так это Наташа, вы-то при чем? — проворчал отец, развернулся, вышел в коридор, не закрывая дверь, постучал в комнату падчерицы.

— Анжелика! Открой! Это что еще за кандибоберы ты устраиваешь? Ко мне пришли сыновья, а ну живо за стол! Ты не поняла, что ли?

Лика что-то пролепетала в ответ.

— Ничего не хочу слышать. Чтобы через пять минут была!

Социопатия во всей красе.

— Мы еще уроки не выучили, — сказал я ему, выглядывая в коридор. — Спасибо за приглашение! Мы все-таки домой. — Повернувшись к Лялиной, я шепнул: — Мне очень жаль.

Дойдя до лестницы, я услышал такой знакомый рык отца:

— Довольна? И что, мне теперь сыновей не пригласить? Не попутала ли ты берега⁈

Интересно, будет ли Лика бита, как Наташка? Даже жаль ее стало. Отец неисправим, здорово, что мы от него избавились. Надеюсь, и мама это поняла.

Вот сейчас домой доберемся, и все выведаю у Наташки насчет Канальи. Надеюсь, она выполнила возложенную на нее миссию.

Домой мы прибыли в начале одиннадцатого, уже совсем стемнело. На кухне мама мыла свою новую игрушку, до блеска натирая каждую деталь полотенцем. Наташка валялась на диване с учебником истории. Отложила его, когда мы вошли.

— Ну что там дракон? — спросила она.

— Пожирает Ликушу, — ответил я. — Чую, быть ей сегодня битой.

— Не буду спрашивать, за что. Может, и просто так, просто настроение хреновое! — радостно ответила Наташка, а мне аж противно стало.

Представил Лику — такую воздушную, утонченную — и вскинутую руку разъяренного отца, и захотелось ему втащить.

— Не злорадствуй, — не сдержался я.

— Вот уж кого не жалко, — фыркнула Наташка, и я понял, что нотацию ей читать бесполезно, особенно сейчас, нужно искать другой способ до нее достучаться.

— Ты с мамой поговорила? — сменил тему я, подождал, пока Борис закроется в ванной, и добавил шепотом: — Ну, про Алексея.

— А-а-а, это… Да там вообще ржака. Мама у нас, как маленькая. Посчитала, что обязана как-то отблагодарить его за адвоката и пошла помогать убирать в гараж. Алексей ее помощь трактовал по-своему и стал оказывать знаки внимания. Она поняла, что нравится ему, и сбежала.

— Ну а главное-то узнала? Он ей как?

— Никак. Он ей противен, — пожала плечами Наташка, прошептала, передразнивая мать: — «Он же алкоголик! И без ноги. Фу, какая гадость!» Я ей говорю, что нормальный он мужик, тетка, вон, чуть за столом ему не отдалась. Говорю, отец чем лучше был? Орал только и руки распускал. А она на своем стоит: что придурошный Алексей, и шутки у него дурацкие, и сам он противный, надо ему духи вернуть. — Помолчав немного, Наташка добавила: — Я спрятала духи, они классные и стойкие. Тем более уже начатые.

Я покачал головой и глубоко вздохнул. Наташка продолжила:

— Самое противно, что она начала отца с ним сравнивать, что-де Рома был — настоящий мужик! Все по делу, все четко, за ним, как за каменной стеной, а этот мало того, что калека, так еще и клоун, и ведет себя, как ребенок.

— Господи! — Я провел ладонями по лицу.

Только подумал, что все хорошо, мама будет с хорошим человеком, в безопасности, а ей он, оказывается, не понравился. И даже не равнодушна она к нему, а он ей противен. Если в равнодушии можно разжечь огонек интереса, то в отвращении — никогда.

— Да сама в шоке. Нормальный же мужик. Симпатичный даже. А она фукает.

За Каналью стало обидно. Вовсе он не как ребенок себя ведет, в отличие от мамы. И решения принимать умеет, и ответственность на себя взять может. А что веселый — так хорошо же, живой человек, настоящий. У отца вовсе чувства юмора не было.

По духу и ментальной зрелости Каналья был мне гораздо ближе, чем мама, и очень жаль, что мы не породнимся.

— А все-таки, за что дракон хотел побить Лялину? — не унималась Наташка, жаждала подробностей, чтобы их посмаковать.

Наверное, так она мстила за годы унижений и изношенные вещи.

— Я толком не понял. Поздравил его, выяснил, что надо — и домой.

— А что надо-то? — спросила она. — От него-то?

— Да подвал наш ограбили, вынесли все, мопед угнали…

Наташка аж всхлипнула, закрыв лицо руками. Все равно завтра все всё узнают, тем более, воров поймали.

— Преступников взяли, все нормально. Мопед завтра вернут.

— Фу-ух. Обидно было бы! Вот оно что, вот чего ты от бабушки так рано сбежал! Но, в общем, ура! — Наташка меня обняла. — С паршивой овцы хоть шерсти клок. С драного дракона — хоть чешуинка!

Из кухни выглянула мама.

— Дети, я тут миксер испытала, шарлотку испекла. Будет кто-нибудь?

Из ванной выскочил Борис, подпрыгнул, тряхнув головой:

— Будет! Будет!

Мы с Наташей тоже не отказались, мама выдала всем по кусочку и сказала, погрустнев:

— Пойду я спать. Завтра в пять утра на виноградники. Господи, зачем я на это согласилась?

Бормоча себе под нос, она ушла в спальню, а из-за открытой двери донесся хорошо поставленный голос ведущего:

— В субботу в Георгиевском зале Кремля состоялось первое заседание Совета Федерации…

Прихватив чашку чая, я рванул к телевизору, убавил звук, чтобы маме не мешать, Борис подумал, что там интересное показывают, и побежал за мной.

— … в работе которого, — вещал диктор, — несмотря на пессимистические предсказания, приняли участие представители почти всех российских республик, краев и областей. Заседание, длившееся чуть более часа, внесло окончательную ясность в то, что журналисты окрестили президентским планом осеннего наступления. Согласие Ельцина на досрочные выборы стало последним звеном в цепи, которой ему удалось связать своих сторонников и противников, скованных отныне одной цепью.

Уж не «Наутилуса» наслушался диктор?

— Тьфу ты! — выразил свое мнение Борис и ушел на кухню.

Дальше говорилось, что Ельцин не против выборов осенью, но при условии, что и парламент переизберется. Вроде все мирно решается, Ельцин не быкует. Неужели что-то сдвинулось в этой реальности, и мое появление — точка бифуркации? Значит, все пойдет по другому сценарию, и мои знания о будущем в скором времени окажутся бессмысленными.

Или так все и было в реальности, откуда пришел я-взрослый? Эх помнить бы те времена!

Во сне я попал не в белую комнату, а отчаянно пытался убедить Руцкого с Хасбулатовым отказаться от решительных действий. Но даже во сне я понимал: без толку. Только пуля может заставить человека, опьяненного властью, отказаться от своих амбиций. Чем все закончилось, я не досмотрел: позвонил будильник, открывая новый день.

Тогда более ста человек погибло. Если сохранить их жизни, как это повлияло бы на реальность? Не лезь в это, Пашка! Такое тебе точно не по силам.