Вперед в прошлое 6

Глава 32 Мир, дружба, жвачка

— Как интересно! — воскликнула журналистка, сверкнув глазами. — Эта запись сделана, как я понимаю, на уроке?

— Именно. — Я выключил диктофон. — Мы не уйдем отсюда, пока не увидим, что нашим делом занимаются. Если надо, разобьем палатки и спать будем! Дежурить сутками!

Это, конечно, преувеличение, но нужно было чуть накалить страсти.

Ройзман сказала:

— Такая запись не является доказательством чего бы то ни было…

Рыжая посмотрела в камеру, затем — на Ольгу Романовну.

— Я так понимаю, вы именно та, кто ответственен за то, что эта ситуация возникла? Представьтесь, пожалуйста.

Ройзман нехотя выполнила просьбу.

До Джусихи репортерше было не дотянуться, а для сюжета нужен был злодей, и она его нашла в лице Ройзман Ольги Романовны, которой совсем не улыбалось судьба козла, точнее козы, отпущения, потому что над ней наверняка есть еще кто-то, и он за такое по головке не погладит. Своя шкура дороже, чем накосячившая Джусиха, и нужно было срочно решать: подставляться, защищая ставленницу, или открещиваться от нее.

В разговор включился Илья, проговорил в камеру:

— Понимаете, мы хотим учиться, а нам не дают! Мы в отчаянье! Именно оно толкнуло нас на этот шаг.

За его спиной Памфилов шагнул вперед и воздел транспарант с зачеркнутой фамилией Джусихи. Сделал он это с душой и чувством, как поп, крестом изгоняющий нечисть.

— Наши родители уже написали заявления, — повторила Лихолетова, вылезла вперед, надеясь попасть в кадр. Гаечка с Минаевым, наоборот, спрятались.

— Недовольны не только мы, девятый «Б», — продолжил я. — после уроков придут седьмые, восьмые и все старшие классы.

Похоже, это был козырь. Ройзман выпрямилась, побледнела. Ее очень расстроило, что мероприятие грозило приобрести массовый характер.

— Как вы видите решение этого конфликта? — поинтересовалась журналистка.

— Верните директора Маркушина! — выкрикнул Памфилов. — Он старается для школы!

Ольга Романовна нерадостно ответила:

— В ближайшее время Людмила Кировна Джусь будет освобождена от занимаемой должности…

Только она это сказала, как подошли восьмиклассники под предводительством лопоухого и Алисы, которая забрала у Инны транспарант 8 «Б», и дети столпились вокруг нее.

— Ура! — Памфилов подпрыгнул на месте.

— Ура-а-а! — подхватили остальные.

Рая обняла Илью, уперлась в него необъятной грудью. Инна повисла на онемевшем от счастья Памфилове. Гаечка и Алиса закружились в хороводе.

— Победа? — спросил лопоухий и заорал: — Победа! Мы свергли Джусь!

Оператор перевел объектив на радующихся детей.

— А теперь — расходитесь! — велела Ройзман.

Так хотелось просто взять и уйти, но нужно было додавить ситуацию, к тому же старшеклассники должны поучаствовать в пикете, и скоро придут газетчики, обещанные Леонидом Эдуардовичем, и я сказал:

— Мы останемся здесь, пока не убедимся, что делаются какие-то шаги.

Ольга Романовна смерила меня ненавидящим взглядом.

— Вам недостаточно моего слова⁈

— Я не хочу, чтобы дело спустили на тормозах.

Ей очень не хотелось огласки, ведь назначение Джусихи — ее инициатива. Пообещав разобраться, она выставила себя героем, а тут какой-то сопляк рубит ее героизм на корню.

Ройзман зашагала прочь. Телевизионщики собрали оборудование и отошли в сторону обсуждать сюжет. Возможно, они все переврут, и мы окажемся не на первых ролях, но это неважно, важно, что удалось припугнуть Ольгу Ройзман, и теперь голова Джусихи точно покатится.

Восьмиклассники разобрали транспаранты — нашего брата прибавилось. Каково же было мое удивление, когда в толпе торговцев я заметил Каюка с огромной клетчатой сумкой-кравчучкой, которую он еле волок. Направлялся он явно к нам. Издали помахал рукой, и я бросился ему помогать, вклиниваясь между прохожими.

Едва приблизился к нему, как голова закружилась от аромата свежих пирожков. Мой пустой желудок радостно взревел — перепсиховал я, теперь люто хотелось есть.

— А мы с бабушкой, вот, еду приготовили, — похвастался Юрка. — Она говорит, вы ж там голодные!

— Спаситель ты наш! Круто! — воскликнул я и пожал руку, а потом взял сумку за ручку с одной стороны, и мы поволокли обед к нашим.

По пути я отчитался о том, что уже сделано, и Каюк буквально засиял. Про еду мы решили пока ничего не говорить, повременить до трех часов дня, когда соберутся старшеклассники.

Вскоре пришел Мановар с двумя одноклассниками, радостно влился в протестное движение, размахивая табличкой с надписью «9 В». Спустя минуту явились Ян и две девчонки. Немного семиклашек, но это не критично.

Борис закончил с плакатами, раздал их, а те, что предназначались одиннадцатому классу, сложили у стены здания. Мы все толпились под огромным навесом и, глядя на сгущающиеся тучи, я думал, что дождь нам не страшен.

— Долой учителей — оборотней! — орал Памфилов, вошедший в роль Ленина на броневичке.

Даже Гаечка осмелела и кричала вместе с ним, вскидывая кулак в такт словам.

Наш протест привлек Бузю, который мыл машины неподалеку, и по просьбе Бори он притащил старую замызганную куклу с выколотым глазом, из которой мы сделали повешенного. В общем, народ тусовался и веселился, менты поглядывали косо, но никого не трогали.

И вдруг Гаечка, которая вошла в раж и выкрикивала лозунги, замолчала. Втянула голову в плечи и сперва попятилась, ощетинившись, будто кошка, заметившая на своей территории чужака, а потом выпятила грудь и шагнула вперед. На кого она так среагировала? Я обернулся и увидел бучиху Ольгу, которая привела Карасиху, заклятого врага Саши, а где Карасиха, там Шипа и замызганная Москва. К сестре подскочил Карась и принялся взахлеб рассказывать о наших успехах.

Карасиха заметила Гаечку и тоже напряглась. Я вклинился между ними.

— Девчонки, спасибо, что пришли. Мы делаем общее дело, потому прошу забыть о прошлых обидах хотя бы на время.

Гаечка фыркнула и отвернулась, скрестив руки на груди. Настроение у нее резко ухудшилось.

— А че такого? — не поняла Ольга.

Пришлось объяснять:

— Заворотнюк долгое время относилась к Саше… не должным образом и отказывалась признавать свою неправоту.

— А причина? — спросила Ольга.

Я пожал плечами. Карасиха набычилась. Видимо, Ольга была смотрящей их класса, потому шагнула к девчонкам и потребовала объяснений:

— Причина⁈

— Она нам дули тыкала в окно, — проблеяла Москва.

— Да нет причины, — спокойно сказала Гаечка. — Они решили, что я лохуха, вот и все. Пришлось объяснить им, что это не так.

Ольга хохотнула.

— Теперь быстро помирились. Ну?

Гаечка скрестила руки на груди. Карасиха пробурчала:

— Мы были неправы. Ты нормальная.

— И? — прищурилась Саша.

— Мы типа сожалеем, — косясь на Ольгу, сказала Шипа, — и больше так не будем.

Гаечка самодовольно улыбнулась.

— Ладно уж, и я не буду бить ваши морды.

Карасиха пропустила реплику мимо ушей, но близко к Гаечке эта веселая троица не подходила. Последними явились представители одиннадцатого класса: Наташка, Чечурина, еще две девчонки и Кузя, длинный и нескладный Олег Кузнецов.

Когда все собрались, площадка под навесом у входа в администрацию была полностью заполнена, мы выстроились с транспарантами. Сменяя друг друга, громогласные Лихолетова и Памфилов выкрикивали лозунги, остальные повторяли хором.

Часа через три после начала наш пикет все-таки привлек внимание коммунистов. Женщина с рупором наблюдала за нами, стоя под молоденьким платаном. Наконец она решила подойти, устремилась к нам, я двинулся навстречу, встретил ее у нижней ступени:

— Здравствуйте.

Она поглядела без интереса, пришлось объяснять, что мы затеяли:

— Я организатор этой акции. Мы протестуем против назначения на должность директора некомпетентного человека.

— Ты? — не поверила она и принялась взглядом выискивать взрослых. — Кто главный? Хотелось бы переговорить с ним.

— Он перед вами, — улыбнулся я и решил воспользоваться ее замешательством, прикинуться дурачком: — Вы же тоже за справедливость? Можете одолжить рупор минут на десять?

Не дожидаясь ответа, я протянул к нему руку:

— Ненадолго. Пожалуйста! Разве компартия не хочет помочь детям?

Она и сообразить не успела, как громкоговоритель оказался у меня, я взлетел по ступеням наверх и прокричал в рупор:

— Товарищи! Дамы и господа! Мы, ученики семнадцатой школы, обращаемся к вам! Не оставайтесь равнодушными к нашей беде!

Прохожие начали оборачиваться, старушка с авоськой остановилась и вытянула шейку. Охваченный азартом, я говорил и говорил — о том, какое сейчас страшное время, о молодежи, потерявшей ориентиры, о голоде и неуверенности в завтрашнем дне.

Все больше и больше останавливалось людей. Поймав волну моего вдохновения, они настраивались на нее, и каждое мое слово отдавалась в их душах. Мы были единым целым — вот она, сонастройка! Когда ты больше не один, и не будешь один, все вокруг — друзья и единомышленники, готовые подставить плечо. Все мы — сила. Могущественная и созидательная. Мы растворяемся друг в друге, и малое становится частью великого. И непонятно откуда берутся правильные слова, какие не отыщешь в другое время.

Вспыхнула красная кнопка «Аттеншен», и меня будто столкнули на землю, и вот стою я, маленький и ничтожный, с рупором. Опасность! Потому что именно эта сила превращает человека в лемминга и заставляет жертвовать собой, во имя добра творить страшные вещи.

Она такая могучая, что в ней легко раствориться и потерять себя! Вот так воспаришь — а потом хрясь! И валяешься пережеванный, с поломанными костями, никому не нужный и использованный.

Я путанно закончил речь тем, что коррупция коснулась и учителей, и вот мы вынуждены защищать своего хорошего директора, а нас не хотят слышать.

Последние слова я произносил через силу, они будто бы прорывались из горла с трудом и боем. Смолкнув, я вернул громкоговоритель коммунистке, шепнув:

— Спасибо.

Памфилов исступленно зааплодировал. Женщина-коммунистка — тоже. Наши подхватили, им ответили люди на площади, охваченные чем-то наподобие религиозного экстаза.

— Меня зовут Мария, — представилась активистка, разглядев во мне очень полезную деталь своего плана. — Предлагаю нам объединить усилия. Коммунистическая партия — с молодежью!

— Спасибо за поддержку, Мария, — улыбнулся я и ничего не пообещал, развернулся и побежал к своим, а если конкретно — к Юрке, и объявил обеденный перерыв.

Спрятавшись за спинами, Каюк открыл сумку, налил полчашки чая. Я выхватил пирожок — крупный и тяжелый.

— С индюшатиной, — гордо объявил Юрка.

А дальше мы, сменяя друг друга, ели пирожки и пили горячий чай из одной чашки. Как и обещала, Наташка раздавала жвачки, и все были счастливы, особенно младшие, потому что человеку нужно быть не просто сытеньким, но и — частью чего-то большого и правильного. Даже Гаечка и Карасиха не крысились друг на друга. Подкрепившись, они отошли в сторонку, и Саша на Шипе показала, как правильно делать удушающий.

Потом пришли журналисты, причем они представляли три разных издания. Друзья с удовольствием фотографировались для статьи и говорили то, что уже было сказано много раз. Слова отскакивали сами, я все время упоминал Ольгу Ройзман, которая обещала помочь, и натравливал журналистов на нее, но в седьмой кабинет никто так и не пошел. А может, я просто не заметил.

Видимо, журналисты стянулись на коммунистов, а потом заинтересовались нами.

Так все минусы удалось обернуть плюсом, мы проторчали возле гороно до окончания рабочего дня, но даже после шести народ не спешил расходиться. Не только 9 «Б» стал группой друзей и единомышленников, но и вся семнадцатая школа.

Это был не просто успех — триумф, и я думал, как не растерять чувство единения. Пожалуй, это самое значимое мое достижение, причем не только меня-нынешнего, но и меня-взрослого. Очень хотелось верить, что в понедельник, когда придем в школу, директором будет уже не Джусь.

Первыми уехали восьмиклассники и семиклашки. Старшим понравилось бороться за правое дело, и Памфилов продолжал выкрикивать лозунги. Иногда его сменяла Карасиха и Ольга — всем хотелось внесли свой вклад в победу.

Когда начало смеркаться, приехал ментовский бобик, оттуда высыпал наряд. Может, они не по наши души, а к коммунистам, но лучше было не рисковать, и я скомандовал:

— Шухер! Валим!

И все рассредоточились, растворились в толпе, чтобы снова собраться на остановке, а потом ехать в автобусе с гармошкой, заняв всю его заднюю часть и распевая «И Ленин, такой молодой», «Скованные одной цепью» и «Раскачаем этот мир».

Я принялся проталкиваться к выходу вместе с Димонами и Плямом с Бариком, чтобы отдать диктофон Лялиной. С нами прощались, как с родными, даже гоп-команда Карасихи. Аж водитель разорался, чтобы не задерживали автобус.

Лика получила диктофон незаметно для родителей. У нее в комнате я попросил включить телевизор, чтобы узнать, как там революция в Москве. В глубине души я надеялся, что мои действия, как в фантастическом романе, создадут точку бифуркации и направят реальность по другому пути, потому душа полнилась волнением.

У революционеров в Москве все было не так радостно, как у нас: Ельцин объявил Верховный совет вне закона, Белый дом окружили омоновцы, в там отключили свет и воду. И где-то среди людей, защищающих конституцию, был мой дед. Он так же чувствовал себя частью великого, с единственной разницей — это великое создали другие люди, а не он, и мотивы их сомнительны, потому что своими действиями они толкают страну в пучину гражданской войны.

Нет! Пусть лучше все пока остается, как было в той реальности. Рыба сгнила с головы, в стране нет лидера, способного сделать лучше для всех.

Позвонив бабушке из телефонной будки, стоящей возле общаги, я поблагодарил ее за пирожки и помощь, уточнил, все ли завтра в силе. Затем потратил еще пригоршню монеток, сделав звонки клиентам и узнав, кому сколько кофе нужно, и лишь тогда отправился домой.

Вернулся я в девять и окунулся в атмосферу радостного возбуждения. Сестра и брат, наевшиеся пирожков, нехотя ужинали, а мама ждала меня. Она позволила мне спокойно расправиться с омлетом и сказала:

— Нам будут выдавать ваучеры! Паша, ты прав. И что делать?

— Пока ничего, — ответил я, промокнув рот салфеткой. — Никому не говорить, что ты готова купить если не все, то много ваучеров. Пусть люди получат их и подумают, что деньги полезнее бессмысленных бумажек. А когда они так решат, действовать будем мы.

Мама пообещала держать меня в курсе дела. Я принял душ, улегся спать и вырубился, едва голова коснулась подушки.

Ожидаемо я очутился в белой комнате с экраном, где показывают ядерный апокалипсис. Раз я здесь, значит, наш бунт не был напрасным! Через несколько минут станет ясно, насколько сильно я повлиял на реальность, и пошло ли ей это на пользу.

Друзья! Поскольку главы две, вторник пропускаю, занимаясь Нерушимым. Прода в ночь на среду.