Вперед в прошлое 6

Глава 24 Ты слышал, что в Москве?

Перед встречей с Анной Лялиной я заскочил на базу, посидел немного над физикой. Благо, завтра относительно легкий день. Сверил ответ с тем, что нарешал Илья, и сказал:

— Народ, это, конечно, не очень с моей стороны, но мне опять надо ехать.

Гаечка вскинула голову, отрываясь от учебника, сложила руки на груди.

— Босс! На кого ты нас оставляешь?

Остальные, кроме Рамиля, восприняли новость спокойно. Я развел руками.

— Обстоятельства непреодолимой силы, увы. На мне многое завязано.

— Ну блин, — вздохнул Боря. — А что случилось?

Говорить про Лику ничего нельзя, потому я ответил уклончиво:

— Потом расскажу, сейчас не могу.

Поймав просящий взгляд Рамиля, я посоветовал:

— Встань в пару с ребятами, побоксируйте, у вас хорошо получается. Я часов в семь должен вернуться, а в восемь мне надо быть в другом месте.

И снова не стал говорить где, потому что «не могу пропустить новости» — так себе оправдание, а что дед на политике повернулся, им знать незачем, он для них — непререкаемый авторитет. Еще подражать начнут, а потом будет больно.

— Надо значит надо, — резюмировал Илья, а в его взгляде я прочел интерес, уж с ним можно поделиться, время показало, что он ничего никому не растреплет, даже родителям, а мне трудно нести эту ношу одному.

Махнув рукой, я покатил в центр. На место встречи приехал на семь минут раньше, припарковался подальше от входа в ментовку, чтобы, чего доброго, на отца не нарваться да не высказать ему, какой он мудак.

Ровно в шесть на пороге появилась Лялина, и я двинулся к ней вместе с мопедом. Заметив меня, она вскинула руку, оглянулась на здание, и я остановился, а она ускорила шаг. Как обычно, ее лицо ничего не выражало. Но сцепленные пальцы, скованное тело говорили о том, что она нервничает.

— Что случилось? — сходу спросила она, поравнявшись со мной.

— Где Лика? — спросил я.

Анна оглянулась на ментовку, словно оттуда могли выскочить черти и утащить ее. Я невольно посмотрел на ее живот, как будто не знал, что на малых сроках беременности ничего не видно.

— Одноклассница рассказала, что она сбежала из дома. Это так?

— Какая одноклассница? — Анна ухватилась за зацепку, как коршун.

— Обещал молчать, — пожал плечами я.

— Пойдем отсюда. Рома еще на работе, — предложила Лялина.

Мы отошли к площадке, отгороженной от здания УВД кустами сирени.

— Он ее бил? — прямо спросил я.

Анна схватила меня за плечи, встряхнула.

— Где Лика? С ней все в порядке?

Я шагнул назад. Волнуется из-за дочери, это уже хорошо.

— Не знаю. — Я кивнул на разбитую зеленую скамейку. — Присядем?

— Знаешь! — сверлила меня взглядом Лялина. — Иначе откуда?..

Я постучал пальцем себя по темечку.

— Логика. Когда мы пришли поздравить отца, они поругались, и вот, одноклассники спрашивают, где Лика. Нас отец лупил страшно, и Наташу, ее вообще один раз чуть не убил. После этого мы его выгнали. Не он сам ушел — мы выгнали, что бы он вам ни рассказывал.

Лицо Лялиной не изменилось, но глаза широко распахнулись. Я продолжил:

— Говорят, что тигр-людоед, отведав человечины, будет делать это снова и снова. Для отца бить детей и женщин — нормально, и вряд ли он остановится. Вот я и предположил, что он стал действовать, как привык. А вам нужно спасать свою дочь, иначе вы ее потеряете навсегда. Если уже не потеряли. — Я взял паузу, помолчал немного и добавил: — Если, конечно, она что-то для вас значит.

Лялина поникла, враз осунувшись и постарев, уселась на скамейку, вперилась в одну точку.

— Передашь ей, что я ее люблю? — уронила она.

Ха, а вот и первая уловочка, чтобы вывести меня на чистую воду.

— Как? Она меня терпеть не может, я — последний человек, к которому она обратится за помощью. Расскажите, что случилось. Сильно ли Лика пострадала? Может, ей нужна медицинская помощь?

Лялина задумалась, теребя рукав блузки, прикусила губу.

— Поможешь ее найти?

— Постараюсь. Но что я сделаю, когда и так ищут пожарные, ищет милиция. Разве что поспрашиваю у подростков, мне многие доверяют. — И снова я взял паузу. — А теперь представьте. Допустим, вы ее найдете, и что? Посадите на цепь? Запрете? Если не захочет остаться, она сбежит, как только сможет.

— И что делать? — отчеканила Лялина. — Девочка одна, на улице… — Она мотнула головой.

— Как я могу ответить, когда не знаю, что случилось и как далеко зашел отец.

Анна закрыла лицо руками, шумно выдохнула.

— Толком не знаю, ты же видел, она живет в отдельной комнате. Рома зашел к ней…

— По какому праву? — возмутился я. — Чужой мужик — в комнату взрослой девушки?

— Она стала пропадать вечерами. Рома контролировал, чтобы ничего не случилось.

— А почему стала пропадать? Не потому ли, что он ее так достал, что домой приходить не хочется? Так нельзя, вы понимаете?

В ответ — молчание. Что у нее в голове? Винит себя? Или взвешивает на чаше весов, что для нее важнее: взрослая дочь или новые отношения. И тут я не выдержал.

— Вы должны спасти дочь. Иначе она будет бродяжничать и пойдет по рукам. — Подействует мое внушение, не подействует? — Что касается отца, он бил мою мать. Вы видели, во что она превратилась, живя с ним? Думаете, с вами будет по-другому? Он признает только силу и уступает только, когда понимает, что есть вещи, которые ему не победить. Это единственный способ на него повлиять — применить силу в ответ.

— Но как я…

Столько отчаянья было в ее реплике, что аж мороз продрал, меня будто в бездну бросили на тарзанке, веревка натянулась, выдергивая назад. А Анна падала и падала. Ей было страшно. Одна. С младенцем, а значит, без работы — шансы выжить пятьдесят на пятьдесят.

— Думаете, он уйдет, а вы без него не справитесь? — не останавливался я. — Во-первых, не факт, что уйдет. Скорее зауважает. И больше никогда не поднимет руку ни на вас, ни на вашу дочь. Все, что надо — поставить его на место. Не физической силой — законом. Пригрозите прокуратурой, велите ему оставить Лику в покое, просто забыть про нее. Уверен, она не сама нарвалась, а он ее довел.

Дальше Анна рассказала сама, без принуждения:

— Ну и вот, он вошел в ее комнату, и оттуда — крики. Они часто ругались в последнее время, я не обратила внимания. Но вышла на всякий случай в коридор. И тут вижу — Лика выбежала, а он ее — за волосы и — назад, в комнату. Я — к ним.

Ее голос охрип, она потерла шею и продолжила:

— Я не видела, что он ее бил. Отвесил пощечину, может…

— По-вашему, этого недостаточно? Врываться на ее территорию, качать права? И что вы?

— Он был взбешен. Я на нем повисла, он меня швырнул на кровать, к Лике, заорал, что… что… неважно.

— Сказать несправедливую гадость — вполне в его стиле, — предположил я. — Потом начал запугивать. Но ведь теперь вы можете его запугивать. С домашним насилием в органах должно быть строго, тем более и вы — не последний человек. Просто поставьте его на место, покажите, что с вами так нельзя.

Она молчала, повесив голову. По ее лицу катились слезы. Ни всхлипа, ни вздоха, словно передо мной кукла. Воцарилось молчание. Анна неподвижно сидела, сплетя пальцы, я ходил по асфальту туда-сюда. Наконец она прошептала:

— Думаешь, она меня когда-нибудь простит? Если я не выгоню его, согласится вернуться? Она ведь такое условие поставила: или он, или я. А как я… Как⁈ Я ведь его…

— И вы позволите себя уничтожить? Нельзя. Если почувствует слабость — сожрет. Уверен, вы сможете поставить его на место и приструнить. Найдете аргументы, и никуда он не денется, просто перестанет распускать руки. Сделайте же это. Вы лучше меня представляете как.

Что никуда не денется, это была неправда. В каждых неудачных отношениях есть точка невозврата, и далеко не всегда это контрольный в голову, гораздо чаще — незаметная точка на лобовом стекле, иногда — ветвистая трещина. Первая пощечина. Измена. Или даже слово.

Можно сколько угодно ее не замечать, заклеивать, отворачиваться от нее и убеждать себя, что все хорошо, но сути это не изменит. Если не повезет, можно проездить с трещиной всю жизнь, но чаще она углубляется, и в конце концов стекло мутнеет и рассыпается.

Если еще вчера все было прекрасно, не каждый способен себе признаться, что вот она, точка невозврата, сердце лабиринта, куда будешь возвращаться снова и снова. Разверзшаяся черная дыра, пожирающая радость и свет.

— Думаешь, она простит? — еще раз спросила Анна.

— А за что прощать? — спросил я, мне следовало убедиться, что Лялина осознала свою вину.

— Не заступилась. Позволила ее прессовать. Не выгнала его.

— А сами как думаете, в чем ваша вина? Вот только будьте честны с собой.

— Что отдала ему контроль.

Я щелкнул пальцами.

— Да, вы понимаете! Значит, простит, пусть и не сразу. Сейчас главное, чтобы Лика вернулась и не пошла бродяжничать. Если она не захочет с вами жить, перевести ее в техникум, где есть общежитие. Так она доучится и хотя бы получит паспорт. Иначе — пойдет скитаться.

Лялина поднялась, полная решимости.

— Поможешь ее найти? Это глупо, такое у тебя просить, но ведь как-то ты нашел тех девочек. Ну а вдруг?

Лялина пожала мою протянутую руку, я уселся рядом и подытожил:

— Итак, на что вы готовы пойти ради дочери? Какие можете предложить условия?

Вот теперь Лялина задумалась надолго и ответила честно:

— Я не готова отказаться от Романа, нас ОЧЕНЬ многое связывает, ты не представляешь, насколько многое! Но если он не пойдет на уступки, мне придется с ним расстаться. Передашь ей?

Опять уловки. Что ж, я начеку.

— Нет, ведь не знаю, где она. Но если найду, как убедить ее с вами встретиться? Какие вы дадите гарантии ее безопасности?

— Он больше шагу не ступит в ее комнату, слова ей не скажет, пальцем не тронет. Будет делать вид, что ее нет. Я сделаю все возможное для этого, и начну уже сегодня.

— Вы очень сильная, и все правильно решили, — улыбнулся я. — Уверен, что и сделаете все правильно, обстоятельно, без нервов. Лучше, если ваш с отцом разговор состоится при свидетелях, тогда он не психанет и не станет распускать руки, а выслушает вас. Если понадобится помощь, я на вашей стороне.

— Спасибо, — кивнула головой она. — Вот уж не ожидала, что тебя волнует… Лика.

«Почти сестра, чего уж там», — подумалось мне.

Осталось убедить Лику встретиться с матерью. Почему-то я был уверен, что все у Лялиной получится, и Лика вернется домой.

Поначалу мне думалось, что Анна просто стояла и смотрела, как избивают ее дочь — так выходило со слов Лики, на деле оказалось, что она пыталась помешать, а значит, не даст в обиду дочь. К тому же должно подействовать внушение. Но и без него видно: Лялина настроена решительно.

И тут до меня дошло, что отец может хлопнуть дверью и вернуться к нам, он ведь по-прежнему у нас прописан, и с матерью они не в разводе. Надеюсь, этого не случится.

После разговора я покатил на базу, прибыл без пяти семь, поучил Рама боксировать, потом побежал к Илье — звонить деду, спрашивать, что с запчастями. Дед трубку не взял. Зато взяла бабушка и рассказала, что дед все купил, завтра передаст с проводниками.

— Ты видел, что они творят? — не сдержалась бабушка под конец разговора.

Я сразу не понял, о чем она.

— Кто?

— Ельцин… — Бабушка приложила его по матушке. — Единолично распустил Верховный совет! Вот скажи, разве это честно? Разве по закону⁈ Не он этих людей назначал, не ему их разгонять!

— Нет, — отрезал я. — Не по закону.

— Вот и Конституционный суд так решил!

События тех дней вспоминались туго. В той реальности в это время мне казалось, что было наоборот: это сторонники оппозиции что-то там штурмовали, а ельцинцы защищались, и их давили танками. А вон оно как на самом дела.

И еще я помнил, что кровавая каша заварится в начале октября, значит, пока будут перетягивать одеяло туда-сюда и ничего опасного не произойдет.

— Дед, как я понял, там? — спросил я. — На митинге?

— Да. Если бы могла, и я помогала бы! Если народ восстанет, что они сделают, упыри эти? Чем нас будет больше, тем меньше у них шансов! Правда за нами! Действия Ельцина нелегитимны — суд так постановил, но на закон им плевать!

— Полностью с тобой согласен, ба. У самой-то как дела? Как спина?

— Да какие там дела!

Бабушку тоже закрутил водоворот событий, но она хоть здесь и под пули не полезет.

— Понимаю, — проговорил я, пока она снова не стала меня агитировать. — Побежал новости смотреть.

До начала вестей оставалось двадцать пять минут. Я потер виски, сосредоточился, собрал разбежавшиеся мысли. Пока друзья играли в приставку, Илья ждал меня, гремел посудой на кухне. Я вошел туда же, брякнулся на табурет и сказал:

— Бабушка с дедом делают революцию, все пошло по одному месту.

— В смысле? — уточнил Илья.

— Да в Москве слышал что?

— А-а-а, что-то слышал, да. Ельцин против Хасбулатова. И еще там какой-то Руцкой. Твои за кого?

— За Советский Союз, против Ельцина, а он устроил государственный переворот, типа хватит мешать проводить реформы, и распустил Совет, окружил Белый дом силовиками…

Илья свел брови у переносицы:

— Так Белый дом в Америке. Или у нас тоже есть?

Я понял, что Илья, а значит, вся его семья, далек от политики, как от Москвы Камчатка.

— Забей. В общем, волнуюсь, что деда там подстрелят. Или он откроет огонь, у него ведь есть пистолет. Но и это не все. Мой отец ударил Лику Лялину, и она сбежала из дома.

Илья присвистнул и шлепнул себя по губам. Дверь распахнулась, заглянула тетя Лора.

— А, это вы…

Я поздоровался, Илья сказал:

— Мы разговариваем.

— Поняла, — улыбнулась она, — ухожу.

Леонид Эдуардович, видимо, был в школе на ковре у директора и еще не вернулся. Мы пару секунд помолчали, и я продолжил:

— Обещай никому не говорить, даже родителям. Потом — можно, сейчас — ни в коем случае.

— Само собой, ты меня знаешь.

Илья изобразил, что застегивает рот на молнию.

— Я встретил Лику сегодня в центре и спрятал в надежном месте. Теперь пытаюсь помирить ее с матерью, чтобы глупостей не наделала и хоть паспорт получила, а не бомжевала. Вот поэтому я сегодня и мотаюсь. Так задолбался, сил нет. То одно, то другое.

— Понимаю, — кивнул Илья. — Я могу чем-то помочь?

Я мотнул головой.

— Старикам свои мозги не вставишь. С Ликой… Вроде сделал все, что от меня зависит. А еще… дед ведь передает товар, чтобы наши торговали. Если с ним что-то случится, лафа закончится. Придется переходить в вечернюю школу и мотаться в Москву самому.

Илья переменился лицом.

— Какая вечерка? А… как же мы? Все же на тебе держится.

— Да не расстраивайся, ничего еще не решено, — успокоил его я.

Мы немного помолчали, и Илья спросил шепотом:

— А что будет? Война? Ты ведь все помнишь.

— Ни черта не помню в деталях, так, очень смутно. Но войны точно не будет. Только в Москве немного постреляют, больше ста человек погибнет, вот и боюсь за деда.

— А что с Наткой, чего не приходит? — сменил тему Илья.

— Жених у нее взрослый. Неинтересно ей с нами. У нее началась взрослая жизнь, многие друзья отваливаются, когда так.

Илья кивнул.

— А теперь надо домой. — Я встал с табуретки. — Посмотреть, что в новостях. Потом — к Лике. Только бы она меня послушала и согласилась хотя бы поговорить с матерью! Ладно, погнал я — видишь, что творится.

Дома у телека уже сидела Наташка с горящими глазами. Господи, неужели и ее переклинило? На хлопок двери вышла мама, довольная, как слон — видимо, мои покупки ее порадовали, и озадачила меня:

— Завтра мы идем на молдову, это сорт такой. А там, говорят, мускат иногда попадается и «кардинал». Договорилась взять столовым виноградам за те три дня. То есть сорок килограммов.

Захотелось застонать. Дед-то может слиться, а расплатиться с мамой надо, и бригадиру дать отбой. Бабушка с ним уже договорилась… Когда все это делать? Сегодня позвоню бабушке, после разговора с Ликой…

— Завтра с тобой расплачусь, — сказал я и додумал: «расплАчусь»

Побежали кони по экрану, я навострил уши, Наташка тоже, маме было неинтересно, из кухни она прокричала:

— Павлик, ты хоть поужинай, а то скоро тебя ветром носить будет. Спасибо за продукты. Рыбу-то хоть поешь, очень вкусная.

— Ма, позже, отмахнулся я. — Спасибо.

Пошел краткий пересказ тот, что сегодня передавали утром, но я не слышал: после обращения президента, вчера ночью, состоялась пресс-конференция в Белом доме и заседание Конституционного суда, судьи присутствовали в полном составе, при них наблюдалась охрана с автоматами. Вчера же, 21 сентября, было принято решение, что указ президента противоречит конституции Российской Федерации, статье 121.6, и теперь, чтобы лишить Ельцина президентства, не нужно созывать съезд, это может сделать сессия Верховного совета.

— Ну не охренели! — подпрыгнула на диване Наташка. — Сами ни хрена не делают, и другим работать не дают, козлы!

— Тише, — шикнул на нее я, она недовольно засопела, обхватила себя руками.

В полночь Верховный совет отстранил от власти Ельцина и постановил, что его полномочия переходят Александру Руцкому. Хасбулатов призвал создать оборону Белого дома и обратился к силовикам, чтобы не выполняли преступные указания Ельцина. К десяти часам вечера на площади у Белого дома полыхали красные знамена, формировали отряды самообороны. Собралось не более трехсот человек, в основном пожилые люди. Утром Совет отстранил от должностей министров силовых ведомств и призвал привлечь к ответственности Ельцина.

— Ну охреневшие, — ярилась Наташка, и хотелось придавить ее подушкой, чтобы замолчала и не мешала слушать.

Вот то, что пропустил я-взрослый. Указ Ельцина — официально признанное антиконституционное действие в стиле девяностых: если очень хочется, то можно и отжать, прикрываясь красивыми лозунгами. Если откинуть симпатии и антипатии, то вот они, факты. Но разве Наташке это объяснить? Ей хочется перемен и кружевные блузочки.

А если бы все было по закону — что случилось бы? Вон, вовсю лодку качают. Она почти утонула, мы по лезвию прошли, но в итоге — выплыла ведь.

Билл Клинтон и госсекретарь Уоррен Кристофер поддержали решительность Ельцина и готовы помочь укреплению демократии, рыночные реформы в России — «это инвестиции в безопасность Соединенных Штатов, это благосостояние американского народа». Вот теперь аж меня подбросило. И не стесняются в открытую заявлять! Помощники хреновы. Сердобольные стервятники, читал я такой рассказ.

Что-то меня цепляет это все, наверное, пора завязывать с зомбоящиком.

— У здания МВД и Цетробанка очень много военных грузовиков, что в общем-то необычно… Телецентр патрулируют наряды милиции, а вообще в Москве мы наблюдали обычный будний день, — продолжил ведущий.

Тем временем вокруг Белого дома защитники Верховного совета, а их было явно больше заявленных трехсот человек, соорудили баррикады. Среди них наблюдались люди в гражданском, вооруженные автоматами.

Это уже серьезно! Я всматривался в толпу, силясь разглядеть там деда — где уж! Слишком много людей.

Пока силовики не двинулись на парламент, но телефонную связь в Белом доме уже отключили. Черномырдин пожаловался, что Верховный совет вооружает гражданских лиц автоматическим оружием, но все равно волноваться не о чем, в Багдаде все спокойно.

И опять меня подбросило. Они вооружают гражданских? Нафига⁈ Толку-то с них? Что они могут против бронетехники и специально обученных бойцов? Собрались использовать гражданских как живой щит. Суки, суки, суки! Аж подрывало звонить деду и орать, угрожать, умолять, чтобы он раскрыл глаза и не ходил к Белому дому. Они ведь не остановятся! Ни Ельцин, ни его противники.